На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь - читать онлайн

1

Сквозь широкие окна гостиной, расположенной в Ленгли-энд, вустерширской резиденции пятого графа Дройтвичского, можно было увидеть немало достойных зрелищ. За гравиевой дорожкой, окаймленной рододендронами, лежала бархатная лужайка, над которой веками трудились прилежные садовники. За нею было озеро в бахроме деревьев, а дальше – холм, поросший лесом. Те, кому довелось попасть в гостиную, нередко вставали у окна, чтобы пропитаться красотою.

К числу их не принадлежал лакей по имени Чарльз. Пейзаж ему приелся. Кроме того, он говорил по телефону. Звонок раздался как раз тогда, когда он принес чайные принадлежности.

– Слушаю, – сказал Чарльз. – Да, Ленгли, 330. Кто говорит?

Дворецкий по имени Слингсби вошел в эту минуту и с неодобрением на него взглянул. Как все дворецкие, он полагал, что разговор по телефону требует мастерства, недоступного лакеям.

– Ал-ло! – взывал Чарльз. – Алло-алло-алло!

Лунообразный лик мажордома совсем затуманился.

– Исполняете охотничью песню? – осведомился он.

– Да это из Лондона, мистер Слингсби, – честно отвечал Чарльз. – Просят его милость.

– Кто?

– Не расслышал, мистер Слингсби. Линия барахлит.

Дворецкий приник к телефону большим ухом и сурово спросил:

– Простите, в чем дело? Не слышу. Приложите трубку к губам. Так, так. А, «Дейли Экспресс»!

– И чего им надо?! – вмешался Чарльз.

Слингсби не был демократом и одним мановением большого пальца поставил наглеца на место.

– Нет, – сказал он далекому собеседнику, – я не лорд Дройтвич, я дворецкий его милости… его милость в гараже… нет, нельзя. На частные вопросы отвечать не уполномочен. Если это правда, его милость сообщит во все газеты…

До сих пор манера его была поистине безупречна; но вдруг, обратившись в человека, он крикнул:

– Эй! Не вешайте трубку! Кто выиграл в 2.30?

Ответа услышать он не смог, ибо с газона, через французское окно, вошла леди Лидия Бессинджер, тетка его хозяина. Изысканный наряд свидетельствовал о том, что она вернулась с местной выставки цветов и декоративных растений.

– В чем дело, Слингсби?

– Из «Дейли Экспресс», миледи. Хотели проверить разнесшийся по столице слух о помолвке его милости.

– Что-о? Дайте мне трубку.

Она схватила трубку, но первыми ее словами были «А, Фредди!», обращенные к элегантнейшему существу, которое тоже вошло из сада и направилось к газетному столику.

– Кто это? – спросило оно.

– «Дейли»… Алло! Да-да. Что-о? – Леди Лидия удивленно и гневно обернулась к племяннику. – Это сумасшедший. Говорит мне «Красотка»!

Слингсби попытался взять у нее трубку, бормоча «помехи на станции, миледи», но она ее не отдала.

– Ничего не понимаю! – восклицала она. – Красотка пришла первой, Томат – вторым, Янки – третьим. А, вон что! Вы на кого ставили?

– На Салата, миледи.

– Очень глупо.

– Без сомнения, миледи.

– Какой кретин вам подсказал?

– Мастер Фредерик, миледи.

Достопочтенный Фредерик Чок-Маршалл поднял взор от газеты.

– Вы уж простите, Слингсби! Бывает…

– Так вам и надо, – сказала леди Лидия. – Кто слушает идиотов?

Слингсби вздохнул, поклонился и вышел, один на один с горем. Леди Лидия вернулась к телефону.

– Алло! Вы еще там? Простите, отвлеклась. Говорит леди Лидия Бессинджер, тетя лорда Дройтвича. А? Что? Нет, не думаю. Он бы непременно мне сказал. Десять лет, со смерти родителей, мы с мужем заменя… Алло, алло! Куда вы делись? Что ж, занимательный разговор.

Она повесила трубку и опустилась в кресло.

– Господи! – выговорила она. – Сейчас растаю.

Фредди выглянул в сад, сверкающий на июльском солнце.

– Да, жарковато, – признал он. – Как выставка?

– Что там может быть? Мы получили приз за кальцеолярии.

– Ура, ура, ура, – заметил Фредди. – А что это?

– Такой цветок. Ну… кальцеолярия.

– Ага, ага! Ясно. Что-то быстро вы вернулись.

– Дядя сказал, что падает в обморок. Нет, вон идет…

Действительно, в комнату вошел человек лет пятидесяти с лошадиным, но красным лицом. Облик его заслужил одобрение Фредди:

– Вот это да! Одно слово – денди!

Леди Лидия восторга не выразила.

– Иди, иди, симулянт, – сказала она.

– Я не симулянт, – возразил сэр Герберт, – у меня в глазах потемнело. А у кого не потемнеет? Жилет, цилиндр, цветы эти пахнут… Да я чуть не умер! Нет, ты мне объясни, почему я каждый год…

– Наша семья, – объяснила леди Лидия, – должна быть представлена на выставке.

– Какая семья? Нет, какая семья? Глава рода – Тони. Что я, лорд Дройтвич? Жаришься, жаришься, а он лежит в гамаке…

– В гараже, – поправил Фредди, – под машиной.

Леди Лидия серьезно кивнула.

– Ну вот, – сказала она, – ясно, что это чушь. Если бы они обручились, он был бы с нею.

– Она принимает ванну, – сообщил Фредди.

– Обручились? – удивился сэр Герберт. – Кто? С кем? Зачем?

– «Дейли Экспресс» считает, что Тони обручился с Вайолет.

– Э?

– Прости, дядя Герберт, – сказал Фредди. – Это я виноват.

– А?

– Понимаешь, Кубик поссорился с отцом, намекнул, что тот… э-э… лысеет. Старик его выгнал. Пришлось идти в газету. А я хотел ему помочь и послал телеграмму насчет Тони.

– Бывают же кретины, – сказала леди Лидия. – Тони не собирается жениться.

– Собирается, собирается.

– Он тебе говорил?

– Нет. Он целовался с Вайолет среди роз.

– Где? Среди роз? Вот я и говорю, – кретин. Все там целуются, это ничего не значит.

– Ты так думаешь? – всполошился сэр Герберт.

– При чем тут я? Молодые люди.

Фредди поднял руку:

– Это не все. У Тони был такой взгляд…

– Пылкий?

– Скорее растерянный. Как будто он подписывает контракт, но толком его не прочитал.

Сэр Герберт попыхтел и задумался.

– Наверное, ты прав, – сказал он наконец. – Значит, женится на этих супах. Да, неплохой выстрел!

Леди Лидия не разделяла его восторгов.

– Не хотела бы тебя огорчать, – начала она, – но целоваться в саду… Чепуха какая!

– Позволь заметить, – возразил сэр Герберт, – что и я был молод. Позволь заме…

– Доспорите позже, – предложил им племянник. – Идет старый Суп.

– О, а! – заметил сэр Герберт, полируя цилиндр. Дверь открылась, и вошел коренастый человек, который выглядел так, словно природа обрекла его носить бакенбарды, но он ее преодолел.

– Привет! – учтиво воскликнул он. – Слыхали, э?

Леди Лидия вздрогнула.

– Не хотите ли вы сказать…

– Хочу, хочу. Дройтвич и моя Вайолет…

– Будете теперь мне верить? – осведомился Фредди.

– Замечательно! – сказал сэр Герберт. – Великолепно!

– Какой приятный сюрприз, – сказала леди Лидия.

– Сюрприз? – удивился новоприбывший. – Ну что вы! А кто недавно…

– Да, да, мистер Уоддингтон, – перебила его леди Лидия. – Поговорим немного позже. Вот – Вайолет.

Вайолет была высокой, гибкой и несокрушимой, как картинка из модного журнала. По-видимому, пошла она в мать, ибо Суп красотой не отличался, равно как и изысканной томностью.

– Душенька! – взвыла леди Лидия. – Ваш отец нам все сказал.

– Да-а?

– Я так рада!

– Спаси-ибо…

– Поздравляю.

– Спасибо, сэр Ге-ерберт…

– Здорово!

– Спасибо, Фре-едди… Значит, – невеста подавила зевок, – вы все довольны.

– Надо сообщить Кубику, – решил младший брат.

Он сел и стал составлять телеграмму, тогда как леди Лидия, хлопоча вокруг невесты, пыталась поднять общий дух.

– Я так этого ждала, так надеялась!

– Хороший парень твой Тони, – прибавил Уоддингтон.

– Исключительная личность, – поддержал его сэр Герберт. – Однако пойду переоденусь.

– Иди, иди, – согласилась леди Лидия. – Портвейна сегодня не получишь.

– Скажите, леди Лидия, – спросила невеста, – как удержать мужчин от портвейна?

– Вайолет! – воскликнул шокированный отец.

– Кого-кого, – сказала леди, – а вас это не должно беспокоить. Тони слишком за собой следит.

– Да, – согласилась Вайолет, снова подавляя зевок, – он такой здоро-овый, просто атлет…

В дверях, словно облачная гряда, заколыхался Слингсби.

– Вы звонили, миледи?

– Это я звонил, – сказал Фредерик. – Машина в гараже?

– Да, сэр.

– Пускай Роберт отвезет на почту телеграмму. А где он?

– На кухне, сэр.

– Что ж, пойду и я на кухню, – сообщил молодой аристократ, стремясь скорее внести свет и сладость в жизнь бедного Кубика.

Слингсби повернулся к хозяйке:

– Простите, миледи…

– Да, Слингсби?

– Я насчет сестры, миледи…

– А, она сегодня приедет!

– Вот именно, миледи. – Дворецкий стал еще печальней. – С вашего разрешения, миледи, она привезет сына и одну молодую особу, которая служит маникюршей в его заведении.

– Что ж, чем больше народу, тем веселее.

– Спасибо, миледи. Не разрешите ли вы показать молодой особе наш парк? Она не имела возможности, миледи, побывать в исторических местах.

– Пускай смотрит.

– Благодарю вас, миледи.

Дворецкий удалился, напоминая посла, вручившего протокол, или что они там вручают.

– У него есть сестра? – спросила Вайолет. – Это не та няня, о которой мне Тони рассказывал?

– Да, это няня. Она была замужем за парикмахером. Они жили в Лондоне. Вот и жили бы! – с неожиданным пылом прибавила леди Лидия.

– Вам она не нравится?

– Терпеть ее не могу.

– Почему?

– Плохой характер, – мрачно ответила леди, – и пьет много. Что ж, последую Герберту, переоденусь во что-нибудь человеческое. Вы начинайте пить чай без меня.

– С удовольствием, леди Лидия. Папа, тебе налить?

Какое-то время отец и дочь молчали. Она хлопотала у столика, он стоял у окна, не без угрюмости глядя на озеро и лужайку. Однако, судя по его первой фразе, огорчил его не пейзаж.

– М-да, – сказал он, – докатились…

– В чем дело? – спросила дочь.

– Быть может, я старомоден, – продолжал отец, разгораясь по ходу речи, – быть может, я сентиментален, но мне казалось, что невесты хоть немного радуются.

Вайолет вздохнула.

– А зачем?

– Затем.

– Хорошо, – сказала невеста, – договоримся сразу. Оба мы знаем, что это – обычная сделка. Я даю деньги, Тони – титул. Ты меня привез, чтобы я подцепила лорда. Я его подцепила. Чему тут радоваться?

– Ти-ш-ш! – заволновался отец. – У стен есть уши.

– Ну и что? Леди Лидия старалась на славу. Прогулки при луне…

– Прекрати! – заорал Уоддингтон.

Вайолет положила в чай кусок сахара и принялась его размешивать.

– Знаешь, – сказала она, – мне даже неудобно, как будто я подстрелила сидящую птицу.

– Сколько тебе говорить!..

– Ну ладно, папочка. Когда Тони предложил мне руку, я просто обомлела! Я поверить не могла, что он ко мне так относится! А благородство, а чистота? Истинный агнец! На что мне эти титулы? Ах, ах! Одно жалко, слишком легкая добыча.

Старый Суп сдержался. Он знал, что дочь не переиграешь.

– Какая есть, – сказал он. – Позвоню-ка я в газеты.

– Если можно, не здесь.

– Э?

– Не хочу слышать, как ты булькаешь. Позвони из кабачка.

– Ладно-ладно, – сдался отец. – Ладно-ладно-ладно. Какие мы тонкие аристократки! Только смотри, – прибавил он в дверях, – ты еще не графиня! Поосторожней с этим Тони, не ляпни чего-нибудь.

– Па-па! – удивилась Вайолет. – Я же с ним не беседую. Я застенчиво улыбаюсь.

– Ну, знаешь! – воскликнул отец.

Да, не так уж выразительно, зато последнее слово.

2

Несколько минут Вайолет сидела одна, спокойно поедая сандвичи с огурцами. На третьем сандвиче вернулся Фредди, отдавший телеграмму шоферу.

– Пип-пип, – сказал он. – Все ушли?

– Да, – отвечала Вайолет. – Леди Лидия переодевается, отец – на пути в «Герб Дройтвичей».

– Выпить захотелось?

– Нет. Позвонить в газеты.

Фредди нахмурился.

– Нехорошо, – сказал он. – Жаль нашего Кубика. Кстати, вы знакомы?

– Нет.

– Очень хороший человек, только с отцом ссорится. Кстати об отце, хочу ему продать лосьон от облысения.

– Не знала, что вы торгуете!

– Да так, заработать надо. Тони купил его у этого Прайса. Старый рецепт, еще прадедушкин, они все были парикмахеры.

– Сегодня ваш Прайс приезжает. С мамашей.

– Это плохо. Знаете, она была няней у Тони.

– Знаю.

– Мерзкая баба. А сын еще хуже.

– Да вы с ним и не встретитесь.

– Если случайно не напорюсь.

Они помолчали, а потом увидели, что в среднее из трех французских окон входит сам лорд Дройтвич.

– Чай! – обрадовался он. – Честное слово, чай!

– Вам жарко? – осведомилась Вайолет.

– Еще бы! Чинить машину в такую погоду… Надо было съездить в деревню, купить батарейку.

Пятый граф Дройтвичский отличался могучим телосложением. Судя по фотографии, стоявшей на столике, он бывал вполне благообразным, во всяком случае – чистым; но сейчас мы его таким бы не назвали. Не назвал и младший брат.

– Тони, – заметил Фредерик скорее печально, чем сердито, – у тебя совершенно жуткий вид.

Лорд Дройтвич с этим согласился.

– Налейте-ка мне чашечку, – сказал он, – а я сейчас вернусь.

Действительно, вернулся он скоро, причесанный и чистый, но без пиджака, тот остался в гараже. Вайолет протянула ему чашку.

Он ее жадно выпил и сказал:

– Еще.

Вайолет налила снова. Третьей он просить не стал и закурил сигарету.

– Фредди знает? – спросил он. Вайолет кивнула.

– Ну и как он?

– Потрясен.

Неизвестно, как развивалась бы беседа, если бы извне не донеслись неприятные звуки. Фредди, сидевший ближе всего к окну, выглянул было, но Тони, перегнувшийся через его плечо, уже крикнул:

– Ой!

– Неужели гости? – спросила Вайолет.

– Это ко мне. Няня.

– Вы ее любите?

– Я ее боюсь. Она будет меня целовать. И плакать. Знаете, это слишком! Или то, или другое.

– Она сына привезла, – сообщил Фредди.

– А он будет вас целовать? – поинтересовалась Вайолет.

– Ну что вы! Я – пэр, он – социалист.

– Там еще девушка, – прибавил Фредди, – очень хорошенькая. Кто это?

– Маникюрша.

– Откуда вы знаете?

– Слингсби сказал, – Вайолет встала. – Что ж, пойду пройдусь, взгляну на эту няню. Все-таки женщина, целовавшая моего жениха…

– Говорят, я был очень милый ребенок, – сказал Тони.

– Пойдете со мной?

– Мне надо купить батарейку.

– Что ж, передам этой няне, что вы жаждете ее поцелуев.

– Только без слез, – прибавил Тони. – Всухую.

– Как говорится, «sec» [1], – сказала Вайолет. – Ладно, пока.

Закрыв за невестой дверь, Тони вернулся к столику и увидел, что младший брат смотрит вдаль совершенно рыбьим взглядом. Ему это не понравилось. Он нередко чувствовал, что Фредди гораздо мудрей и опытней его.

– Ну что, Червяк? – нежно спросил граф Дройтвичский.

– Да так, Жаба, – откликнулся достопочтенный Фредерик. Они помолчали. Тони очень хотелось узнать, не огорчен ли брат помолвкой.

– Как ты, вообще? – осведомился он. – Ну, насчет нас. За или против?

Фредди нахмурился, словно верховный жрец, беседующий с юным прислужником.

– Вообще-то за, – ответил он. – Но и против.

– Не понимаю.

Фредди снял с рукава пушинку. Серьезность его граничила с суровостью.

– Надеюсь, – сказал он, – ты понимаешь, что Суп сможет хлопать тебя по спине?

– Да, наверное…

– Хорошо, твое дело. Но если он думает, что я введу его в «Трутни», он глубоко ошибается.

Тони немного поразмыслил.

– Ты прав, – признал он. – Ему там не место. Ты лучше скажи насчет меня. Повезло мне, верно?

Фредди смотрел на него с нежной жалостью.

– Врать или не врать?

– Не ври.

– Значит, говорить правду?

– Вот именно.

– Тогда, надеюсь, ты понял, что тебя подцепили?

– Подцепили?

– Разыграли все как по нотам.

– Какая чушь!

– Ничего подобного.

– Зачем я такой девушке?

– Зачем мышка мышеловке?

– Да я еще вчера и не думал…

– Ничего, она думала.

– И все-то ты знаешь!

– Да, Антони Клод Уилбрэм Брюс, – твердо отвечал Фредди, – я знаю все и никогда не ошибаюсь.

– Слушать противно!

– А ты не горюй. Значит, ты ценишься на рынке. В общем, поздравляю. Ты будешь очень счастлив… наверное.

– Почему «наверное»?

– Да так, к слову пришлось.

Ответ, трепетавший на устах Тони, нам неизвестен. Беседу прервал молодой человек с отвратительными усиками.

– Пардон, – сказал незнакомец. – Я думал, тут никого нету. Здрасьте, милорд.

3

Тони с трудом переключил мысли с неприятного разговора на неприятного посетителя.

– А, Сид! – добродушно сказал он. – Не сразу вас узнал. Это Сид Прайс, – напомнил он брату.

– Как жизнь, мистер Фредерик?

– Ф-ф-фуф, – сурово ответил Фредди.

– Мама здорова? – спросил Тони.

– Да не очень, милорд. Опять на нее нашло. Как говорится, приступ.

– Какая жалость! Она что-нибудь приняла?

– Бутылку, не меньше, милорд.

– У няни больное сердце, – объяснил Тони брату.

– Да? – холодно откликнулся тот.

– Что ж, – сказал Тони, – я рад, что она приехала. Где она, в людской?

– Да, милорд. Как говорится, немного не в себе. – Фредди заморгал от боли.

– Жаль, – сказал Тони. – Наверное, она хочет меня видеть?

– Хочет-то хочет, а увидит две штуки, ха-ха-ха!

– Господи! Ей так плохо?

– Понимаете, милорд, при этих самых припадках надо пить бренди. А вот вы не рассердитесь, если я скажу?

– Пожалуйста, Сид, говорите.

– Волос у вас плохой.

– Голос?

– Волос. Стригут плохо. Да что с них взять, с деревенщины? Вот у нас в Лондоне…

– Ах, эти столичные жители!

– Ну! – сказал Сид. – Уж кто-кто, а мы-то столичные. Чья лавочка была? Наша. Отца, значит, деда, прадеда, прапрадеда. У меня бритвы есть, набор, так они прапрапрадеда. Во-от такие, прям ножи!

– Да? – откликнулся Фредди.

– А то! Хотите, покажу?

– Буду ждать с нетерпением, – холодно пообещал младший брат, направляясь к двери.

– Ты уходишь? – огорчился старший.

– Да. Мне нехорошо. Видимо, приступ.

Сид мрачно глядел ему вслед.

– Вот из-за них, – сообщил он, – бывают революции.

Добрый Тони поспешил смягчить обиду:

– У него манера такая.

– Манера? А вот из-за такой манеры кровь потечет по мостовым.

– Как неприятно! – поежился Тони. – И скользко… Не сердитесь на Фредди, Сид. Может, он и высокомерен, но служит вашим интересам. Помните, вы мне дали лосьон? Фредерик пытается его пристроить. Вспомните об этом, когда дойдет до гильотины. Кстати, когда вы ждете эту вашу революцию?

– Со дня на день.

– Ну, тогда я еще успею съездить за батарейкой. А вы тут посидите, отдохните. Можно картины посмотреть. Вы их любите?

– Мне вот эта нравится, – отвечал Сид.

Беседуя, он ходил по комнате и сейчас остановился перед портретом мужчины в латах с воинственным подбородком, который держал руку на эфесе длинного и, вероятно, острого меча.

– Ктой-то? – с уважением спросил Сид.

– Один мой предок, – отвечал Тони. – Ричард Длинный Меч. Король Шотландии назвал его лжецом, а он дернул короля за нос. Посадили, естественно.

– От это да!

– Приговорили к казни, а дочь принесла этот меч в тюрьму. Ну, он и убежал.

– Да, люди были…

– Смотрите-ка! – воскликнул Тони.

– А что, милорд?

– Странно… Вы на него похожи.

– Эт я?

– Да, похожи.

Сид захихикал.

– Ни сном ни духом, милорд! Мои предки с вашими не знались. Только вот мамаша, но она – женщина приличная.

Тони засмеялся.

– Да что вы, Сид, я просто так. Ну, пока. Хотите закурить – сигареты вот здесь.

– Спасибо, милорд.

Тони вышел в сад, а Сид, хотя был не прочь закурить, не сразу направился к столику. Он постоял перед портретом и даже принял похожую позу, вздернув подбородок и сжав невидимую рукоять.

– Дела-а… – вымолвил он.

Пока он говорил, дверь открылась, и вошел Слингсби. Его величавые черты затуманила забота. Сид очнулся и сказал:

– Ку-ку, дядя Тед!

– Где мамаша? – спросил дворецкий.

– А кто ее знает? Может, у вас?

– Нет, не у меня. Бродит по дому. Это нехорошо.

– Да ладно, чего она сделает! Любит старые места… Все ж целых два года прожила, когда его милость нянчила.

– Мало ли что она любит! Ее место – среди слуг. И тебе тут торчать нечего.

Сид Прайс решил, что самое время осадить наглого дядю.

– Да? – сказал он. – А мне его милость разрешил. Мало того, я сейчас закурю.

– Еще чего!

– Его милость предложил, – гордо сказал Сид. – Съели, а?

Дворецкий застыл на месте.

– Да как ты…

Сид сжал правый кулак.

– Молчи, смерд! – вскричал он. – А то рассеку надвое!

– Ты что, сбрендил?

– Шутка, дядя Тед. Его милость сказал, что я похож на этого типа.

– Вот как?

– Да-да, сказал. И верно, похож. Одно лицо. – Он всмотрелся в картину. – Дэ! Из меня-то граф получше бы вышел, чем из этих самых. Подумаешь, аристократы!

– Да ты что? – возмутился Слингсби, хотя такой величавый человек не может это полностью выразить. – Завел, понимаешь, в моем доме эти свои разговорчики!

– В чьем, в чьем? – грубо фыркнул Сид. – Шляпы долой перед графом Слингсби! Чего там, перед целым герцогом!

Дворецкий гневно смотрел на племянника, жалея примерно в сотый раз, что не он его воспитывал. Судьба современной молодежи нередко тревожила Слингсби, а в Сиде Ланселоте Прайсе были все ее худшие черты.

– Ух, высек бы я тебя!.. – сказал он, отдуваясь. – Жаль, руки не доходят.

Сид не зря ходил на дебаты в рабочем предместье.

– И не дойдут, – парировал он. – Куда вам!

Последовала перебранка. Дворецкий старался как мог, но Сид превосходил его в искусстве спора, и спасся он лишь потому, что в комнату вошла женщина.

