Я огляделся. Менты? Нет! Парни вполне себе штатские – брючки в непритязательную полоску, рубашки в квелый василёк. Прикид гражданско-деловой, в общем. Но лица решительные и грозные, что у политрука перед боем. Какого, спрашивается, Маркса они в свисток дули? Не менты ведь, не бывает постовых без формы, даже в славном Совке.
И тут я заметил, что у каждого из парней на правой руке по красной повязке. Как в школе дежурные раньше носили. Только, если повязки эти – на взрослых дяденьках, что по улице шагают и с лицами трезвыми да суровыми, это означает одно – перед нами дружинники. Добровольные помощники ментов по охране общественного порядка.
Помнится, в СССР они даже вполне себе могли задерживать дебоширов и пьяниц всяких и составлять на них административные протоколы.
– Что здесь произошло? – грозно спросил один из дружинников.
Мне на вопросы их отвечать не с руки. Сам не понял, как все получилось – и вообще, как попал сюда. Если что, сбежать не сложно, как два пальца об циркулярку. Но вот тут уже вопросики наклевываются неудобные. Где моя одёжа? – это раз. Куда бежать? – это два. Кто теперь я? – это три. Не дай бог, бухгалтер или какой-нибудь студент физмата. Не люблю математику, мать наук. Со школы не люблю. Еще тогда я усвоил главное правило математики: не все ли равно?
– Заберите этого, – чесночный не стушевался, а наоборот, кивнув на меня, задрал нос и выдал эту фразу, как распоряжение. – Не соблюдает правила поведения на воде, сам чуть не утоп, нарушает общественный порядок, затеял пререкания с гражданами, обозвав их «господами», учинил драку и вообще… проверить бы его по полной не мешало, мне кажется, он того… Психический.
Целый доклад, ишь ты.
– Эрик Робертович! – вытянулся в струнку белокурый дружинник, а второй, приметив рыжего, втянул живот, хотя его и так не торчало. – Здравствуйте, а мы вас не признали. Все сделаем! Не сомневайтесь! Доставим в отделение хулигана, там с ним разберутся.
– Вы уж с ним построже… – наставлял, тряся указательным пальцем, Эрик Робертович. – Чтобы не позорил звание комсомольца. Наверняка ведь в комсомоле состоит, паскудник. Разобрать его на собрании ячейки надо.
– Все сделаем, Эрик Робертович, – синхронно кивали дружинники. – И по месту учебы сообщим, и в комитет сигнализируем.
– Спасибо, товарищи, – мой недруг поочередно пожал руки дружинникам.
А я призадумался. Эрик Робертович?! Что за птица такая важная? Даже красноповязочники его холеную физию узнали. Мент? Хм… Не похоже… Базарит не на ментовском, да и не тянут они руки пожимать тем, кто ниже по званию-должности…
Кто ты, воин?
Не важно. Самое время линять. Не хочу в КПЗ чалиться, да еще и в одних плавках. Ведь я, естественно, не помню не только своего имени, но и где оставил рубашечку на этом пляже. Да и какая она у меня – скучная или в полосочку.
– Пройдемте, гражданин, – хмурился на меня белобрысый дружинник, очевидно, он был старший, хотя у обычных ДНД-шников регалий и званий не предусмотрено, вроде. Может, просто был смелее напарника. После наговоров Эрика Робертовича он явно видел во мне как минимум контру, а как максимум – американского шпиона-диверсанта, и даже не стал спрашивать мою версию произошедшего.
Я уже было примеривался дать деру, но тут мне в голову пришла отличная идея. Если я не знаю, где одежда, пусть мне помогут эти «двое из ларца» её отыскать. Нужно просто изобразить барагоза.
– Никуда я не пойду. Не видите, я голый!
– Так оденьтесь! – опешил тот.
– Не буду, я купаться хочу.
– Тогда мы вас заберем прямо в таком виде.
– Да, пожалуйста, вот только, если у меня одежду своруют, кто отвечать будет? Вы? Или, быть может, вы?
– Тогда показывайте, где ваша одежда, гражданин, – раздражался белобрысый.
