Всю дорогу из дома до конечной станции Рита чувствовала себя крайне неуютно под неотступным взглядом пожилой женщины, сидевшей напротив. Старушка, худощавая и ссутуленная, буквально сверлила Риту глазами и та не знала, куда деться от подобной назойливости. Хотела пересесть, но в битком набитой электричке свободных мест не нашлось. Наконец прибыли в пункт назначения, объявили « Новгород-на-Волхове», Рита устремилась к выходу в числе первых, но и тут неприятного соседства избежать не получилось. В толпе людей, толкающихся авоськами и старомодным багажом, кричащими, как на базаре, Рита снова очутилась бок о бок со старушкой. На перрон вступили одновременно. Взгляд старушки прижигал, не отпускал, и на прощание пожилая женщина сокрушённо вздохнула:
– Да ты девка…. просто икона ходячая!
Что-то липкое и тягучее холодом прокатилось по спине от услышанных слов. В последнее время Рита боялась всего и особенно недоброго взгляда. Может быть, именно человеческая зависть, жадная, тяжелая и нестерпимая, стала причиной тому, что жизнь пошла кувырком? Три месяца назад ушёл папа, и Рита не могла оправиться от потрясения, как будто вместе с ним ушли и смысл, и вся радость бытия. События продолжали крутиться как на экране кинотеатра, а Рита, словно незаинтересованный зритель, наблюдала из зала фильм с собственным участием. Равнодушно, со стороны. Из всех человеческих чувств выжило одно, оно разрасталось и захватывало внутренние глубины – чувство вины. И Рита поддалась ему без остатка, прогнулась и подчинилась, позволив ему властвовать безраздельно. Чувство вины терзало, как хищник, овладевало ею, перекрывало дыхание, а потом, насытившись, бросало в одиночестве, ослабевая хватку до следующего внезапного прыжка, до очередного нападения. Оно так глубоко пустило корни в душу, что Рита чувствовала себя неразделенной с ним, как будто она и чувство вины – единое, неразрывное целое. Если бы она была рядом с отцом, если бы приехала на час раньше или совсем не поехала к друзьям в тот день… многочисленные «если» плодились с геометрической прогрессией, складывались ворохом в большой, невидимый мешок, и физически давили на плечи неподъемным грузом. Разговоры с мамой приносили лишь временное облегчение. Счастье, как сломанные часы, остановилось. Счастьё было с ними раньше, она отчетливо помнила это. Они жили в материальном достатке, и кумушки судачили, что мама Риты «замужем как за каменной стеной, ведь муж всё для семьи, всё для семьи». Но не стало папы, и все померкло, потеряло значимость. Поступление в ВУЗ, в который когда-то учился отец, могло было бы быть долгожданным событием, а мелькнуло незначительным фрагментом, не имеющим смысла. Добавилась чужие люди из института, преподаватели и студенты, а Рите собрать чемодан и сбежать домой, к маме, словно она маленький, потерявшийся ребёнок. Рита застыла в точке прошлого, окаменела, её тело совершало механические действия, а душа продолжала стоять у свежей могилы отца, где дождь льёт и льёт не прекращаясь, заливая лицо, и без того мокрое от слёз, потому что слёз не хватает. Даже поездки домой на выходные стали каким-то ненастоящими, разлучаться с мамой, пусть и на время, становилось больно, и чувства постепенно отключились. Если анестезия души существует, то именно она случилась с Ритой.
Не смотря на полное безразличие Риты ко всему происходящему, её появление в институте, наоборот, произвело большой фурор, а прозвище «королева Марго», прилетевшее сарафанным радио из родного города, прочно закрепилось с первых дней учёбы. Желая остаться в тени, быть неприметной, Рита не красилась и держала траур, но поклонники всё равно увидели и разгадали красоту скромной девушки. Невысокого роста, гармонично сложенная, с выразительными чертами лица, Рита обладала той необъяснимой притягательностью, свойственной исключительно женщинам, рожденным под знаком Рыб. Слегка смуглая кожа и темные волосы делали ее похожей на испанку, а брови, густые и черные от природы, почти сходились на переносице. «Знак везения!» – утверждал раньше папа. «Только где оно, это везение?» – мысленно спорила Рита с отцом.