Она была немолода и не очень опрятна. Готовясь к визиту, миссис Прайс надела черное шелковое платье и напомадила волосы чем-то из запасов сына, но особым блеском не отличалась. Лицо у нее было багровое, глаза остекленели, и взгляд вряд ли мог сосредоточиться.

Однако, немного поморгав, она худо-бедно узнала участников ссоры и обратилась к ним с должной суровостью:

– Ай-я-я-яй! Чего ругаетесь?

Слингсби перекинулся на нее, радуясь новому антагонисту. Достойным дворецким не подобает препираться с сосунками; к тому же племянник оказался необычайно вертким. Каждое ваше слово он метал обратно как бумеранг, видимо – поднаторел среди большевичков. Словом, брат осуждающе взглянул на сестру.

– Явилась! – промолвил он. – Пьянчуга старая!

Схватившись для верности за кресло, мамаша Прайс охотно приняла бой.

– Это кто у тебя пьян… ик!

– Привет, мамань! – сказал Сид. – Лыко вяжешь?

– А то! – с достоинством отвечала она. – Ну, выпила капельку, а кто… ик! – виноват? Другой пожалел бы… я женщина хворая.

– Ничего, выдюжишь.

– Оно конечно, только сердце все скачет. Чего вы тут не поделили?

– Дядя Тед не верит, что из меня вышел бы какой-нибудь граф.

– Много он понимает!

– И вообще, – вступил в беседу Слингсби, – нечего ему тут делать.

Мамаша Прайс туманно смотрела на него.

– Эт кому, ему? Прям сейчас! Скажи про кого другого!

– Что ты плетешь?

– Да так… Я свое знаю.

– А я знаю свое, – сообщил дворецкий. – Тебе тут делать нечего. Иди в мою комнату.

Миссис Прайс отпустила кресло, чтобы гордо скрестить руки, но чуть не упала. Однако в голосе ее остался призвук гордо скрещенных рук.

– Ты тут не очень, Теодор! Знай, с кем говоришь. А то я тако-ое скажу…

– Ладно, только не здесь. Это тебе не вокзал какой-нибудь.

Сид был счастлив, словно достал лучшее место на матче века.

– Давай-давай! – подбодрил он родительницу. – Давай, не спускай.

Однако мамаша Прайс угасла. По ее щекам текли слезы.

– Кому я нужна? Никто меня не любит! Ой, я бедная, нес…

– Эй, выше нос!

– Меня родной брат обижает! Родной сы-ы-ын…

– А что я? Что я? Ты на себя погляди!

– Ой, Господигосподигосподи!

– Ладно, мамаша!

– Сам виноват, – мрачно сказал Слингсби. – Надо было смотреть.

– Так она просила! Припадок у нее!

– Что его милость подумает?

Слова эти навлекли страдалицу на новую мысль.

– А выпью-ка я за него вина!

– Чайку, – поправил ее брат. – И не здесь, у меня. Сил с тобой нету! Пошли, пошли, оба!

– Где Полли? – жалобно спросила мамаша Прайс.

– В парке, – отвечал Сид, – смотрит на кроликов. Никогда их не видела. То есть живых, надо понимать. К чаю вернется, как это, голубь в голубятню.

– Хорошая девушка, – сказала мамаша Прайс, – американка, да что поделаешь! Я всегда говорю, люди разные бывают. Кто-кто, а она никого не застрелила, хоть там у них и принято. Тихая такая, уважительная. А чтоб стрелять – да боже мой!

– Мамаша все в кино ходит, – пояснил Сид. – По ней, там одни гориллы да гангстеры.

– Ка-ак пальнет! – сердито сообщила гостья. – Я так понимаю, это надо запретить. А Полли прямо говорит, не скрывает, что оттуда, но чтобы кого застрелила… Тихая такая, воспитанная. И работница хорошая. Женись, сынок, женись, бывает и хуже. Никого не застрелила.

– Чего мне жениться, мать? – сурово сказал Сид. – Еле кручусь, работы много. Мне не до баб. Я в свои ножницы влюбленный.

– Меня бы кто любил! – взвыла мамаша.

– Хорошее дело. А то, может, чаю? Оп-ля, пошли!

– Где Тони… ик… его милость? Мы не обнимались!

– Обниметесь, обниметесь, – заверил Слингсби. – Идем! Нет, таких зануд…

Двери закрылись, в комнате воцарился мир.

4

Мир распростер свои мягкие крылья не только над гостиной. День достиг той точки, когда (если каким-то чудом погода стоит хорошая) все сущее озаряет поистине волшебный свет. Люди, звери, вещи словно заснули. Лужайку покрыла тень. В кустах щебетали птицы. Предвечерние ветерки обещали долгожданную прохладу.

Эту мирную тишину нарушили зловещие звуки. Сами по себе они вполне привычны в наше автомобильное время – гудки, скрип тормозов, сдавленный крик; но сейчас они просто поражали, как какая-нибудь сенсация.

Сменила их тишина, тоже довольно зловещая. Потом заскрипел гравий, и в дом, через окно до полу, вошел лорд Дройтвич без пиджака. Шел он осторожно, поскольку нес девушку. Завидев диван, он прислонил ее к подушкам, отошел немного, отер лоб и вгляделся получше, после чего сказал:

– Ой, господи!

Девушка лежала на спине, закрыв глаза. Ему она напомнила подбитую птичку, а так, сама по себе, была субтильной, даже хрупкой и очень хорошенькой. Несчастному пэру показалось, что губы у нее как раз такие, которые охотно улыбнутся, если вообще приоткроются.

– Ой, господи! – повторил он. – Ой, батюшки!

С отчаяния он взял неподвижную ручку и стал ее гладить изо всех сил. Казалось, что бьешь бабочку, но он не сдавался, и, наконец, девушка открыла глаза.

Они были приятные – большие, цвета старого хереса, но даже если бы они оказались рыбьими, он все равно бы обрадовался. Открыла – и на том спасибо.

– Привет! – сказала она.

Голос тоже был приятный – мелодичный, низкий, но Тони плохо разбирался и в голосах. Он молча вытирал лоб. Девушка огляделась и, видимо, что-то вспомнила.

– Знаете, – сказал Тони, с облегчением и даже почтением глядя на нее, – я в жизни не видел такой замечательной девушки.

Она улыбнулась. Да, он был прав. Улыбалась она при малейшей возможности.

– Это вы про меня? Почему?

– Во-первых, – отвечал Тони, – потому что вы улыбаетесь, хотя я вас переехал. Во-вторых, потому что вы не спросили: «Где я?»

– Я и так знаю.

Тони глотнул воздуху.

– Я знаю, где должен быть я, – сказал он. – В суде. Судья надевает шапочку и говорит: «Подсудимый!..»

– Да вы же не виноваты! Я выскочила из кустов прямо под колеса.

– Выскочили?

– Еще как! Надо быть осторожней.

– И мне тоже. Скажите, вы часто сидите в кустах?

– Там была белка. Я хотела ее рассмотреть. Вы их любите?

– Мы редко встречались.

– А я их много видела, в Центральном парке, но издалека.

– В Центральном парке? Это в нью-йоркском?

– Да.

– Значит, вы оттуда?

– Да. Жила там всю жизнь, пока сюда не приехала.

– Почему вы приехали?

– Очень хотела увидеть разные страны. А с Англии начала, потому что язык один.

– Ага, понятно!

– Подкопила денег, и пожалуйста!

– Какая вы смелая!

– Получилось очень хорошо. У меня прекрасная работа.

– А где?

– У мистера Прайса.

– Вон что! Вы у Сида служите?

– Да. Я маникюрша. А вы его знаете?

– Очень давно.

– Ну да, вы же здесь работаете. Наверное, он тут часто бывает.

– Часто. Его мать была здесь няней.

– Да-да. Смешно, правда? Он рос вместе с лордом Дройтвичем. То есть, когда они были совсем маленькие. Наверное, их иногда путали. А теперь мистер Прайс – парикмахер, у лорда Дройтвича – такой замок… Ой, послушайте! Вам не влетит, что вы меня сюда принесли?

– Конечно, нет!

– Что ж, вам виднее. Вообще-то я думала…

– Да, кстати! Как это я не спросил? Вы не ранены?

Она подумала.

– Не знаю. Странное такое чувство.

Тони поднял и опустил ее руку.

– Больно?

– Н-нет, – неуверенно сказала она. – А вот колено побаливает.

– Можно, я посмотрю? Теперь их не закрывают.

– Да, это верно. Осторожней, пожалуйста!

Она спустила чулок. Он тщательно осмотрел ногу.

– Ссадины есть. Пойду намочу платок.

Он отошел к чайному столу, вернулся с очень мокрым платком и осторожно приложил его к колену.

– Если надо, кричите, – предложил он.

– Да что вы, совсем не больно. – Она огляделась. – Какая красота! Наверное, хорошо тут работать. Говорят, лорд Дройтвич очень добрый.

– Кто говорит?

– Миссис Прайс. Она его обожает. Ее послушать, он был ужасно красивым младенцем. У нее есть фотография, он в раковине, совсем голый.

– Гадость какая!

– Ну, что вы! Очень хорошенький. Добрый такой. Он женат?

– Вроде бы собирается.

– Конечно, уж кто-нибудь его подцепил.

Тони это не понравилось.

– Что с вами? – спросила девушка.

– Да так, ничего. – Он положил мокрый платок в карман. Она натянула чулок, пошевелила коленом и сообщила:

– Гораздо легче.

Тони стоял, немного нахмурив лоб. Ему казалось, что помолвка должна бы вызвать более теплые чувства. То Фредди, а теперь эта барышня с какими-то странными глазами…

– Подцепил? – проверил он.

– Ну, конечно. Из-за титула.

Тони вымученно улыбнулся. Да, как-то все странно.

– А вам не приходило в голову, – осведомился он, – что лорда Дройтвича можно полюбить?

Она покачала головой, и так резко, что каштановые волосы упали на глаза.

– Нет. Светских девушек я знаю. Я им делаю маникюр.

– Они вам что-то рассказывают?

– Они разговаривают друг с другом, словно меня и нет. Да, я-то их знаю. Щучки, вот они кто.

Тони стало еще хуже.

– А как они… подцепляют мужчин?

– Ну, льстят им… воркуют… Много есть способов. Притворяются, что влюблены. Кокетничают с кем-нибудь, чтобы вызвать ревность…

– Берти!

– Что?

– Ничего. Так, междометие. От избытка сердца. Говорите, говорите.

– Я думаю, в таком месте они будут гулять с ним при луне…

Тони потер подбородок.

– А Фредди-то прав.

– Фредди?

– Это мой брат.

– Он тоже тут работает?

Тони засмеялся.

– Кто, Фредди? Вы его не знаете. Уж он-то не сеет, не жнет… [2]

Она удивилась.

– Слушайте, – спросила она, – кто вы? Как-то вы говорите… не похоже на шофера.

– Добрый вечер, милорд, – раздался голос матушки Прайс. – А я – ик – вас ищу-ищу!

Девушка вскочила, укоризненно глядя на Тони.

– Милорд?!

– Вы уж простите. Привет, няня.

– Это нечестно!

– Да-да. Простите.

– Нет, так меня провести!

– Полли, – укоризненно сказала миссис Прайс, – что ты говоришь? «Провести», это надо же!

– Няня, – возразил ей лорд, – мне очень стыдно, но это правда. Надо было меня лучше воспитывать.

– Я ли вас не холила, я ли не лелеяла, – запричитала мамаша Прайс.

– А щеткой не били. И что же? Я солгал нашей гостье. Да-да, солгал. Если хотите – наврал. Боже ты мой!

Он закрыл лицо руками. Полли засмеялась. Миссис Прайс стала строже.

– Полли, ты обидела его милость.

– Нет, – сказал Тони, – это я обидел Полли. Наехал на нее. Так мы познакомились.

– Ничего не понимаю, – сказала миссис Прайс. – Что-то это все мне не нравится.

Вероятно, она развила бы тему, но дверь открылась, и явился Слингсби.

– Опять она тут! Сколько тебе говорить… – Он заметил Тони. – Прошу прощения, милорд. Я не знал, что здесь ваша милость.

– Ничего, Слингсби, ничего.

– Разрешите заверить, милорд, что эта особа без моего ведома то и дело, pardon, суется сюда, как кролик в норку.

– Да сказано вам, я не против. Мы так мило болтаем.

– Чрезвычайно рад, милорд.

Тони обернулся к Полли.

– Кстати, – сказал он, – познакомились ли мы? Я – Дройтвич. Лорд.

– А я – Браун. Полли.

– Очень рад, мисс Браун.

– Я тоже, лорд Дройтвич.

Они пожали друг другу руки. Тут и вошли леди Лидия с сэром Гербертом.

Леди Лидия остановилась, едва переступив порог. Она не любила миссис Прайс и не считала, что место ей в гостиной. Кроме того, ругая беспечную Полли, мамаша Прайс занимала слишком много квадратных футов.

– А, Прайс, – сказала она. – Как поживаете?

Мамаша Прайс сделала книксен.

– Спасибо, миледи, не жалуюсь, только вот сердце что-то…

– Ах-ах, – холодно откликнулась леди. – Следите за здоровьем.

– Тетя Лидия, – сказал Тони, – это мисс Браун. Я отшвырнул ее на семнадцать ярдов два фута и одиннадцать дюймов. Машиной. Европейский рекорд.

К иностранкам леди Лидия была мягче.

– Надеюсь, моя милая, – сказала она, – что вы не ушиблись. Мой племянник за рулем очень опасен. Насколько я помню, вы маникюрша? Надо будет показать вам руки, когда поеду в город.

Миссис Прайс почему-то решила поговорить о здоровье с сэром Гербертом.

– Вот вы спросите, – сказала она, глядя на него взглядом старого морехода, – почему у меня сердце щемит…

– Нет-нет, не спрошу, – поспешил ответить сэр Герберт.

Жена решила его спасти.

– Слингсби, – сказала она, – отведите Прайс к экономке и дайте ей портвейна или чего она хочет.

– Мне бы любви! – взмолилась почетная гостья, прижимая к глазам нечистый платок. – Можно с вами поговорить, милорд?

– Я к тебе зайду, – обещал несчастный граф, понимая, что тетя Лидия больше не выдержит. – Надо машину в гараж отвезти.

– Ясное дело, – захныкала страдалица. – Машина ему лучше меня. Я ли его не…

Леди Лидия и сэр Герберт переглянулись.

– Слингсби! – резко сказала хозяйка.

Дворецкий знал свое место и не стал бросать сочувственных взглядов, но с пониманием запыхтел.

– Сию минуту, миледи. – Он повернулся к сестре: – Пошли, я тебя прошу! Почудила, и хватит.

Только что леди Лидия заметила в нем сочувствие. Теперь он заметил сочувствие в Полли, и не ошибся. Та подошла к мамаше Прайс и повела ее, приговаривая:

– Вот так. Пойдем, отдохнем…

Миссис Прайс засомневалась.

– Отдохнуть-то отдохнем, только если б я захотела, я бы…

– Прайс! – крикнул сэр Герберт.

Она взглянула на него, словно до сих пор не замечала.

– Добрый вам вечер, Сырырбырт. Я вот говорю…

– Неважно, – прервала ее леди Лидия. – Лорд Дройтвич к вам зайдет.

– Конечно, – подтвердил Тони.

Мамаша Прайс покачала головой со скорбью Моны Лизы.

– Он меня не любит. Никто меня не любит!

– Чушь! – сказал сэр Герберт. – Любит. Идите, идите… вот так. Пенсию вам платят исправно?

– Да-да, Сырырбырт. Только я так думаю, зачем? Продала первородство за похлебку…

Фыркнув напоследок, она подчинилась Полли. Шествие замыкал Слингсби, выражая и отрешенность, и извинение за сестру. Тони смотрел им вслед.

– Что она хочет сказать?

– Ничего. Ничего! – Сэр Герберт затряс головой, словно отгонял муху. – Она напилась. Уведи-ка ее к себе, Лидия, и подержи, пока не уедет.

– Да, ты прав.

Тони удивленно на них глядел.

– Господи! – воскликнул он. – В чем дело?

– Она болтливая дура, – сообщил сэр Герберт. – Может навыдумывать про твоего отца…

– При чем тут отец?

– Ну, про меня. Про кого хочешь. Ради бога, не спрашивай!

– Почему ты волнуешься?

– Я? Волнуюсь? Какая чушь! Я ничуть не волнуюсь.

– А, вон что! – обрадовался Тони. – У тебя с ней что-то было!

– Тони, – сказала леди Лидия, – не говори глупостей.

– Лидия, пошли, – сказал сэр Герберт. – Зачем мы теряем время? Поймай ее и держи, пока не проспится. Может, она сейчас рассказывает.

Когда дверь за леди Лидией закрылась, Тони обернулся к дяде.

– Ну, дядя Герберт, посмотри мне в глаза. Было у вас что-то двадцать пять лет назад?

Сэр Герберт фыркнул.

– Конечно, нет! Двадцать пять лет назад я предпочитал хористок.

– Хм… – сказал Тони. – Как-то ты странно говоришь. Уклончиво. Меня всегда удивляло, что ты ей платишь.

– Мой дорогой! Она нам преданно служила!

– Ладно, я сам ее люблю, особенно на расстоянии. Сида я люблю меньше. Наверное, бранит аристократов в Гайд-парке. На меня смотрит так, словно я торможу прогресс. Знал бы он, что такое быть графом! Побыл бы на моем месте!

– Господи! – закричал сэр Герберт. – Что ты говоришь?

– А что? Мы, графы, самые несчастные люди. Хозяйство само собой не идет. Если бы Сид Прайс оказался…

– Тони! Прошу тебя!

– Что ты волнуешься? Дрожишь весь…

– Я не дрожу.

– Дрожишь, как цветок на ветру. Скажи мне, дядя Герберт…

– А, вот вы где!

Из двери торчала голова мамаши Прайс. Сэр Герберт нашел в ней сходство с Медузой.

– Господи! – застонал он. – Где же Лидия?

5

Мамаша Прайс скромно просочилась в комнату. В руке у нее был полупустой бокал, чем и объясняются, вероятно, изменения, достаточно резкие, а вот хорошие ли – это как кому. Из глубин скорби она взмыла на вершину радости.

– Можно? – осведомилась она. – Вы тут, а я – там, хе-хе! Скажут, я выйду. Пора нам, мой миленький, потолковать, – добавила она, обращаясь к лорду Дройтвичу.

Тони попятился. Да, она шаталась, но поцеловать его могла.

– Нянечка! – взмолился он. – Не надо, я занят!

Мамаша Прайс захихикала.

– Да уж, не свободен, хе-хе! Захомутали. Поздравляю – ик – и желаю. А вам стыдно, Сырырбырт!

– Почему? – растерялся баронет. – Что я такое сделал?

– Сами знаете… ик…

– Вы бы лучше прилегли!

Мамаша Прайс обиженно выпрямилась, веселье ее угасло.

– Прям счас! – отвечала она. – Хватит, я от вас нахлебалась!

– Ну что это! – вскричал сэр Герберт, кидаясь к входившей в комнату супруге. – Лидия, зачем ты ее выпустила?

– Я ее не поймала, – ответила леди. – Скорее всего, она рыскала по дому. У Слингсби ее не было.

Тут появилась Полли и спросила:

– А, вы ее нашли?

– Мы что, играем в прятки? – удивился Тони. Приветливость мамаши Прайс тем временем вернулась.

Допив свой бокал, она одарила собравшихся улыбками и повела такую речь:

– Ле-ик-жентлемены, выпьем за нашего красавчика и его… ик… супружницу. Мир да любовь! Что ж это вы. Леди-лиди? До дна, до дна!

– Какая мерзость! – сказала хозяйка, снова спугнув радость оратора.

– Эт кто, я? – Она тыкнула пальцем в Тони. – Тоже мне, защитничек выискался! Не-ет, хватит, я все скажу!

Сэр Герберт бросил взгляд на леди Лидию и, вероятно, набрался новых сил.

– С меня тоже хватит, – промолвил он. – Немедленно идите в библиотеку!

Мамаша Прайс отшатнулась.

– Вы меня не хватайте! – взвизгнула она. – Ишь какой! Да я сколько лет… ик… совесть продаю-ю-ю…

Полли выступила вперед.

– Идемте, миссис Прайс, – мягко сказала она. – Там хороший диванчик, я вас причешу, к ужину будете как новенькая.

– Ты хорошая девочка, – захныкала мамаша Прайс. – Ни в кого не стреляешь… Я Сиду всегда говорю, эта Полли… – Тут она развернулась к сэру Герберту. – Ой, Сид, Сид! Из-за вас ему жизнь испортила… Да, Сырырбырт, все из-за ва-а-ас… Ик!

– Хватит!

– Ну, это мы еще посмотрим.

С этими грозными словами она наконец вышла, столкнувшись с Фредди, которому казалось, что наступила пора коктейлей.

– Если зрение меня не подвело, – заметил он, – она назюзюкалась.

– Еще как! – горестно подтвердил сэр Герберт.

– Что ж вы ее не выгоните вместе с сыночком?

– Нет! – воскликнула леди Лидия. – К сыну ее пускать нельзя!

Фредди совсем растерялся.

– Ничего не понимаю!

Тони, достаточно строгий, выступил вперед.

– Вот именно. Но должен понять. Тут какая-то тайна.

– Что ты, что ты, что ты! – быстро ответил сэр Герберт.

– То. Не такой я дурак. Почему она говорит, что продавала совесть?

– Герберт, – выговорила леди Лидия, – скажи ему.

– Лидия!

– Да. И ему, и Фредди. Я больше не выдержу.

– Я жду, дядя Герберт, – напомнил Тони.

– Что ж, пеняй на себя, – ответил его дядя.

6

Приняв классическую позу английского джентльмена, то есть стоя спиной к камину, несчастный баронет спросил:

– Тони, ты знаешь, как и где ты родился?

– В Индии… – растерянно отвечал граф.

– …где жили тогда, – прибавил Фредди, – родители нашего героя. По хрупкости здоровья его послали в Англию…

– Нет, – прервал его сэр Герберт. – Все не так.

– Значит, меня обманули, – сказал Фредди.

Леди Лидия посмотрела вверх из глубин кресла:

– Говори, Герберт.

Муж ее дернул горлом, словно глотал неприятное лекарство.

– Хорошо, – согласился он. – Тони, ты родился на Мотт-стрит, в Найтсбридже, над парикмахерской.

Тони заморгал.

– Зачем же мама… – начал он.

– Если под «мамой» ты подразумеваешь покойную леди Дройтвич, ее там не было.

Фредди снова посмотрел на дядю.

– Ты напился?

– Говори! – взывала леди Лидия. – Не крути ты вокруг да около!

– Я хотел помягче…

– Не надо.

– Правильно, – одобрил Тони. – Швыряй свою бомбу и хорони мои останки.

– Что ж, – сказал баронет, – эта… хм… женщина – твоя мать.

– Как?! Отец польстился…

– Нет-нет. Все гораздо хуже. Ты – законный сын.

– Почему «хуже»? Если бы я был незаконный, я бы не имел права на титул.

– А ты и не имеешь, – сообщила леди Лидия.

– Вы оба в своем уме?!

– Все очень просто, – начал сэр Герберт. – Сын Дройтвича прибыл из Индии, его воспитывала кормилица. Естественно, у нее был ребенок того же возраста…

– О, господи! Понятно. Наследник умер, а я…

– Наследник не умер.

– Где же он?

– Там, на людской половине. Его зовут Сид Прайс.

Раздался пронзительный крик. Кричал не Тони – он тупо глядел на дядю, а тот, кто еще недавно считал себя его братом.

– Это неправда, – утешил его Тони. – Не может такого быть.

– Может, может, – возразила леди Лидия.

– Нет, не может! – крикнул Фредди. – Вы посмотрите на его галстук!

Тони подошел к окну, постоял и вернулся.

– Объясните получше, – сказал он. – Вы уверены?

– Вполне.

– Вы давно это знаете?

– С тех пор, как тебе исполнилось шестнадцать.

– Однако! Больше десяти лет. А как же это обнаружили?

– Миссис Прайс попала в аварию. Все обошлось, но она думала, что умирает.

– И послала за Дройтвичем, – продолжил рассказ сэр Герберт. – Решила покаяться на смертном одре.

– Так… – сказал Тони.

– Я был в клубе, он меня вызвал в эту парикмахерскую, и она все повторила. Года за два до возвращения хозяев из Индии она подменила их ребенка своим.

