Почему Сангре предложил столь небольшую отсрочку, Улан понял, узнав, когда именно местные мужики собрались идти в Тверь.
– Оставлять тебя не хочется, а если по уму, то и мне надо бы завтра вместе с ними в Тверь податься, – мрачно заметил Петр, кивая в сторону Горыни. Тот стоял подле своей избы, расположенной по соседству и что-то старательно втолковывал заплаканной Зарянице. – Я и песню для них стоящую припомнил. Пришлось, правда, переделать кой-какие слова, но в целом подходит как нельзя лучше. Так сказать, на злобу дня, для поднятия боевого духа, чтоб маршировалось бодрее, – и он вопросительно покосился на друга.
– Намек понял. Хочешь моего благословения, – кивнул Улан и поинтересовался: – А как долго ты сможешь усидеть на лошади, особенно если ее пустить рысью или галопом?
Петр покраснел, но за ответом в карман не полез.
– Ополченцам в пешем строю драться предстоит.
– А из лука стрелять ты можешь? – не отставал Улан. – Или решил карабин с собой прихватить?
– И в мыслях не держал. Но почему сразу лук? Между прочим, их тут ни у кого нет. Сабель, кстати, тоже. Зато помахать топором или, скажем, секирой могу запросто. Ну и копье как-нибудь в руках удержу, не выроню. Так как?
– Угомонись, – усмехнулся Улан. – И без тебя управятся. Лучше скажи, ты надумал, что делать дальше? Или предложил новый мозговой штурм с одной целью: отпроситься у меня и уехать сражаться?
– А на мой взгляд одно с другим так тесно связано, что не разорвешь. Удастся отличиться в бою – вот тебе и выдвижение. Как идея?
– Не ахти, – покачал головой Улан. – Во-первых, слишком много риска. Во-вторых, как мы установили, ты чересчур многого не умеешь.
– Но мы ж говорили…
– …про топор и копье. Согласен, с ними ты управишься. Но они – оружие ополченцев, а я сомневаюсь, что князь им заплатит хоть копейку. Дружинник же из тебя никакой, – и он напомнил: – Лошадь, сабля, лук. Без последнего так-сяк можно обойтись, но первые два… Лучше бы про альтернативу подумал. У тебя, кстати, неплохие идеи были.
Петр мрачно покачал головой.
– Не годятся они, – пояснил он. – Сами по себе – да, путевые, но… Не выйдет у нас заинтересовать Михаила бумагой, книгопечатанием и прочим. У него более актуальные заботы. Да и экспедиции на Урал формировать князь тоже навряд ли согласится. Я с Горыней потолковал, железа на Руси и впрямь дикая нехватка, но… – он поморщился, – долго все это. А кроме того я представил себе наш будущий разговор с князем и понял: навряд ли он вообще станет нас слушать. Сам посуди: явились какие-то приблуды, кто такие и откуда взялись – неизвестно, с чего им верить? И потом пословицу вспомни: встречают-то по одежке, а она у нас… Потому я и думал податься в армию. Сумею отличиться в бою, урвать чуток трофеев, и тогда…
– Можешь отличиться, а можешь и голову сложить, – перебил Улан. – И второе куда вероятнее.
– А что делать-то?! – взорвался Петр. – Сиднем сидеть?!
– А тебя зачем государство столько времени учило? Опера мы или кто? Пойми, лучше всего заниматься знакомым делом, а мы с тобой профессионалы, нам и карты в руки.
– Так ведь нет сейчас МВД. Куда устраиваться-то? – недоуменно осведомился Сангре.
– Не уверен, – покачал головой Улан. – Названия такого действительно нет, не спорю, но что-то наподобие… В порядке нуждается любая власть. Надо просто выяснить, кто здесь занимается отловом разбойников в лесах, карманных воришек на этих, как их там, торжищах и поимкой прочего преступного элемента. И тогда нам надо… в Москву. Погоди, погоди, – остановил он вспыхнувшего от возмущения друга. – Ты вначале призадумайся. Судя по прозвищу, Иван Калита вроде бы мужик хозяйственный, а такие в порядке нуждаются больше всего. Кроме того, они умеют заглядывать вперед, мыслят на перспективу, а потому поверь – шансов получить работу по специальности у нас с тобой в Москве гораздо больше, – он вздохнул. – Ну да, остаются татары. Но не забудь, с их приводом расстарался не он, а его старший братец Юрий.
