Назавтра у Агилара был выходной, потому что выход на следующее дежурство предстоял в ночь, чтобы он познакомился с заведенным порядком. Изрядную часть дня Агилар провел с Луизой, пока ей не пришлось уйти на работу в кафе «Парилья Фреско», где она прислуживала посетителям. Там они и познакомились, когда Агилар мыл посуду и мел полы.
Потом он отправился на долгую прогулку по баррио. Какие-то ребятишки играли в футбол на поле, которое скоро окутают сумерки. Люди сидели на ступенях перед своими домами, потягивая пиво или вино. Из открытых окон тянуло марихуаной. Старики сидели на лавочках, сплетничая и смеясь. Три собаки пронеслись вдоль по улице, огрызаясь друг на друга из-за куска краденого мяса.
В их районе богатых нет. Агилар на это не сетовал, он и сам никогда больших денег не видел. Они с Луизой переехали сюда, когда поженились, и пока он посещал академию, она оплачивала аренду заработками официантки. Не так уж далеко от дома его родителей, да и ее тоже – достаточно близко, чтобы без труда наведаться в гости, но достаточно далеко, чтобы они чувствовали себя самостоятельными. Агилар с Луизой по-прежнему оставались членами своих семей, но и сами стали семьей.
Весь день он отчасти ждал, что вот-вот объявится кто-нибудь из людей Эскобара с конвертом, набитым наличными. Но, не дождавшись, с удивлением испытал облегчение – может, обещание Ла Кики все-таки было пустопорожним… Его это вполне устроило бы.
С тысячей песо в неделю, причитающимися ему как офицеру полиции, и ее жалованьем и чаевыми они вполне проживут. Богатство им не светит, но кому вообще нужна головная боль, сопутствующая богатству? Если им удастся чуток отложить, чтобы Луиза могла бросить работу, когда забеременеет, будет славно. Кроме аренды и продуктов, им нужно не так уж и много.
Пока он шагал, сунув руки в карманы, впитывая виды, звуки и ароматы окрестностей – кто-то готовил bandeja paisa[10], он чуял запах чоризо и яичницы, – солнце опустилось за Западные Кордильеры, сиречь горы на западе, и небо окрасилось в малиновые тона, а затем в пурпур. Россыпь городских огней раскинулась ниже и вокруг него, и он вспомнил сказку, слышанную в детстве от матери, об одеяле из пыльцы фей, спать под которым детям уютно и тепло. Огни Медельина напомнили ему это одеяло, и Агилар возжелал, чтобы оно было настоящим. Потому что знал, что среди этих огней кому-то покойно и тепло: они вкушают хорошую еду, занимаются любовью и отдыхают, смотрят телевизор, читают книги, наслаждаются жизнью. Но другие дерутся, строят козни, убивают, крадут, торгуют наркотиками, ранят себя или друг друга. Среди этих огней есть люди, спящие на тротуарах, потому что у них нет крова, с урчащими желудками, потому что у них нет пищи. Матери плачут, потому что их сыновья убиты, или дочери сбежали, или из-за побоев мужей. Богатые тревожатся, как бы уберечь нажитое и нажить еще больше, бедные тревожатся, что у них ничего нет, а все, кто посередке, тревожатся и о том, и о другом.
Агилар совсем пал духом. Он один-одинешенек и не имеет в великом замысле ни малейшего значения. Он – крохотная свечечка в этом обширном море огней, не заметная почти ни для кого. Поступая в академию, он как-то надеялся, что изменить мир к лучшему в его власти, но понадобился всего день, чтобы вышибить из него эту мысль.
Он будет делать все, что в его силах, решил Агилар. Что в его силах – то в его силах. Где он сможет помочь делу, там поможет, а остальное научится принимать как есть. Придя к этому заключению – каким бы оно ни было, – он вдруг заметил, что уже стемнело, и побежал, чтобы успеть на автобус до полицейского участка.
Когда Агилар вошел с трехминутным опозданием, ему казалось, что все взоры обращены к нему. Взвешивающие, исчисляющие и находящие его очень легким[11]. Одни считают его крысой, другие думают, что он уже коррумпирован. Если кто и думает, что он еще трепыхается, то в обращенных на себя взглядах Агилар этого не заметил.