– Так-так… – сказал Тони.

Фредди еще боролся с судьбой.

– Ну, это черт-те что! – воскликнул он. – А как насчет семейного сходства?

– Все младенцы похожи на Дройтвича, – сказал сэр Герберт.

– Такие, знаешь, – пояснила леди Лидия, – круглые, розовые, глупые.

Фредди не сдался.

– Хорошо, а особые приметы? Они у всех есть. Даже в документах пишут: «Приметы».

Сэр Герберт важно кивнул.

– К этому я и подхожу. Сын Дройтвича ошпарил руку, еще в Индии. Когда они вернулись, шрам исчез. Через четырнадцать лет его обнаружили у Прайса.

– Черт знает что! – сказал Тони. – Если вы точно знали…

– Подожди, – прервала его леди Лидия. – Сейчас поймешь.

– У леди Дройтвич, – продолжал баронет, – было слабое здоровье. Если бы мы отняли у нее обожаемого сына и заменили каким-то чудищем, она бы этого не перенесла. Мы с Дройтвичем проговорили целый вечер, и мне пришла в голову неплохая мысль: принесем к ней этого типа, оставим их вместе, а уж материнское сердце само сработает.

– И как, сработало?

– Что ты! Когда принесли дитя, – торжественно вымолвил сэр Герберт, – она сказала, что в жизни не видела такой пакости.

– Ее просто трясло, – прибавила леди Лидия.

– Муж предложил усыновить его, и она решила, что дело нечисто. Я думаю, бедный Дройтвич немало перенес.

Сэр Герберт вздохнул и немного распустил воротничок, явственно радуясь, что достиг конца повести.

– Это все? – спросил Тони.

– Да, все.

– Чего тебе еще надо?! – возмутился Фредди.

– Я посоветовал Дройтвичу сдаться, – дополнил свой рассказ сэр Герберт. – В конце концов, есть мальчик, воспитанный как сын графа…

– Да, Тони, – подтвердила леди Лидия, – у тебя превосходные манеры.

– …и есть исключительно неприятный субъект.

– Аминь, – заметил Фредди. Тони, однако, не успокоился.

– А мне-то что делать? – крикнул он.

– Тебе? – удивилась леди Лидия. – Неужели это не ясно?

– Вот именно, – поддакнул сэр Герберт. – Сиди тихо и смотри, чтобы эта мегера не болтала.

– Да, господи! – не унимался Тони. – Как же я могу…

– Не дури, – укоризненно сказал Фредди. – Не распускайся, старик. Ты обо мне подумал? Тебе не стыдно подсунуть мне такого братца?

– Нет, правда, Тони! – вступила в беседу леди Лидия. – Отец, и тот решил ничего не трогать. Что ж ты беспокоишься?

– Молодец, тетя Лидия, – одобрил ее Фредди.

– Беспокоиться? – Тони обернулся к дяде. – А ты никогда не беспокоился?

– Естественно! Я для него сделал что мог. Два раза в месяц, приезжая в Лондон, я захожу к нему постричься…

– А я его всем рекомендую, – прибавила леди Лидия. – Поэтому он и открыл женский зал.

– Если бы он его не открыл, – напомнил Фредди, – он бы не нашел эту очаровательную барышню. Да мы ему счастье принесли!

Тони засмеялся.

– Что говорить, сплошные жертвы! Однако…

Кто-то постучался в дверь. Все замолчали и переглянулись.

– Прошу, – сказал Тони.

Появление Полли вызвало большую радость по меньшей мере у троих членов семейного совета. Леди Лидия приветливо улыбнулась. Полли была спокойна и сдержанна.

– Можно вас на минутку, леди Лидия? – спросила она.

– Конечно-конечно. А в чем дело? Говорите при всех.

– Хорошо, – согласилась Полли. – Скажите, пожалуйста, можно ли верить миссис Прайс?

7

Воцарилось тяжкое молчание. Нарушили его, в конце концов, супруги Бессинджер. Сэр Герберт издал тот звук, который издает овца, если подавится травой; леди Лидия нашла слова, хотя хотела бы вскрикнуть.

– Верить? – спросила она, сжимая руки. – А что ж она говорит?

– Что детей подменили.

– Значит, она вам сказала? – бесстрастно осведомился Тони.

– Да.

– Вот гадюка! – взорвался баронет. – При чем тут вы? И вообще, какое право…

– Я просто попалась ей под руку, – ответила Полли. – Она бы сказала кому угодно. И потом, она знает, что мне нравится мистер Прайс.

– Нравится? – недоверчиво спросил Фредди.

– Да. Он со мной вежлив, а это нечасто бывает с нами, маникюршами. Он никогда меня не обижал, и я ему желаю добра.

Сэр Герберт попыхтел.

– Прекрасно, моя милая, – сказал он, – но вы же не думаете, что лорд Дройтвич…

– Я хорошо к нему отношусь, – продолжала Полли, – и хочу попросить, чтобы ему вы не рассказывали.

– Что?!

– Кому, Прайсу?

– Может быть, – сказал Фредди, – вы случайно прибавили «не»?

– Мистер Прайс, – отвечала Полли, – очень счастливый человек. Он любит свою работу и гордится своим мастерством. Правда, он мечтает переехать на Бонд-стрит, но так, как мечтает мальчишка о празднике. В общем, ему хорошо живется. Он – настоящий парикмахер и жить без своего ремесла не сможет. Титул и замок испортят ему жизнь.

– Что ж, – заметила леди Лидия, первой набравшая дыхание, – можно посмотреть на дело и так.

– Только так, – заверил Фредди и улыбнулся Полли. – Кстати, знаете ли вы, что каждое ваше слово – прекраснее жемчужины туманной?

– Я просто смотрю по-житейски, по-человечески. Если кому неудобно, он счастлив не будет. Вот, например, если королю жмут башмаки…

– Соломон! – почтительно воскликнул сэр Герберт. – Соломон, а не девушка!

– Мистер Прайс будет все время беспокоиться, как бы чего не натворить. Сделает ляп, а там…

– Речь идет о нарушении этикета, – пояснил Фредди.

– Он будет думать, что над ним смеются. А он этого не любит. Я знаю, я пробовала с ним шутить.

Сияли все, кроме Тони.

– Да, – сказал он, – вы правы, ему тут будет хуже. А как насчет меня? Могу я жить на чужие деньги и носить чужой титул?

Фредди сокрушенно покачал головой.

– Какой ты мрачный, старик! Я бы сказал, зануда. Так нельзя.

– Можешь или не можешь, – сказала леди Лидия, – здесь тебе намного лучше, чем в парикмахерской под именем Прайс.

– Вот именно! – поддержал ее муж.

– И потом, как же Вайолет?

– Да, – снова помог жене сэр Герберт. – Ты же не хочешь ее потерять?

Леди Лидия заволновалась.

– Ты что-то путаешь. Титул ничего для нее не значит, она мне сама говорила.

– Конечно-конечно, – поспешил согласиться баронет. – Тонкая, жертвенная душа!

– Таких людей обижать не надо, – сказала Полли. – Стыдно пользоваться их качествами.

– Соломон… – повторил сэр Герберт, осторожно глядя на Тони. Глядела на Тони и тетя, глядел и брат.

– Хорошо, – беспечно сказал предмет их тревоги. – Что такое совесть, в конце концов? Мы все здесь свои. Оставим как было.

– Ура! – закричал Фредди.

– Слава тебе, господи! – выдохнула леди Лидия.

– Особенно за то, – благочестиво прибавил сэр Герберт, – что эта пьяная идиотка спит в библиотеке, а там никого нет. Подумать страшно, что было бы, если бы она шлялась по замку…

– Простите, милорд, – спросил Слингсби с порога, – не знаете ли вы, где моя сестра?

Сэр Герберт подскочил, как загарпуненный кит.

– Что? – крикнул он, обретя голос.

– Разве она не в библиотеке? – хрипло прошептала его жена.

– Там ее нет, миледи.

Полли вскрикнула.

– Значит, она притворилась, чтобы я ушла! Зачем я поверила? Нет, зачем я… Никогда себе не прощу!

Она кинулась к дверям. Сэр Герберт поднял руку.

– Минуточку!

– Слингсби, – сказал Фредди, – найдите эту мегеру и пошлите сюда.

– Слушаюсь, сэр.

– Ну вот, – сказал младший сын, когда дверь закрылась. – Если она виделась с этим гадом, надежда одна. – Он махнул рукой. – Соломон-девица.

– Да, – согласилась леди Лидия. – Только вы, моя милая, уговорите этого Прайса, как уговорили лорда Дройтвича.

– Лорду Дройтвичу, – напомнила Полли, – мои соображения выгодны.

– Да, да, да, да, – нетерпеливо заметил сэр Герберт. – Но если как следует объяснить, что ему с положением не справиться…

– Тогда он упрется как мул. Он очень гордый.

– Какой неприятный персонаж! – огорчился Фредди. – Всегда его не любил.

– Спросите его, какой из него выйдет пэр? – предложила леди Лидия. – В конце концов, собственный отец решил, что он не годится. Так вот, вы спросите…

– Я знаю, что он ответит.

– Что?

– «Не хуже прочих».

– Вообще-то он прав, – признал Тони.

– Пойду посмотрю, как там дела, – сказала Полли.

– Идите, – одобрил ее сэр Герберт. – Что же еще сделаешь?

– Спасибо вам большое, – сказал Тони, открывая перед ней дверь.

Полли ему улыбнулась и вышла, а он вернулся на свое место в семейном совете. Председателем себя явно чувствовал сэр Герберт.

– Теперь так, – сказал он. – Самое умное – предложить ему денег.

– Да, – поддержала леди Лидия, – и побольше.

– На том условии, – продолжал председатель, – что он подпишет бумагу.

– Правильно, – сказал Фредди. – Только не надо на него давить. Полегче, как бы между прочим.

– Понимаю, – кивнул баронет. – Чтобы не вздумал, что нам это важно.

– Вот именно! – обрадовалась леди Лидия. – Недоверчиво, может быть – насмешливо…

Тони внес в этот радостный хор неприятную ноту.

– И чего вы крутите?!

Фредди пришлось снова его одернуть.

– Старичок, – сказал он, – иногда крутить приходится. Что я, в Оксфорде не крутил? Ничего не попишешь.

– А, ясно! Иначе нельзя.

– То-то и оно!

– Но ведь противно.

– Ничего, держись. А мы прорепетируем. Итак, небрежность, легкий юмор…

Раздался стук. Семейный совет замер.

– Входите!

Вошел лакей Чарльз.

– Простите, милорд, – сказал он. – Вы просили напомнить, что надо пораньше одеться.

Семейный совет расслабился.

– О, да! Спасибо, Чарльз, – сказала леди Лидия.

– Кстати, – осведомился сэр Герберт, – вы, часом, не знаете, где этот Прайс?

– У экономки, сэр Герберт, – честно ответил лакей. – Беседует с мамашей.

8

Лакеям нечасто выпадает случай потрясти своих хозяев, словно террорист с бомбой. Это не входит в их обязанности. Должно быть, из всех младших слуг Англии только Чарльзу удалось в тот день привести баронета на грань инсульта, его жену – на грань инфаркта и сделать так, чтобы младший сын графа уронил монокль. Как ни странно, добрый слуга этого не заметил. Английские аристократы мгновенно обуздали себя.

– Вот как? – сказала леди Лидия, не выдавая своего отчаяния. – Вы уверены?

– Да, миледи.

Младший сын поднял монокль с невозмутимостью Чок-Маршаллов.

– Ей получше? – осведомился он. – Бедная женщина…

– Она думала, ей конец, мастер Фредерик.

Сэр Герберт чуть не вскрикнул, сдержался, но все-таки издал что-то вроде писка горюющей мыши, а верный лакей подивился его доброте к бывшей няньке. Тем самым он умилился и поспешил его утешить:

– Все обошлось, сэр Герберт. Я ее знаю. Через полчаса будет петь и плясать.

– Она-то будет, – сказал Фредди.

– Чарльз, – сказал Тони, – позовите сюда, пожалуйста, Прайса.

– Сию минуту, милорд. – И он удалился.

– Что он там засел? – рассердился сэр Герберт, еще трясущийся от шока. – Мы посылаем за ним буквально всех, а он не идет. Не идет, чтоб его черти драли!

– Должно быть, увлечен беседой, – предположил Фредди. – Не может оторваться от матери.

– Это ужасно! – вскричала леди Лидия. – Она ему все сказала.

Фредди плавно помахал рукой.

– Ну и что? Все по-прежнему. Юмор, небрежность, легкость. Зачем нас столько учили, если мы не обдурим какого-то парикмахера?

– Лично я скажу… – начал сэр Герберт.

– Как ни в чем не бывало, – вставил Фредди.

– Да-да. Так вот, я скажу…

– С юмором.

– Да! Я скажу…

– Легко и небрежно.

– Да, да, да! Небрежно. Легко. «До меня доходят странные слухи…»

– Правильно, – одобрил Фредди. – Хороший слог. Надо его подавить.

– Попробую, – обещал сэр Герберт.

– Тут подошли бы длинные слова, – посоветовал Фредди. – Скажем, «необоснованные слухи, исходящие, по всей вероятности…»

Послышались быстрые шаги, семейный совет застыл снова. Ручка повернулась, вбежал Уоддингтон. За ним шла Вайолет.

– Лорд Дройтвич! – вскричал банкир.

– Отец взволнован, – пояснила дочь. – Последние новости…

– Новости? – затрепетал сэр Герберт.

– Она сказала вам? – спросил Тони.

– Конечно, – отвечал Уоддингтон.

– Зачем?! – возмутился Фредди. – При чем тут вы?

– Э?

Леди Лидия заметила непорядок.

– Постой, Фредди.

– Да, – настаивал Тони, – при чем тут мистер Уоддингтон?

– Хорошенькое дело! – вскричал банкир. – Ну, знаете ли!

– Простите, – сказал Тони, – я невежливо выразился. Однако поневоле удивишься. Когда человек может потерять титул и все деньги…

– О чем вы говорите? – не понял будущий тесть.

– Разве она вам не сказала?

– Она?

– Мистер Уоддингтон имеет в виду помолвку, – объяснила леди Лидия. – Твою, между прочим.

– Мою? О, Господи! Забыл.

– Как смешно! – сказал Фредди и верности ради засмеялся. – Что называется, недоразумение. Один имеет в виду одно, другой – другое.

– Что вы сказали про титул?

– Да так, ничего, – сказал сэр Герберт. – Шутка.

– Чистой воды юмор, – поддержал его Фредди.

Мистер Уоддингтон не нажил бы столько денег, если бы не имел прозорливости. Он гордился тем, что видит насквозь кирпичную стену. Что-то тут не сходилось, и он решил разобраться.

– Нет, – возразил он, – это не шутка. Вы посмотрите на себя! Какие вы нервные, какие серьезные! Тут что-то не так. Раз моя дочь вручила вам, Дройтвич, свое счастье, я имею полное право…

– Да-а, – томно протянула Вайолет. – Я редко соглашаюсь с папой, но сейчас…

Тони повернулся к ним. Его терпение иссякло. Примерно так чувствовал себя Самсон перед тем, как обрушить храм.

– Хорошо, – сказал он, – надо так надо. По-видимому, Уоддингтон, я – не граф.

– То есть как?

– Вот так. Подменили в раннем детстве.

Вайолет приподняла изящные брови. Косметичка что могла, то выщипала, но оставалось достаточно, чтобы их приподнять.

– Подменили? Что вы имеете в виду?

– Ну, это как в «Детских балладах» [3], – пояснил Тони, и Уоддингтон побелел. – Не читали? Были два мальчика, свой и чужой. Я – чужой.

– Чужой?

– Да. Что тут непонятного? Сейчас мы побеседуем с настоящим графом. Надеюсь, все обойдется.

– Мы попытаемся, – сказала тетя Лидия, – его убедить, чтобы он отказался от своих прав.

– У него они есть? – спросил банкир.

– О да! – ответил Тони.

– Папа хочет сказать, – объяснила Вайолет, – что бывают разные случаи. Возьмем дело Тичберна. На перекрестном допросе он сдался. Этот ваш субъект – не мошенник?

– О нет!

Уоддингтон сунул пальцы в прорези жилета.

– Вот как? – воинственно спросил он. – А что, если он не откажется? Э? Что тогда? Мне интересно узнать, что с вами будет.

– Я стану парикмахером, – ответил Тони.

– Если это шутка…

– Да-да! – вмешался сэр Герберт. – Я же вам говорил.

Уоддингтон фыркнул.

– Нет. Я шутки сразу вижу.

– Замечательный дар! – сказал Тони.

– Это – не шутка. Это – правда. А, черт! Послушайте, если он выиграет, у вас не будет ничего?

– Ну что вы! У меня будет парикмахерская в Найтбридже.

– Ни титула… ни замка… ни денег!..

– Тут вы правы.

– А у меня сейчас будет удар.

– На людях? – удивилась Вайолет. – Что ты, пойдем в библиотеку.

Уоддингтон глубоко вдохнул воздух и сообщил:

– Лучше я помолюсь.

– Хорошо, – согласилась дочь. – Леди Лидия, можно молиться у вас в библиотеке?

– Пожалуйста, – ответила хозяйка. – Молитесь где угодно!

– Где вам только захочется, – уточнил сэр Герберт.

– Спасибо, – сказала Вайолет, подгоняя к дверям дрожащего отца.

Когда они вышли, Тони засмеялся.

– Возьму-ка я листочек, – сказал он, – и запишу всех жителей Англии, которые не знают нашей тайны.

– Молодец, старикан, – сказал Фредди. – Приятно слышать смех.

– Истерический, – уточнил Тони.

В дверь опять постучались, и наконец появился мистер Прайс.

9

Когда он вошел, Фредди Чок-Маршалл, образец изысканной сдержанности, с укоризной оглядел родных. Они держались плохо, что там – мерзко. Где легкость? Где небрежный юмор? Дядя Герберт дергался, словно его внезапно поразил паралич. Тетя Лидия была похожа на леди Макбет. Что же до брата (он предпочитал называть его именно так), даже подслеповатый ребенок мигом определил бы полное отчаяние.

Словом, семья никуда не годилась, и достопочтенный Фредди, печально вздохнув, посмотрел на Сида.

Тот, слава богу, был в порядке. Красотой он не отличался ни раньше, ни теперь. Он вообще не изменился, что обрадовало Фредди. Казалось бы, узнав, что ты лорд, можно обрадоваться – но нет. Сид был таким, как обычно. Вероятно, мамаша Прайс говорила с ним о погоде или о будущих выборах. Словом, Сид был в порядке, хотя уродства не утратил.

– Вы меня звали, сэр Эрберт? – спросил он.

И голос ничего, не наглый. От облегчения Фредди закурил.

Тем временем сэр Герберт, сидевший у камина, вел себя очень глупо. Вместо того чтобы сухо ответить: «Да», он подергался, словно ему под пиджак залетело насекомое, и пролепетал:

– Звал… Да-да, звал. Хотел, знаете ли, видеть. Собственно, мы все…

Заметив взгляд племянника, он прервал фразу, и Фредди взял власть в свои руки.

– Присаживайтесь, – сказал он.

Сид посмотрел на него с холодной неприязнью и отвечал:

– Ничего, я постою.

Фредди это не понравилось. Нет-нет, так нельзя. И смотрит странно…

В беседу вступила леди Лидия. Она попыталась улыбнуться, и зря, ничего не вышло.

– Как ваша матушка? – спросила она. Сид не растрогался.

– А чего ей сделается? Она вечно помирает.

– Может быть, солнечный удар? – бодро предположил сэр Герберт. – Мне сегодня так напекло голову…

– Надралась она, – пояснил Сид. – А то, удар!

– Ах ты, господи! – опечалился баронет. – То-то я заметил, она какая-то странная. Видимо, ей мерещится… хм… что она больна. Прайс!

– Да, сэр Эрберт?

– А часом… э-э…

– Что, сэр Эрберт?

– Нет, ничего.

На Фредди он не смотрел осторожности ради, и тот решил, что пора взять дело в свои руки.

– Тони, старик, – с предельной небрежностью сказал он, – ты о чем-то хотел спросить Прайса.

– Я? – несмело удивился Тони.

– А кто? – Фредди смотрел на него как укротитель. – О переезде на Бонд-стрит.

– Да-да! – припомнил Тони.

Сид с еще большей неприязнью посмотрел на Фредди.

– Я туда не переезжаю, – сказал он.

– Ах, почему же! – вскричала леди Лидия, снова кидаясь в пучину. – Это самое лучшее место.

– Переезд денежек стоит.

Сэр Герберт прокашлялся.

– Об этом мы и хотели потолковать. Лорд Дройтвич мог бы дать вам денег…

Сид посмотрел на Тони.

– А с какой стати?

– Понимаете… – начала леди Лидия.

– Вот именно, – поддержал ее муж.

– Лорд Дройтвич – очень странный человек. Он относится к вам как к брату…

– Такой романтичный, знаете ли…

– Ну как, Сид? – вмешался Тони. – Согласен?

– Эт на что? Вы мне ничего не предложили.

– Да? Забыл, наверное. Так вот…

– Это нелегко выразить, – объяснила леди Лидия. Сид холодно посмотрел на нее.

– Что ж, выражу я, – предложил он. – Вы мне даете деньги, а я подпишу бумагу, что не претендую на титул.

И он сурово оглядел окаменевший совет.

– Думаете, я молчу, – продолжал он, – так мать мне не сказала? Сказала как миленькая! Только я не очень поверил, пока сюда не пришел. Смотрю, вы трясетесь…

– Мы не трясемся! – воскликнул сэр Герберт.

– Да? Это вы зря. Нет, подумать, двенадцать лет меня за нос водили!

Теперь, узнав самое худшее, леди Лидия обрела мужество.

– Докажите, – сказала она.

– А чего? Вон, к примеру, картина. Один к одному.

– Для суда это не свидетельство.

– Тетя хочет сказать… – начал Тони.

– Она вам не тетя.

– Леди Лидия, – кротко согласился Тони, – хочет сказать, что вам будет трудно доказать свои права.

– Знаю-знаю. Как говорится, суд равных [4]. Ничего, мы и сами лорды.

Сэр Герберт решил взять величавостью.

– Что за пустые толки? – сказал он. – Если лорд Дройтвич…

– Он не лорд Дройтвич.

– Ладно, пусть будет Икс, – предложил Фредди.

– Если семейство, – продолжал сэр Герберт, – предложит вам тысячу фунтов в год…

Сид неприятно засмеялся.

– Тысячу фунтов!

– Не будем торговаться, – сказал Тони. – Больше поместье не выдержит.

Сид засмеялся опять.

– Ладно. А вот я вам предложу, чтобы вы убирались тихо-мирно. И на судейских сэкономите.

Гордый дух Фредди не выдержал.

– Нет, такого нахальства…

Сид сурово на него посмотрел.

– Ну, хватит, – сказал он. – Надоело. Я – граф Дройтвич, ясно? А ты – мой младший брат. Полезешь еще, не буду давать денег.

Фредди посмотрел в потолок, словно моля Всевышнего послать хорошую молнию; но не вымолил.

– Пока не решит суд пэров, – сказала леди Лидия, – вы не лорд Дройтвич и не граф.

– Ничего, они-то решат. Не беспокойтесь, тетенька!

Леди Лидия пошатнулась. Сэр Герберт рыцарственно кинулся на помощь.

– Слушайте, Прайс!

– Какой я вам Прайс? Прайс, видите ли! Вот подадим в суд за оскорбление личности, будет во всех газетах: «Баронет по дороге в камеру». Как вам, а?

– Сид, – спокойно сказал Тони.

– Да? – откликнулся герой дня. – Ну-ну, чего там?

– Вас никогда не били?

Сид несколько оторопел.

– Да вы что? Да я…

– Так не хамите.

– Ладно-ладно. Такой уж я, еронический. Люблю эти, сарьказмы. Нет, сами посудите. Вы человек честный. Как я, по-вашему, лорд?

– Да.

– Благодарствуйте.

– Не за что.

– Чего еще надо? – спросил довольный Сид. – Пойду покурю, а вы тут потолкуйте. – Он подошел к столу, взял пригоршню сигарет и вышел на лужайку, прибавив: – Даю десять минут по моим золотым.

– Вот так, – сказал Тони.

