Душа – Богу,
сердце – женщине,
долг – Отечеству,
честь – никому!
Я искал работу.
Куда ни залечу на пуле – мимо, мимо, мимо…
Нечаянно меня занесло в одну странную редакцию. Это был какой-то вестник для пенсионеров. Я летел по коридору. Меня как-то шатнуло к двери, на которой я и не успел толком прочитать табличку, и ломанул в ту дверь.
Старичок-сверчок.
Слово за слово.
– Вам, – говорит он, – у нас делать нечего. А вот у меня есть хороший знакомый. В секретариате «Правды» правил бал. Кинули в ТАСС. На укрепление. Собирает команду. Может, сбегаете на Тверской, десять-двенадцать?
– Нам бегать не привыкать.
– ТАСС. Главный редактор редакции союзной информации. Колесов Николай Владимирович. Мне кажется, ему вы можете подойти.
Колесов полистал-полистал мою трудовую, спросил, знаю ли я редактора Кожемяку, с которым я когда-то работал в «Рязанском комсомольце». Позже Кожемяко уехал от «Правды» собкором по Дальнему Востоку. По работе в «Правде» Колесов и знал Кожемяку.
Я ответил утвердительно.
Через два дня я подошёл.
А раз подошёл, так мне выдали удостоверение.
Я внимательно его читать. Странно. На печати в слове агентство не хватает первой тэ. Экономия-с! Ну чего это ещё разбазаривать буквы? На этой фотографии с моего первого тассовского удостоверения чётко видно отсутствие этой первой тэ. Чего по две одинаковые запихивать в одно слово? Можно обойтись одной!
И долго обходились. Экономили!
Все про эту заигранную тэ жужжали на всех углах. Однако печать не спешили менять. Хватит и одной тэ!
Или забыли, что краткость – сестра таланта?
Тассовская изюминка!
Правда, народная молва уверяет, что Лев Николаевич Толстой любил объяснять Антону Павловичу Чехову:
– Краткость – сестра недостатка словарного запаса.
Гениев полно, талантов мало.
Рождённый ползать летать не может, но порой заползает о-о-очень высоко.
Вот и мой причал.
ТАСС. Редакция промышленно – экономической информации. РПЭИ.
Утро.
Первым вваливается, именно вваливается в работу, а не приходит на работу заведующий нашей редакцией Александр Иванович Медведев.
Ходит он внаклонку торопливо, вприбег. Такое ощущение, что обломный встречный ветер дует ему навстречу, и Александр Иванович, наваливаясь, чуть ли не ложась на ветер, пригибаясь, вламывается в наш кабинет и в приветствии вскидывает руку:
– Здравия желаю!
Пускай никого и не будет в кабинете, Александр Иванович всё равно чинно поздоровается даже лишь со столами, со своими стенами.
Александр Иванович – отставной подполковник. Худой. Бледный. И всегда энергичный. Мотор!
Через три кабинета, в машбюро, настукивает машинисткой его жена Тамара.
Заместителем у Медведева служит Владимир Ильич Новиков. Чувствуете? Владимир Ильич в услужении у Медведева! Это вам не хухры-мухры-духры-шпок. В редакции свой персональный Владимир Ильич! Маленький Ленин! Это как какая бесценная реликвия. Пробеги по всем редакциям. Кажется, нигде ни у кого нету Владимира Ильича, а у нас всепожалуйста!!! Он очень осторожный, тихий. Внешне благопристойный. С броневиков никому не кидает совковыми лопатами лапшу на уши. Больше молчит и часто краснеет. За день можешь и не услышать его голоса. Папка научил молчать? Похоже. Сам его папка заправляет целым одним из столичных райкомов партии.
Владимир Ильич знает английский. Занимается на курсах английского языка. Его голубая мечта выскочить корреспондентом в какую-нибудь зарубежную страну. Для почину побывал в командировке в США.
Владимир Ильич всегда подчёркнуто важен, серьёзен.
– Почему не может быть творческих исканий в ёлочных игрушках? – бормочет он, правя авторскую заметку.