Чрезмерное внимание мужского пола, и без того всегда отягощавшее, в институте приняло обороты непредсказуемые. Особенно досаждал нахальный Петр, старшекурсник, который кинулся осаждать Риту как неприступную крепость. И стиль «ухаживания» выбрал хищный и захватнический: отпускал неуместные шуточки, подкарауливал, искал случая оказаться наедине, чтобы дать волю неуёмным рукам и буйной фантазии, отчего Рита боялась перемещаться по общежитию в одиночестве. С подругами тоже не складывалось, как только взгляды парней развернулись в сторону Риты, то для девушек она стала черной кошкой, которая может перебежать дорогу в любой момент. Ищущие взгляды сопровождали Риту везде, как и сегодня в дороге. Ей даже казалось, что глаза, чужие, большие, любопытные, преследуют её повсюду, и в прямом смысле пожирают её, стараясь отхватить наиболее лакомый кусочек. Всевидящие, наблюдающие глаза, от которых не спрятаться и не укрыться.
История с Петром могла стать коротким и смешным анекдотом, будь отец в живых. Одного появления приезда папы было бы достаточно, чтобы положить конец мелким козням невоспитанного ухажёра. А сейчас возвращение в общагу напрягало предстоящим столкновением с целеустремленным наглецом, который не упускал случая напомнить о себе пошлыми намёками и прочими неприятными выходками. Чем больше Рита сторонилась Петра, тем навязчивее он становился. Её холодность прочитывалась им как вызов, воспринималась как красная тряпка, словно Рита – приз, за который нужно бороться. «Никуда не денешься, влюбишься и женишься», – напевал Пётр, заглядывая на общую кухню. «А потом понравится, и сама же еще и попросишь», – наклонившись, шептал ей в ухо. Петя – амбал под два метра роста, богатырского сложения, и Риту пугала его агрессивная настойчивость. Нервы, и без того расшатанные, давали сбой, и слезливые настроение случались почти каждый вечер, особенно при воспоминаниях об отце. Как много он значил – друг, учитель, тренер. Крепость, защищавшая их с мамой, Рита ни на минуту не сомневалась, что отец станет одним из долгожителей в роду, сохранив прекрасную физическую форму, ясный ум и чувство юмора до глубоких седин. Но всё пошло наперекосяк, что-то заклинило и сбилось в системе мироустройства, запустился обратный отчет, и в непредсказуемом сценарии, не находя для себя места, Рита спрашивала: для чего жить? может быть, её место там, рядом с папой?
***
В общежитии, с момента его основания, было заведено, что в правом крыле жили девочки, а в левом – мальчики. С годами, установленный изначально, порядок нарушился, и в комнаты стали заселять без учета гендерной принадлежности. За четвертым этажом, где проживала Рита, давно закрепился статус «элитного», комнаты предназначались для одного человека. А на других этажах размещались «семеро по лавкам». Кухня, душ и санузлы, как и везде, оставались местами общего пользования. Дверь в душ закрывалась на хлюпкую щеколду, и сломать её не представляло труда любому, тем более, горилле вроде Петра. «Почему не починят?» – как-то поинтересовалась Рита у соседки. «А толку? Сколько раз её уже вышибали. Каждый праздник – „привет“ двери. То блюёт кто-то, то заснёт пьяный… Устали уже чинить, если честно, бессмысленное дело, да и вообще, аккуратнее тут с душем, особенно во время вечеринок. Можно и в неприятность попасть, и на сексуальное приключение нарваться».
Когда Рита стала центром внимания парней, на вторую чашу весов увесистым грузом легла женская ревность. История с Петром незамедлительно дала повод для сплетен и злословия.
– Посмотрите, недотрога какая! – сказала как-то однокурсница Петра, грея кастрюлю на плите, пока Рита ждала своей очереди. – Да с ним любая не прочь, а ты тут ходишь-выделываешься. Цену себе набиваешь, красавица?