Двери распахнулись, вбежал Уоддингтон, за ним с присущей ей томностью вплыла Вайолет.

10

– Ну? – кричал Уоддингтон. – Ну как? Все в порядке?

– О нет! – отвечал Тони.

– То есть…

– Он все знает и будет бороться.

– Какие у него шансы? – осведомилась Вайолет.

– Прекрасные.

– Если эта мегера даст показания, – вскипел сэр Герберт, – мы бессильны!

– О господи! – сказал Уоддингтон.

– Надежда одна, – сказала леди Лидия. – На эту девушку.

– Какую? – спросила Вайолет. – Которую он привез?

– Да. Она его может уговорить. Приведи ее, Фредди.

– Сейчас.

Вайолет подняла брови.

– Почему именно она?

– Потому что она его понимает.

– Они что, жених и невеста?

– Нет, – сказал Тони.

– Скорее, да, – возразила Вайолет. – Тогда убеждать его ей невыгодно. Если он будет граф, то она – графиня.

– Он ей не жених, – не сдался Тони. – А графиней она быть не хочет.

– Какая странная девица! Ее что, в детстве уронили?

– Нет, послушай… – начал Уоддингтон.

– Ах, папа, отстань!

Делец пылко засопел.

– В мое время, – сказал он, – с отцами говорили вежливо.

– Наверное, отцы были другие, – заметила Вайолет.

Тут вернулся Фредди с Полли. Семейный совет ей очень обрадовался.

– Мы вас так ждем, дорогая! – вскричала леди Лидия. – Дайте нам совет. Мой племянник ввел вас в курс дела?

– Более или менее, – сказал Фредди.

– Насколько я поняла, – сказала Полли, – мистер Прайс все знает.

– Да, – сказала леди Лидия. – Вот мы и хотим, чтобы вы ему все объяснили.

Полли покачала головой.

– Ничего не выйдет.

– Почему?

– Теперь уже поздно.

Тони кивнул.

– Конечно, – сказал он. – Остается одно, – борьба.

– На жизнь или на смерть! – согласился Фредди.

– А можно и не бороться, – сказала Полли. – Будет лучше.

– Что вы говорите? – возмутилась Вайолет. – Какая ерунда!

– Нет-нет, – возразил Фредди. – Среди нас – особа женского пола, которая не говорит ерунды. У нее есть какая-то мысль, я это вижу.

– Да, есть, – согласилась Полли, – и хорошая. Вы хотите, чтобы мистер Прайс не требовал своего?

– Хотим, – мрачно отвечал сэр Герберт.

– Тогда пусть побудет графом и увидит, как это трудно.

– Что вы хотите сказать?

– Пусть станет лордом сейчас. Отдайте ему титул.

– Моя дорогая!.. – начал сэр Герберт, ожидавший чего-то получше. – Как можно? Только Палата лордов…

– Да, а пока пускай он будет здесь. Готовьте его, учите, чтобы он не посрамил рода.

Леди Лидия восторженно вскрикнула:

– Какая блестящая мысль!

– Да, мысль ничего… – согласился сэр Герберт.

– Я вам говорил, это Соломон, а не девушка, – напомнил Фредди.

Делец не разделил их восторгов.

– Не понимаю, – сказал он.

– Ну, папа! – как все современные девушки, Вайолет не выносила родительской тупости. – Пошевели мозгами, если они есть. Мистер Прайс так измучается, что сам все бросит.

– Почему?

– Да по разным причинам, – отвечал сэр Герберт. – Скажем, из-за лошадей.

– Я его буду возить на концерты, – предложила леди Лидия.

– А я его буду учить одеваться, – пообещал Фредди.

– Слингсби будет глядеть сквозь него, – припомнила Вайолет.

Тут Фредди не согласился.

– Это ему все равно. Слингсби – его дядя.

– Тогда наймите другого дворецкого.

– А, ясно! – понял наконец Уоддингтон. – Прекрасная мысль.

– Но не очень честная, – сказал Тони.

– Честная? – возмутилась леди Лидия. – Ну, что ты говоришь!

– По-моему, – не сдался Тони, – это некрасиво.

– Нам не до тонкостей! – сказал сэр Герберт. – В сущности, мы ему только поможем. Откроем глаза, как говорится.

– А, ясно! – сказал Тони. – Чистый альтруизм.

– Ты тут ни при чем, – заверила леди Лидия. – Поживи пока в Лондоне.

– Хорошо.

– Если мистер Прайс останется здесь, – сказала Полли, – как я попаду в город?

– Я вас подвезу, – сказал Тони, немного менее мрачно. – Вы готовы?

– Только попрощаюсь с миссис Прайс.

– Жду через десять минут у входа.

– Спасибо, лорд Дройтвич.

– Зовите меня Сид.

Леди Лидия обернулась к Полли.

– Не могу выразить, мисс Браун, как мы вам благодарны.

– Молодец, каких мало, – согласился Фредди.

– Спасибо, леди Лидия, – сказала Полли. Семейство почтительно смотрело ей вслед.

– Какая умница! – вздохнул сэр Герберт.

– Гений, – объяснил Фредди. – Редкостный дар.

– В жизни не встречал такой девушки, – сказал Тони.

Вайолет странно на него посмотрела.

– Это заметно, – сказала она.

Нависло неприятное молчание, но тут явился Сид.

– Что такое? – с подозрением спросил он. – Вроде вас было поменьше.

– Моя невеста, мисс Уоддингтон, – представил Тони. – Мой будущий тесть, мистер Уоддингтон. Лорд Дройтвич.

Сид удивился.

– Эй! – крикнул он. – Вы что, сдались?

– Вот именно, – сказал Тони. – Уезжаю, оставляю все вам. – Он вынул связку ключей. – Этот, золотой, от вашей гардеробной, этот – от винного погреба, этот – от почтового ящика. Про остальные объяснит Слингсби. Да, вот ключ от лондонского дома на Арлингтон-стрит, а вот – от замка. – Он бросил связку на стол. – Давайте мне ключи от парикмахерской, и мы в расчете.

Сид тупо глядел на него. События разворачивались слишком быстро.

– До свиданья, тетя Лидия, – сказал Тони. – Привет, дядя Герберт. Пип-пип, Фредди.

– Пип-пип, стариканчик.

– До свиданья, Вайолет.

– До свиданья, Тони.

– Au revoir, лорд Дройтвич. Встретимся при Филиппах [5].

Он вышел. Сид растерянно огляделся.

– Эй! – сказал он. – Чего это? – Ему никто не ответил.

– Пора одеваться к обеду, – сказала мужу хозяйка.

– И верно!

– Как, папа, идем?

– Э? А! Да-да.

Фредди мрачно посмотрел на Сида.

– Что вылупился? – спросил тот. – Надумал чего, а?

– Да вот, – отвечал Фредди, – представляю вас в Палате лордов. Люблю посмеяться.

– Тьфу! – сказал Сид.

Но его никто не услышал. Фредди ушел. Он постоял, подумал, подошел к портрету над камином, несмело принял прежнюю позу – подбородок кверху, сжатый кулак. Потом отошел, и ему явилась новая мысль.

Заложив одну руку в проем жилета и помахивая другой, он неуверенно начал:

– Лорды! Можно сказать, я тут в первый раз… – И смущенно умолк. В комнате был Слингсби.

– М-дэ… – сказал дворецкий.

– Эй, дядя Тед…

Дворецкий стал еще мрачней, чем обычно.

– Да, ваша милость?

Как и семейный совет, Сид решил говорить небрежно.

– Сказали, а? – осведомился он.

– Угм, – отвечал мажордом. – Одеваться пора, к обеду.

– Во что?

– Там приготовлено.

– Да мне б помыться…

– Это верно. Помыться бы не мешало.

– Дядя, налей мне ванну, – попросил Сид.

– Сам наливай, – отвечал Слингсби. И величаво удалился.

11

Недели через две после сенсации в высшем обществе, которую мы только что описали, друг Фредди Чок-Маршалла, Кубик Бриднорт, решил, что самое время подровнять волосы. Прихватив шляпу и трость, он отправился в салон Прайса. Время – без малого час, день недели – суббота.

Салон, как мы, возможно, упоминали в нашей хронике, расположен рядом с Гайд-парком, на Бромтон-роуд, в тупичке, именуемом Мотт-стрит. Именно здесь поколения Прайсов вели нескончаемую войну с упорными волосами лондонских жителей. Здесь прадед срезал прыщик на подбородке самого Веллингтона [6] и получил нагоняй, ибо герцог не скрывал своих чувств. Почти вся знать, обитающая к югу от парка, стриглась здесь дважды в месяц. Лорд Бриднорт, чья семья жила на Кадоган-сквер, тоже так делал.

Как постоянный клиент, он был уязвлен, что его не обслужит хозяин. Когда он вошел, Сида не было. В салоне находился только усатый человечек в очках, которого звали Джордж Кристофер Мич, хотя посетитель этого не знал и знать не хотел.

Мич окутал клиента простыней и приступил к делу. Дойдя до той фазы, когда к затылку приставляют зеркало, он его приставил, а Кубик посмотрел и остался доволен, хотя был весьма придирчивым.

– Неплохо, – сказал он.

Джордж Кристофер Мич убрал зеркало.

– Побрить, сэр?

– Нет, спасибо.

– Помыть, сэр?

– Нет, спасибо.

– Смазать? Опрыскать?

– Нет-нет.

– Хорошо, сэр.

Мич с достойной покорностью снял простыню, и Кубик явился миру, словно бабочка из кокона. Явившись, он вгляделся в свое румяное отражение.

– Да, – сказал он, – неплохо.

– Спасибо, сэр.

– Конечно, Прайс еще лучше…

Мичу эти слова не понравились. Две недели назад он служил у самих Труффитов, покинул их – по чистому недоразумению, и считал, что такой далекий запад, как Бромтон-роуд – рангом пониже, даже если речь идет об историческом заведении Прайсов. Словом, он не соглашался с тем, что стрижет хуже бывшего хозяина.

– Мне не довелось, – сухо сказал он, – видеть работу мистера Прайса.

– Он всегда меня стриг, – объяснил Кубик. – И отца, пока у него были волосы. А как же так вы его не видели?

– Мистер Прайс тут не был две недели, сэр. Договорился со мной и отбыл.

– А, вы новенький?

– Да, сэр. Я служил у Труффитов, – со значением сказал Мич.

– Значит, Прайса нет две недели?

– Именно так, сэр.

– Что ж это с ним?

– Он за городом, сэр.

– Отдыхает?

Мич таинственно понизил голос, забыв свои обиды.

– Мне представляется, сэр, что он ушел на покой.

– То есть как?

– Так, сэр. Насколько я понимаю, у нас новый хозяин.

– Вот это да! – воскликнул Кубик. Он удивился. Ему всегда казалось, что Прайс вечен, как Британский музей. Сюда водила его няня, чтобы подстричь локоны. Он просто не представлял, что династия может смениться.

– Неужели он продал парикмахерскую?

– Не могу сказать точно, – важно отвечал Мич, – но вот уже две недели, как мистер Прайс тут не был, а один человек то и дело заходит. Я полагаю, присматривается.

– Какой еще человек?

– Очень приятный, сэр, молодой. Прекрасные манеры. Некий Антони.

– Да? – сказал Кубик.

Он был консервативен и не любил перемен. Ну, что это? Салон столько лет переходил от отца к сыну, и вдруг его покупает какой-то незнакомец с манерами!

Что ж, такие времена, печально подумал он. Того и жди закроют «Чеширский сыр» и Симеона [7]. Или Итон и Харроу [8].

– Надеюсь, он ничего, – сказал Кубик. – А то сюда ходит много народу.

Тут дверь отворилась, и он увидел безупречный силуэт своего друга Фредди, который, по его мнению, находился в Ленгли-энд.

– Привет! – сказал он.

– Привет, Кубик!

– Ты в Лондоне? – спросил лорд Бриднорт, видимо, полагая, что это – мираж или видение.

Фредди заверил, что он в Лондоне.

– А Тони?

– М-мэ, – сказал Фредди. – Д-да, он тоже в Лондоне.

– Значит, все тут?

– Да. Вчера приехали.

Говорил Фредди осторожно, словно взвешивал слова, и смотрел странно. Ему совсем не хотелось, чтобы молодой поставщик сплетен проник в опасную зону. До сих пор никто не узнал, что случилось в роковой летний день, но зарекаться нельзя. Он не знал, что Кубик ходит сюда с детства, и его присутствие показалось ему подозрительным.

Тем самым, он искоса на него смотрел, думая о том, что, при всей его глупости, газеты могут посулить ему хорошие деньги.

– А ты почему здесь? – спросил он.

– Зашел постричься. А ты?

– Побрить, сэр? – услужливо осведомился Мич.

– Мне нужен хозяин, – ответил Фредди.

– Недавно ушел, сэр. Поговорил с нашей маникюршей и ушел.

– Надолго?

– Не думаю, сэр. Вроде бы собрался тут перекусить.

Говоря так, Мич еле слышно фыркнул. У Труффита в салоне не ели. Если мистер Труффит хотел есть, он шел в ресторан.

– Ты видел этого типа? – спросил Кубик.

– Да, – ответил Фредди. – Мы встречались.

– Как это?

– Ну, так. Как люди встречаются.

– Где?

– Не все ли равно?

– Зачем он тебе нужен?

– Ну что ты пристал!

– Просто спрашиваю.

– Почему?

– Интересно, кто он такой.

– А почему?

– Ну, господи! – вскричал Кубик. – Я сюда хожу с детства, ничего не меняется, и вдруг этот субъект…

– Моя фамилия Мич, сэр.

– Вдруг мистер Мич говорит, что салон продали какому-то Антони. Мне интересно, кто он такой, можно ли на него положиться.

Подозрения Фредди не угасли.

– И все?

– А что тебе еще надо?

– Ты не от газеты?

Кубик удивился еще больше.

– О чем ты говоришь?

– Ну нет так нет! Я просто подумал…

– Что?

– Что ты собираешь материал для колонки «Слухи, сплетни».

– Какая колонка! Я там уже не работаю.

– Выгнали? – спросил Фредди, давно удивлявшийся, что приличная газета держит Кубика. – Давно?

– Ничего не выгнали. Они очень мной довольны. Ярко, говорят, умно…

– Так чего ж ты ушел?

– А ты не слышал?

– О чем?

Лорд Бриднорт схватил друга за лацкан.

– Женюсь!

– Женишься?

– Вот именно. На Луэлле, единственной дочери Дж. Тротмортона Бимиша из Нью-Йорка.

– Не может быть!

– Может.

Фредди закурил сигарету.

– Она что, слепая?

– Почему?

– Да так, подумал… Ладно, поздравляю и так далее. Когда ж это ты успел?

– Позавчера. Вчера было в «Морнинг Пост».

– Не читаю, все времени нет.

Тут Фредди остановился. Его осенила идея. Глаза у него засветились, как светятся они у истинных мастеров.

– А этот Бимиш богатый?

– Чуть не лопнет.

– И лысый?

– Конечно. Они все лысые.

– Значит, – сказал Фредди, – ему нужен бальзам Прайса. Помнишь, я тебе дал флакон?

– Дал? А, помню! Я его кокнул.

– Ну и дурак. Очень полезная штука. – Он повернулся к Мичу. – Пошлите дюжину флаконов лорду Бриднорту, в клуб «Трутни», на Довер-стрит.

Мичу это понравилось. Дело есть дело.

– Хорошо, сэр.

– А ты их дай этому типусу.

Лорд Бриднорт заколебался:

– Послушай, ну как я дам? Мы не очень близко знакомы.

– Да ты женишься на его дочери.

– Понимаешь, люди не любят, когда намекают на их лысину. Вот мой папаша…

– При чем тут папаша?

– А Елисей? [9]

– Какой еще Елисей?

– Такой. Из Библии. Тоже был лысый как шар. Намекнули на это дети, и – хапц! – их съел медведь.

Фредди нервно засучил прекрасно обутыми ногами. Довод был веский, но инстинкт продавца – тоже не шутка.

– Вот что, – сказал он, – когда ты его увидишь?

– Сегодня, в «Ритце». Потом пойдем в Тауэр.

– Возьми и меня, я с ним поговорю.

Эта мысль Кубику понравилась.

– Ну, если ты сам… Медведей не боишься? Тогда пошли.

Фредди посмотрел на часы.

– В «Ритц» забежать успею. В 2.30 у меня встреча.

– С кем?

– Да так, с одним…

– А не с одной?

– Если бы! Когда мистер Антони вернется, – обратился он к Мичу, – скажите, что заходил Чок-Маршалл и зайдет опять.

– Хорошо, сэр.

Кубик вернулся к прежней теме:

– Кто этот Антони? В жизни не слышал.

– Да вот, знаешь, Антони… Фамилия такая. Пошли.

На Мотт-стрит они схватили такси и доехали до «Ритца». Фредди был собой доволен. Как ни поразили его недавние события, о своей миссии он не забывал.

12

Несколько минут после того, как жених и его расторопный приятель уехали в гостиницу, мистер Мич располагал салоном по своему усмотрению. Как хороший парикмахер, он потратил это время на подготовку к новому визиту – наточил бритву, переставил шампуни и лосьоны, поправил объявление на стене, сообщил любопытному ребенку точное время и, вполне довольный, встал на пороге, чтобы подышать тем, что на Мотт-стрит называют воздухом.

Когда течение мыслей подвело его к проблеме, заглянуть ли на угол, в «Кружку и гусеницу», дверь этого заведения открылась, и оттуда вышел человек.

Он был массивен, приятен с виду и обвешан пакетами. При виде него Мич бросился к бритве и принялся ее точить. Послышался свист, и вошел сам хозяин, мистер Антони.

– Привет, Мич, – сказал он. – Вот и я.

– Очень рад, сэр, – отозвался учтивый парикмахер.

– Бритву точите?

– Да, сэр.

– Точите, Мич, точите.

Тони сложил пакеты на столик у дверей с надписью «Женский зал». Для человека, перенесшего удар, он выглядел слишком хорошо. И неудивительно: еще никогда он не был так счастлив.

Неплохо быть лордом, иметь земли и большой дом на Арлингтон-стрит. Но еще лучше, как оказалось, владеть салоном, в котором служит Полли. Двух недель вполне достаточно, чтобы убедиться, что ты наконец полюбил. К этому дню сознание Тони наглухо заполнил образ той, кого называют Прекрасной дамой. Он видел Полли каждый день, много с ней беседовал и дошел до того состояния, когда все остальное стало почти нереальным. Джордж Кристофер Мич удивился бы, узнав, что для хозяина он – расплывчатый призрак.

Как ни странно, Полли не походила на юношескую мечту бывшего пэра. Мечта эта, почерпнутая из пантомимы, была достаточно величавой. Однако, увидев Полли, новый хозяин салона понял, что пришел к концу пути. Ему нравились ее хрупкость, и острота ее ума, и смуглое сияние личика, и блеск в глазах, который неизменно предварял чудеснейшую улыбку. Словом, таких – одна на миллион. На два. Нет, на три.

Освободившись от пакетов, Тони от полноты чувств заговорил с Мичем. Призрак или не призрак, а побеседовать можно.

– Как тут дела? – спросил он.

– Все хорошо, сэр. Тихо, спокойно. Подстриг одного джентльмена.

– Прекрасно.

– Не хотел ни шампуня, ни лосьона.

– Ай-яй-яй!

Мич улыбнулся отеческой улыбкой:

– Не огорчайтесь, сэр. Я знаю по опыту, что в субботу клиенты приходят под вечер.

– Под вечер?

– Да, сэр. К слову сказать, недавно вас спрашивал мистер Чок-Маршалл.

– Вот как? Значит, они в городе. Просил что-нибудь передать?

– Да, сэр. Что он еще вернется.

– Это хорошо. А теперь повесьте-ка снаружи «Закрыто».

Мич не пошатнулся, но был к этому близок.

– Вы закрываете салон, сэр? – едва проговорил он.

– Да.

– В час? В субботу?

Тони разворачивал свертки. В них оказались сандвичи, два бокала и украшенная золотой фольгой бутылка того мрачного вида, который бывает у шампанского, если его купишь в кабачке.

– Наверное, очень плохое, – заметил он. – Но что поделаешь?

– Э-э, сэр, – сказал вежливый Мич.

– Или, другими словами, – продолжил Тони, – что тут попишешь?

– М-дэ, сэр, – отвечал на всякий случай растерянный Мич. Тони развернул свои доводы:

– Я молод, Мич. Солнце сияет. Я пригласил закусить даму. Значит, меня нельзя отвлекать. Значит, надо закрыть салон. Что нам богатство, Мич, за которым так гонятся? Важно ли, что мы пожертвуем какими-то стрижками?

– В субботу, сэр, обычно бреются.

– Что ж, каким-то бритьем. Кровь моя кипит, Мич, я собираюсь пировать, даже если все дело лопнет.

Мич вздохнул.

– Как вам угодно, сэр. Вы хозяин.

– Вот именно.

– Простите, сэр, есть у вас хозяйское чутье?

– Как не быть!

– Еще раз простите, сэр, вы человек загадочный. Мистер Чок-Маршалл – истинный джентльмен, а он говорит так, как будто давно вас знает.

– Он и знает.

– Вот видите! – победно воскликнул Мич. – Да, сэр, вы очень загадочный.

Тони потрепал его по плечу.

– Нет, я очень обычный. Но не будем говорить обо мне. Поговорим лучше о мисс Браун. Где она?

– В женском зале, сэр. Делает маникюр.

– Да? Надеюсь, она скоро кончит. А то шампанское перегреется.

– Пойти спросить, сэр?

– Нет, не надо. Идите домой, к деткам.

– Я не женат, сэр.

– Не женаты?

– Да, сэр. Но скоро женюсь. Мы помолвлены восемь с половиной лет.

Тони посмотрел на своего помощника с искренним интересом. Новая жизнь была хороша и тем, что свела его с такими людьми. Он все время узнавал о Миче что-то новое. Скажем, вчера выяснилось, что тот играет на саксофоне. Казалось бы, на чем на чем…

– Да, – заметил он. – Марафон, а не помолвка.

– Нельзя жениться очертя голову, сэр.

– Вот уж не согласен! – радостно сказал Тони. – Можно и нужно.

Терпеливая улыбка осветила лицо Мича.

– Я тоже так думал, сэр. Когда был помолвлен в первый раз.

Тони заинтересовался.

– Вот как? Значит, был первый раз?

– Да, сэр. – Мич любил рассказывать свою повесть, если слушали с сочувствием. – Но она меня обманула. Сбежала с почтальоном.

– Быть не может!

– Может, сэр. Отпраздновала день рождения, а потом…

– Какой ужас! Да, бывают на свете легкомысленные, корыстные женщины.

– Не все они такие, сэр, – сказал рыцарственный Мич.

– О, как вы правы!

– Моя невеста в жизни бы так не сделала.

– Вы уверены?

– Совершенно, сэр.

Они помолчали. Тони поиграл мылом для бритья.

– Кстати, Мич, – сказал он, – как вы предлагали руку и сердце?

– Ну, сэр…

– Нет, серьезно. Мне очень нужно знать! Как это вообще делают?

– Понимаете, сэр, по вдохновению.

– По вдохновению?

– Да, сэр. Как-то так, приходит в голову… К примеру, с первой барышней мы сидели на кладбище, и я ее спросил, не хочет ли она, чтобы на ее могиле была моя фамилия.

– Ей понравилось?

– Очень, сэр.

– Но вы на этом не остановились?

– Нет, сэр.

– Так-так… А во второй раз?

За очками Мича что-то мелькнуло. Он явно вспоминал давние, счастливые дни.

– Пошли мы в кино…

– При чем тут кино?

– Фильмы, сэр, очень чувствительные. Рональд Колмен [10], сэр, это вам не фунт изюма. После сеанса я просто обнял ее и поцеловал.

– Она обрадовалась?

– По всей вероятности, сэр.

Тони посмотрел на Мича с восхищением.

– Чего же вы восемь лет тянете? Поразительно!

– Она не жалуется, сэр. А вы не собирались жениться?

Этот бесхитростный вопрос подействовал на Тони так, словно ему ударили шлангом по переносице.

– Черт! – воскликнул он.

