Медельин, департамент Антьокия, Колумбия, 1981 год
Глядя на жену Луизу, Хосе Агилар Гонсалес видел олицетворение красоты, радость во плоти. Она ни капельки не напоминала колумбийских королев красоты, которых он видел по телевизору и в газетах. Ее кожа была куда темнее, чем у них, черты не столь утонченные, вылепленные более щедро. Она была коренаста, с широкой талией, груди маловаты для ее фигуры, а икры, почти не сужаясь, переходили в бесформенные лодыжки.
Взгляд ее карих глаз с золотистыми искорками больше всего на земле напоминал Хосе рай. У нее была застенчивая лукавая улыбка, то чаровавшая его, то повергавшая в трепет до кончиков пальцев. Он любил держать ее в объятьях, а когда не мог этого сделать, любил наблюдать, как она движется, или дышит, или просто присутствует. Любил ее смех, ее пылкий рассудок, то, как она с головой уходила в любое дело.
Она была его, и он был ее, и день их свадьбы стал счастливейшим днем его жизни.
Вторым счастливейшим был день его окончания полицейской академии имени Карлоса Ольгина в Медельине – городе, где он жил всегда.
Большинство однокашников-выпускников были местными парнишками, выросшими в бедности, или представителями среднего класса, как он. В подавляющем большинстве темнокожие – ибо дети белокожих колумбийских олигархов чурались таких банальных занятий, как офицер городской полиции. Для Агилара же, чей отец трудился сапожником, а мать чинила одежду, когда могла, и продавала лотерейные билеты на перекрестках, это был большой взлет в общественном положении.
А чтобы уж совсем доконать Агилара, когда ему было лет семь, двоюродный братец случайно пролил на него кастрюлю кипящей воды. Агилар получил сильнейшие ожоги. Какое-то время никто и не верил, что он выживет. А он выжил, но кожа его пошла белыми и темными пятнами, по его собственному мнению, придававшими ему сходство с запаршивевшим псом. В каких-то местах волосы росли, в каких-то нет. В отрочестве он считал, что это уродство обречет его на жизнь уличного попрошайки или кого похуже. Когда же Луиза полюбила его, он даже усомнился, что зрение у нее в порядке: его цветистая кожа ее будто и не волновала. А когда Агилара приняли в академию, сперва подумал, что по ошибке. Но в душе поклялся стать самым лучшим офицером полиции, каким только сможет, чтобы отплатить городу за предоставленный шанс.
Он любил свою страну, но знал ее историю. Тысячедневную войну[3] проходил в школе. La Violencia[4] едва закончилась, когда Агилар родился; хоть он и ни разу не видел людей, порубленных на куски, или «галстуков», которые делали, разрезая горло и вытягивая язык через прорез, зато видел фотографии и слышал рассказы всю свою жизнь. Он был женат уже год, они с Луизой были готовы завести семью, и он хотел растить детей в Колумбии, избавленной от своего зверского прошлого. Укротить всю страну Агилар был не в силах, но мог начать хотя бы дома, в Медельине.
В то же самое время он был отнюдь не наивен. В академии до всякого доходили слухи, что некоторые из однокашников-студентов уже состоят на содержании картеля. Некоторые этого почти и не скрывали – хотя большинство приходили на занятия пешком или приезжали на велосипедах, эти прикатывали на кабриолетах, спортивных машинах или мощных импортных мотоциклах. А когда выходили в свет по вечерам, одеты были куда щеголеватее, чем было по карману большинству кадетов, и спутницы их были куда красивее.
Агилар понимал, что обстоятельства могут в один прекрасный день стравить его с собратьями-кадетами, выбравшими не ту сторону. Он был не против и чуть ли не с нетерпением ждал возможности преподать им урок, что Колумбия может – несмотря на историю, несмотря ни на что – быть законопослушным государством. В день выпуска, облаченный в парадную форму, с Луизой обок с ним, Агилар прямо-таки раздувался от гордости. Он гордился, что он офицер, что он муж, что он антьокиец, что он – часть будущего Колумбии, а не ее прошлого. После церемонии и последовавшей выпивки Агилар увлек Луизу домой, занялся с ней любовью и уснул с улыбкой на губах, нагой, как младенец.
А потом пришло утро.
Его назначили напарником к Альберто Монтойе. Монтойя, которому едва перевалило за тридцать, был уже ветераном – первым сержантом, чей список арестов был легендой среди кадетов. Агилар прямо-таки не верил своей удаче, когда их знакомили.