– Не помню… – развел я руками широко, словно хвастающийся уловом рыбак.
– Как это – не помните?
– А вот так, память отшибло. Амнезия называется, слыхали? Вон тот лось, то есть Эрик Робертович, – я ткнул на рыжего, что топал прочь от нас вдоль пляжа, – голову мне стряхнул, искры из глаз и все такое… Короче, амба. Забыл, где вещи кинул.
– Во что одет-то хоть был? – недоверчиво поинтересовался белобрысый.
– Тоже не помню, – уверенно заявил я.
– Онищенко, – повернулся старший к напарнику. – Иди поищи на песке одежду этого ненормального, поспрашивай у людей, а я его покараулю.
– А почему я? – заканючил второй, – может, лучше я сам покараулю, а ты поспрашиваешь?
Видно, с коммуникабельностью у второго было не очень. Стеснительный товарищ дружинник. Или ленивый, что вернее.
– Выполняй, – строго приказал белобрысый. – Как за санаторными путевками или дни дополнительные к отпуску прибавить – ты первый в профком бежишь. Забыл, что эти привилегии заслужить надо.
– Иначе бы меня здесь не было, – еле слышно пробурчал парень и побрел искать мою одежду.
Я вспомнил, что таким вот добровольцам-общественникам в Союзе полагались различные льготы. Кроме уже упомянутых отгулов к отпуску и лучших путевок, еще и премию могли на предприятии, от которого дружинник «рекрутирован», подкинуть (ну или не лишить, это как посмотреть). Вот только вступление в ряды гражданского патруля не всегда было добровольным, частенько – скорее принудительным. Придет, к примеру, разнарядка на организацию – вынь да положь столько-то человеко-часов. А если коллектив, к примеру, женский, то и девчонкам приходилось отдуваться. Нет, хулиганов они, конечно, не ловили и за бандитами не бегали. Надевали красные повязки и стояли в каком-нибудь магазине, где народу побольше и затеряться можно. Частенько такое случалось. Но в большинстве своем все же дружинники из идейных были. Сознательно шли на борьбу с праздно шатающимися алкашами и подворотным хулиганьём, хотели порядок наладить. Даже ксивы у них с красными корочками имелись, почти как у настоящих ментов.
Ну, идейные они или нет, а план мой сработал. Онищенко сейчас искал мою одёжку, сам-то бы я ни за что ее не нашел. Это же надо бегать и спрашивать у отдыхающих – не хочу выглядеть дураком. А так народная дружина за меня поработает. Им не стрёмно спросить, тем более, версия вполне рабочая – мол, подскажите, товарищи, где хулиган свой гардероб оставил. Не говорит, зараза, ерепенится, а нам его одетым в каталажку упечь необходимо, чтобы плавками своими покой советских граждан не нарушал и не тревожил.
– Скажи, товарищ, – к парню я обратился почему-то как в плохом американском фильме с эпизодом про Советский Союз, – а какой сейчас год?
Дохлый номер – тот подумал, конечно, что я над ним издеваюсь, и лишь поморщился в ответ. А я прикинул, что, скорее всего, 78-й. Ну да, и газета на стенде подтверждает, и по радио сказали, что милиции в прошлом 77-м году шестьдесят стукнуло. А она с семнадцатого года.
– Нашел! – вернулся к нам второй дружинник, волоча шмотки, надеюсь, что хотя бы мои. – Люди сказали, что его вещички, – кивнул на меня «некоммуникабельный».
– Одеваемся, гражданин! – приказал белобрысый, повеселев и потирая руки.
Одеться я не прочь. Неуверенно себя чувствую в плавках с якорьком. Накинул нехитрый гардеробчик: брюки из «дедушкиного» сукна, рубашку с коротким рукавом цвета топленого молока (скучная всё-таки оказалась, как деревенская занавеска), черные носки и потертые ботинки из коричневой кожи.