За две волшебные недели Тони и не вспомнил о Вайолет, разве что мельком, мимоходом. Ему казалось, что она давно в прошлом. Но кто сказал, что помолвка расторгнута? Он так считает – а она? Очень может быть, обходит магазины, покупает приданое…

Сейчас, здесь, он не мог понять, почему оказался таким кретином среди этих роз. Ну, хорошо, он там был, и она была, но что из этого следует? При чем тут поцелуи? И вдруг…

Его передернуло. Он вспомнил все до мелочей. Да, после таких сцен не отступишь. Если она собирается выйти за него замуж, он связан, выхода нет.

– Черт! – воскликнул он. – Да. Собирался.

– Вот как, сэр? – удивился Мич. – А как вы к ней подступились?

– Мич, – сказал Тони, – я не подступался, она на меня набросилась.

Помощник снова удивился и хотел продолжить расспросы, но дверь женского зала открылась, и вошла Полли, сменяя духом весны дух бриллиантина и лорда Бриднорта. При ее появлении весь мрак исчез, как исчезали волосы под рукой Джорджа Кристофера Мича. «Бог с ним, с будущим, – подумал Тони. – Настоящее, вот что важно!» А оно включало свидание с Полли.

Легко сказать, свидание. А вдруг Мич не уйдет?

– О, вот и вы! – возликовал Тони. – Я жду-жду…

– Только пять минут, сэр, – уточнил аккуратный Мич.

Тони не согласился:

– А мне показалось, часы. Идите, вешайте «Закрыто»!

– Вы закрываете салон? – вскричала Полли. – В субботу?

– Вот и я говорил, мисс, – удовлетворенно сказал помощник.

Тони взмахнул бутылкой.

– Хватит-хватит! Не спорьте. – Тут он заметил, что делает, и посмотрел на бутылку с сомнением. – Не надо бы ее трясти. Или надо? – Он присмотрелся к этикетке. – Никогда такого не пробовал. Интересно, хлопнет оно? Вот что, Мич, смотрите на меня, и, когда надо, чмокните. Создаст, как говорится, атмосферу. Ах, забыл, вы же уходите! Идите, идите.

– Если вы решили закрыть, сэр… в такое время… в субботу…

– Да, да, да.

– Тогда мне здесь нечего делать. Разве что…

Тони посмотрел на Мича, как друид на свою жертву.

– Может, вас побрить? – ласково спросил он.

– Нет, сэр, – твердо ответил Мич. – Нет, сэр, спасибо.

– А то, знаете, побрил бы. Что-то давно не работал.

– Вы собирались закусить, сэр.

– Вам не нравится, когда едят в салоне?

– Не мне судить, сэр, – достойно ответил Мич. – У Труффитов так не делали.

Дверь за ним закрылась, и Тони повернулся к Полли, которая раскладывала сандвичи.

13

– Хороший человек, – сказал Тони, – но есть в нем и снобизм. Никогда не забудет напомнить, с каких высот он спустился.

Полли жевала сандвич со здоровым аппетитом девушки, работавшей все утро.

– Зачем же он ушел от Труффитов?

– В парикмахерских кругах ходят темные слухи, но никто ничего не знает.

– Может, он бывший граф?

Тони подумал.

– Возможно, – признал он, – но не думаю. В нас, бывших графах, есть что-то такое, а в нем этого нет. Скорее всего, он – жертва рыцарства. Взял на себя вину, защищая честь дамы.

– Какой?

Тони задумчиво доел сандвич.

– По-видимому, – сказал он, – голубоглазой маникюрши, хрупкой, но прекрасной. На свое скудное жалованье она содержала больного отца. Каждую субботу она приносила домой тощий конверт, затем расходовала деньги на жилье, на бакалею и на унцию табака для престарелого родителя. Но вот однажды ее настигла беда.

– Отец умер?

– Нет, он облысел. Представьте, что это значило. У нее не было денег на восстановитель. Всю субботу, до самой ночи Мэйбл (так ее звали) мучительно думала. Утром, над копченой рыбой, она нашла выход. Она вспомнила, что мистер Труффит держит на полке восстановитель в той самой зале, где работают они с Мичем.

– Неужели она украла бутылку?

– Как не украсть! Только Мич вышел, она… А через несколько дней Труффит его вызвал.

Тони взял еще один сандвич и съел в молчании.

– Что же случилось? А вот что: Труффит спросил Мича, взял ли он бутылку. Мич мог доказать свое алиби, но отвечал: «Да, мистер Труффит» спокойным, тихим голосом. Тот очень огорчился. «Подумайте как следует, Джордж, – сказал он, бесконечно страдая. – Неужели это вы?» «Да, сэр», – не сдался Мич. Они долго молчали. Мистер Труффит вздохнул. «Что ж, – сказал он, – если вы настаиваете, остается одно». В тот же день все парикмахеры построились в каре, и мистер Труффит отобрал ножницы у Мича, стоящего посередине.

– Какой человек! – восхитилась Полли.

– Мистер Труффит или Мич?

– Мич.

– Молчаливый герой. – Тони взял бутылку. – Готовы к напитку «Лукреция Борджа»?

– Спасибо, да.

– Кстати, утром Фредди заходил.

– Вы его видели?

– Нет. Он, кажется, вернется.

– Как у них там дела?

– Да, хорошо бы узнать. Знаете, эту жидкость лучше испытать на мышах.

– Я никогда не пробовала шампанского.

– И сейчас не попробуете, – заверил Тони, открывая бутылку. – Ну, хоть хлопнула.

Он наполнил бокалы и пододвинул к Полли бумажную тарелочку.

– Возьмите корнишон, вкус отобьет.

Полли отпила вина.

– Оно хорошее.

Отпил и Тони.

– Могло быть хуже. Напоминает бальзам Прайса.

Полли поставила бокал.

– По-моему, вы молодец!

– Кто, я? – удивился, хотя и обрадовался Тони. – Почему?

– Мало кто веселился бы на вашем месте.

– То есть закусывая с вами?

– Ах, сами знаете! Очень трудно такое пережить.

– Ну что вы! Эти две недели я ужасно счастлив.

– Счастливы?

– Я в своей стихии. Мои предки – парикмахеры, и в атмосфере лосьонов я просто обретаю мир. Голос крови, ничего не попишешь…

Полли пила вино мелкими, птичьими глотками. Лицо ее было задумчиво.

– Неужели вы во все это верите? – наконец спросила она.

– Конечно. А вы?

– Нет. Она просто напилась.

– Как интересно! Возьмите сандвич.

– Мало того, она сама признается, не выдержит.

– Да?

– Да.

– Почему вы так думаете? Она вам что-то говорила?

– Еще бы! Ее мучает совесть.

– Бедняга, – сказал Тони. – Глупое положение. Как будто уронил спичку в пороховой погреб.

Полли посмотрела на него через столик. Больше всего она любила тех, кто легко проигрывает.

– Да и всем нелегко, – сказала она. – Сэру Герберту, леди Лидии.

– Или Фредди. Бедный старый Фредди! Вот уж кому несладко.

– А Слингсби? Называть своего племянника «ваша милость»!

– Ничего не скажешь, беда. Даже думать о ней не хочется. Давайте лучше подумаем, куда нам сегодня пойти.

– А мы куда-нибудь пойдем?

– Естественно. В такой хороший день вы должны развлечься. Я человек деловой. Если работник развлекся, он будет лучше работать.

– Не надо меня портить, – сказала Полли. – Мне придется зарабатывать и потом, когда вы опять будете графом.

– Дался вам этот граф! Нет, я им не буду. Через сорок лет вы увидите меня здесь в халате и шапочке, с седыми усами. Так и слышу, как все говорят: «Смотрите-ка, настоящий добрый старый цирюльник! Не будем его обижать, сядем к нему».

– Через сорок лет вы будете графом с подагрой, который ворчит, что страна дошла до ручки.

– Вы думаете?

– Я знаю.

Тони покивал.

– Что ж! Если, как сказал мистер Труффит, вы настаиваете, дело ваше. А я вот не думаю. Однако мы отклонились от темы. Куда мы сегодня идем? Точнее, куда мы сегодня едем? У нас ведь машина. На реку? В солнечный Сассекс? Только скажите.

Полли странно посмотрела в сторону.

– Не стоит мне никуда ездить, – тихо сказала она.

– Почему?

– Не знаю…

– Нет, Полли, почему?

Она взглянула ему в глаза, но губы ее дрожали.

– Что ж, слушайте. Когда я была маленькой, меня посылали летом на две недели к бабушке, в Коннектикут. Там был истинный рай. Но однажды я отказалась ехать. Понимаете, мне это слишком нравилось. Я знала, как будет плохо, когда все кончится.

Она снова отвела взгляд. Тони охнул и взял ее за руку.

– Полли, – сказал он. – Вы что, правда? О, господи!

Он выпустил ее руку. Скрипнула дверь, и воздух Мотт-стрит коснулся его затылка, предупреждая о том, что они уже не одни. Тони сердито обернулся. Сперва он подумал, что это Д. К. Мич, но оказалось, что это Слингсби.

Дворецкий был исключительно хорош в сюртуке и котелке, в которых посещал столицу. Он негромко пыхтел, поскольку прекрасная погода соблазнила его пройтись пешком от Арлингтон-стрит.

– Привет! – сказал Тони.

– Добрый день, милорд, – сказал Слингсби, глядя на него с той почтительной нежностью, с какой пастух глядит на потерянную овцу, которую особенно любил. Решение сэра Герберта пожить немного в Лондоне он искренне одобрил. После отъезда Тони ему пришлось много вынести, и он хотел излить душу своему сюзерену.

Увидев, что люди едят, он автоматически вошел в привычную роль – подошел к столу, молча взял бутылку и разлил вино, а потом встал у Тони за стулом.

– Ну-ну, дядя Тед! – сказал Тони. – Уж нам-то служить не надо.

– Я бы предпочел служить, милорд.

– Я не лорд. Я ваш племянник.

– Я бы предпочел рассматривать вас как лорда.

Полли разрешила проблему с женским тактом.

– Мы уже поели, – сказала она, – во всяком случае, я. А вы?

– Я тоже, – сказал Тони.

Полли встала и начала убирать со стола, причем очень умело – собрала сразу весь мусор, от помощи Тони отказалась, быстро уставила поднос.

– Вы это все не унесете.

– Унесу. Спасибо.

– Очень тяжело.

– Я сильнее, чем вы думаете.

Она ушла в женский зал. Тони встал и закурил сигарету.

– Рад, что зашли, – сказал он. – Я слышал, все сейчас в Лондоне. Как там дома?

Дворецкий мрачно нахмурился.

– Одно скажу, милорд, – отвечал он. – Упадок и крах.

– Упадок?

– И крах, милорд.

– То есть все плохо?

– Да, милорд.

– Что ж, ничего не поделаешь. – Тони снова сел к столу. – Понимаете, дядюшка…

Слингсби заморгал.

– Понимаете, дядюшка, надо смотреть правде в глаза. Мы оба знаем, что я – не лорд Дройтвич.

Слингсби никогда не прерывал хозяев, но тут не удержался.

– Я этого не знаю, милорд. Я смотрю на Сида и вижу, что он, извините, из простых. Настоящий аристократ, быть может, станет есть рыбной вилкой закуску, но вымазывать хлебом соус!..

– Да он научится, дайте срок.

– С удовольствием, милорд. Десять лет без обжалования.

Он продолжал бы, но дверь снова открылась, и вошла особа, при которой он этого делать не мог.

– Хо! – заметил он. – Явилась, а? Тебя-то мне и надо.

Мамаша Прайс молча крякнула. Она очень изменилась с тех пор, как бродила в слезах по замку. Слезы были и теперь, но не пьяные, а, скажем так, духовные. Лучше всего определят ее слова «черный шелк и сокрушение».

Полли, встретившая ее, увидела, что корпулентный Слингсби уподобился туче.

– Не сердитесь на нее, пожалуйста! – попросила она. – Ей плохо.

Мамаша Прайс издала звук, соответствующий «Слушайте, слушайте!» Слова Тони о спичке и погребе были провидческими. Можно сказать и по-другому: ей казалось, что она проткнула пальцем плотину.

Дворецкий тем временем не сдался.

– А почему ей должно быть хорошо? – безжалостно спросил он.

Мамаша Прайс горестно всхлипнула.

– Я ничего такого не хотела!

– Конечно-конечно, – сказал Тони, подошел к ней и положил руку на пышное плечо.

– Вам виднее, милорд, – сказал суровый Слингсби. – Хотела или не хотела, но что она наделала? Я не привык, – горько прибавил он, – служить человеку, который предлагает за столом обследовать голову гостя и выяснить, почему тот лысеет.

Полли ахнула.

– Он так сделал?

– Да, мисс. И сказал сэру Грегори Пизмарчу, что скоро придется носить меховой парик.

– Меховой?

– Как говорится, тупэ, милорд, – пояснил дворецкий. Тони это понравилось.

– Надо записать. Хорошее слово. Скажу какому-нибудь клиенту.

Мамаша Прайс наконец дала волю слезам.

– Не огорчайтесь так, миссис Прайс! – взмолилась Полли.

– Что я наде-е-лала! – пропела несчастная.

– Сейчас скажу, – отвечал непреклонный Слингсби. – Ты выгнала его милость из родного замка и подкинула туда чудовище, которое сравнило с луковицей лорда Певенси.

– Старого Певенси? – обрадовался Тони.

– Да, милорд. В лицо. Его светлость, как обычно, был несколько властен, и Сид посоветовал ему вспомнить, что он – не единственная луковица в супе.

– Сколько лет я хотел ему это сказать!

Слингсби посмотрел на Тони с упреком.

– Вы вправе, милорд, подходить к делу с некоторым юмором, но зрелище было не из легких. Я боялся, что его светлость хватит удар.

– Божемой-божемой-божемой-божемой! – заголосила мамаша Прайс, поглядывая с упреком на Полли, которая оставила бутылку на столе, а теперь уносила. – Не пей, дочка! Берегись! Сколько от него горя!

Без Полли дворецкий почувствовал себя свободней.

– Эй! – сказал он. – Давай, говори! Что думаешь делать?

– Божемой-божемой-божемой!

– Хватит! Разоралась!

Тони вмешался в беседу:

– Не надо, Слингсби. Сдержите себя.

– Милорд! – укоризненно вымолвил дворецкий. – Ну как, сестрица? Что будем делать?

– Голова кругом идет! Сама не знаю.

– Не знаешь? Что ж, я скажу. Признайся, что наврала.

– Может быть, может быть. Схожу-ка я в церковь, помолюсь. Дочка, – обратилась она к снова вошедшей Полли. – Я пойду помолюсь. Проводи-ка меня до угла.

– Хорошо, миссис Прайс.

Мамаша Прайс вытерла глаза.

– Надо мне было знать. Я тогда зеркало разбила.

– А нечего было смотреться, – заметил Слингсби.

– Суровый вы человек, – сказал Тони, когда дверь закрылась. – Мастер диалога, но – суровый.

Дворецкий попыхтел.

– Мне тяжело, милорд. Только подумаю, волосы шевелятся.

– Волосы? Может, постричь?

– Нет, спасибо, милорд.

Тони вздохнул.

– Работать хочется. Какой я парикмахер, пока не пролил крови?

Дворецкий почтительно, но строго нахмурился.

– Мне не нравится, милорд, когда вы так шутите.

– Виноват. Знаете, мы, мастера…

Остановил его громкий и неожиданный звук. Кроме того, Слингсби побагровел. Обернувшись, Тони понял, в чем дело. Вошел человек в костюме для верховой езды, но без соответствующей беспечности.

– Чтобы мне лопнуть! – воскликнул Тони. – Пятый граф собственной персоной! Заходите, милости просим.

Сид мрачно смотрел на дворецкого. Трудно было сказать, кто из них мрачнее.

– О! – сказал он. – И ты здесь.

– Да. Здесь. А тебе что?

– Ну, змий!

– Мерза…

– Для тебя – милорд.

– Друзья мои, – вмешался Тони, – прошу вас! Садитесь, – прибавил он, обращаясь к гостю.

– Лучше постою.

– Почему же?

– Катался.

Тони его понял и пожалел.

– Да, сперва нелегко. Зато скоро будете скакать.

– Скорей подохну. Одни синяки, одни…

Он замолчал, не зная, как реагировать на неприятный смех дворецкого. Потом решил его презреть.

– Говорят, – сказал он Тони, – два моих предка свалились с лошади.

Тони кивнул.

– Да. На охоте. Дед и дядя. Получается два.

– Скоро будет три.

– Что поделаешь, noblesse oblige!

– Чего-чего?

– Да так, неважно.

Дворецкий счел нужным вмешаться.

– Так тебе и надо.

– Лезут тут всякие слуги!

– Друзья мои, друзья мои!

Сид нахмурился.

– Все она, мамаша. Сказала бы мне пораньше, я бы привык.

– Горбатого… – вставил Слингсби.

– Опять лезет!

– Горбатого могила исправит, – твердо продолжал дворецкий. – Как был, так и будешь обезьяной, разве что дрессированной. Научишься тому-сему, а что толку? Вот женщины делают подтяжку, а потом улыбнуться не смеют.

– Что ж, по-твоему, отказаться от своих прав?

Ну, дурак!

– Не смей меня так называть!

– Кто-то ж должен!

– Друзья мои, друзья мои!

Слингсби не впервые решил, что словами Сида не проймешь. Умней его не замечать; что он и сделал.

– Разрешите откланяться, милорд.

– Да, так будет лучше, а то подеретесь. Заходите, всегда рад.

– Благодарю вас, милорд.

И дворецкий окинул Сида презрительным взглядом.

– Значит, мучают вас? – спросил Тони.

– А то! – отвечал Сид, напоминая жертву инквизиции, которую между прочим спросили, как там в подземелье. – Вздохнуть не дают. Все борются против этих, как их, инстинтов. – Он тяжело вздохнул. – Я понимаю, они хотят как лучше…

– Какая у вас программа?

– Ну, вот сегодня… Братец повел к портному, а потом мы в полтретьего катаемся. В пять с леди Лиди концерт. После обеда лекция. Потом еще Слингсби, гад, учит, как есть-пить. Вилки там, ножики…

– Вы не опоздаете на встречу с Фредди?

– Еще как! – Сид горько хмыкнул. – Совсем не пойду. Ну его.

– Побудете на старом месте?

– А то! – Сид вдохнул воздух. – Как пахнет!

– Значит, скучаете?

Сид с подозрением взглянул на Тони.

– Да нет, – быстро сказал он. – Так зашел.

– Понятно.

– Мы, Дройтвичи, люди эмпульсивные. И взять кой-чего надо.

– Берите, берите. Все на месте.

– Тут ночуете?

– Нет, в клубе.

– А мамаша… это, миссис Прайс, еще тут?

– Да. Сейчас пошла в церковь.

– Хотел бы я ее повидать…

– Пойдите за ней. Кстати, потом вас не побрить?

– Эт вам? Нет уж, мерси. Я еще жить хочу.

– Ну-ну! Где дух крестоносных Дройтвичей?

– Не знаю. Я человек осторожный. А вам брить не советую. Хотите – стригите, хоть живы останутся. Только не подпаливайте! Тут нужна твердая рука. Огонь, как-никак.

И с этой максимой он вышел.

– Огонь… Твердая рука… – пробормотал Тони. – Каждый день чему-нибудь учишься.

Он еще обдумывал эту истину, когда явился новый гость.

14

Фредди переоделся и в костюме для верховой езды выглядел еще элегантней. На Тони он смотрел с торжественной нежностью.

Тони ему обрадовался.

– Старый хрыч! Заходи. Хочешь масла для волос? Нет, лучше шампанского, но его унесли.

– А ты в порядке, Тони! – сказал Фредди. – Я утром тут был, тебе передали?

– Да. Жаль, что ушел. Закусили бы.

– Я был в ресторане с Кубиком и его будущим тестем. Богатый как Рокфеллер, лысый как яйцо.

– Какое яйцо?

– Любое.

– Зачем ты мне об этом говоришь?

– Затем, что я ему вручил бальзам Прайса.

– Какой ты, однако, прыткий! – восхитился Тони. – Да, мне это выгодно.

– Тебе?

– А кому? Теперь я тут хозяин.

– Не дури. Ты тут недолго просидишь.

– Ты думаешь, Сид откажется от иска?

– Думаю? – Фредди засмеялся. – Я знаю. Он слабеет на глазах. Вчера вспоминал свою вольную жизнь, чуть не плакал. Игры там всякие, заливной угорь… Поверь, он при последнем издыхании.

Бродя по салону, он подошел к зеркалу и сразу замолчал, поднеся руку к подбородку.

– Ничего себе!

– В чем дело?

– Зарос.

Каждый, кто видел боевого коня при звуке трубы, легко представит Тони. Он задрожал. Он облизал губы. Глаза его сверкнули.

– Зарос? – сказал он тем голосом, каким, наверное, говорил Моисей, глядя на Обетованную землю. – И правда!

Фредди тем временем сел в кресло.

– А где этот тип? Такой, в очках.

– То есть Мич?

– Он самый. Кликни его, а? Я спешу.

– Не беспокойся, – сказал Тони, оборачивая его простыней.

– Что ты делаешь? – испугался Фредди.

– Так, все готовлю.

– А!

Фредди откинулся на спинку, Тони стал взбивать пену. Иногда он думал, зачем таких, как Фредди, посылают в мир. Теперь он знал. Промысел Божий ничего не делает зря.

Сид появился в ту самую секунду, когда он взял бритву. Фредди закрывал глаза, когда его брили, тем более сейчас, и думал, что это вошел Мич. Точнее, думал он о том, не лучше ли добрый старый мартини, чем все эти модные штучки. В эти размышления сочился ласковый голос Тони.

– Знаешь, Фредди, каждый парикмахер помнит ту великую минуту…

Фредди открыл глаза, словно лесной зверек, заметивший ловушку под листьями.

– Эй! Ты что?

– Ничего, старик, все в порядке.

– В по-ряд-ке???

Сид больше не мог сдержаться. Эта сцена разбудила в нем былую страсть. Он кинулся вперед с криком:

– Дайте мне!

И, выхватив у Тони бритву, взмахнул ею смело, дерзко, решительно, как взмахивал мечом Роланд.

– Ой, не могу! – сказал он. – Дюлютанты безрукие!

Чем благодарить небеса, Фредди испугался.

– Эй, что вы делаете?

– Садитесь!

– Да я…

– Сидите тихо, ясно? – сказал Сид сквозь зубы. Он уже не чувствовал, что судьба играет им в футбол. Сильный и властный человек был на своем месте.

Фредди смирился. О том, почему эта морда здесь, а не в манеже, он решил пока не думать. Побриться надо? Тогда лучше, чтобы тебя брил мастер. Он закрыл глаза и снова откинулся на спинку.

Тони смотрел на Сида с немалым удивлением.

– Вы ли это, милорд? – воскликнул он. Сид метнул в него холодный взгляд.

– Да, я-то лорд. А об этом две недели мечтал.

– Как я вас понимаю!

– Вы только поглядите!

– Я и гляжу.

– Может, чему научитесь.

Тони подошел ближе.

– Мысль я схватил, – сказал он. – Держать покрепче, водить туда-сюда.

– Глядите! – вскричал гордый Сид. – Главное – корень, ясно? Куда волос растет, туда и ведем. Как говорится, по шерсти. А против шерсти что будет?

Обращался он к Тони, но у него были и другие слушатели. В дверь незаметно вошли три человека. Мысль зайти к Тони посетила и леди Лидию с мужем, и Вайолет.

При виде субъекта, который, если не чудо, станет лордом Дройтвичем, они застыли, поскольку он брил клиента в своей парикмахерской.

– Что будет, а? – продолжал Сид. – Выдернете луковицу. Работал у меня такой Перкинс. И что ж, научился он? Да боже мой! Говорю, говорю: «Альф, ты что, спятил…»

Повесть эту, несомненно – с моралью, кончить не удалось. Первая из вошедших больше не могла сдерживать чувства.

– Та-ак!.. – сказала леди Лидия.

15

Все разумные люди знают, что творца надо судить по всему его творчеству, а не по отдельным ошибкам. Тем самым мы не осудим Сида Прайса за порез на подбородке. Он был и остался лучшим мастером к западу от Мраморной арки.

Однако клиента он порезал, испуганный внезапным вторжением, и тот с печальным воем зарылся лицом в полотенце.

Сид этого почти не заметил. Он смотрел на посетителей.

Первым заговорил Тони.