– А Иван, когда к власти придет, их на Русь водить не станет? – прищурился Сангре.
Улан замялся. Правду говорить не хотелось, а врать другу – последнее дело, и он промолчал.
– То-то, – поучительно сказал Петр. – Яблочко от яблоньки. Да ты сам прикинь. Вот встречаемся мы где-то через год-два в бою с тверичами и видим, что напротив нас стоят мужики из Липневки. Ну, к примеру, кузнец Горыня или, скажем, Лошак. Помнишь, как он все свои дела бросил и полдня тебе костылик из липы выстругивал? Да им нас и убивать не надо, сами со стыда сгорим.
– Угомонись, – сердито буркнул Улан. – Не встретимся мы ни с кем. Умные князья сотрудников МВД на войну не посылают.
– Всякое бывает, – отмахнулся Сангре и встрепенулся. – О, кстати. Как думаешь, может, стоит попытаться отговорить деревенский народ идти в Тверь? Коль Москва одолеет, значит, и им достанется по первое число, жалко мужиков.
– Не жалей. Сказал же, без тебя управятся. Можешь поверить: в этом сражении верх останется за Михаилом.
– Что, правда?! – радостно вспыхнул Петр. – Это точно?
– Абсолютно, – подтвердил Улан.
– Ну тогда я сегодня же их успокою. Они ж на прощальную трапезу собирались к вечеру. Кстати, и нас с тобой пригласили, заодно и обрадую. Скажу, что бог[9] видение тебе ниспослал. Думаю, после такого предсказания они и на тебя совсем иначе станут смотреть. Ну, знаешь, как на радостного вестника со всеми отсюда вытекающими.
…Стол для прощальной братчины бабы накрыли на славу. Света небольшие слюдяные оконца давали немного, но его вполне хватало, чтобы разглядеть обилие блюд, начиная с самой середины, где вольготно разместилась огромная сковорода с плавающими в собственном соку толстыми кусками жареного мяса. Небольшой судок с душистым хреном, вышибающим слезу, приткнулся подле. На блюдах вокруг тоже громоздилась всяческая снедь: хищно скалили пасти крупные окуни, густо обложенные кружочками лука, соблазнительно дымилась жареная капуста, многообещающе манил здоровенный брус сливочного масла, вызывали обильное слюноотделение крупные ломти свежеиспеченного хлеба с румяной корочкой. Два запотевших (видно, совсем недавно извлекли из домашнего ледника) кувшина и ендова довершали изобилие. Один из кувшинов был доверху наполнен молоком, по мутной поверхности второго в беспорядке плавали какие-то листочки и палочки – то был квас. Из ендовы с плавающим в ней ковшиком веяло благоуханным ароматом хмельного меда.
Улана мужики после услышанного от него приятного пророчества о победе тверского войска усадили на одно из самых почетных мест, почти под иконами, подле самого деда Липня. Мужики заставили его еще раза три повторить то, что ему якобы привиделось. Правда, их расчет узнать о своих собственных судьбах успехом не увенчался. Улан от ответа уклонился, заявив:
– Бог лишь победу дарит, а кому уцелеть у победителей – ваше мастерство решит.
– Какое там у нас мастерство, – пренебрежительно отмахнулся долговязый Лошак. – Чай не дружинники.
– А про боевой дух забыли? – усмехнулся Улан. – Худо придется тем, кто побежит, а те, кто в строю останется стоять, плечом к плечу с другими, должны уцелеть. Хотя, – он замялся, – и не все, – но на вопрос, кто конкретно, сконфуженно пожал плечами.
– Мог бы и соврать, – разочарованно проворчал Липень.