Монтойя ждал на улице, прислонившись к «Ниссану» и дымя сигаретой.
– Ты опоздал.
– Извините, – пролепетал Агилар. – Всего на пару минут. Автобус…
– Не вини автобус. Мог поехать и на предыдущем. На тебе ответственность перед твоим партнером, перед колумбийской государственной полицией и перед городом Медельином. Больше этого не допускай. – Швырнув окурок на землю, Монтойя раздавил его подошвой. – Поехали.
– Куда направимся сегодня? – поинтересовался Агилар. Ему не верилось, что человек, позволивший убийце уйти как ни в чем не бывало, отчитывает его за трехминутное опоздание на дежурство.
– Я показал тебе город днем. Теперь пора увидеть его ночью. Вот когда большинство негодяев выходят на улицы.
– Значит, мы займемся настоящей полицейской работой?
– Если не повезет. – Открыв водительскую дверь, Монтойя скользнул за руль. – Залезай.
Агилар гадал, сколько пройдет времени, прежде чем его пустят за руль. Может, никогда, пока он в паре с Монтойей. Однако когда-нибудь он станет старшим офицером, натаскивающим такого же зеленого юнца, как он сам…
Вот тогда-то он всегда будет за рулем.
Монтойя помалкивал, не поддаваясь на попытки Агилара втянуть его в разговор. И вел так, словно нацелился куда-то в определенное место. Проехал по Калье 58 через Энсисо, потом срезал по Ла Тадера и продолжил взбираться в гору. Наконец они добрались до конца мощеной дороги и съехали на пыльную грунтовку. Нигде не было ни проблеска света, не считая фар «Ниссана» и рдения неизменных сигарет Монтойи. Он прикуривал новую от окурка предыдущей, отказываясь говорить, на любой вопрос отвечая ворчанием или односложными словами, а то и вовсе отмалчивался.
Наконец сержант остановил машину и заглушил двигатель. Поднятая туча пыли поклубилась вокруг и медленно осела. Остывающий мотор пощелкивал. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Монтойя распахнул свою дверцу и вышел. Агилар последовал его примеру.
– Что мы здесь делаем, Альберто? Что происходит?
Монтойя же просто смотрел на него. Тонкий месяц цедил призрачный серебристый свет.
– Ну?
– Что ну?
– Ну, что ты решил?
Странное поведение напарника подсказывало Агилару, что надо ждать чего-то подобного. Они одни на склоне горы. Если он даст неправильный ответ, то вряд ли уйдет отсюда. Его похоронят в мелкой могиле или бросят на растерзание диким зверям. Луиза может никогда не узнать, что с ним стало, и будет гадать об этом до конца своих дней.
До этого момента Агилар не был уверен в своем ответе. Сглотнул. И, не в силах поднять глаз на второго, проговорил:
– Я с вами.
– Хорошо, – резким выдохом вырвалось у Монтойи; до этого момента Агилару было невдомек, что офицер-ветеран тоже нервничает. Может, это значит, что он все-таки не такой уж плохой. Он не хотел везти Агилара сюда, чтобы убить. – Хорошо, это правильный выбор.
– Сомневаюсь, что выбор у меня был.
– Если тебе так легче смотреть на это, – отлично. Что верно, то верно. Вообще-то ни у кого из нас его не было.
– Все равно мне это не по душе.
– Никому из нас это не по душе, – отрезал Монтойя. – Все так, как должно быть, вот и все.
– Значит ли это, что мы можем вернуться в город? – спросил Агилар. – Может, займемся полицейской работой?
– Можем попытаться. – Монтойя подступил к нему вплотную. – Но сперва… – Он расстегнул карман рубашки Агилара и сунул что-то внутрь. – Это тебе. Сейчас не смотри. Сможешь посмотреть, когда вернешься домой. А теперь погнали… поймаем парочку негодяев.
Плата в ту первую ночь составила десять тысяч песо. Агилар купил в квартиру новый холодильник; их прежний был барахлом – едва-едва поддерживал прохладу и был чересчур мал, чтобы вместить достаточно продуктов на пару дней. Придя домой и увидев его, Луиза всплеснула руками, потом заплакала, а потом толкнула Агилара на пол кухни и занялась с ним любовью прямо там, перед холодильником.