– Так, так, так, так! – сказал он. – Семейство в сборе!

Леди Лидия едва взглянула на него.

– Как поживаешь, мой дорогой? – наскоро осведомилась она и обратила взор к Сиду. – Вот как вы себя ведете, если вас на секунду оставить без присмотра!

Фредди тоже страдал, оглядывая себя в зеркале.

– Что вы наделали? – воскликнул он, и голос его дрогнул от жалости к себе. – Какая рана! И это – парикмахер!

Сид мог бы сказать, что и парикмахер не устоит, если заорать на него сзади, но сдержался и подошел к делу с другой стороны.

– Я не парикмахер, я граф.

Сэр Герберт громко фыркнул.

– Хорошенький граф!

Тони присмотрелся к профилю Сида и переспросил:

– Хорошенький?

Сэр Герберт выразил мысль иначе:

– Тоже мне, граф! Бреет клиентов!

– Я думаю, – заметила Вайолет, – он соскучился по своим лосьонам.

Вайолет мало кто любил, и слова эти, быть может, объяснят такие чувства.

Тем временем Сид достаточно оправился, чтобы спорить. Он знал, что спорит мастерски.

– Хорошо, хорошо, хорошо, – начал он. – Простите, виноват. Как говорится, поддался порыву. Мы, Дройтвичи, люди эмпульсивные. Зашел сюда кой-что взять, а братца моего вот-вот зарежут. Ну, подскочил. Ну, спас. Чего тут плохого?

– Ничего, если, по вашему мнению, резать его не надо, – сказал Тони.

– Все равно порезали, – напомнил Фредди.

Сид этого не вынес. Положив бритву, он горестно махнул рукой.

– А ну это все!.. – сказал он. – Не могу, хватит! – Согнувшись под грузом страданий, он подошел к окну и посмотрел на улицу. Сэр Герберт и леди Лидия обменялись многозначительными взглядами.

– М-да… – сказала леди Лидия и немного помолчала, являя образ доброты, сраженной неблагодарностью. – Я вижу, вы устали от нашей помощи? Мы стараемся, чтобы вы не посрамили своего титула, а вы… вы… Ничего не цените! Что ж, воля ваша…

Сид в тревоге обернулся.

– Да я что!.. Да я…

– Тогда о чем вы думаете, любезный? – спросил сэр Герберт. – Сейчас вы должны сидеть на лошади. Однако вы проникаете в этот сало-он, чтобы заняться своим, с позволения сказать…

– Что вы, что вы! – воскликнул несчастный Сид. – Я просто подумал, надо помочь. Как-то в голову не пришло, стоит ли овчинка выделки.

– Какой отвратительный образ! – сказала леди Лидия.

– Ну, варенье – сахара.

– Ненамного лучше! Что ж, оставим эту тему. Вам пора.

– Пора? – проговорил Сид, надеявшийся, что в суматохе об уроке забыли.

– Мергатройд ждет вас с половины третьего.

– Если вам безразлично имя Дройтвичей, – заметил сэр Герберт, – пожалейте хотя бы животных.

Это повлияло даже на Фредди при всех его страданиях.

– И правда! – воскликнул он. – Они там совсем замерзли.

Дух рыцарственных Дройтвичей совсем угас в их предполагаемом потомке. Сид буквально окаменел.

– Не могу я, – взмолился он. – Одни синяки! Нога прям как туча какая-нибудь…

– Мне кажется, – предположила Вайолет, – что нам собираются показать лодыжку.

Тони стало не по себе, словно его затащили на очень уж неравный матч.

– Синяки или не синяки, – твердо сказал сэр Герберт, – учиться надо. Вам не приходило в голову, что граф Дройтвичский охотится?

– Вероятно, вы думаете, – прибавила леди Лидия, – что можно охотиться на мотоцикле?

Сид поник под грузом упреков, но все же проговорил:

– А чего лис губить? Тоже, знаете, животные.

Повисло тяжкое молчание. Потом сэр Герберт с угрожающим спокойствием обратился к жене:

– Что ж, Лидия, оставим все это. Не хочет соответствовать своему положению, его дело.

Сид перепугался.

– Нет-нет, иду! – закричал он. – Иду, иду!

– Постойте, – сказал Тони. – Подождите минутку. Ну что вы, честное слово! Они над вами издеваются.

– Тони! – вскричала леди Лидия.

– Зачем вам учиться верховой езде? Не хотите – не учитесь.

Сид остановился и прищурился.

– Чего это вы за меня вступаетесь?

– Да мне вас жалко!

– Вон как? – Сид горько засмеялся. – Умный какой выискался!

– Что вы имеете в виду?

– Знаю я вас! – сказал Сид голосом хорошего человека, разоблачающего змею. – Не хотите, чтобы я учился, да? Хотите, чтоб все надо мной смеялись, да? Как бы не так! Всему выучусь, себя не пожалею!

– Не забудьте, в пять концерт, – напомнила леди Лидия.

– Концерт? – огорчился Сид. – Тьфу ты!.. Хорошо, тетя. Приду. Нет, собачья моя жизнь…

Он побрел к выходу. Фредди последовал за ним, так же мрачно глядя в будущее.

– Ну и вид у меня! – сказал он. – Все лицо порезано.

16

Семейный совет мгновенно утратил прежнюю суровость. Из грозного судьи, обличающего уж очень подлого злодея, сэр Герберт превратился в приятного джентльмена, каким и был по природе. Дамы улыбались счастливой улыбкой. Только Тони невесело смотрел на эту веселую кампанию.

– Замечательно! – сказал сэр Герберт.

– Да, – согласилась Вайолет. – Просто блеск!

– Еще недельку, – подхватил баронет, – и ему конец.

Леди Лидия улыбалась Тони. Вайолет тоже его одобрила:

– Мастерский удар, ничего не скажешь!

– Да, – поддержала ее леди Лидия. – Очень умный ход.

– Истинный Макиавелли [11], – заметила Вайолет. – Не знала за вами такой тонкости.

Тони ничуть не обрадовался.

– Быть может, – осведомился он, – вам интересно узнать, что я его действительно пожалел?

– Что?!

– Да, мне его жалко.

– О чем ты говоришь? – удивился сэр Герберт.

– Тони, – сказала Вайолет, – вы бредите.

– Нет, я его жалею, – упрямо ответил Тони. – Мне и раньше не нравилась эта затея, а теперь и подавно.

Леди Лидия почти заблеяла от чувств.

– Как же его иначе урезонишь?

– Как хотите, а это нечестно.

– Нечестно! – фыркнул сэр Герберт.

– Да, – отвечал Тони, – у таких, как мы, одно оправдание – честь. Когда мне было стыдно, что я живу за чужой счет, я утешался тем, что я – человек чести. И вот, пожалуйста, вступаю в заговор, чтобы обмануть этого беднягу!

Сэр Герберт был слишком потрясен, чтобы фыркать.

– Что за дурацкая мысль!

– Такие речи, – язвительно прибавила Вайолет, – произносят в Гайд-парке.

– Ну и ладно, – сказал Тони. – Хорошо, я оратор из Гайд-парка. Но ничего не поделаешь, игра – нечестная.

– Разреши заметить, – сказал сэр Герберт, обретя былую велеречивость, – что мы это делаем ради твоего блага.

– Да, – поддержала леди Лидия. – Мы заботимся о тебе.

– Дуй, ветер, дуй, – сказала Вайолет. – Ведь ты не так ужасен, как эта черная неблагодарность.

Если она хотела облегчить атмосферу, попытка не удалась. Тони сердито на нее посмотрел, снова удивляясь, как же это он свалял такого дурака.

– Ой, ради бога! – сказал он. – Хоть не острите!

Вайолет заиндевела.

– Прошу прощения, – сказала она.

Тони воззвал к сэру Герберту. Он знал, что женщины не всегда разбираются в вопросах чести, но в баронете видел безукоризненного джентльмена.

– Неужели вы меня не понимаете? – беспомощно спросил он. – Неужели не видите, что жестоко загонять человека в седло, когда он на подушке сидеть не может?

– Что поделаешь, мой мальчик! Иногда нужна операция.

– Ой, не могу! Противно слушать!

– Ну, знаешь! – сказал оскорбленный сэр Герберт.

– Простите, – перепугался Тони, – но… а, черт!.. Разве это честная игра?

Леди Лидия ухватилась за слово с прытью опытного диалектика.

– Это вообще не игра. Это намного серьезней.

– Неужели ты не понимаешь, – подхватил сэр Герберт, – что, если он сделает свое дело, вся аристократия в опасности?

– Какая чушь! И раньше бывали неотесанные лорды.

– Они не воплощали традицию. Посуди сам – мы век за веком говорим о священном наследии, а тут является этот субъект, родовитый как не знаю что, и ведет себя хуже разносчика. Назвать человека луковицей!..

– Вся наша социальная система, – продолжила леди Лидия, – стоит на том, что потомок множества графов не может быть вульгарным.

Тони не уступил.

– Ну и ладно. Видит бог, мне Сид не нравится, но обманывать его нельзя.

Вайолет поджала губы. Глаза ее сверкнули тем холодным блеском, который помог ее отцу отстоять девяносто семь супов во враждебном мире.

– А без красивых слов, – спросила она, – что вы предполагаете сделать?

– Сказать Сиду правду.

– То есть?..

– Что он может жить как хочет. Что графы не всегда ездят верхом, ходят на концерты, блещут манерами.

– Другими словами, – вскипел сэр Герберт, – пустить все прахом!

– Я думаю, ты сошел с ума, – сказала леди Лидия.

Тони невесело улыбнулся.

– Наследственное, от прадедушки. Не слыхали? Безумный Прайс. Мы располагались у самого парка, нам покровительствовал клуб «Мальборо». Но прадед изобрел средство для удаления волос и разорился. Так мы оказались здесь.

– Кажется, – сказала Вайолет, – вы просили меня не острить. Нельзя ли попросить вас о том же?

Тони кивнул.

– Хорошо. Хватит комедий. Чем же мы их заменим?

– Может быть, – предположила Вайолет, – вы уделите минутку мне?

– Да, – согласился сэр Герберт. – Как быть Вайолет?

– Ради нее, – сказала леди Лидия, – ты не имеешь права жертвовать единственным шансом.

Тони помолчал, глядя на невесту.

– Поня-ятно. Значит, вы не выйдете за парикмахера?

– А вы как думаете?

– Если я скажу Сиду правду, вы меня бросите?

– Хотите свалить вину на меня?

– Нет. Я просто…

– Ах, все равно! Пускай так, брошу. Если вы такой честный, что помогаете этому субъекту занять совершенно неподходящее положение…

– Не в том дело…

– …которое не принесет ему счастья…

– …и не в этом…

– …то я за вас не выйду, – холодно закончила она. – Ясно?

– Вполне, – ответил Тони.

Сэр Герберт очень огорчился. Конечно, Дройтвичи не бедны, но Девяносто Семь Супов были бы весьма кстати.

– Послушай! – сказал он. – Зачем же так…

Мы не узнаем, какие бы доводы он привел, потому что Полли, проводив мамашу Прайс, вернулась и стояла в дверях, смущенная тем, что застала семейную сцену.

– Ой, простите! – начала она.

– Ничего, мы уже поговорили, – успокоил ее Тони. – Все в порядке?

– Да.

– С кем? – спросил сэр Герберт.

– С моей мамашей. Полли проводила ее в церковь.

– Полли? – сказала Вайолет. – Рада узнать, как вас зовут.

– Что этой женщине делать в церкви? – спросила леди Лидия.

– Мы, Прайсы, очень набожны, – ответил Тони. Вайолет по-прежнему занималась Полли.

– Насколько я понимаю, – сказала она, – вы с лордом Дройтвичем часто видитесь?

– Да.

– Как это мило!

– Герберт! – вскричала леди Лидия. – Герберт, у меня мысль! Сейчас ее нужно подстеречь! Она поддастся.

– Ты думаешь?

– Да-да. Когда она выйдет, мы…

– Молодец! Так и сделаем.

Быстро дыша, леди Лидия обернулась к Полли, надеясь на то, что победы можно достигнуть и в последний час. Леди знала таких старушек. Они особенно чутки к гласу разума, когда побывают в церкви. Значит, лови их и вей из них веревки.

– Где эта церковь?

– Первая улица налево.

– Лидия! – вскричал сэр Герберт так, словно завидел лису. – Скорей!

Жена не подкачала, словно тоже увидела лису.

– Бежим!

– А то упустим!

Они выскочили из салона, как гончие, а Тони обернулся к Вайолет.

– Не пойдете с ними?

– Хотела заглянуть в магазин. Машину пока оставлю здесь.

Подходя к дверям, она посмотрела на Полли и заметила:

– Конечно, я не знала всех привлекательных сторон этого заведения.

– О чем вы? – спросил Тони.

– О приятном обществе, – ответила Вайолет.

17

Уход наследницы супов, да еще сразу после отбытия супругов Бессинджер, несколько ошеломил Полли. Она села в кресло и растерянно посмотрела на Тони. Хотя бы он был устойчив в этом неверном мире, где люди кидаются прочь, словно кролики.

– Что она хотела сказать? – спросила Полли.

– Да ничего, – ответил Тони. – Так, шутит.

Он улыбался счастливой улыбкой, полагая, что все к лучшему в этом лучшем из миров. Мысль о том, что наконец-то он свободен, приводила его в восторг. Но Полли не удовлетворилась таким легкомысленным ответом.

– Мне кажется, – сказала она, – скорее ваша гостья сердится.

– Это да.

– Почему?

– А почему бы ей не сердиться?

Прозрев мужскую уклончивость, Полли подошла к сути дела.

– Она расторгла помолвку?

– Да, – с удовольствием ответил Тони. – Мы с ней не поженимся.

Сказав это, он нежно посмотрел на Полли. Скованность его исчезла, и прекрасная маникюрша оказалась лицом к лицу с решительным мужчиной.

– Слава богу, – прибавил он, – я свободен.

– Мне кажется, вы рады, – сказала Полли.

– И мне так кажется.

– Никогда не встречала светской девушки, – продолжала она, – у которой сердце – не мороженая рыба. Правда, что до внешности…

– Да, она ничего себе…

– Но так ли это важно?

– Вот именно.

Женское любопытство побудило Полли спросить:

– А почему вы решили на ней жениться?

– Так, вздумалось…

– Да-да…

Они немного помолчали. С Бромтон-роуд доносился шум машин. Лондон занимался своими делами, не ведая о том, что происходит в салоне Прайса. Полли встала и посмотрелась в зеркало. Тони взял «Тэтлер» и попытался хлопнуть пролетавшую муху. Это не удалось, и муха полетела дальше, презрительно фыркнув.

– Знаете… – сказал Тони, кладя на место «Тэтлер». Полли обернулась.

– Да?

Тони поправил галстук.

– Насчет этих помолвок…

– Да?

– Мич мне тут рассказывал…

– Мистер Мич?

– Да.

Что-то стукнуло в дверь. По-видимому, один из мальчиков, оживлявших Мотт-стрит, бросил в нее ботинок. Тони не обратил на это внимания, не обратила и Полли. Он стоял посреди комнаты, сжимая руки. Она с интересом смотрела на этикетку бальзама.

– Я думала, мистер Мич женат.

Тони покачал головой.

– Конечно, – сказал он, – у него тот унылый вид, какой бывает у женатых, но он только помолвлен.

– Вот как?

– Да. Помолвлен.

Полли поставила бутылку.

– Во второй раз, – прибавил Тони. – Это вдохновляет.

Мальчик с ботинком, или другой, что-то пронзительно заорал второму (или третьему) мальчику. Полли подождала, пока он утихнет.

– Почему вас так занимает мистер Мич? – спросила она.

– Не Мич. Только его методы.

– Что?

– Методы. Приемы.

– О?

– Очень поучительно.

– А какие они?

Последняя скованность у Тони исчезла. Он уподобился певцу, взявшему верную ноту.

– Разные. С первой барышней он был осторожен.

– Осторожен?

– Да. Говорил околичностями.

– Как это?

– Они сидели на кладбище, и он спросил, не хочет ли она, чтобы на ее могиле была его фамилия.

Полли подумала.

– Не так уж хорошо.

– С другой стороны, не так уж плохо. Сработало.

– Она хотела, чтобы на могиле?..

– Да. Не сразу, конечно, а после долгих счастливых лет.

– А вторая?

– Тут все иначе. Они пошли в кино.

– При чем тут кино?

– Это очень важно. Совсем другой метод.

Полли опять подумала.

– Он сделал ей там предложение?

– Нет, еще лучше. Он заметил, как она расчувствовалась, когда герой обнял героиню, и после фильма сам ее обнял.

– А поцеловал?

– Еще бы! Она чуть не растаяла. По крайней мере, мне так кажется. Он говорил короче – «поцеловал», и все. Но можно представить, что такое поцелуй Мича!

Мич вырос в сознании Полли; женщины любят решительных. «Ну и что, – подумала она, – если усы висят? Душа, вот в чем суть». И она сказала:

– Молодец!

– Именно, – согласился Тони. – Значит, вам больше нравится второй метод?

– Конечно.

– Вы уверены?

– Уверена.

– Прекрасно. Я думал, надо спросить.

И, не хуже Мича, он схватил ее в объятия, а там – поцеловал.

– О, Полли! – сказал Тони.

– О, Тони! – сказала Полли.

Казалось бы, просто, но они друг друга поняли. А если бы он понял не совсем, ее сияющие глаза довершили бы дело. Помазки, бутылочки, бритвы и объявления смотрели на них с неприязненной отрешенностью, намекая на то, что в этом салоне такого не случалось со времен Регентства [12].

– Ты меня любишь? – спросил Тони.

– Конечно!

Немного успокоившись, он сел на край раковины и благоговейно посмотрел на Полли.

– Что за легкий тон? – сказал он. – Меня трудно любить. До сих пор этого не бывало. Вот любить тебя – легче легкого.

– Да?

– Да. Тебя каждый полюбит. У меня это заняло две секунды. Только ты выскочила из кустов, кинулась под машину – все! Сразу подумал: «На ней я и женюсь».

– Не может быть!

– Еще как может!

– Что же ты во мне увидел?

– Мне понравилось, как ты пролетела по воздуху.

– Не надо мне было терять сознание.

– Почему?

– Я бы почувствовала, что ты меня несешь на руках, а я очнулась только на диване.

– Сейчас наверстаем, – сказал Тони, поднял ее и понес по комнате.

– Тебе надо больше есть, – заметил он, ставя ее на пол.

– Зачем?

– Нельзя весить десять фунтов.

– Я вешу сто пять [13].

– Чепуха!

– Нет, правда.

– Значит, я очень сильный.

– Ты замечательный. Только… о!

– Что такое?

– Все равно ничего не выйдет.

Тони огорченно смотрел на нее. Ему казалось, что такие слова недостойны лучшей из женщин.

– Не выйдет? Почему?

– Ты не можешь на мне жениться. Тебе надо жениться на девушке своего круга.

– Какого еще круга?

– Ну, ты же граф!

– Слушай, – сказал Тони, – если я – граф, ты будешь графиней.

– Не могу.

– Придется. Женский род от графа – графиня. Чему вас только учат?

– Как ты не понимаешь?

– Не будешь графиней, не буду графом. Первое условие.

Полли на него посмотрела.

– Ты меня так любишь?

– Я? Тебя? Ты что, не слушала?

– О, Тони!

– О, Полли!

Соскользнув с раковины, он снова ее обнял так, что позавидовал бы Мич.

– Какие молодцы наши крестные! – сказал он. – Тони и Полли… Поразительно! Идеальная пара. «Тони и Полли придут на уик-энд…», «Как, вы не знаете Тони и Полли?»

– Тони и Полли… – нежно повторила она.

– Просто соль и перец… Или Суон и Эдгар [14].

– … или Аберкромби и Фитч… [15]

– … или Фортнем и Мейсон… [16]

Тони остановился. Дверь открылась, и пятый граф Дройтвичский вошел в салон, словно вернувшийся домой голубь.

18

«Сидеть в седле, – советует Британская энциклопедия в блистательной статье «Верховая езда», – надо как можно тверже. Того, кто сидит нетвердо, лошадь может сбросить при малейшем движении». Сид этой статьи не читал, но думал точно так же. Когда он вошел, стало ясно, что его недоверие к благородному созданию, лошади, вполне обоснованно. Шляпа была помята, костюм в грязи, сам он двигался с трудом. Словом, попытка уклониться от урока не была пустым капризом.

Тони огорченно посмотрел на него. Полли, хорошо относившаяся к своему недавнему хозяину, пожалела его еще сильнее. Ангел-служитель мгновенно проснулся в ней [17].

– Мистер Прайс! – воскликнула она. – Сейчас принесу арники.

Сид остановил ее, махнув рукой, и не заметил с горя, что она неправильно его назвала.

– Не надо! – Лицо его перекосилось. – На то место, которое у меня болит, женщина не может ставить примочки.

Тони был мужчиной и помнил первые уроки верховой езды.

– Бедный вы, бедный! – сказал он. – Опять сбросила?

– А как же, – горько ответил Сид. – Ничего, я привык. Она меня еще и лягнула.

– Лягнула? – пискнула Полли.

– Три раза в одно и то же место. Очень меткая тварь. Если я сяду на стул, копыто отпечатается.

Полли предположила, что ему надо бросить этот спорт. И впрямь он был не из тех, кто становится жокеем.

– Не беспокойтесь, бросил, – сказал Сид, снова перекосившись, так как он по рассеянности прислонился к креслу. – Больше я лошадей не увижу, разве что жареных.

Повисло молчание. Сиду, наверное, было нечего сказать; собеседники не хотели смущать его. Он снял шляпу, какое-то время смотрел в зеркало, потом взял щетку и причесался. Наконец он обернулся к Тони и сообщил:

– Надо поговорить.

– Просим, просим.

Сид опять заглянул в зеркало. Это его укрепило, поскольку он сразу перешел к делу:

– Что вы мне предлагали, а? Если я откажусь. Тысячу в год?

– Да, кажется.

Сид немного подумал, потом произнес:

– Ну, это мало.

– Так вы тогда и сказали.

– Но для начала – сойдет.

Тони удивился:

– Я не совсем понимаю. Какого начала?

– Ну, если будем торговаться.

– О чем?

Сида явно раздражала такая тупость.

– О том, чтобы я сдался.

– Сдались?

– Да. Очень уж накладно.

Тони тихо свистнул.

– Что ж это вы так, сразу?

– Нет, я долго думал. Лошади эти… Концерты… Лекции всякие… Ой, господи! Хватит. Сторгуемся – и ладно, подавитесь вашим титулом.

Полли показалось, что она лишняя, и она спросила:

– Мне уйти?

– Конечно, нет, – ответил Тони.

– Вам надо поговорить…

– Мы и говорим. Я, во всяком случае, все объясню. Сид, старый кретин! Ответьте на один вопрос.

– Ладно, – сказал Сид, прочно усвоивший мрачную манеру.

– Скажите, как именно вы представляете себе графа?

Сид ответил не сразу, видимо, искал слова.

– Ну-у… Я не знаю… Такой хлыщ… то есть тип… в общем, барин что надо.

– Образованный?

– А то!

– Любит музыку, всякие лекции, скачет на коне, танцует, блещет, предлагает тосты?

Сид обратился за поддержкой к рекламе лосьона.

– Да, – сказал он. – Так мне говорили.

– А вы и поверили!

– Тут поверишь!

Тони засмеялся.

– Найдите такого графа, и я съем свою шляпу. Фетровую, с бурой ленточкой.

Сид уставился на него. Пелена еще не упала с его глаз, но уже сдвинулась.

– Это как?

– Девять графов из десяти, – со знанием дела сказал Тони, – не отличат Брамса от Ирвинга Берлина [18]. Семь никогда не были на лекции. Восемь с половиной не произнесут речь даже за деньги. По меньшей мере два не умеют ездить верхом.

Сид издал те звуки, какие издала бы рыба, если бы ее душили.

– Тогда, – спросил он, сразу схватывая суть, – чего они меня морочат?

– Чтобы вы сделали именно то, что собирались сейчас сделать.

Наступила тишина. Неприглядная истина проникала в сознание Сида. Когда он заговорил, голос у него был именно тот, который взывает из глубин.

– Ну, гады!