Смешки раздались на кухне, где шёл разговор. Риту обсуждали, оценивали и откровенно ждали, когда она вляпается в какую-нибудь историю. Она приманка для хищников, а кругом – зеваки, соскучившиеся по зрелищам. Посягательство Петра доставляло массу хлопот, хотя пока, в основном, выражалось словесными угрозами и непристойностями в устной форме. Но горилла всерьез «положил на нее глаз», и решил положить туда же и руки. К тому же, Петя жил на одном с ней этаже, а по вечерам зачастую не упускал случая приложиться к бутылке и устраивал демонстрацию силы, отвратительным образом подкалывая слабых. Перечить ему никто не смел. Охрана общежития находилась на первом этаже, да и гордое слово «охрана» мало подходило к добродушной бабушке «Божий одуванчик» и безобидному, слегка глуховатому деду. Пожилые вахтёры не привлекались к разборкам, периодически случавшихся на этажах; ссоры бытового характера, и драки, улаживались собственными силами без привлечения третьих лиц.
Предчувствие Риту не подвело. В тот же вечер, альфа-самец, изрядно выпивший, постучал к ней в комнату. Сначала слегка, а через пару минут принялся колотить со всей дури. Дверь ходила ходуном под ударами, а Рита стояла у стены, бледная и перепуганная. Жизнь в общаге регулировалась негласным уставом, и в чужие проблемы встревать не спешили. Бьют? Сам виноват. Пристают? Спровоцировала. Обокрали – или не вернул старый долг, или не будь лохом, не разбрасывай деньги, где попало.
– Марго, открывай! – во всё горло орал Петя, словно пьяный муж, ломившийся домой на законных основаниях. – Открывай, слышишь?! Я знаю, что ты там!
Несколько немудреных приёмов самообороны, которым обучил отец, Рита отлично помнила, но тело оцепенело, не слушалась. Дверь, будто сознавая возложенную на нее ответственность, мужественно держала удар. Рита лихорадочно вцепилась в металлический термос, оказавшийся под рукой, и принялась считать «раз-два-три», в вальсовом ритме, готовясь нанести ответный удар, как только обидчик к ней приблизится. Но паника не отпускала её, если она ударит сильно, то может нанести увечье человеку, а если слабо – то пощады ждать не придётся. Как защитить себя?
Дверь, героически державшая оборону на чистом энтузиазме, сдалась. На пороге, пошатываясь и заслоняя силуэтом дверной проём, стоял громила Петр. Рита напряглась всем телом, зажмурилась, уже замахнувшись и – ба-бах! – под воздействием неведомой силы горилла вылетел обратно в коридор. Завязалась возня, шум, ругательства – в потасовке Рита постепенно узнавала соседа, живущего через стенку. Незаметный и обычно сдержанный сосед мурыжил огромного Петра по полу. Разборка продолжалась недолго, сосед уложил противника на лопатки и прохрипел:
– Чтобы я тебя здесь больше никогда не видел, ты понял?! Повтори! Повтори!
– Не видел…. меня… здесь… чтобы… – силился повторить задыхающийся нетрезвый Петр, – понял я, понял…
Сосед поднялся с пола, где секунду назад произошла разборка, и ушел к себе, а распластанный амбал пытался подняться по стенке. У него открылось кровотечение носом, и следы крови тянулись по полу как алые ленты.
Рита метнулась запереть дверь, но вывернутый с потрохами замок был неисправен. Осталось только придвинуть прикроватную тумбу, чтобы забаррикадировать комнату изнутри. Сердце продолжало колотиться, ведь только что Рита готовилась ударить человека, и еще до конца не уяснила, что угрозы больше нет, и опасность медленно отползает прочь по студенческому коридору. Вернётся ли он еще раз? Или захочет ли мстить позже, исподтишка, когда никого не будет рядом?
Она сидела, окутанная в тревоги, как в невидимые одежды, и прислушивалась к шорохам у соседа. Хоть бы он никуда не уходил! По крайней мере, сегодня. Рита прокручивала события в деталях, пытаясь восстановить картинку по частям. Почему он не вмешался сразу, когда Пётр только начал ломиться в дверь? Вероятно, его не было, ведь после разборки он доставал ключ и открывал дверь. Да, так. То есть, он пришёл домой в решающий для неё момент. Спасительное соседство. Какое счастье, что он здесь, рядом! Тонкими струйками в тело медленно возвращалось тепло и способность к чувствованию, словно в душной комнате приоткрыли окно, и поток свежего воздуха заполнял пространство; закостеневшее, казавшееся навеки угасшим и умершим, встрепенулось и проявило признаки жизни. Боль, вытесненная в глубокие слои психики, запрятанная там, зашевелилась, обозначила себя, назвалась. «Я – боль, – шептало что-то внутри, – и я тоже хочу жить». Ощущения, давно забытые, нахлынули волной, но особенно волновал он, сосед, образ которого в одночасье покрылся ореолом героизма. Как его зовут… Митя, Марк, Макс? На каком курсе учится? Он круглосуточно пропадал в тренажёрном зале, вот и всё, что было Рите известно. А ведь она даже не успела сказать ему «спасибо». Но это она собиралась исправить в ближайшую встречу.
