В Пироте, однако, поезд задержали недолго. Сербский полицейский только записал паспорты, наложил на них красный штемпель, и поезд тронулся.
– Ну, слава Богу, поехали. Можно еще поспать, – сказала Глафира Семеновна, легла и только заснула, как явился кондуктор.
Оказалось, что он явился, чтоб откланяться супругам и получить обещанный динар.
– Добре почилы ове ночае?[54] – спросил он супругов и сообщил, что он едет только до следующей станции. – В Цариброд блгарски кондуктор буде, – прибавил он и протянул руку.
Николай Иванович дал ему второй динар и спросил:
– На Цариброд мытница?[55]
– Блгарска мытница, – кивнул кондуктор и удалился.
– Глаша! Не спи! Сейчас новое испытание будет. Въезжаем в болгарскую землю. Таможня, – сказал Николай Иванович лежавшей жене.
– Слышу, слышу. Какой тут сон! Давно уж проснулась. Наказание эти таможни!
А поезд останавливал уже ход и подкатил к деревянному домику с надписью «Цариброд». На платформе стоял болгарский офицер и два солдата в форме, напоминающей совсем русскую форму. Солдаты были даже в фуражках без козырьков, в серых шинелях русского покроя и с револьверами у пояса. Кроме их, на платформе были начальник станции в статском платье и, как у нас в России, в красной фуражке, бакенбардист в пальто и шляпе котелком и несколько бараньих шапок в бараньих куртках шерстью вверх.
Все это тотчас же полезло в вагоны. Чиновник в шляпе котелком оказался таможенным чиновником, бараньи шапки – его подчиненными. Войдя в купе супругов, он тотчас же бросил взгляд на две громадные подушки, улыбнулся и спросил по-русски:
– Русские?
– Да-да… Самые что ни на есть русские… Едем из Петербурга, – отвечал Николай Иванович.
– Не везете ли сигар, табаку, чаю? – задал вопрос человек в шляпе котелком. – Это все ваши вещи?
И прежде чем супруги успели ответить что-нибудь, он уже начал лепить на саквояжи и кардонки таможенные ярлычки, гласящие «Прегледано». Глафира Семеновна начала было открывать свои баульчики, чтобы показать, что в них, но он сказал:
– Не трудитесь, не трудитесь. Ничего не надо. Есть у вас что-нибудь в багажном вагоне?
– Ах, как же! Сундук с бельем и платьем.
– Тогда, пожалуйте, в таможню. Надо и на него налепить пропуск. – Чиновник поклонился и удалился.
– Вот учтивый-то таможенник! – воскликнула Глафира Семеновна после его ухода. – Даже и не верится что-то, что это таможенный. Боже мой! Да если бы они все-то такие были! И как прекрасно говорит по-русски! Ну, я пойду в таможню.
– Пусти, лучше я схожу, – предложил Николай Иванович.
– Нет-нет. Это такой элегантный человек, что с ним даже приятно. А уж если хочешь, то пойдем вместе.
И супруги стали выходить из вагона.
– Позвольте ваши паспорты, – на чистейшем русском языке обратился к ним на платформе офицер.
– Боже мой! Как здесь, в Болгарии, хорошо говорят по-русски! Я не ожидала этого, – проговорила Глафира Семеновна, улыбаясь офицеру.
– Не везде, мадам. Это только здесь, на границе, – отвечал офицер, принимая из рук Николая Ивановича паспорт, и прибавил: – Обратно получите в вагоне.
При досмотре сундука Глафира Семеновна еще больше очаровалась таможенным чиновником. Оказалось, что он не допустил ее даже открыть свой сундук и сейчас же налепил таможенный ярлык. Уходя из таможни, она расхваливала мужу даже бакенбарды чиновника, его глаза и называла даже аристократом.
– Ну какой же, милая, он аристократ… – возразил было Николай Иванович.