Монтойя был высоким и широкоплечим, с курчавыми темными волосами и выпяченным подбородком. Его мундир цвета хаки был измят, словно Монтойя спал в нем. У него была непринужденная улыбка и сонный взгляд, заставившие Агилара сперва предположить, что тот под кайфом. Но речь сержанта была четкой, а разум – острым.
– Добро пожаловать в Колумбийскую государственную полицию, Хосе, – провозгласил он. – Уверен, тебя ждет удачная карьера.
– Для меня честь познакомиться с вами, сеньор. Мне очень повезло стать вашим напарником. В академии только о вас и говорят.
– Нельзя верить всему, что слышишь, – хмыкнул Монтойя.
– В смысле только хорошее, – сконфузился Агилар. – Тот раз, когда вы остановили налет в «Банко национале». Или когда сорвали похищение сеньора Герреро. И…
Монтойя остановил его поднятой ладонью.
– Все это я делал не один. Вот увидишь, полицейская работа – командная. Мы прикрываем спины друг другу. Никто из нас не герой.
– Или вы все.
– Не «вы», Хосе. «Мы». Теперь ты – один из нас.
Агилар так преисполнился гордостью, что чуть не лопнул, как прежде этим утром, когда надел новехонький, с иголочки, мундир. В кобуре на его бедре покоился пистолет «Беретта 92FS», а в правом переднем кармане – неизменный карманный нож, и он был готов ко всему.
– С чего начнем? – спросил Агилар, чтобы вернуть себя на землю.
Монтойя указал подбородком на полноприводный внедорожник «Ниссан Патрол» – прямоугольный короб на колесах, нуждавшийся в мойке и выглядевший так, словно в него въезжали не реже раза в месяц в течение целого года, а то и поболе. Зато у него были световая балка на крыше, надпись «POLICÍA» по верху ветрового стекла и зеленая полоса вдоль борта, и для Агилара это был красивейший автомобиль на свете. А когда он оглянулся на Монтойю, сержант протягивал ему ключи.
– Вы хотите, чтобы я… – начал было Агилар.
Но Монтойя, резко сжав ключи в кулаке, отрубил:
– Я поведу, – и направился к полноприводнику. Агилар следовал за ним по пятам, напоминая себе, что надо все подмечать, учиться, а прежде всего не забывать дышать.
Потребовалось не так уж много времени, чтобы его упования разбились вдребезги.
Монтойя колесил по Медельину, а потом от Бельо, через comunas[5] 12 де Октубре, Кастилья, через реку в Аранхуэс, Ла Канделария, Эль Побладо, в гору в Энвигадо, затем обратно через Гуайябаль, Белен, Лаурелес Эстадио и Робледо. По пути он неустанно балаболил, указывая, где произошли знаменитые преступления, а время от времени и где их предотвратили. Показывал Агилару, как высматривать вероятных преступников – sicarios[6], в которых узнавал наемников медельинского царька Пабло Эскобара; стены, испещренные пулевыми выбоинами. И почти беспрестанно Монтойя дымил сигаретой «Пьельроха»[7]. Луиза говорила, что от пребывания на протяжении всего рабочего дня в прокуренном ресторане возненавидела эту вонь, так что Агилар бросил курить, но с первого взгляда узнал индейца на пачке и маленькую его копию на самой сигарете и гадал, сколько времени уйдет на то, чтобы табачный перегар выветрился из его мундира и волос.
Свое турне старший офицер пересыпал жалобами. Жалованье слишком низкое, особенно для человека, удостоенного стольких наград, как он. Старшие офицеры либо коррумпированы, либо идиоты, либо и то, и другое разом, работать на улицах им ума не хватит, и потому отсиживаются в безопасности за своими столами в полицейском управлении. Некоторые из его величайших достижений – а их немало, твердил Монтойя – даже не признаны начальством.
Время от времени он останавливался возле какого-нибудь заведения и, велев Агилару ждать, заходил внутрь. Надолго он там не задерживался. А когда вышел из третьего, из кармана его брюк торчал белый конверт.
– Что вы там делаете? – поинтересовался Агилар. Ему казалось, что он знает ответ, но хотел услышать его из уст Монтойи.
– Просто наведываюсь к владельцам разных заведений, – сказал Монтойя. – Связи с общественностью. Им хочется знать, что полиция обеспечивает их безопасность.