Критически окинул себя взглядом. Лучше, конечно, чем арестантская роба, но совсем не стиляга. Скорее, работяга. Кто же я? Посмотрел на свои ладони, пальцы – гладенькие, трудовых мозолей не видать. Папиллярные узорчики один к одному – мечта криминалиста-дактилоскописта. Пальчики, как у пианиста или хирурга какого-нибудь. Бли-ин!.. Неужто и правда студент?
Зашнуровав последний ботинок, приготовился рвануть прочь от бравых правоохранителей. План простой – нырну в толпу, дальше прыжками по пляжу, потом выскочу на набережную. Снова в толпу, снова бежать и… а дальше куда? Куда путь держать?
Я же где-то живу-ночую. Нутром чую, что у меня есть кровать, шкаф и, наверняка, холодильник. Только где все это? Куда бежать-то? Как мне узнать? И снова осенило. А не буду я сбегать. Пускай в отделение доставят. Там мою личность установят, уже мало-мальски буду в курсе своей нынешней биографии.
Выходит, что сдаться мне пока выгоднее. Ну и поворот в моей жизни.
Конечно, есть риск, что за хулиганку упекут на пятнадцать суток, но что такое полмесяца ареста по сравнению с годами, которые я провел за решеткой? А может, я и вовсе разрулю и все обойдется? В конце концов, Эрик не собирается собственной персоной ехать в отделение, а он главный свидетель моего якобы непотребного поведения. Значит, если что, отбрехаюсь. Решено, побег пока отменяется.
– Ну что, соколики? – я распрямился, закончив со шнурками. – Вызывайте «канарейку».
– Чего?
– Воронок где? В ментовку на чём попрем?
– Ишь какой, машину ему подавай, – дернул бровями белобрысый. – На автобусе, гражданин, поедем.
Двухэтажное здание милиции почему-то напоминало деревянный барак довоенных времен. Брусовые стены скривились и осели под тяжестью прошлой эпохи и просились под удар «шар-бабы» – гигантской гири для сноса строений.
Шиферная крыша кишела воробьями, которые в волнах-дырках наделали гнезд. Краска на оконных рамах облупилась и пожухла, словно прошлогодняя листва. Не так я себе представлял казенное учреждение в процветающем СССР времен застоя. А вообще-то пофиг… у легавых и должна быть конура, а не хоромы.
На здании длиннющий фанерный щит, от руки намалёваны красной краской огромные буквы: «МИЛИЦИЯ». Наверное, художник был пьян, потому что некоторые буквы куда-то повело, как будто их так и тянуло прилечь.
Под вывеской – табличка поменьше, более аккуратная и внешне более официальная: «ГОВД Зарыбинского горисполкома».
Ха! Я в каком-то провинциальном городке. Почему именно сюда забросила шутница-судьба? Нет чтобы в столицу закинуть. Там возможностей больше и, конечно, сытнее. Во все времена так и было в Белокаменной. Да что говорить, даже когда Москвы и в помине не было, а на ее месте росли дремучие леса, говорят, что у грибников, которые бродили там, возникали странные ощущения, что они лучше остальных грибников.
Поднялись с дружинниками по дощатому крыльцу. Белобрысый потянул дверь на ржавой пружине. Прокуренное здание внутри оказалось ничуть не лучше. Продавленный скрипучий пол зашит затертым неубиваемым советским линолеумом, разрисованным в желтый ромбик. Местами линолеум все же «убился» – порвался там, где доски чуть провалились и был перепад, порой даже видно было щели в полу.
Оштукатуренные стены выкрашены в мрачно-синий цвет. Практично и сердито. Разводы, темные пятна и прочие паутины на таком фоне не так заметны. Казалось, что ремонта здесь не было со времен Дзержинского.
При входе мы упёрлись в помещение дежурной части, больше напоминавшей локацию современного зоопарка – за широким «аквариумным» стеклом жила своей жизнью дежурная смена: дежурный и помощник.
Над стеклом во всю ширь красовался огромный лозунг: «Главная обязанность милиции – верно служить народу». И сбоку мелким шрифтом указан источник сего изречения: «1969, Постановление ЦК КПСС».
– О! Морозов! – уставился на меня из-за стекла тучный, напоминавший гиппопотама в форме, дежурный.