А вообще Владимир Ильич – серенькая, тусклая посредственка. Медведев знает: не бери умнее себя подчинённого. Чем темней ночь, тем ярче звёзды!
Всего в редакции десять столов. По пять в каждом ряду. И в голове первого ряда сидит у окна Медведев, во главе второго, – Владимир Ильич.
Каждый княжит в своём уголке, из сумрака лишь поблёскивают сторожко их очки.
Первым в медведевском ряду стоит стол Татьяны Аккуратовой. Медведевская приближёнка. Дама с большими бзыками. Невероятно высокая. Громоздкая. Неуклюжая. Ходит как-то носками вбок. Как Чаплин. Куряка. Бродячий паровоз. Голос у неё страшно хрипкий.
Татьяне уже под сорок, но детей у неё пока нет. Зато есть мелкие, карманные пёсики. У неё дома своя сучонка, у мужа свой кобелёк. По обычаю, свой трудовой день она начинает восторженно-оголтелыми донесениями сослуживцам о буднях и праздниках ненаглядной собачьей парочки.
При встрече с близкими знакомыми Татьяна иногда не здоровается по-людски, а тявкает.
Вот вошёл ответственный секретарь Беляев. Засмотрелся на Татьянку.
Она вспыхнула:
– Я не такая красивая, не такая и страшная, чтоб так долго на меня смотреть. Гав!
– Гав! – басовито рыкнул Беляев.
Татьянка засияла:
– Всё! Родственная душа. Понял!
– Конечно! В трудную минуту я всегда поддержу тебя анекдотом.
К Татьянке забежала посплетничать из соседней редакции Ленка Хорева с богатейшим банкоматом:[1]
– Гав!
– Ав-ав!
– Слыхала? Вчера прошёл съезд художников. В отчётном докладе не упомянули художника Иванова. Расстроился. Пришёл домой и с горя умер.
– Уже слыхала. Вот что думаю. Ульянов и Захаров не выносят друг друга. Получится гремучая бойня, если их смешать.
– Людей нельзя смешать, а скрестить можно. И на дополнительное скрещивание меня толкает моя дочь. Говорит: мамуся, роди мне старшего братика. Я ей: «Это дорого стоит». – «Почему?» – «Дорого стоят кроватка, одежда». – «А ты хорошенько поработай и купи!»
– Умная девочка! Прекрасную цэушку дала. Работай и покупай! Будет что заземлять. У меня вон сосед-академик всего себя заземлил. У него ботинки на резине заземлены, кровать заземлена…
– И карман заземлён?
За спиной у Владимира Ильича сидит Бузулук Олег. Поэт. Окончил литинститут имени Главсокола Горького. Макушка этого института видна из нашего окна. И частенько Олег посматривает на свою альма-матер свысока.
После школы работал прокатчиком на металлургическом заводе в Макеевке. Тогда и появились его первые стихи в «Комсомолке».
Олег – корреспондент-молоток, пробой. Так арбайтен унд копайтен, что аж лысинка на куполке дымится.
Вот курьер, юница в куцем платьишке, принесла ему заметку. Он глянул на подпись и поздоровался с автором:
– Здравствуй, золотко!
Правит заметку и хвалится:
– Эх, бывало, заломишь шапку и загонишь оглоблю в коня!.. Сейчас я эту заметку шустренько сбагрю на машинку.
И, продолжая править, замурлыкал:
– Друзья мои! Прекрасен наш союз! –
Сказала дыня, облокотившись на арбуз!
Перепечатанную заметку Олег отдал Медведеву и довольно потирает руки. Можно расслабиться.
– Ну, Июшка, – кивает Ие Махровой, – съездила в Венгрию. Что светленького привезла из Буды и Пешта?
Олег и Ия соседи. Их столы рядом. Впереди стол Олега, за ним стол Ии. Ия собирает несоветские монеты. Олег – значки.
– Неважнецкий улов, – кисло морщится Ия. – Привезла всего-то лишь нецензурные карты.
– А монетки?
– Венгерские, конечно. Недавно видела монету – аж задрожала. Пётр Первый в венке!
– А я видел гривну отца Иоанна Грозного и не дрожал.