– А что же тогда в конверте?
– Не твое дело.
Заступая на дежурство, Агилар рассчитывал, что поездка с героем вдохновит его, но к исходу пятого или шестого часа беспрестанного нытья напарника пал духом. Если даже Альберто Монтойя сетует на свою профессию, где уж уповать на счастье ему? Может, он сделал ошибку? Надо было пойти в армию или стать учителем. Или перенять у отца ремесло починки обуви…
И когда Монтойя упомянул о своей жалкой зарплате в очередной раз, Агилар, уже доведенный до предела конвертом, больше не мог таить свои подозрения.
– Чего ж вы остаетесь, коли так ее ненавидите?
– Не за жалованье, – одарил его Монтойя циничной ухмылкой. – А за выгоды.
– Что вы имеете в виду?
Какое-то время напарник отмалчивался, словно обдумывая ответ. А потом пожал плечами и подтвердил догадку Агилара.
– Да все равно скоро узнаешь. Некоторые люди щедро раскошеливаются за любезности, которые им может оказать полицейский. Особенно сержант. Но даже патрульный-новобранец может неплохо разжиться.
– Какие люди?.. Вот что это за конверты, правда? – Еще не договорив, Агилар сообразил, что не следовало задавать этот вопрос. – Не парьтесь, я не хочу знать.
– Откуда следует, что уже знаешь, – заключил Монтойя.
– Кто? Эскобар?
– Кроме прочих. Но Пабло платит лучше всех.
– Вы зовете его Пабло? Типа вы друзья?
– Не друзья. Походу, своего рода партнеры по бизнесу.
– Но вы же полицейский! Вы должны предотвращать преступления.
– Послушай, Хосе. Говорю тебе это, потому что ты мне нравишься. По-моему, ты можешь далеко пойти на этой службе, но должен понимать, как здесь все обстоит. Думаешь, капитан не берет денег у дона Пабло? У этого ублюдка три дома, и в одном из них семь спален. Кому нужно столько спален? Если получаешь его деньги, то получаешь и его приказания. Вот как устроен этот город.
– Но…
– Будь реалистом, – оборвал Монтойя его возражения. – У дона Пабло больше денег, чтобы швыряться ими, чем у города. Если он не поделится толикой с полицией, ему придется нанимать больше уголовников, чтобы делать дела. Что ты предпочтешь – чтобы у него на побегушках были «фараоны» или убийцы?
– А разве есть какая-нибудь разница?
– Конечно, есть. Я порой снабжаю его сведениями. Выполняю мелкие задания – ничего такого, что угрожало бы безопасности гражданских, конечно, или причинило какой-нибудь урон рабочему люду Медельина. А в обмен получаю сведения, помогающие мне поддерживать мир и покой. И зарабатываю чуток деньжат в дополнение к жалованью. Все только выигрывают.
«Все, кроме тех, кто верит в справедливость, – подумал Агилар. – И во власть закона».
Однако вслух этого не сказал. Монтойя показал себя во всей красе, и Агилар не видел смысла спорить с ним дальше.
И они все разъезжали. Полицейская рация тараторила без устали, но Монтойя словно не обращал на это внимания. Если он и делал какую-то полицейскую работу, то Агилар ее не видел. Вместо того сержант, как экскурсовод, показывал новичку виды родного города.
Некоторые достопримечательности вроде моста Нулевой отметки или парка Беррио Агилару видеть никогда не надоедало, и он не мог не признать, что краткая история криминального прошлого города в изложении Монтойи была интересна. Вскоре перед ними замаячила очередная любимая достопримечательность Агилара – храм Иглесия-де-Сан-Игнасио. Подобно большинству колумбийцев, Агилар был католиком и несколько раз посещал там мессу. И считал церковь самым чудесным строением в Медельине.
Они уже почти миновали ее, когда до их слуха докатился стрекот автоматического оружия.
– Выстрелы! – воскликнул Агилар.
Тормознув «Ниссан», Монтойя вывернул руль и выехал на Плацуэла Сан Игнасио, одновременно врубив огни и сирену. И они увидели перестрелку, идущую полным ходом. Два человека укрылись за памятником Франсиско де Пауле Сантандеру, а трое других пытались улизнуть, прячась за деревьями. Среди улицы валялся труп, и под ним расползалась лужа крови. Уличные торговцы под широкими зонтиками хоронились за своими тележками.