Я опешил и не нашелся, что ответить. В голове промелькнуло тыща мыслей. Самая основная из них вопила: откуда мент знает мою фамилию из той, прошлой жизни? Морозов! Я снова спешно оглядел себя, ожидая увидеть свое старое тело с пробегом в почти шестьдесят годков, но с облегчением выдохнул. Нет… Все в порядке, я по-прежнему молод и глуп. Но он же сказал: МОРОЗОВ… Я ведь ясно слышал.
Версия пришла неожиданно… А что если в этой жизни, реальности, времени (не знаю пока, как обозвать точнее этот мир) я тоже ношу фамилию Морозов? А что, даже повезло! Не надо будет привыкать к новой. Хотя, скорее всего, дело совсем не в везении. Притянул меня тезка, душу мою… Игры вселенной? Происки богов? Демонов? Да пофиг, теперь я знаю, что я Морозов. И, судя по всему, личность в городе небезызвестная. Если мент меня опознал, значит, меня уже частенько сюда доставляли. Эх… Неужели и в этой жизни я уголовник? Снова мне при виде погон поворачиваться мордой в стену? Ну нет… пока молодой, можно и с чистого листа начать.
Пока я размышлял, мои конвоиры вступили в разговор с дежуркой.
– На пляже гражданина задержали, – доложились они, повернувшись бочком к стеклу, чтобы засветить красные повязки. – Хулиганил. Участковый здесь?
– На выезде, – ответил «гиппопотам».
– Куда же нам задержанного?
– Здесь оставьте, начальнику его уведу, это же Морозов.
Дружинники тоже прониклись моим авторитетом, ведь старлей из аквариума знал меня в лицо, а значит, рыбку они поймали крупную.
– Мы от КООД Мясокомбината, – напомнил белобрысый свой комсомольский оперативный отряд. – Если что, это мы его задержали. Запишите там… в журнале доставленных.
– Идите уже… на маршрут, – вздохнул толстяк. – За Морозова грамот не выписываем.
Дружинники хотели еще поспорить, но старлей, с лицом спокойным, усталым и широким, как у Будды, кивнул мне:
– Пошли, Сашка, к начальству.
Етишкины пассатижи! Имя тоже моё у реципиента оказалось! Голову даю на отсечение, что и отчество совпадёт. Нет, это точно не случайность, а карма таки какая-то… Аж перекреститься захотелось, но я не верующий, да и в СССР не принято молиться на людях. Это всё надо не забывать. А к начальнику я схожу. Все же я еще не понял, где мое место жительства и каков род занятий. Вор-карманник? Мелкий уголовник? Или бездельник, хулиган? Нет, на хулигана не похож – я уже себя немного запомнил. Больно внешность ухоженная и невзгодами дворов не порченая. А теперь ещё и лицо было видно, хотя бы частично, в отражении стекла дежурной части. Парень как парень. В меру лопоух, на вид по-советски простоват, роста среднего, телосложения не богатырского. Не красавец, но и не урод далеко. Короче, настоящий умытый и причёсанный советский парень, каких в документалках старых показывают.
Дежурный подтянул под животом сползающие форменные брюки цвета мокрой мыши и потопал на второй этаж. Деревянные ступени лестницы натужно заскрипели, казалось, вот-вот развалятся под его тушей. Я с опаской последовал за ним – не хотелось провалиться. И почему в этом Зарыбинске нормальную ментовку нельзя построить? Но тут же я вспомнил, что проблема с площадями в Союзе всегда была. По крайней мере, в провинции точно, а в Москвах – не знаем.
– Морозов? – глазел на меня сверху дежурный, он уже взобрался на второй этаж. – Ну ты чего застыл?
– Иду, – насмелившись, я проскочил аварийные ступеньки в три прыжка.
Взлетел на второй этаж. Легко и бодро, аж сам удивился. А потенциал у моего тела определенно есть. Если физической нагрузкой его озадачить, то вполне себе мужиком можно стать, не все так плохо, как казалось. Самое главное, нет никаких эксцессов и болей в аппарате моем опорно-двигательном. В прошлой жизни он все меньше становился двигательным и все больше – опорным.