Уже утром Рита находила у себя признаки влюбленности, как обнаруживают признаки простуды. Да, это он, похожий на отца. Надежный тыл, человек, который вступился вчера за её честь.
***
Слухи о разборке, сломанной двери и последовавшей затем драке, быстро разлетелись среди студентов. Макс, с живописным фингалом (Рита была наслышана об этом от других), не появлялся на занятиях. Да и Петр отсиживался у себя. Иное, уважительное отношение со стороны окружающих прослеживалось во всем. Рита обрела статус девушки Макса, и звучало это почётно, как «девушка Бонда». Первые пересечения с Петром жутко напрягали Риту, но вскоре стало понятно, что обидчик безопасен. Ни шуток, ни подколов, ни угроз, больше не повторялось, он вёл себя так, будто и не знаком с ней. От прежнего Петра не осталось и следа. Жизнь значительно облегчилась, Рита могла спокойно, без преследований, передвигаться по общежитию, по институту и в полной мере сосредоточиться на учебе. Тоска по отцу всё чаще вытеснялась мыслями о Максе. Их отношения так и не сдвинулись с мертвой точки, она успела поблагодарить Макса, они и не виделись долго, а потом время ушло, и просроченная, запоздавшая во времени благодарность, выглядела бы не совсем уместно. Да и Макс не особенно шёл на контакт. Несуществующий роман стал ширмой для окружающих, за которой Рита спряталась, постепенно привыкая к осознанию, что когда-то соседство перерастёт в нечто большее. А пока общение сводилось к незатейливому «привет», будь то утро в общаговской кухне или короткая встреча в просторных коридорах института. Но как Рита ждала этих встреч! Она выучила наизусть расписание тренировок и занятий Макса: шесть вечеров в неделю он проводил в тренажерном зале, учился на третьем курсе, обедал в студенческой столовой, а в своей комнате появлялся только на ночлег. В редкие дни они пересекались в библиотеке – там Макс почти не бывал. Затянувшаяся пауза в общении навевала на Риту уныние, порождая мучительные вопросы: «Неужели я совсем ему не нравлюсь? Ни одного маленького шага на встречу, ни одного знака внимания…»
Поворотным пунктом стал короткий утренний разговор, случившийся в общежитии. Отправившись на кухню согреть чаю, Рита застала там рыжую Анжелу, и диалог, начавшийся с чего-то незначительного, быстро скатился в сферу личного.
– Через неделю съезжаем, залог за квартиру внесли. Наши, правда, не знают, – Анжела первая поделилась планами и рассмеялась. – Знаешь, в общаге – как на корабле: или выбираешь своего капитана, или качуешь из каюты в каюту. Я тебе по секрету скажу, – хихикнула Анжелка, – они же все тут жрут горстями протеиновые добавки для увеличения мышечной массы, им это дело постоянно нужно.
Рита задумчиво слушала и кивала. Витя, бойфренд Анжелы, был одним из немногочисленных друзей Макса, и Рита старалась выяснить что-то о своём соседе.
– Слушай, а что у вас всё-таки с Максимом? – спросила Анжела без вступлений. Она не верила в рассказы о романе Макса с первокурсницей, и находила ряд подтверждений тому, что слухи – преувеличенная болтовня. Прямолинейный вопрос при других обстоятельствах насторожил бы Риту, но сейчас, без подруг, без возможности доверить переживания подруге или близкому человеку, Рита открылась:
– Ничего.
– А все говорят… – подыграла Анжела.
– Вот в том-то и дело, что говорят. Болтают.
– Но ведь с Петькой-то он дрался?
– Дрался.
– За тебя?
– Ну как сказать…
– Как есть, так и скажи.
– Заступился. По-товарищески.
– И?
– Больше ничего, – Рита помолчала, – мы даже не разговаривали ни разу. «Привет – пока», всё.