Монтойя тормознул так, что машина пошла юзом, и выпрыгнул на мостовую, выхватывая пистолет из кобуры. Агилар на миг замешкался. В академии они отрабатывали подобное. Он знал, что делать. Но то были лишь учебные занятия, не сопровождавшиеся ни малейшей опасностью. Здесь же пули были настоящими, а загнанные в угол участники перестрелки готовы на все. Один уже истекал кровью на мостовой.
С колотящимся сердцем Агилар распахнул свою дверцу и выкатился из «Ниссана». Коснувшись мостовой, ноги едва не подкосились, но Агилар совладал с собой и выхватил свою «Беретту».
Монтойя, присев на корточки за низким бетонным вазоном, сделал пару выстрелов по пытающимся удрать. Двое других, прятавшихся за статуей Сантандера, выскочили и дали очереди из своего оружия – «Узи» и MAC-10, отметил про себя Агилар. Их пули попали в мишень; один из бежавших конвульсивно содрогнулся и упал, опрокинув один из столиков летнего кафе на углу. Ноги его несколько раз дернулись, и он замер окончательно.
Третий успел нырнуть за угол и скрыться. Услышав улюлюканье приближающихся сирен, Агилар обрадовался, что подкрепление на подходе. Им еще надо арестовать двоих за статуей, а эти вооружены получше, чем он и Монтойя.
Но вместо того чтобы обратить свое оружие против стрелков, Монтойя убрал его в кобуру и направился к ним, протягивая руку. Один из тех, молодой и стройный, с копной темных кудрей, тонкими усиками в эспаньолке, небрежно держа «Узи» в левой руке, правой сжал протянутую ладонь Монтойи. Второй, светловолосый и зеленоглазый, более плотного сложения, по сути еще мальчишка, остался позади, держа MAC-10 на изготовку.
Монтойя дернул головой, подзывая Агилара. Когда же тот приблизился, чуточку дрожа от страха – а может, малость и от возбуждения, увидев настоящую перестрелку в непосредственной близости и оставшись в живых, – Монтойя махнул ладонью на его оружие.
– Убери. Он тебе больше не понадобится. Опасность миновала.
– Мы арестуем этих людей? – озадаченно спросил Агилар. В ушах у него до сих пор звенело от грохота выстрелов. Едкий пороховой чад тяжело завис в воздухе.
Монтойя лишь рассмеялся.
– Это же Ла Кика[8], – заявил он, словно это все объясняло. – Второго не знаю.
– Это Змееглаз, – сообщил Ла Кика. – Новичок.
– Мой тоже, – подхватил Монтойя. – Первый день. Рано или поздно разберется, что к чему.
– Чем раньше, тем безопаснее, – Ла Кика протянул руку Агилару: – Добро пожаловать в команду.
– Я Хосе, – проговорил Агилар. Может, этот парень – офицер под прикрытием… – Хосе Агилар Гонсалес. А вы… один из нас?
Ла Кика расхохотался, и Монтойя поддержал его. Змееглаз держался позади, взирая на происходящее с подозрением. Агилар чувствовал то же самое.
– Смотря каких «нас» ты имеешь в виду, – отсмеявшись, заметил Ла Кика.
– Лучше сматывайтесь отсюда, парни, – предупредил Монтойя, настороженно прислушиваясь к приближающимся сиренам. – Подкрепление вот-вот прибудет.
– Свидимся после, получите чутка за доставленные неприятности, – откликнулся Ла Кика. – Оба.
Агилар чуть было не ответил, но суровый взгляд Монтойи заставил его прикусить язык. Двое стрелков стремительно зашагали прочь, растворившись в собирающейся толпе. Через несколько секунд Агилар потерял их из виду. К моменту, когда на место событий прибыли другие полицейские автомобили, они скрылись, а Монтойя отгонял зевак от трупов убитых.
Павший духом Агилар наблюдал. Неужто он подписывался на это? Прикрывать убийц, давая им просто уйти? Брать взятки?
Он хотел изменить мир к лучшему. Арестовывать преступников и сделать улицы Медельина безопасными для честных людей.
Пожалуй, он еще способен на это. Но для начала придется сдать своего героя – Альберто Монтойю. Глядя, как полицейские выскакивают из своих машин, наводняя место преступления, он гадал, достанет ли ему храбрости на такое.