– Не приучен я к вранью, – засмущался Улан и чуть виновато улыбнулся.
– Глякась, глякась, – возликовал Лошак, тыча в него пальцем. – Эвон, ямки какие на ланитах. Ну, брат, таперя я и в самом деле верю, что ты не татарин. Нешто у басурман такие ямки бывают?!
– Да погодь ты с ямками, – досадливо оборвал его седой Липень. – Тута иное важней, – и он повернулся к Улану. – Ты об ином поведай. Не видал ли, великое княжение татарский хан опосля вернет нашему Михайле Ярославичу? Улан опустил голову, явно не желая отвечать. Почуяв неладное, в разговор сноровисто вмешался Петр, весело завопив:
– Да хватит вам, затерзали мужика вконец! Что ему господь послал в видении, то он и рассказал, ничего не утаил, и довольно на этом. Кстати, о боевом духе. Давайте-ка лучше песню споем, которой я вас днем научил. Не забыли слов-то? Ну, тогда я с другом начну, а вы подхватывайте, – и он затянул: – Вставай, вся Тверь огромная, вставай на смертный бой… – Улан от удивления открыл рот, а Сангре продолжал старательно выводить: – С пога-аной силой темною, с прокля-ятою ордой…
Дружеский, но достаточно ощутимый толчок в бок вывел Улана из оцепенения, и он подтянул припев, правда, на втором куплете осекся, ибо Петр его изменил до неузнаваемости.
Пришли они незваными
Из царства черной тьмы,
Явились окаянные
Посланцы сатаны.
Но к очередному припеву Улан вновь подключился. Да и мужики в избе, вначале тихо и нерешительно, словно пробуя, но, постепенно расходясь, старательно подпевали про благородную ярость и священную войну. Не всё и не у всех получалось, кое-кто фальшивил, кто-то просто орал, не заботясь о попадании в такт, а лишь бы погромче, но чувствовалось, поют с душой. Старый Липень под конец и вовсе аж прослезился от избытка чувств. И когда закончили петь, молчание прервали не сразу, каждому казалось кощунственным после столь высокого начинать разговор о чем-то мелком, будничном, мирском…
– Хороша песня, – наконец тихонько выдохнул староста, перекрестился и, повернув голову к Петру, поблагодарил его: – Спаси тя Христос, добрый человек, за то, что таковское измыслил. Не иначе сам всевышний тебе словеса оные нашептал.
– Ажно всю душу наизнанку вывернуло, – поддержал Лошак.
– Не вывернуло, а очистило, – поправил Липень. – Словно опосля молитвы в церкви. Эвон, – он кивнул на всхлипывавшую жену Устинью, – бабу мою до слезы прошибло. Да и у меня, признаться, очи чуток замокрели.
– Таковское перед сечей споешь и силов удвоится, – встрял обычно помалкивавший Горыня. – А давай-ка, Петро, сызнова её споем.
– Верно, – поддержал его Лошак. – Оно и запомнится лучшее.
Словом, концовка трапезы удалась. А песню, не удовлетворившись вторым разом, перед тем как расходиться по избам, спели и в третий.
– Зря ты таким виршам народ обучил, – недовольно буркнул Улан, едва они оказались в своей избе и, не удержавшись, съязвил: – Вот не знал, что в тебе могучий поэтический дар дремлет.
– Ее мой отец под нос целыми днями мурлыкал, когда в очередной раз в командировку на юга собирался, – мрачно пояснил Петр. – Поневоле запомнилось. По сути, у меня в память о нем, не считая фотографий, одна эта песня да орден Мужества и остались. Кстати, самое первое изменение в нее не я, а он внес, слово «фашистской» на более актуальное заменил.
– Все равно зря, – заупрямился Улан. – И рано. Ее ж, месяца не пройдет, вся Тверь петь станет. Представляешь, что будет, когда ее текст до Орды дойдет и хан Узбек пожелает лично с автором встретиться?