– Удивляюсь, – продолжал Тони, – что вы так долго терпели. Можно было сразу догадаться. Посмотрите на меня! Ходил я на лекции? А на концерты? Верхом ездил, ничего не скажу, но мне это нравится. Что-то вы, Сид, одурели.

Сид снова бросил на него подозрительный взгляд.

– Чего вы мне все это говорите?

– Прайсы, знаете ли, славятся честностью.

Сид задрожал от гнева.

– Да? А вот эти Бессинджеры… Нет, таких гадов!.. Помочь они хотят, хо!

За недостатком слов он выкрикнул «Хо!» еще раз. Тони его убедил, хотя следующая фраза ему не понравилась.

– Вы уж их простите!

– Эт как?

– Они меня очень любят.

– А меня, собственного родственника! Это надо же!

– Они не чувствуют, что вы их родственник. И леди Лидия, и сэр Герберт, и Фредди думают, что я – настоящий Дройтвич.

Сид горько фыркнул.

– Думают они, э?

– Нельзя их за это винить.

Судя по новому звуку, Сид полагал, что можно. Он быстро шагал по комнате. Глаза у него сверкали, уши пламенели.

– Может, они думают, что я не тяну на графа?

– Боюсь, у них есть такая мысль.

– Да? Ну, я им покажу! Я им всем покажу!

– Надо понимать, предложение отменяется?

– Еще как! – пылко заверил Сид. – Это же надо, так заморочили! А я-то думал, у меня кочан варит.

Он фыркнул снова, и секунду казалось, что в салоне есть эхо. Потом стало ясно, что кто-то громко сопит.

Сопела мамаша Прайс, только что вошедшая в комнату.

19

Посещение церкви почти не принесло ей покоя. Она явственно страдала, словно ее томило бремя. Сопела она тоже горестно.

Сид с неудовольствием на нее смотрел. Много раз за истекшее время он хотел ее повидать, но сейчас ей не обрадовался. Он был поглощен досадой.

– Приветец, ма! – рассеянно бросил он.

Мамашу Прайс переполняли совсем не материнские чувства. Если бы Сид к ней пригляделся, он бы заметил растерянность. Она плюхнулась в кресло и отвела взгляд.

– Здравствуй, Сид.

– Тебе что, худо?

– Голова разболелась.

– А у меня… м-м… задняя часть.

– Сэр Герберт и леди Лидия пошли за вами, миссис Прайс, – сказала Полли.

Мамаша кивнула.

– Я их видела. Поговорили…

Сид вскипел.

– Да? Я бы уж с ними поговорил!

Мамаша поднесла руку ко лбу.

– Я бы им сказал, будь здоров! Я этому Эрберту!..

– Не кричи, дорогой, – взмолилась мамаша. – Голове хуже. Полли, доченька, дай-ка мне чаю.

– Сейчас пойду наверх, поставлю.

– Полли поставит чайник, – подтвердил Тони. – А я ей помогу. Согреем булочки… Тони и Полли!

Она взяла его за руку, и они удалились. Сид услышал, как Тони поет в женском зале и на лестнице. Ему это не понравилось. В такие минуты не до песен.

– Чего им от тебя надо? – спросил он мамашу. – Чертову Эрберту и этой самой Лидии?

– Уговаривали меня, – объяснила мамаша Прайс. – Чтоб я, значит, в суде не выступала.

– Ничего себе, гады! – Голос у Сида дрогнул. – Это главного свидетеля перед самым судом! Змеюки высший сорт. Засадить бы их как следует…

– Сырырбырт очень переживает!

– Он еще не так запереживает! Я ему покажу!

– Он думает, ты на графа не потянешь.

– Да? – Сид пронзил ее взглядом. – Ты вот скажи, какие эти графы?

Мамаша Прайс растерялась.

– А бог их знает… – беспомощно сказала она.

– В концерты ходят, да? Танцуют, гарцуют прямо на мустангах? Еще чего! Семьдесят концерта не видели, восемь с половиной… то есть два… на лошади не ездят…

– Тебе виднее, – не очень уверенно согласилась мамаша.

– А то! Я уж их знаю. Изучил вопрос. Морочат меня, мне экспер сказал.

Мамаша Прайс что-то искала на полке.

– Ой, батюшки! Одеколончику нету?

– Такой буду граф, что держись!

Мамаша печально на него посмотрела.

– А что хорошего, сынок?

– То есть как это что?

Мамаша вздохнула.

– Так ты распрекрасно жил… Тут, на этом самом месте. Две недели прошло, а как сто лет. Где ж эта бутылочка?

– Посмотри на верхней полке.

– Как мы чай пили! Сосиски ели с картошкой… – Она опять посопела. – Будешь граф, кто тебе даст сосисочку?

Сид на мгновение заколебался, но быстро с собой справился.

– Жизнь, – значительно сказал он, – это вам не сосиска. Такая уж моя планида.

– Ой, батюшки, батюшки, батюшки!

– Чего теперь охать? Одно слово, судьба.

– Хорошо так жил, не жаловался!..

– Эй! – предостерегающе крикнул Сид, завидев Вайолет Уоддингтон. Холодная и спокойная с виду, она кипела гневом, почти таким же праведным, как у него самого.

– Я бы хотела поговорить… с мистером Прайсом.

Сиду это понравилось. Кто мистер Прайс, тот мистер Прайс. Он ткнул пальцем наверх.

– Чай они варют. С Полли Браун.

Вайолет поджала губы.

– Как мило! Нехорошо мешать в такую минуту, правда? Передайте ему, пожалуйста, чтобы он мне написал. Он поймет.

– Слава тебе, господи! – заметила мамаша, найдя наконец флакон.

– Мне бы хотелось узнать, что он решил, – объяснила Вайолет.

– Пойду скажу.

– О, не беспокойтесь!

– Да ничего.

– Спасибо.

– Не за что, – ответил учтивый Сид. – Пока. То есть до свидания.

Когда он ушел, мамаше казалось, что надо попросить прощения.

– Я тут одеколончик взяла, мисс. Голова раскалывается.

– Сегодня она у всех болит. Надеюсь, я не помешала?

– Ой, нет, мисс! Мы так, говорили. Сиду дался этот титул, а я думаю, одни хлопоты.

Вайолет насторожилась.

– Как странно!

– Странно, мисс?

– Вы же главный свидетель.

Мамаша печально задрожала.

– Ой, мисс! – простонала она. – Не знаю, хорошо ли я сделала?

– Если вы спрашиваете меня, – сказала Вайолет, – нет. Он будет несчастен.

– Вот я и говорю. Так что Сырырбырт меня отыскал, а я и согласилась.

– Я не совсем понимаю, – заметила Вайолет. – На что вы согласились?

Мамаша робко посмотрела на дверь.

– Ой, мисс! – тихо ответила она. – Не могу я Сиду сказать, а я бумагу подписала, Сырырбырт составил, что я от всего отказываюсь.

20

Услышав эти слова, Вайолет лишилась речи. Потом глотнула и вскрикнула:

– Что?!

– Подписала, мисс, – отвечала мамаша, с надеждой глядя на нее. – Значит, это ничего?

Вайолет опять что-то проглотила.

– Это очень хорошо, – медленно сказала она и ничего не прибавила, потому что вошел ее жених.

– Чай готов, няня, – сказал он и кивнул гостье: – Привет, Ви.

– Выпейте чаю, миссис Прайс, – сказала та. – Вам очень нужно.

– Золотые слова, милочка. Пойду попью.

Тони проводил ее до дверей, а заодно и закрыл их. Он был немного растерян. Вайолет как-то странно смотрела. Совсем не сердито, не обиженно, а нежно, что ли. Он решил, что она хочет его уговорить, и сразу перешел к делу.

– Ну вот. Я ему сказал, – начал он.

– Всю правду?

Она странно улыбалась.

– Да.

– Как это хорошо!

Теперь она улыбалась, как дама былых времен, которой довелось узнать, что ее рыцарь – без единого пятна и порока. Кроме того, она подошла и положила ладонь ему на руку.

– Ты думал, я и впрямь тебя брошу? Я тебя испытывала. Я проверяла твое мужество и твое чувство чести.

Он тупо на нее глядел. Ему казалось, что это сон – что-то слышишь, а знаешь, что неправда. Так не говорят. Во всяком случае, Вайолет так не говорит. Какие-то титры из немого фильма. И потом, где она прятала такое бескорыстие и благородство?

Вайолет быстро его поцеловала.

– Мне пора, – шепнула она. – Столько дел! Завтра кончишь работать, зайди ко мне.

Она быстро вышла, Тони тупо смотрел ей вслед. Поцелуя он не заметил, гадая, что все это значит. Сзади послышался голос:

– Тони!..

Он повернулся. В дверях стояла Полли с чашкой чая.

– Я принесла тебе чай, – сказала она. – Он стынет.

Тони посерел и машинально протянул руку.

– Спасибо.

На улице заиграла шарманка. Катили омнибусы. Лондон занимался своими делами.

Тони поставил чашку и медленно сказал:

– Я не подлец, Полли.

– Я знаю, Тони.

Он сел в кресло. У него кружилась голова.

– Ты видела? – спросил он.

– Да.

– Слышала, что она сказала?

– Да.

Тони разъярился и ударил кулаком по ручке кресла.

– Что мне делать?!

Полли побледнела и закусила губу.

– Она говорила, если я скажу Сиду… Ну, про них, что его обманывают… Она меня бросит. А теперь… Испытывала, видите ли! Что мне делать?!

– Что ж, не повезло.

– Не повезло! – он истерически засмеялся. – Прости. Я прямо впал в детство. Но и ты смотри, что говоришь. Не повезло! Это потерять тебя? А, черт! Не женюсь я на ней, и все. Хорошо, я свинья, пусть меня свиньей и считают. Пойду, объясню ей… Попрошу, чтобы она меня отпустила…

Полли покачала головой.

– Нельзя.

– Полли!

– Это уже будешь не ты.

– Пол-ли!!!

– Ты не будешь счастлив, – сказала Полли, – если сделаешь что-то плохое. И я не буду. Я не думала, что она такая. Я думала, она щучка. И вот, ошиблась. Нельзя ее бросать. Это подло.

– Да, господи! Как же мы будем жить? Я нужен тебе, ты нужна мне.

– Ее бросать нельзя.

– Но, Полли…

– Одеколончик забыла, – сказала, входя, мамаша Прайс. Как и Полли, она несла чай.

– Эй, ты чего это? – заорал Сид, входя за нею.

– Одеколончик…

– Мой чай унесла!

Мамаша удивилась и посмотрела на чашку.

– Чай?

Сид очень сердился.

– Дай, господи, – благочестиво сказал он, – чтоб ты совсем не спятила. Суд на носу. Наговоришь чего-нибудь…

Мамаше показалось, что самое время открыть правду. Можно бы и повременить, но очень неприятно смотреть, как твое дитя заблуждается. Она издала странный, блеющий звук.

– Сид… Я тебе что скажу…

Именно в этот миг с улицы вошли леди Лидия, сэр Герберт и Вайолет. Сид расправил плечи.

– Хо! – заорал он. – Рыптилии. Справа налево – сэр Змий и леди Змеюка!

Баронеты обидчивы. Будь сэр Герберт женщиной, мы бы сказали, что он затрепетал. Во всяком случае, он побагровел.

– Однако! – сказал он. – Однако!

– Еще чего!

– Я не позволю!

– Дэ? А меня морочить? Хо-хо! Выкурить думали? Прям счас! Чихать я на вас хотел!

– Нет, – сказала леди Лидия.

– То есть это как?

– Дело в том, – сказал сэр Герберт, – что у меня есть бумага, подписанная миссис Прайс, где она абсолютно отказывается от своих измышлений.

Челюсть у Сида отвисла. Он посмотрел на баронета. Он посмотрел на его супругу. Он обернулся, чтобы посмотреть на мамашу, как смотрел Цезарь на Брута. Та беспокойно засопела.

– Я как раз тебе хотела сказать!

Тони вышел вперед и протянул руку. Сэр Герберт передал ему документ с той осторожностью, с какой кладут сокровище в сокровищницу.

– Возьми, Тони, – сказал он. – И храни получше.

Тони сел на ручку кресла и, хмурясь, стал читать. Мамаша вступила в беседу:

– Я думаю, я хорошо сделала.

– Да-да, – сердечно признал сэр Герберт. – Очень хорошо. Прекрасно.

– Спасибо, Сырырбырт. Так мне и барышня сказала.

– Какая барышня? – спросил Тони.

– А вот эта, миленький, – мамаша указала на Вайолет. – Я ей, значит, говорю, а она меня и похвалила.

– Естественно, – заметил сэр Герберт.

– Конечно, – подхватила леди Лидия.

– Когда это было? – спросил Тони. – Перед тем, как я пришел?

Он посмотрел на Вайолет, потом отвернулся.

Сэр Герберт тем временем сказал побежденному Сиду:

– Надеюсь, даже вам понятно, что дело автоматически проваливается?

Сид глубоко вздохнул, глядя на мамашу.

– Надо было знать! – простонал он. – Если уж она пошла в церковь…

Сэр Герберт немного смягчился.

– Поскольку вы признаете, что иск отпадает, лорд Дройтвич проявит снисходительность. Скажем, если вы хотите переехать на Бонд-стрит…

Он резко замолчал, испуганный криком жены, и тут же крикнул сам:

– Тони!

Сидя на краю раковины, Тони держал в левой руке драгоценный документ, а в правой – зажигалку. Бумага потрескивала и крошилась в пламени.

– Что ты делаешь! – крикнула Вайолет, а он ей странно улыбнулся. Пепел осыпался вниз. Тони встал и обтер пальцы.

– Тут нужна твердая рука, – сказал он.

21

Легкий свет, льющийся через французские окна, залил гостиную Ленгли-энда мирным пламенем. Оно играло на бокалах и серебре. Оно плясало на старых креслах. Оно омывало золотым потоком портрет Длинного Меча. Однако последнего из его потомков оно омыть не смогло, поскольку Сид, не любивший солнца, спрятался в тени, где и читал про бега в утренней газете.

Солнце не освещало его, но согревало изнутри, ибо со сцены в салоне Прайса прошло две недели, и каждый день он поздравлял себя с ее поразительным завершением. Все шло как нельзя лучше, и Сид приятно мурлыкал, читая газету.

Его отвлек звук шагов по гравию. Взглянув поверх газеты, он с удивлением увидел Тони, который должен был находиться за семьдесят миль, в Лондоне. Однако против такого гостя он ничего не имел. Сэру Герберту и леди Лидии он охотно говорил, что о них думает, не щадил и достопочтенного Чок-Маршалла, а к Тони относился неплохо. Мало того, он ему нравился, правильный человек. Поэтому Сид обратился к Тони совсем не так, как обращается хозяин к незаконному пришельцу, влезающему во французское окно.

– А, это вы, любезный Прайс?

– Доброе утро, милорд, – почтительно заметил Тони.

– Чего пришли?

– Сэр Герберт позвал, на совещание, – объяснил гость. – Мы с Полли приехали в машине.

– Как Полли?

– Очень хорошо. Через неделю поженимся.

Сид удивился.

– Эт как? А вообще, ничего девица. Поможет в салоне.

– Какая идиллия! – сказал Тони, – Муж занимается клиентом, жена – клиенткой… Но нет! Сразу после свадьбы мы едем в Кению. Займемся кофе, знаете…

Сид снова удивился.

– Э! А салон?!

– Продаю.

– Что-о?! – испугался Сид. – То есть ка-ак?

– Так. Его хочет купить некий Пупэн.

– Это салон – итальяшке?!

– Он швейцарец.

Сид стал из желтого густо-розовым. Глаза его сердито сверкнули.

– Да хоть дикарь! – еле выговорил он. – Салон продать, это ж надо… Шесть поколений, шесть поколений, и все Прайсы! А вы слыхали, что Роланд Хилл [19], этот самый, с маркой, к нам захаживал? Теккерей [20] нам должен два пенса, стриг бакенбарды. Да мы брили самого доктора Криппена! [21]

Тони пожал плечами.

– Ничего не поделаешь, – сказал он. – Мне нужны деньги. Корыстный век.

Сид, приподнявшийся было, снова сел в кресло.

– Ладно, – мрачно произнес он. – Не мое дело.

– Вот именно. Простите, мне надо посмотреть, как там Полли. Может, ее белки покусали. Передайте, пожалуйста, что я в саду.

– Кому это?

– Сэру Герберту с шайкой.

– Да? – Сид горестно фыркнул. – А чего они собираются? Какие такие совещания?

– Понятия не имею. А как он сейчас с вами, строг?

– Да ну его, гада! – с чувством сказал Сид. – Совсем довел.

– Что ж, надо человеку развлечься, – заметил Тони. – Скоро увидимся.

Он исчез в освещенном солнцем саду, а Сид вернулся к газете. Однако скачки утратили свою прелесть, и он закрыл глаза, нахмурив лоб. Сколько себя ни убеждай, сколько ни думай, тяжело, когда фамильный салон переходит в чужие руки. Он помнил этот салон столько же, сколько себя. Можно сказать, тот был для него святилищем. Как он играл там в три года!.. Какой поднялся шум, когда в шесть он разбил бутылку лосьона!.. А как он брил в первый раз! И что же? Там воцарится швейцарец. Сид не знал Омара Хайяма [22], иначе его поразили бы строки о льве и ящерице. Очень уж похоже. Казалось бы, что ему Прайсы? И все-таки…

Тяжело вздохнув, он увидел массивную фигуру Слингсби. Он не слышал, как тот вошел. К тому же, как все люди, он не любил, чтобы на него смотрели, когда он этого не знает.

– Чего надо, старый кот? – спросил он, немного багровея.

– Зашел посмотреть, свободна ли комната, – холодно ответил дворецкий.

– Да? – Сид попытался читать. С ними – только так. Облить презрением. Но тут он припомнил, что кое о чем спросить надо.

– Кто это там приехал, похож на рыбу?

Слингсби посмотрел еще холоднее, словно негодующая лягушка.

– Такое описание мне ничего не говорит, – сухо ответил он. – Недавно прибыл мистер Уэзерби, наш семейный поверенный.

– На совещание, да? Не иначе, дует мое вино! – Сид неприязненно засмеялся и сменил тему. – На скачках погорел, морда?

Слингсби не собирался говорить о скачках с кем попало. Однако Сид продолжал:

– Поставь-ка на Швейцарского Сыра. Верное дело.

Дворецкий раздулся от обиды.

– Я в подсказках не нуждаюсь.

– Может, бросил играть? – предположил Сид. – Эт хорошо, а то выгоню. Что ж это, честное слово, слуги на скачках играют! Так и ложки сопрут.

– По-про-сил бы… – с трудом проговорил оскорбленный Слингсби.

Сид сурово на него посмотрел.

– А «милорд» кто скажет?

– Только по решению суда, – твердо ответил дворецкий. Сид похохотал.

– Ничего, это скоро! Мамаша выступит, да еще портрет. А что я тогда сделаю, знаешь?

– Да, – с удовольствием сказал Слингсби. – Примешь мое заявление об уходе.

Сиду оставалось только показать ему язык. Слингсби показал в ответ свой. Эту неприятную сцену и застал сэр Герберт, быстро войдя в гостиную.

– Господи! – вскричал он.

Языки исчезли. Слингсби с явным усилием снова обрел достоинство.

– Прошу прощения, сэр Герберт, – сказал он. Тот махнул рукой.

– Не за что! Он любого доведет. Сколько раз я сам хотел! – Он обернулся к Сиду. – Ну-с, молодой человек…

– Чего надо, змий?

Сэр Герберт разумно решил не слышать последнего слова.

– Мне нужна эта комната. Приехал мой поверенный, мистер Уэзерби.

– Совещание у них, хо-хо!

– Конечно, если вам непременно нужно тут быть, мы можем повести его в библиотеку.

Сид поднялся.

– Ничего. Мы, Дройтвичи, люди воспитанные. Только зря вы деньги тратите. Посмотрели бы лучше на картинку. Вот – он, а вот – я. Надо бы ее в суд передать, а то неровен час… Ладно, я пошел.

Слингсби мрачно посмотрел ему вслед.

– Поистине, сэр Герберт, – сказал он с большой болью, – иногда мне хочется, чтобы его признали лордом. Хоть племянником не будет.

Сэр Герберт не потрепал его по спине, так все же не делают, но посмотрел на него очень ласково.

– Нет, Слингсби, не признают, если мы правильно поведем дело. Приехала миссис Прайс?

– Да, сэр Герберт. Роберт привез ее в «роллс-ройсе» примерно час назад. Она в моей комнате.

– Этот субъект знает, что она здесь?

– Нет, сэр Герберт.

– Так. Хорошо. Лорд Дройтвич тоже приехал?

– Да, сэр Герберт. Гуляет по саду с мисс Браун.

– Мисс Браун? – Сэр Герберт поднял брови. – А, маникюрша!

– Да, сэр Герберт.

– Зачем он ее привез?

– Не могу сказать, сэр Герберт.

– Может быть, для свидетельства. Она первая слышала рассказ этой мегеры. Что ж, неважно. Пойдите, позовите его. Когда я позвоню, пришлите к нам миссис Прайс.

– Слушаюсь, сэр Герберт.

Дворецкий удалился, а баронет, оставшись один, медленно подошел к портрету и смотрел на него, задумчиво потирая подбородок.

Послышались голоса, предупреждая о том, что жена и стряпчий приближаются.

22

Описывая мистера Дж. Дж. Уэзерби из юридической конторы «Полт, Уэзерби, Полт и Полт», Сид был не совсем прав, но подошел близко к цели. Большие стеклянные глаза, глядящие сквозь очки, действительно напоминают о рыбе. Юрист озирался в той свойственной юристам манере, которая наводит на мысль, что они ищут улики за гардинами и под пианино.

– Заходите, заходите! – сказал сэр Герберт, отрываясь от портрета. – Здесь лучше, чем в библиотеке. Солнечней как-то.

Мистер Уэзерби подозрительно прищурился, словно предупреждая, что не потерпит никаких уловок, и благосклонно произнес:

– Очень приятная комната.

Леди Лидия задрожала.

– Не для меня. Здесь это случилось.

– Садитесь, Уэзерби, – вмешался сэр Герберт. – Я послал за лордом Дройтвичем. А вот и он! Спасибо, дорогой, что приехал!

– Здравствуй, тетя Лидия, – сказал Тони. – Можно тебя так называть?

– Еще бы, еще бы!

– Здравствуйте, мистер Уэзерби. Надеюсь, не опоздал? Я показывал сад Полли.

Сэр Герберт кивнул.

– Да-да. Хорошо, что ты ее привез, но, скорее всего, Уэзерби скажет, что это свидетельство не нужно. Что ж, можем начинать. Все мы в сборе.

– А где Фредди? – спросил Тони.

– В Лондоне, у Бриднорта. Я ему звонил, приглашал, но он что-то бормочет про важное дело. Что ж, перейдем к делу и мы.

Мистер Уэзерби сложил кончики пальцев.

– Разрешите мне проверить факты, – начал он. – Эта особа подписала документ о том, что история выдумана?

– Да.

– Он был должным образом заверен?

– Да.

– И лорд Дройтвич его сжег?

– Да.

– Если есть в мире справедливость, – сказала леди Лидия, сурово глядя на Тони, – это сочтут свидетельством в твою пользу. Мой брат был тоже сумасшедший.

Тони ей улыбнулся; мистер Уэзерби сверкнул очками.

– Могу я спросить, лорд Дройтвич, почему вы сожгли документ?

– Можете, – сказал Тони. – Иначе мне пришлось бы жениться на Вайолет. А так я женюсь на Полли.

– Тони! – вскричала леди Лидия.

– Какое безумие! – вскричал стряпчий.

Тони не надеялся, что его поймут. Может быть, доброе сердце дороже короны, но не для сэра Герберта и леди Лидии. Конечно, он их любил, но не был слеп. Они принадлежали к аристократии, которая не страдает легкомыслием, когда речь идет о неравных браках. Он это знал и решил не уступать.

– Чепуха! – мягко сказал он. – Она вам нравится.

Леди Лидия не собиралась это обсуждать. Да, Полли ей нравилась, но можно хорошо относиться к такой девушке, не считая при этом, что она достойна стать женой главе рода.

– Наши чувства здесь ни при чем, – сказала она. – Это невозможно.

– Именно, – согласился сэр Герберт.

Мистер Уэзерби ничего не сказал. Он полировал ноготь уголком платка.