Пусть монетки отдохнут… Я о другом. Я сегодня полночи не спала…
– В неравном бою отбивалась от горячих притязаний неизвестного гражданина?
– Всё тебя на глупости сносит! Сочиняла. Послушай… Как профессиональный поэт.
– За окном стоит туман.
Плещется пелёнка.
Вся любовь – сплошной обман
Окромя ребёнка.
– Жизненно. Убедительно.
– А вот это?
Как однажды южной ночью
Старик с девушкой гулял.
От волненья этой ночью
Свою челюсть потерял.
– Шероховато. Надо б ещё покорпеть… Жалуешься на бессонницу. А ты б почитала, что начирикала, – сразу мертвецки уснула бы! Будь ты мужчиной, я б стеганул тебя по тому месту, где спина теряет своё благородное название. Но, к счастью, ты не мужчина… Июшка, бессонница и меня долбит. Послушай теперь ты моё дитя этой ночи.
Лет пройдёт пятнадцать-двадцать
Без тебя и без меня…
Но ещё возобновятся
Наши встречи у плетня.
Посмотри: на перегоне
Посредине января
Вылетают наши кони
В алых лентах – как заря!
Вслед за песенкой простою
Будут новости гурьбой:
Мы ещё чего-то стоим –
Ты со мной, а я – с тобой.
Ия в восхищении разносит руки в стороны:
– Выше всяких похвал!
Раньше Ия была референтом в справочной. Сейчас стажёр нашей редакции.
У Ии очень большой трудовой стаж. Ещё в детстве она была уже пробуном у самого Сталина!
– Когда я впервые увидела Сталина, я поразилась, какой он был маленький… Любил очень чай с Родины, из Грузии. Сердился, если недолить стакан. Значит, неполная жизнь. Он очень боялся смерти и был тут даже суеверен.
Пробунка у вождя…
То ли верить этой байке, то ли погодить?
Пробун – такой должности нет в перечне сорока тысяч профессий страны. Для Ии специально придумали?
И чем же занята товарисч пробунка?
Вот приносят товарищу Сталину завтрак. И первой должна попробовать его Июшка. Если попробовала и не померла – можно подавать вождю.
Ия! Вот кто должен постоянно благодарить товарища Сталина за счастливое детство!
Эту байку про пробунку я принимаю как анекдот. И за это Ия всегда на меня в обиде.
Ия кончила сотню аспирантур. А тут за сотню околачивается. Наверняка чья-то «позвоночница».
Наша комната самая большая на нашем четвёртом этаже. Поэтому все собрания проводятся именно у нас.
Сегодня открытое партсобрание.
Дверь размахнута нараспах. Заходи любой прохожий! И потом… Народцу битком, свежий воздух пусть тоже заходит к нам на огонёк. Милости просим.
Выступил Медведев и сказал, приглашая к началу прений:
– Саша! Давай первый по солнцу.
Александр Петрухин с квадратной макушкой носа, которому давал слово Медведев, зарделся:
– Александр Иванович! Это на наших летучках вы даёте мне первому слово. А сегодня не летучка. Партсобрание. Пусть выступает кто хочет.
И захотел критикан Калинов:
– Два собрания назад я критиковал Абрамова. Отстег-нул копыта![2] На прошлом собрании ругал другого. А итог тот же. Тоже сложился в ящик.[3] Сегодня я хочу покритиковать космического обозревателя Романова. Но это вовсе не значит, что я хочу его смерти…
Чинопочитаемый Бузулук своё место за столом великодушно уступил какому-то маленькому хорьку в яме.[4] Сам торчит у двери, прилёг плечом к косяку и время от времени поглядывает в коридор. Вроде как на шухере стоит. Вот он выглянул за дверь и аврально доложил басисто, сложив пухлявые ладошки рупором ко рту:
– Лобан Лобаныч! Романов, четвёртый лучший человек Смоленщины,[5] по коридору пропёрся трахтором к себе в стойло.[6] Пока ещё живой.
И все засмеялись.
Кто-то капризным дискантом выкрикнул:
– А чего это Шишков прячется за столом? Чтоб не прятался – избрать его секретарём! Да единогласно!
Единогласно и избрали.