– Аристократ, аристократ! – стояла на своем Глафира Семеновна. – Только аристократы и могут быть так утонченно-вежливы. А какая неизмеримая разница с носатым сербским таможенным, который у меня даже ветчину нюхал! В сыре что-то искал! В апельсинах под кожей контрабанду найти думал.
Супруги опять вошли в вагон.
– А как приятно въезжать-то в такое государство, где такие прекрасные чиновники! – не унималась Глафира Семеновна.
– Ну, да уж довольно, довольно. Совсем захвалила, – останавливал ее муж.
Вошел офицер и возвратил паспорты.
– Надо что-нибудь заплатить за прописку? – спросил его Николай Иванович.
– В Болгарии ничего не берется, – был ответ.
– Ну вот как отлично! А на сербской границе с нас взяли что-то четыре с половиной динара.
– Да разве можно сравнивать Сербию с Болгарией! Ведь это день и ночь… – вставила свое слово Глафира Семеновна, но офицер уже исчез.
– Погоди, матушка, хвалить-то, погоди… Ведь еще только нос показала в Болгарию, а что дальше будет – неизвестно, – говорил муж.
– Нет, это уж сейчас видно, что болгары – симпатичный народ. Ты посмотри, какие добродушные лица.
– А по-моему, такие же усатые, такие же носатые!
– Оставь, пожалуста. Тебе только бы прекословить мне.
В коридоре вагона показался мальчик с подносом, на котором стояли чашки, и предлагал кофе. Заглянул он и в купе супругов.
– Давай, давай сюда! – поманила мальчика Глафира Семеновна. – От таких учтивых людей и кофей-то приятнее выпить, – прибавила она, взяв чашку кофе.
Взял себе чашку и Николай Иванович и воспользовался случаем, чтобы поручить мальчику заварить чаю в металлическом чайнике.
– Кипятку сюда, кипятку. Горячей воды, – толковал он мальчику. – Понял? Ну, айда! Пара на чай получишь.
Мальчишка помчался к себе в буфет под вывеску «Гостильница» и сейчас же вернулся обратно с чайником, сказав:
– Ух, горешта вода!
– Ну, вот спасибо тебе, спасибо, милый, – благодарила его Глафира Семеновна. – И какой симпатичный мальчишка! Николай Иваныч, его надо хорошенько наградить.
– Ну, вот тебе за это полдинара на чай.
Николай Иванович дал ему несколько никелевых монет, но мальчик, посмотрев на них, сказал: «Србски пара» – и возвратил обратно.
– Да разве сербские деньги вы не берете? – удивился Николай Иванович. – Ведь от тех же братьев-славян.
– Леви треба, блгрски леви…
– Ну а болгарских денег у меня, брат, нет. Вот разве маленький французский золотой?
И Николай Иванович показал десятифранковик.
– Добре, добре… – закивал мальчишка, схватил золотой, чашки из-под кофе и исчез, побежав за сдачей.
– Не надул бы как, постреленок, – сказал Николай Иванович.
– Ну вот! Эдакие деликатные люди! – ответила Глафира Семеновна.
А между тем раздался звонок.
– Надует… – бормочет Николай Иванович. – Разве пойти самому за ним?
И еще звонок.
– Бежит, бежит мальчишка! – кричит Глафира Семеновна, смотря в окно.
Мальчишка вскакивает в вагон, бросает серебряные деньги на скамейку и стремится вон из вагона. Поезд трогается.
– Ну что? Не говорила ли я тебе, что не надует? – проговорила Глафира Семеновна мужу.
– Погоди, надо прежде сосчитать деньги, – отвечал Николай Иванович и, сосчитав, сказал: – Сдачу принес, это точно, но за две чашки кофею с двумя булками четыре франка взял, а вряд ли это на самом деле четыре франка стоит.
– Ну что тут! Брось! Я очень рада, что перепала болгарскому мальчишке малая толика, – отвечала Глафира Семеновна.
Поезд катил на всех парах.