После, обнимая ее в постели, Агилар думал об этом. Вообще-то сущий пустяк. На самом деле он принял решение еще в тот миг, когда уселся обратно в «Ниссан» в тот первый день, вместо того чтобы отправиться докладывать детективам, как поступил Монтойя. С этого момента обратного пути уже не было. И все терзания и самокопание были сплошь театральной позой, не более.
Впрочем, и денег было не так уж много. Разумеется, Агилар не жаловался, ведь они принесли ему новый холодильник и невероятно эротичный пароксизм любовной лихорадки с его Луизой.
И все, что потребовалось, чтобы заработать, – просто прикрыть глаза. Вот так запросто. Каждый колумбиец вынужден делать то же самое сотню раз на дню или свихнется. На что только не приходилось закрывать глаза его родителям во время La Violencia – десятилетних конвульсий, ставших свидетелями резни двухсот тысяч колумбийцев…
Если они могли сделать это тогда, может и он теперь.
Оставшуюся часть недели Агилар ездил с Монтойей, оставаясь во внедорожнике, пока Монтойя заходил в заведения и выходил с конвертами или сложенными купюрами. Они сделали несколько арестов, расследовали дорожно-транспортные происшествия, подсказывали дорогу заблудившимся. Сложа руки не сидели, но Агилар уже заскучал. По сравнению с первым днем, всплеском адреналина от перестрелки, эти дни казались безмятежными, словно Медельин – провинциальное захолустье, а не второй по величине город Колумбии.
В воскресенье у Агилара был выходной. Они с Луизой сходили к мессе, потом прогулялись в соседнем парке Ла Милагроса, наслаждаясь шелестом осенней листвы под ногами, под пасмурными небесами, грозившими дождем. Вернувшись домой, когда пошел дождь, они занялись любовью и лежали в постели, болтая о будущем. На подходе было два чека на зарплату и посулы новых поступлений от Эскобара, и их ждало куда лучшее будущее, чем они предвкушали всего месяц назад. Говорили, что надо снять квартиру побольше, а то и купить дом в один прекрасный день, где будет по комнате для каждого ребенка, которых они заведут. Может, и машину заодно. Агилар знал не так уж много людей, выкарабкавшихся из бедности в средний класс, но понимал, что такое возможно. И смахивало на то, что им с Луизой это может удаться.
В понедельник он вернулся к работе.
Посреди дежурства Монтойя остановил машину перед рестораном в Белене. Заведение, расположенное в хорошем районе, выглядело процветающим. Выбравшись из автомобиля, сержант кивнул Агилару:
– Пошли!
До того дошло не сразу.
– Что, внутрь?
– День не резиновый.
Агилар вышел и отправился с ним.
Внутри было красиво – в таком чудесном ресторане он еще не бывал. У одной из стен протянулся сверкающий деревянный бар, а за ним на стене сверкали ярко освещенные полки, забитые высококлассным алкоголем. Столы и стулья были из дерева и стали, в столешницы было врезано стекло. С балок потолка свисали на цепях кашпо с папоротниками. Мягкое освещение окутывало все мерцающим сиянием. Из скрытых громкоговорителей лилась колумбийская поп-музыка, а от струящихся из кухни ароматов у Агилара прямо слюнки потекли.
Обед давно закончился, до ужина еще далеко, так что внутри было тихо; у бара выпивала пара мужчин в дорогих костюмах, но в ресторане было пусто. Когда полицейские вошли, навстречу им устремилась молодая женщина в платье с глубоким вырезом, но вышедший из-за стойки невысокий, лысеющий мужчина в фартуке поверх рубашки-гуайабера и брюк со стрелками взмахом ладони отослал ее прочь.
– Я с ними потолкую, – сказал он. – Все в порядке.
Пожав плечами, женщина направилась обратно в кухню. Одарив Монтойю белозубой улыбкой и рукопожатием, мужчина с любопытством поглядел на Агилара.
– Новичок, – пояснил сержант.
– А, девственник? – Мужчина рассмеялся. – Но ведь ты его обламываешь, правда?
– Конечно, – хмыкнул Монтойя.
– Что у него с кожей? Почему он пятнистый?
– Да просто так выглядит, – Монтойя передернул плечами. – Но вовсе не глухой.