– Да пошел он, поц драный, на толстое тверское полено! – возмутился Петр. Однако, не встретив возражений, сменил тон и, в очередной раз обматерив золотоордынского хана, а попутно и Юрия вместе с его братцем Калитой, более спокойно поинтересовался:
– А ты чего старосте про князя ничего не сказал? Или больше о Михаиле Ярославиче не помнишь?
– Народ расстраивать не захотел, – нехотя ответил Улан. – Какое там великое княжение. Ему вообще до конца следующего года не дожить, убьют в Орде по ханскому приговору.
– За что? – изумился Сангре.
– Вроде за утаивание дани, – потер переносицу Улан, – и за что-то еще, но я, честно говоря, запамятовал. Знаешь, как бывает: вертится на уме, а ухватить не получается… Да и неважно, в конце концов, за что именно. Тут главное сам факт. Потому я и говорю, что нам предпочтительнее ехать в Москву. – Сангре открыл было рот, желая возразить, но был остановлен. – Ты пойми главное: не московскому князю пойдем помогать, а Руси в целом, – и Улан коварно прищурился. – И потом тебе самому разве не интересно поглядеть на легендарную личность?
– Разве только посмотреть, – мрачно отозвался Петр. – Нет, расклад-то у тебя вроде правильный, все логично, не придерешься, – похвалил он друга, – но тошнит мой чуйствительный организм с такого расчета. В то время когда весь угнетённый русский народ стонет от продажной политики московских князьков-коррупционеров, по дешевке уступивших Русь Орде ради того, чтоб хапнуть верховную власть в свои загребущие лапы, мы с тобой… – не договорив, он махнул рукой и подытожил: – Уж больно оно… несправедливо получается.
Улан вздрогнул. В детстве ему частенько приходилось держать ответ за проделки своих сводных братьев. С тех самых пор он и полюбил справедливость, вознамерившись посвятить жизнь ее защите. И до сих пор это слово, равно как и противоположное, действовало на Улана, как на обычного мальчишку задиристое «Слабо҆?!». Он с упреком посмотрел на Сангре, знавшего, в какую точку бить, и сейчас воспользовавшегося этим:
– Зря ты так насчет… справедливости, – не удержался он от упрека.
Но Петр взгляда в сторону не уводил, а продолжал смотреть как смотрел, давая понять, что сорвалось это слово с его губ не случайно и он собирается отстаивать свою точку зрения до победного конца.
– Не зря, – упрямо произнес он. – Мне баба Фая полтора десятка лет назад насчет дурных компаний весьма мудро сказала: «Из грязной воды еще никто чистым не вышел». Вот так, старина. Мы с тобой сколько вместе прошли и пережили и при этом чистыми остались, так неужто сейчас по доброй воле согласимся извазюкаться.
Видя эдакую непреклонность, Улан предложил последний вариант, при котором у него еще имелся шанс:
– Тогда давай бросим жребий, чтоб по-честному.
Петр дал добро не сразу. Он критически оглядел комнату, задумчиво выбил на столе звонкую дробь и вдруг, спохватившись, просиял и с легким вызовом в голосе дал свое согласие:
– И правда, пусть судьба подскажет, – с этими словами он извлек из кармана камуфляжных брюк, одетых по случаю участия в проводах мужиков, хорошо знакомую Улану карточную колоду в пластмассовом футляре и предложил: – Давай по простому: я достаю три карты. Если две из них красные – едем в Тверь.
– А если черные?
– Будет так, как ты скажешь.
– Идет, – кивнул Улан.
– Зря ты согласился, – прокомментировал Сангре, неспешно тасуя колоду. – Уверен, мне подфартит. Судьба, она, знаешь ли, тоже иуд не любит, сколько раз убеждался. Кроме того, ты ж помнишь – это особая колода, и эти карты всегда выдают точные советы, – с этими словами он вытащил бубновый червонец, прокомментировав: – Помимо того, что красный, он вдобавок сулит нам успех в финансах.