– Разрешите? – постучался в дверь дежурный.
Дверь непростая – по-начальственному пухлая, среди всех других выделяющаяся, обита потрескавшимся черным дерматином, а наверху табличка: «начальник майор милиции П.П. Кулебякин».
– Да! – отозвалась голосом с хрипотцой приоткрытая щель за дверью.
Дежурный на удивление ловко протиснулся внутрь, открыв дверь ровно на столько, сколько требовалось для ширины его тушки. Тренированный, гад, к начальству хаживать.
Я проскочил за ним тоже без сложностей, мне и вдвое меньше пространства хватило бы.
– Чего хотел? – оторвал взгляд от расстеленного на столе «Советского спорта» майор лет преклонных, но по некоторым косвенным признаками – вполне себе еще мужик. И по бабам ходок и выпить мастак. Таких престарелых котов, сразу видно. Взгляд живой и с хитринкой. Блеклые усы ровно подстрижены, как на выставку. Лысина тщательно зализана остатками выцветших волос. Чувствуется запашок парфюма советского пошиба: аромат сена и дубового мха.
Никак «Сашей» пшыкается? Популярный одеколончик, одобряю. Был раньше у меня такой. Только никогда не мог понять, почему на этикетке и на коробочке морда утонченного французика (ну или другого евроГейца, их сейчас вообще не разобрать, ни по нациям, ни по гендеру). Я вот считаю, что на наши одеколоны надо ставить наши русские морды. Которые знают, как карбюратор перебрать, как траву покосить и, если что, могут запросто коктейль из этого самого одеколона забабахать. Например, советский коктейль «Александр III». Как щас помню, делается он просто: «Тройной» плюс «Саша» и без закуски.
– Петр Петрович, – вдруг чуточку вспотел дежурный. – Тут это самое… Морозова дружинники задержали.
От его былой бегемотской вальяжности не осталось и следа. Очевидно, начальник держал личный состав в строгости, как помещик крепостных, только сёк словом и крепким матом, а не розгами. Старлей напоминал сейчас испуганного школьника, который словно готовился услышать страшную фразу: «Так, а теперь убираем учебники и достаëм двойные листочки…».
– Морозов, ты чего натворил, дурья башка? – усталым взглядом уже в меня уперся майор.
– Ничего такого, гражданин начальник. На пляже загорал, подошли двое и…
– Ой, Морозов, ядрёна сивуха! – поморщился, будто от зубной боли, мент, – вечно у тебя причина какая-то. И какой я тебе «гражданин начальник»? Перегрелся? Иди уже с глаз долой, без тебя забот по самые гланды. Что встали?! Гребите отсюда, я сказал…
С одной стороны, я рад, что меня так легко отпустили, но с другой, я так и не понял, куда мне идти. Ну не спрашивать же у начальника ГОВД, тогда точно упекут в учреждение государственное, но немного другой направленности. В голове вдруг послышалась фраза голосом актрисы Крачковской: «…И тебя вылечат».
– Товарищ майор, а кто такой Эрик Робертович? – спросил я, и поймал себя на мысли, что майора назвать "товарищем" оказалось не сложно. Как говорится, новая жизнь, новая личина, нужно соответствовать образу советского парня.
– Ты чего, Морозов? – покрутил пальцем у виска майор и горько вздохнул, будто я его обидел чем-то.
Не стал я уточнять, чем. Пока майор не передумал, я поспешил на выход. Обогнал дежурного, вышел на крыльцо и задумчиво сунул руки в брюки. И тут в необъятных провалах, именуемых карманами, нащупал ключ.
Опа! Как я его раньше не нашел? Вытащил, оглядел. Ключик не золотой. Самый что ни на есть простой, но я почувствовал себя вдруг счастливым Буратино. Потому что на ключике на скрепке висела неказистая, но обнадеживающая бирка из отрезка рыжей покоробленной клеёнки. На ней выведено ровно и округло шариковой ручкой: «Общеж. № 1 ком. 13».