– Я так, почему-то, и думала… А Макс вообще, своеобразный парень. Замкнутый, не сильно разговорчивый… Но надёжный. Может, тебе самой?
– Что?
– Как-то проявить свой интерес. Обратись к нему за помощью какой-нибудь. Типа, замок починить или раму оконную заклинило, или что-то в этом духе. И к Максу: мол, помоги, друг, без тебя пропадаю… Ну что мне тебя учить? Сама всё знаешь.
На кухню постепенно подтягивались студентки, и разговор, столь увлекательный для обеих, пришлось свернуть. Анжела подтвердила свои догадки, что женская проницательность её не подвела и что роман существует лишь в умах других, о чем она на днях спорила со своим бой-френдом, а Рита услышала то, что хотела услышать.
– Ну, давай, бывай. Импровизируй! – Анжела сняла с плиты недовольно сопевший чайник и упорхнула из кухни.
Рита задумалась. Незначительный разговор, из плоскости ожидания, развернул её мысли в ином направлении, и она стала выискивать бытовую неурядицу, под предлогом которой можно заглянуть к Максу. Но в комнате всё работало исправно, экспериментировать с замком не хотелось, как и вообще выдумывать несуществующее, привирать, представлялось делом не самым приятным. Однако предлог объявился сам собой. Через несколько дней после разговора на кухне, Рита услышала в соседней комнате надрывный глухой кашель. Вторник, вечер, а тренировку Макс пропускал. Заболел.
Рита выскочила на улицу в поисках аптеки, также быстро вернулась обратно, сбросила куртку на кровать и постучала к Максу. Он открыл, простуженный и бледный, но приходу Риты особо не обрадовался. Извинившись за вторжение, Рита неуверенно протянула пузырёк с сиропом:
– Слышу, ты простыл. А у меня есть хорошее средство от кашля.
– Я лекарства не принимаю, – жестко отрезал Макс. Удерживая вымученную улыбку, Рита продолжала стоять на пороге. Молчание затягивалось.
– Это всё?
– Да.
Дверь захлопнулась, как пощёчина.
Рита ругала и себя, Анжелу, втянувшую её в неприятность, и Макса, и снова себя. Рухнул миф, что она – девушка Макса. Если бы он к ней пришёл, она бы так не поступила. Вернувшись в комнату, Рита уселась за стол, поставила маленькое зеркальце, и как гоголевская Оксана, долго вглядывалась в своё лицо. Наверное, она не заметила, как сильно подурнела с момента ухода папы. Она давно не вглядывалась в зеркало. А он… даже микстуру из её рук не принял..!
«Ужасно и глупо… – думала Рита, – зачем же я поддалась на провокацию пойти к нему самой?»
И она игнорировала Макса несколько дней, пока случай снова не свёл их самым пикантным образом.
***
Помня наставления бывалых, в студенческий душ Рита неслась в стремительном темпе, как на испытание, стараясь оставаться незамеченной. Комната Петра располагалась напротив душевых кабин, и Рита по-прежнему остерегалась его. По пути в душ Рита обнаружила, что забыла полотенце, но возвращаться не стала. Сполоснувшись, они и обратно выскочила быстро, и по пути налетела прямо на Макса. Несколько секунд они стояли молча, Рита, с мокрыми и растрепанными волосами, струящимися по плечам, в белом махровом халате, едва прикрывающем колени, похожая на амазонку, и Макс, сраженный её красотой. Его взгляд, жаркий и жаждущий, скользил по её телу, и картинки, постыдные в неприкрытой наготе, вспыхнули в мыслях у них почти одновременно. Макс отступил, пропуская Риту, и она, сгорая от счастья и стыда одновременно, вбежала к себе, прокручивая в мыслях волнующий момент. Макс желал её, вне всякого сомнения. Желал жадно, страстно, неприлично. И так ли уж случайно он пошёл в душ или просто последовал за ней?