Петр и далее выкладывал карты столь же уверенно и, даже вытащив две остальные, тоже красной масти, не остановился, а с торжествующей улыбкой на лице вытянул четвертую, прокомментировав:
– Все четыре окрашены в цвета пролетарского знамени. И обрати внимание, как шикарно все сходится. Червонная девятка сулит прибыльную работу, а бубновая девятка в сочетании с червонным вальтом – избежание неприятного путешествия, – и он ехидно промурлыкал кусочек из песни Розенбаума: – Так что, старый, извини, не поеду с тобой в Москву. Слишком много там толкотни, да и мне, впрочем, ни к чему.
– Убедительно, – нехотя согласился Улан. – Ладно, считай, с маршрутом определились. Теперь с биографиями. Надо бы их еще раз продумать как следует. То, что ты в Липневке наплел, поверь, не годится. Я, конечно, помалкивал, поскольку ты изложил это местным еще до того, как я пришел в сознание, но версию надо менять.
– А чего тебе не нравится-то? – слегка обиделся Сангре. – Вполне прилично звучит. Из дальней сибирской деревни, потому и говор малость не того.
– Да нет в Сибири русских деревень. Кстати, чего ты ее Тарасовкой окрестил?
– В честь деда. Его родной город в Испании назывался Тарраса, – пояснил Петр. – А касаемо русских деревень ты правильно сказал – теперь нет, ибо у нас все как в песне: враги сожгли родные хаты и завалили всю семью. Ну а мы с тобой чудом уцелели и решили перебраться куда-нибудь поближе.
– Касаемо русских родных хат, – Улан, оглянувшись, отыскал взглядом деревянную бадейку с водой и ткнул в ее сторону пальцем. – Вон, загляни-ка туда и сам все поймешь. Про себя я вообще молчу.
– Подумаешь, – протянул Сангре. – Мало ли сколько и какой крови в нас намешано, да и ни при чем она. Я тебе сколько раз говорил, что русский – это судьба, а все остальное – ерунда, потому национальность даже в паспортах писать перестали.
– Бить не по паспортам станут, а по рожам, – хмуро возразил Улан. – По татарским и иным горбоносым чернявым рожам.
– Да за что бить-то?! – возмутился Петр.
– Раз маскируемся под русских, значит, лазутчики, – невозмутимо ответил Улан. – На кого я работаю – понятно без слов, а ты… Ну-у, пару часов на дыбе повисишь, сам придумаешь и расскажешь. В подробностях. Кстати, если б одна внешность не соответствовала – куда ни шло, а у нас с тобой и еще кое-что добавляется.
– Что именно?
– Знания, – коротко ответил Улан. – С одной стороны, они у нас на удивление обширные, а с другой – мы не разбираемся в самом элементарном. И еще один недостаток у твоей версии. Ну какой же князь заинтересуется обычными крестьянами, пускай и издалека? Эка невидаль. Надо сплести так, чтоб изначально подать себя в самом выгодном свете. Кстати, на твоем месте я бы обязательно выставил вперед своего испанского деда и его благородное происхождение – иноземцев на Руси всегда жаловали. Ну и крест свой не православный заодно обыграешь, хотя лучше бы его вообще на время снять.
– Мамину память?! – чуть не задохнулся от возмущения Сангре. – Только вместе с головой!
– Не волнуйся – если что, они с нас обоих слетят, – буркнул Улан, но настаивать на своем предложении не стал, а вместо этого несколько смущенно поинтересовался о продуктах. Мол, им в Твери первое время и есть, и спать где-то надо, так что деньги обязательно понадобятся, а единственное, что они смогут продать, это продукты из рюкзаков.
Сангре виновато развел руками.
– Увы, хотя я и быстро спохватился, но наши кладовые успели практически опустеть. Защечные мешки и закрома родины тоже. Остался лишь чай, вовремя заныканная мною пачка рафинада и практически нетронутый здоровенный пакет кофе в зернах. Ах да, еще две пачки соли и… все.
– Жаль, – вздохнул Улан. – Хотя нам в любом случае пришлось бы о заготовках позаботиться. А вот что соль осталась – здорово. Тогда мы не только сухарей в дорогу насушим, но и мяса навялим. Авось на первое время хватит.