– Извините, я не в обиду. – Мужчина пошарил в кармане брюк. – Неудачный день для «Атлетико Насьональ»[12]. В голове кавардак, – он преувеличенно пожал плечами. А когда выудил руку из кармана, в ней была стопка банкнот. Он вручил ее Монтойе, замаскировав это под рукопожатие, но каждому было ясно, что только что произошло.
Снова сидя в «Ниссане», Агилар поинтересовался:
– Для чего эти деньги?
– Тебе повезло, что ты спрашиваешь у меня, а не у El Patrón’а, – Монтойя метнул в него суровый взор.
– El Patrón’а? – эхом повторил Агилар.
– Ты и вправду девственник, – сержант тряхнул головой. – Пабло Эскобара. El Patrón’а. Это его деньги.
– Это я понимаю. Я к тому, что зачем? Зачем этот мужик платит Эскобару? С виду дела у него идут вполне успешно.
– Идут. И ему принадлежит несколько дорогих автомобилей. Само собой, у него есть «Мерседес» и еще «Корвет». А еще у него чуть ли не единственный в Медельине «Бентли», и он хочет его сохранить.
– Я… я не понимаю. Я думал, Эскобар занимается наркотиками.
– Кокаин – его главный бизнес, – растолковал Монтойя. – Но у него много интересов. Годы назад, до кокаина, он угонял машины. Отличная тачка исчезала с улицы, а через пару часов стояла перед доном Пабло, разобранная до винтика, и он продавал запчасти с большим барышом. Потом сообразил, что некоторые люди – владельцы самых дорогих машин, а значит, самые денежные – готовы заплатить, чтобы их машины не угнали. Меньше работы для дона Пабло, меньше риска, а денег больше.
– Умно́, – не мог не признать Агилар.
– Он занимался всем подряд. Контрабандой сигарет и алкоголя. Марихуаной. Продавал поддельные лотерейные билеты. Похищал людей. А теперь кокаин. Кто знает, что будет через месяц или через год? По-моему, ему все быстро прискучивает. Но если что-то может принести прибыль и интересует его, он обязательно попробует.
– Насколько хорошо вы его знаете?
– Не очень хорошо, – ответил Монтойя. – Но достаточно. Скоро и ты тоже узнаешь.
Агилар не знал, как к этому отнестись.
Он слыхал немало историй об Эскобаре. Безжалостный преступник, запятнавший руки кровью десятков человек. Но в то же самое время Агилар слыхал, что он делится своими богатствами с бедняками. Человек, способный на такое, не может быть таким уж плохим, не так ли?
И все-таки Монтойя работает на него и вводит в организацию Агилара. Наверно, в какой-то момент ему придется встретиться с этим вторым работодателем. Эта мысль повергала в трепет ужаса и восторга одновременно.
Пару недель все так и продолжалось. По большей части они с Монтойей занимались полицейской работой. Время от времени исполняли поручения Эскобара. Пару раз забирали посылку у одного и доставляли другому, всякий раз получая на обоих концах по несколько сотен песо на чай. Монтойя знакомил его с людьми, у которых регулярно собирал деньги, но о личной встрече с самим Эскобаром больше не заговаривал.
А потом пришел день, когда сержант протянул ему ключи от «Ниссана» и не отдернул их, а выронил в ладонь Агилара.
– Правда? Я за рулем?
– Мне сегодня надо заняться другими делами, – бросил Монтойя. – Поедешь один. Ты ведь знаешь, что делать и куда ехать, верно?
Теперь Агилар уже знал заведенный порядок назубок.
– Само собой.
– Еще одно, – Монтойя вручил Агилару сложенный листок бумаги. – Ровно в полдень ты должен встретиться с человеком по этому адресу. Зовут его Эрнан Гарсия. Его нужно подвезти. Он скажет, куда его доставить. Не разговаривай с ним, просто веди машину.
– Он… из эскобаровских?
– Уж тебе ли не знать, что от вопросов лучше воздержаться, – хмыкнул Монтойя.
– Извини, – спохватился Агилар. – Как я его узнаю?
– Он сам тебя узнает, – отрезал Монтойя. – А теперь езжай. И не забудь: ровно в полдень. Ни раньше, ни позже. В полдень.