В другой раз, когда ранним утром Рита вошла в кухню с тайной надеждой встретить Макса, она даже не удивилась, что именно его там и встретила. Рита тихонько остановилась в ожидании, но Макс, домыв свою посуду, не отошёл в сторону, а протянул руку, и Рита передала ему свою чашку совершенно естественным жестом, легко, просто, будто они давно живут вместе и по утрам моют посуду. Блаженство накрыло их потоком, совсем не похожим на порыв жгучей страсти, случившийся незадолго. Неведомая ранее близость разливалась на душевном уровне, таинственным образом минуя слова и объяснения. Они стояли счастливые и смущенные, захваченные врасплох внезапно навеянной нежностью, но в кухню вошла соседка по этажу и не упустила случая съязвить:
– Воркуете, голубки?!
Невидимое, уплотнившееся вокруг влюбленных поле, согревающее и обволакивающее сладкой тягучестью, вмиг рассеялось. Рита покраснела и вышла.
Но, словно кто-то невидимый, наслаждался изобретательностью, создавал рисунок встреч, замысловатый и витиеватый, и на следующий день Рита пересеклась с Максом в аудитории, куда она заглянула в поисках преподавателя. Макс он сидел за первой партой и отвечал ей, не поднимая глаз. И Рита, слушая его, волновалась, чувствуя, что пространство их мира накалено до предела. Какой неприкрытой ложью становятся непринужденные диалоги и условности социума, когда мысленно уже сорваны одежды, а тело молит о поцелуях и ласках, и неистово жаждет прикосновений. Играя в безразличие и лицедействуя, любящие утешаются тем, что рано или поздно бастионы падут, маски будут сброшены, а тела сольются в сладостной истоме. Макс и Рита, кажется, приближались к заявленной точке.
***
На очередных выходных Рита задумала остаться, чтобы дать возможность истории развернуться в полную силу. Слишком далеко они с Максом зашли в откровенных взглядах, случайных касаниях рук, и неприкрытых, но очевидных для двоих намеках, зависать в неопределенности становилось утомительно. Рита не намеревалась вторгаться к Максу, как в прошлый раз, когда принесла ему лекарства, но хотела остаться, чтобы пообщаться с Максом, лучше узнать его привычки, понять, как он мыслит и что он любит. Она отчетливо представляла вечер в общаге: они пьют чай, болтают до полуночи, а дальше – будь что будет. Пусть жизнь сама напишет продолжение вечера.
Уже вечером, проходя мимо кухни, Рита радостно отметила, что Макс греет ужин. Значит, не уезжает. Тем не менее, Рита собрала сумку и вместе с однокурсницами выдвинулась на вокзал. Покидать Великий город она не планировала, маскарад с отъездом задумывался, чтобы избежать лишних вопросов и пересудов. Уже на перроне, в кричащей толпе, Рита открыла сумку и огорченно произнесла отрепетированную речь:
– Конспекты забыла..!
– А нужны они очень? – удивились девчонки.
– У меня там лекция не переписанная, взяла тетрадь в долг на выходные… Придётся поехать обратно за тетрадью.
Девчонки отреагировали эмоционально и с участием:
– Меня бы никто не заставил вернуться из-за конспектов!
– Точно! Так хочется домой, к маминым борщам и теплым котлеткам.
– Мне нужно, – сочиняла на ходу Рита. – Смотаюсь в общагу, и на последнюю электричку как раз успею. Езжайте, девчонки. Побегу! – она махнула рукой и устремилась прочь, не слушая летящих в спину прощальных слов. Лишь напоследок, ожидая трамвая, оглянулась на круглый диск вокзальных часов. Он завораживал её как магнит, навевая настроения о существовании в жизни чего-то фантастического, как и сам вокзал, куда она не раз приезжала в детстве с родителями. Ровно через час, когда стрелка переместится, Рита уже вернётся в комнату и, возможно, будет рядом с Максом. Оставался один час до счастья, и, замирая от волнения, Рита заскочила в подъехавший троллейбус.
Студенческий корпус, переполненный в будни насыщенной жизнью, поразил непривычным, тревожным затишьем. Как уставший дремлющий старик, он встретил Риту с недоброжелательной подозрительностью, словно вопрошая: «зачем вернулась?» В вечернем мраке стены выглядели обшарпанными, а коридоры – унылыми. Как в норку, Рита нырнула в комнату. Комната Макса, пустая, беззвучная, безлюдная, не подавала признаков жизни. Уехал? Ведь он видел, как Рита шла с однокурсницами на выход, а значит, был уверен, что она отправилась домой. Растерянная Рита заперла дверь и погасила свет. Не нужно никому знать, что она вернулась. Легенда о забытых конспектах и для неё самой выглядела неправдоподобной, а если Макс всё-таки здесь и спросит её, почему не уехала, в ответ придётся лепетать что-то несусветное. Затихнуть, исчезнуть, дождаться утра… Но и комната не принимала её, почти выталкивая наружу катапультой. С той же стремительностью, с которой Рита только что примчалась, хотелось отправиться на вокзал. Спонтанно, бегом, не раздумывая, бежать прочь из общаги, как из страшного, непредсказуемого места, где простые предметы преображаются в тёмные зловещие призраки, а кошмары оживают, шевелятся и тянут к Рите мертвенно бледные и худые руки. Бежать сейчас же, с вещами или без, бежать без оглядки, не раздумывая..! Но Рита пересилила себя, выскользнула наружу почти крадучись, согрела чайник на кухне и вернулась к себе.
Непонятное, необъяснимое волнение возрастало, руки леденели, так явно, натурально и подробно раскручивалась мистическая картинка ужаса. Овладевавший Ритой страх напоминал тревогу путника, чувствующего, что ураган с грозой и проливным дождём, настигнут его в поле, где негде укрыться. Небо начинает чернеть, раскаты грома лишь отдалённо заявляют о своем приближении, а страх, как предвестник будущих событий, уже тут как тут. Сидя на кровати, Рита сжимала в руках чашку, когда-то вымытую для неё Максом, а потому бесконечно родную и дорогую, словно ниточку, связующую её с любимым. Огни вечернего города вспыхивали в темном квадрате окна, бросая блики в комнату. Изредка чужие голоса раздавались в коридоре, но теперь Рита не знала, выйдет ли к Максу, если он всё-таки объявится. Сотворенный в мыслях романтический вечер, нежный и упоительный, рассеивался под воздействием чего-то неизвестного, неуправляемого, внутренний настрой не совпадал с предстоящим желанным свиданием.
«Завтра на утреннюю электричку, на самую раннюю, „к маминым борщам и тёплым котлеткам“. И ведь могла бы быть уже дома… Как иногда мир подсказывает…»
Но раздались шаги… он! Сердце вздрогнуло, и следом сорвалось в пропасть, не имеющую дна. «Не может быть…!» – думала Рита, но могло, и было: шаги, поворот ключа в дверях, женский игривый смех, искристый, как шампанское, в избытке бьющее через край бокала.
«Однокурсница… по делу… соседка… за солью… за конспектами…» – перебирала варианты Рита, стараясь не верить в очевидность происходящего. Столько разных опасений посетило Риту по возвращению в общагу, и что Макс мог уехать, и что нахождение в корпусе небезопасно, но что он приведёт бабу…! Такую до банальности пошлую ситуацию она не предусмотрела. Слезы подступали к горлу, а давящая тяжесть плотно легла на грудь. Образ Макса-героя, возведенный в культ, рассыпался на хрупкие частицы, а среди груды пыли и обломков стояла Рита, несчастная и раздавленная.
«Как горько и как мерзко…» – думала она, слушая, как в комнате Макса веселилась гостья, заливаясь переливистым смехом. Конечно, личная жизнь Макса – его право. Но Рита верила, что случайные взгляды – не случайны, что симпатия между ними – не игра и что Макс увлечён ею, так же как и она – им, всерьёз. Несколько раз Рита подумывала объявить о своём присутствии: выйти из комнаты, хлопнуть дверью, показать, что она здесь. Но ей хотелось узнать, чем завершиться встреча Макса с подружкой. Финал намечался предсказуемый и очевидный, но Рита еще не верила в возможность такого поворота событий.
Вскоре смех и разговоры в соседней комнате смолкли, сменились поцелуями. Стена, до сих пор служившая верную службу и, как разведчик, доставлявшая точные сводки о нахождении Макса, предательски вовлекала Риту стать невольной свидетельницей чужой интимной жизни. Вздохи и стоны, словно им тесно в соседней комнате, выходили из берегов и заполняли свободное пространство, а Рита судорожно впивалась ледяными пальцами в чашку с остывающим чаем. Эмоции захлёстывали её, но теперь предстояло дождаться окончания спектакля. Женские вскрики, острые, с высокими нотками, звучали знакомо.