– Почему? – спросил Тони.

– Она маникюрша!

– Самая подходящая жена для парикмахера. Сид мне только что говорил…

– Исключено, – сказал сэр Герберт.

– Вот что, мои дорогие, – сказал Тони. – Спорить нам незачем. Я женюсь. Если мне удалось заполучить саму Полли, не так я глуп, чтобы отказаться.

– А если суд признает тебя лордом Дройтвичем?

– Тогда в семье будет наконец нормальная леди Дройтвич.

Сэр Герберт посмотрел на леди Лидию. Леди Лидия посмотрела на сэра Герберта. Оба они посмотрели на мистера Уэзерби, но зря, поскольку он полировал другой ноготь. Семейные юристы умеют хранить удивительное безучастие. Физически Уэзерби присутствовал, духовно был за сотни миль.

– Говорила я, что он сошел с ума? – вскричала леди Лидия.

Тони жалел этих страдальцев, но уступать не собирался.

– Ну, тетя! Ну, моя дорогая! – сказал он. – Ты же знаешь, что огорчаться незачем. Улыбнись, тебе же нравится Полли. Сама знаешь…

– Ничего я такого не знаю.

– Тогда узнай. Жаль приставлять пистолет к голове, но если семья не примет Полли, я оставляю это дело. Что вам лучше, графиня Полли или граф Сид? Подумайте. Как заметил он сам, даю вам десять минут по моим золотым.

И Тони вышел на лужайку. Сэр Герберт и леди Лидия снова обменялись взглядами.

– Он так и сделает, – сказал сэр Герберт.

– Да, – сказала леди Лидия.

– И заметь, он упрям как осел.

– Да. Отец был точно таким же.

– Старый Прайс? – спросил Уэзерби.

– Мой брат Джон, – ответила леди Лидия. – Помню, он хотел жениться на официантке.

– Потом, потом, – сказал сэр Герберт. – Сейчас главное – миссис Прайс.

Мистер Уэзерби мгновенно ожил. Это его касалось, и он снова обрел ту прыть, которую обретают стряпчие, если тронуть их сердце.

– Для меня очевидно, – сказал он, – что она должна снова подписать отказ.

– Именно, – согласился сэр Герберт. – Вы ее и убедите. Ваши доводы весомей наших.

– Нас она слушать не будет, – пояснила леди Лидия. – Герберт несколько раз взывал к ее высшему «я», и все без толку.

– Понимаете, – прибавил сэр Герберт, – она очень суеверна. Ей кажется, что это знамение. Такой знак с неба.

– Конечно, вы ее убедите! – вступила леди Лидия. – Она темная старая женщина. Если говорить торжественно… сурово… ну, вы знаете, юридическим тоном…

Мистер Уэзерби умудренно кивнул. Он не сумел бы найти такие слова, но совершенно соглашался с хозяйкой.

– Понимаю, понимаю. Лучше будет сейчас составить бумагу, чтобы иметь ее наготове.

Он поднялся и подошел к столу, но заметил, что сообщество увеличилось. Безупречно одетого пришельца бурно приветствовали родные.

– Фредди! – воскликнул сэр Герберт. – Я думал, ты не приедешь.

Фредди кивнул и пояснил:

– Передумал, знаете ли. Привет, тетя Лидия.

– Доброе утро, Фредди. Ты знаком с мистером Уэзерби?

– Конечно. Здравствуйте, мистер Уэзерби. Как там иски и киски?

Стряпчий угрюмо улыбнулся, сел к столу и стал строчить пером по бумаге. Леди Лидия обратилась к племяннику:

– А почему ты решил приехать?

– Важное дело. Где Тони?

– В саду. С… невестой.

– Что? – Фредди вздрогнул. – Я думал, Вайолет его бросила.

– Да. Это другая, Полли Браун.

Фредди очень обрадовался.

– Неужели Тони подцепил такую девушку? Молодец! Да, прямо скажу, молодец!

– Рада, что тебе это нравится…

– А уж он, я думаю, рад! – не унимался Фредди. – У меня для него тоже хорошие новости. Будет петь и плясать.

Сэр Герберт, звонивший в звонок, вернулся и спросил:

– Какие новости?

Племянник посмотрел на него сурово.

– Такие, – сказал он. – Только для Тони. Прости, дядя Герберт, ты чересчур любопытен.

И, погрозив баронету пальцем, он направился в сад. Леди Лидия пожала плечами, заметив при этом:

– Ну и семейка!

Открылась дверь, появился Слингсби.

– Вы звонили, сэр Герберт?

– Где миссис Прайс?

– Здесь, сэр Герберт.

– За дверью?

– Да, сэр Герберт.

– Пусть войдет. Останьтесь и вы. Нам будет нужен свидетель.

Мистер Уэзерби встал с бумагой в руке.

– Готово? – спросил сэр Герберт. Юрист вручил ему бумагу. – Прекрасно.

Дверь открылась снова, и появилась мамаша Прайс в черном шелковом платье.

23

Мамаша была трезва и настороженна. Ей все это не нравилось. Как греки и римляне, она руководствовалась знамениями и, когда Тони сжег документ, сочла это знаком небес. Иначе говоря, она считала, что ошиблась, поставив подпись.

Две недели жила она в таком убеждении, но сегодня, на Мотт-стрит, ей перешла дорогу черная кошка. Мнения об этих кошках разделяются. Одна школа мысли полагает, что они к счастью, другая – что к беде. Третья, самая маленькая, считает их просто предупреждением. К этой школе принадлежала и мамаша Прайс, а потому не знала, чего, собственно, ждать. Тем самым держалась она как Даниил, только что попавший в львиный ров [23].

– А, миссис Прайс! – сказал сэр Герберт.

– Да, Сырырбырт, – согласилась она, хотя и несколько нервно.

– Садитесь, – сказала леди Лидия таким голосом, словно с удовольствием бы предложила ей чашечку цикуты.

– Спасибо, Ледилиди.

– Это, – сообщил сэр Герберт, – мистер Уэзерби, наш поверенный.

Мамаша Прайс, осторожно присевшая на краешек кресла, поднялась и сделала книксен. Тревога снедала ее. Из разных журналов она знала все о семейных поверенных. От них добра не жди. Им по силам отменить последнюю волю, похитить наследника, что там – убить баронета. Этого Уэзерби она заподозрила сразу, и теперь, ерзая в кресле, жалобно глядела на хозяйку.

– А можно я капельку выпью, Ледилиди?

– Нет!

– Ну ладно, – смирилась мамаша, безутешно сопя.

– Поймите, миссис Прайс, – вкрадчиво сказал сэр Герберт, – мы пригласили вас не на пир и не на банкет. Это – деловое совещание. Позже вас угостят портвейном.

– Спасибо вам большое, Сырырбырт…

– Ну что ж, Уэзерби, начнем, – сказал баронет. Юрист, протиравший до сих пор очки, надел их и сухо, резко покашлял. От этих неприятных звуков свидетельница затряслась, как желе. Можно было и не кидать на нее дополнительный взгляд над очками, чтобы сообщить, что охота началась. Если бы зловещий служитель закона крикнул «Ату ее, ату!», это бы ничего не прибавило.

– Миссис Прайс, – начал он.

– Да, сэр?

– Насколько я понял, вы нервничаете.

– Чего я делаю, сэр?

– Беспокоитесь, – перевел сэр Герберт.

– Да нет, Сырырбырт, меня в автомобиле укачало.

– Ага, ага… Что ж, возьмите себя в руки. Бояться вам нечего, если… Как вы считаете, Уэзерби?

– Именно, – подтвердил юрист. – Если вы скажете правду.

– Всю правду, – уточнила хозяйка.

– И ничего, кроме правды.

– Ой, господи! – пробормотала мамаша, несмело поднимая руку.

Сэр Герберт взглянул на юриста.

– Подпишем бумагу? – сказал он.

– Вот именно.

– Другими словами, документ?

– Именно, именно, – подтвердил поверенный, держащий упомянутый листок.

Все помолчали. Мужчины и леди Лидия серьезно смотрели друг на друга. Мамаша заползла в кресло, как черепаха в панцирь. Странные слова свистели над ее головой, и она совсем пала духом. Бодрости ей не прибавил и новый кашель юриста.

– Итак, миссис Прайс…

– Да, сэр?

Он вперил в нее очки.

– Мне известно, – грозно произнес он, – что вы распространяете крайне сомнительные слухи, пытаясь принести вред нынешнему лорду Дройтвичу, то есть лишить его имений и титула.

Из двадцати слов этой фразы мамаша поняла не больше семи, но покорно ответила:

– Да, сэр.

– Теперь скажите, миссис Прайс, не бывало ли у вас галлюцинаций?

– Чего, сэр?

– Ну, видений.

– Нет, сэр.

– А на мой взгляд, бывали. Вы обладаете очень богатым воображением, – произнес юрист, все больше походивший на удава, гипнотизирующего жертву. – Я утверждаю… утверждаю, миссис Прайс… что ваша история – чистейшая фикция.

– А что это, сэр? – осторожно спросила мамаша. Юрист опять покашлял, а кроме того постучал по столу футляром от очков.

– Задам вам несколько вопросов, – сказал он. – Любите ли вы читать, миссис Прайс?

– Да, сэр.

– Что именно?

– Журнал такой, «Фэмили Геролд».

– Так-так. А ходите ли вы в театр?

– Да, сэр. Если пьеса хорошая… Чувствительная.

– Та-ак. Теперь слушайте, миссис Прайс. Напомню вам, что подмененные дети – распространенный сюжет журнальных рассказов, что же до пьес, именно эту ситуацию пародирует покойный У. Ш. Гилберт в «Отмщении младенца».

– Это вы к чему, сэр?

– К тому, миссис Прайс, что на вас заметно повлияли рассказы, мелодрамы и, быть может, горячительные напитки.

– Вот именно! – вступил в беседу сэр Герберт.

– Точнее не скажешь, – одобрила и леди Лидия.

По всей вероятной, супруги едва удержались от крика «Ура!».

Мамаша не сразу поняла речь юриста, но вскоре все-таки встала и даже подбоченилась.

– Садитесь, – сказал поверенный. Она послушно села, прибавив:

– Сию минуту, сэр.

– Теперь, – продолжал он, – мы переходим к следующему пункту. Две недели назад вы подписали документ, гласящий, что в указанной истории нет ни слова правды.

– Да, сэр. Его сожгли.

– Это мне известно. Не беспокойтесь, я приготовил другой. Будьте добры, подойдите сюда.

Он указал на стол.

– Возьмите перо, миссис Прайс. Прошу! Вот здесь, вот здесь.

– Слингсби, – сказал сэр Герберт. Дворецкий вышел вперед.

– Заверьте подпись миссис Прайс.

– Сию минуту, сэр Герберт.

– Видите ли, миссис Прайс, – пояснил мистер Уэзерби. – Подписывая эту бумагу, вы действуете в собственных интересах. Если вы не подпишете, вы окажетесь в крайне затруднительном положении. Суд непременно спросит, почему один раз вы клянетесь в одном, а другой раз – в другом. Лжесвидетельство – тяжкое преступление.

– Чего, сэр?

– Лже-сви-де-тель-ство.

Мамаша Прайс поняла, что значила черная кошка. Она испуганно схватила перо, а поверенный, облегченно вздохнув, снял очки и стал протирать их.

Стол стоял у окна, и, подняв на мгновение взор, страдалица увидела поросшую кустами лужайку. Она вгляделась получше, застыла – и воскликнула:

– Ой!

Сэр Герберт вскочил, раздраженно бросив:

– Что там еще?

Мамаша твердо взглянула на него. Теперь она знала, что напутала с этой кошкой… Да, конечно, знак свыше – но для чего? Чтобы не подписывать. Иначе в тот самый миг, когда она склонилась над бумагой, не появилось бы такое знамение, яснее которого не сыщешь.

– Не подпишу, – сказала она.

– Что?!

– Не буду, и все тут.

– В чем дело? – крикнула леди Лидия. Мамаша Прайс воздела руку, указывая на окно.

– Вот!

На кусте сидела сорока.

24

Когда в большой гостиной одновременно кричат: «Что за чушь!», «Она с ума сошла», «Черт побери!» и «Да вы сами посмотрите!», какофония может испугать внезапного пришельца.

И впрямь, Сид испугался. Шум как раз достиг апогея, и ему почудилось, что он попал в клуб, на дебаты. Это его огорчило. Казалось бы, поступил как граф, разрешил этим гадам собраться в его собственном доме, а они интриги разводят, мало того – скандалы.

– Ти-ихо! – взвыл он.

Шум угас, и он холодно оглядел присутствующих.

– Да уж! – горестно вымолвил он. – Совещаньице, ничего себе. А по мне, попугаи в клетке, один к одному.

Сэра Герберта глубоко огорчило его появление.

– Уходите!

Сид на него взглянул.

– Не ори, змей.

Тут он заметил мамашу Прайс и очень удивился.

– А ты чего явилась?

Мамаша волновалась.

– Ой, Сид! – закричала она. – В самое время увидела!

– Кого это?

– Да сороку. Это верный знак. А то я уж стала подписывать.

– Подписывать? – Сид понял ее. – Ну, я скажу, голубчики! Опять за свое! Нет, такого змея… – обратился он к сэру Герберту. – Только отойди, только их оставь, а они… Ума с ними решишься! Эй, вы! – Он тыкнул в юриста. – Чего с ними связались? Напишу лорду-канцлеру, мигом из сутяг погонят.

Решив, что все это не по плечу слабой женщине, леди Лидия воззвала к сильному полу:

– Неужели вы не можете выгнать этого субъекта?

– Куда им! – отвечал Сид. – Сперва я тут кой-чего сделаю.

Он повернулся к дверям, как Веллингтон к воинам под Ватерлоо, и скомандовал:

– Лестницу!

И лакей Чарльз внес стремянку, на которую растерянно воззрился сэр Герберт.

– Это еще что? – спросил он.

Сид показал на портрет Длинного Меча.

– Принимаем меры, – объяснил он. – Оставишь его тут, вы ему лицо перерисуете.

Он поднял другой конец стремянки и направился к камину. Чарльз, ничего не понимая, покорно шел за ним. Молодые лакеи рады семейным сценам, да еще таким бурным. А вот пожилые дворецкие им не рады. К тому же им трудно смотреть, как в гостиную вносят стремянки. Слингсби буквально кипел; лишь почтение к знатному роду удерживало его от действий. Обычно он не говорил, пока к нему не обращались, но всему есть пределы.

– Вы велели снять портрет, сэр Герберт? – осведомился он.

– Ни в коем случае! – вскричала хозяйка.

– Конечно, нет, – прогудел ее муж. – Уберите лестницу!

Юрист молчал, но смотрел на Сида таким зловещим, судейским взглядом, словно напоминал, что прецедент, дело Рекса против Уинтерботтема, Гуча, Симмса и Мерриуэзера, кончился провалом.

Однако ни крики, ни взоры Сида не испугали. Он знал свои права.

– Покажу-ка я его суду, – обещал он. – Больша-ая будет польза.

Мамаша, как и Чарльз, не все понимала, но думала, что в нужный момент стоит вставить словечко.

– Ой, Сид! – сказала она. – И чего ты торопишься?

Сид властно повел рукой.

– Не твое дело. Эй, вы! – заорал он, поскольку Слингсби, перейдя от слов к делу, вырвал у него конец стремянки. Теперь они с ликующим Чарльзом подняли ее вверх.

– Что ж мне, под лестницей идти? – перепугался Сид. – Перед самым судом? Нет уж, увольте!

Ощутив, что и невидимый мир восстал против него, он схватил Слингсби за фалды, и начался бой. От тех, кто его созерцал, трудно было ждать блестящих реплик. Уэзерби цокал языком, выражая крайнее недовольство. Мамаша Прайс голосила: «Сыночек!». Слингсби рычал: «Пусти, болван!» Остальные молчали, если не считать пыхтения и единичных воплей.

Граф благосклонно смотрел с портрета. Ему довелось побывать во многих битвах. Если он о чем жалел, то об отсутствии боевых топориков. А так все шло как надо, тем более что к бойцам присоединился сэр Герберт. Правда, пытаясь оттолкнуть стремянку, он оказался между ступеньками и метался в отчаянии.

– Стойте! – кричал он. – Я сейчас разорвусь! Вы меня раздавите! Стойте!

Послушный своему господину, дворецкий сумел сдернуть лестницу. На лету она сбила Сида, но сэр Герберт спасся и упал в кресло, держась за ногу.

– Палец! – плакался он. – Большой палец! Всё вы, – он метнул взгляд в Сида, – хулиган собачий.

Словесные удары Сида уже не трогали, эту фазу он прошел. Сейчас он держался за живот и беспокоился:

– Нет, они мне что-то сдвинули! Ну, всё туда же, суд разберется.

Сэр Герберт мрачно обернулся к Слингсби:

– Окажите любезность, выведите этого субъекта.

Лицо дворецкого озарила блаженная улыбка.

– Простите, сэр Герберт, не могли бы вы это повторить?

Леди Лидия не повторила, но дополнила речи мужа:

– Покажите ему дорогу к воротам в парк.

– С великой радостью, миледи. Благодарю вас, миледи.

Облизнувшись от счастья, дворецкий внимательно посмотрел на носок правой ноги и, нервно сжимая руки, направился к Сиду. Тот отступил к окну.

– По-прошу! – взвизгнул он. – Только без рук!

– Теодор! – вскричала мамаша. – Не смей его трогать!

– Белла, не мешай.

– Я предупредил, – продолжил Сид на ходу и вдруг рванул наружу, где и столкнулся с Тони, не задев его спутника и спутницу. Тони мягко швырнул его обратно, заметив при этом:

– Что-то мы рано начинаем футбольный сезон.

Он удивленно посмотрел на тяжело пыхтящего Слингсби, напоминающего вулкан, а потом на Сида, укрывшегося за тахтой и запасшегося на всякий случай тяжелой вазой.

– А что тут у вас такое?

Ответил ему сэр Герберт:

– Лорд Дройтвич доказывает свою родовитость потасовкой с дворецким.

– Да ладно, – проворчал Сид. – Очень уж я разозлился.

– Это заметно, – признал Фредди.

– Что ж, Дройтвичи ошибок не делали?

– Делали, – сказал сэр Герберт. – Если вы и правда Дройтвич, ошибку сделал ваш отец.

Сид обиделся.

– Слыхала? – спросил он мамашу Прайс. Я тут из кожи лезу, – сообщил он сэру Герберту, – а с вами и с тетушкой – как об стенку.

– Да что случилось? – настаивал Тони.

Сэр Герберт хрюкнул. Палец немного утих, но чувства, чувства!

– Он хотел снять Пурбу.

– Какую пурбу? – возмутился Сид. – Я картину брал.

– Ее написал художник Пурбу, – с холодным презрением сообщила леди Лидия.

– Дэ? – Сид подумал. – Ну ладно.

Тони все еще удивлялся.

– Зачем вам этот портрет?

– А чтоб чего не переменили, пока я его в суд не отвез. Мамань, – он поднял руку, – посмотри-ка, на кого он похож?

– Э…а…

– На меня, верно?

– На тебя, сынок, на тебя.

– Нет, конечно, той силы. Я буду покруче. А может, была, да ваш Бурбур изобразить не пожелал. Ладно, главное – чтобы сейчас чего не учудили.

Тони засмеялся.

– Не беспокойтесь. Я прослежу, чтобы с ним все было в порядке.

– От это я понимаю! – восхитился Сид. – Простой парикмахер, а какое сердце! И ведь если мамаша все подтвердит, ему ж ничего не останется!

– Скорее всего, – признал Тони. Сид несколько удивился.

– Вам что, выиграть не хочется? – спросил он.

– Честно говоря, – ответил Тони, – после того, что сообщил Фредди, я и сам не знаю. Выиграю – буду графом…

– Не будете, не будете.

– …а проиграю – миллионером.

– О чем ты говоришь? – спросил сэр Герберт.

– Скажи им, Фредди.

И достопочтенный Фредерик Чок-Маршалл вышел вперед с присущим ему изяществом.

25

Когда Фредди находился в обществе, казалось, что только он – взрослый среди недоразвитых детишек. Сейчас это было очень заметно. Оглядев отцовским взором небольшую группу, он как бы дал понять, что много вернее препоручить ему все дела.

Прочистив горло, подтянув манжеты, он начал свою речь.

– Не знаю, – сказал он, обводя собравшихся пытливым взглядом, – читал ли здесь кто-нибудь стихи?

Сэр Герберт, и без того нервный, заскрипел, как игла на пластинке, и попросил не отвлекаться. Менее сдержанный оратор мог бы немного сдать, но Фредди холодно взглянул на дядю.

– Я и не отвлекаюсь, – сообщил он. – Как ты узнаешь, не став намного старше и толще, слова мои относятся к делу. Я собирался предположить, что вам попадался такой стишок: «Сокровища сияющих камней таятся в темной глубине пещер, и россыпи прекраснейших цветов безвестно увядают на лугах».

– О, господи!

– Да, на лугах, – сурово подтвердил Фредди. Возмутился же сэр Герберт, а поддержала его леди Лидия.

– Герберт, ты прав. Фредди, мой дорогой, ну зачем же это? Мог бы прочитать в другое время, мы с удовольствием послушаем.

– Тетя Лидия, – отвечал он, стараясь быть помягче с женщиной, – не могла бы ты помолчать хоть минутку? Говорить невозможно, если свои же родные то и дело встревают. Значит, молчишь?

– О, пожалуйста!

– Почему же, спросите вы, эти камни и цветы безвестны? – продолжал Фредди. – Что мешает им сделать карьеру, создать себе имя? Казалось бы, камни – сияют, цветы – прекрасны, всё в порядке. А славы нет! В чем же их ошибка? Сейчас скажу. Ошибка в том, что им не попался мастер своего дела, виртуоз рекламы, торговый гений. Что толку от самого лучшего камня, если никто о нем не знает? Цветы – то же самое. Равно как и эликсиры или, если хотите, бальзамы.

Сэр Герберт что-то хотел сказать, но встретил взгляд племянника и сдержался.

– Давным-давно, – продолжал Фредди, – один человек изобрел эликсир для лысых. Я имею в виду, что у них вырастали волосы. Состав мне неизвестен. Немного того, немного сего… Назывался он бальзамом Прайса.

Сид оперся подбородком в ладони и пристально глядел на портрет. Тут он заволновался.

– Что такое? Наш бальзам?

– Если Фредди не будет читать стихи, – успокоил его Тони, – вы всё скоро узнаете. Тем, у кого слабое сердце, советую за что-нибудь держаться. Ну, прочитай нам «Гунга Дин» и «Атаку легкой кавалерии» [24], и – к делу.

Фредди не терпел понуканий.

– Этот бальзам, – сказал он, – всегда отличался бесценными качествами, но некому было им заняться. Старый Прайс продал своим клиентам флакончика два – и все. Как говорится, застой. Тут явился ваш покорный слуга и увидел, что в темных пещерах или, скажем, на лугах – золотое дно. Где же пещеры, где луга? Найтбридж, Мотт-стрит, вот где!

И он обвел аудиторию горящим взглядом.

– Я взялся за дело. Прежде всего я послал полдюжины флаконов будущему тестю Кубика, узнав из надежных источников, что тот – лысый как шар. Мы потолковали за ланчем. «Попробуйте! – сказал я. – Больше ни о чем не прошу. Какой тут риск? Попробуйте». Очень мозговитый дядя, надо заметить. Не удивляюсь, что он миллионер. Понял – с налета. Стал мазать голову. И через две недели – две недели! – яйцеобразный купол покрылся нежной щетинкой.

Сид громко вскрикнул.

– Если это правда, – сказал он, – имя Прайсов не умрет.

– Теперь, – продолжил Фредди, – создана компания для массового производства. Она просила меня узнать у Тони, сколько он хочет. Так и сказали: «Пусть назовет цифру». Пределов нет. Этот тесть выпустит акции на американский рынок, и деньги потекут рекой. Я в этих делах не разбираюсь. Кажется, так всегда с этими финансами.

Сид встал. Вид у него был точно такой, как у мистика.

– Да я сто тысяч затребую! – вымолвил он.

Фредди презрительно засмеялся. Сид резко повернулся к нему, он вообще не любил, когда смеются.

– Чего раскудахтался? – спросил он.

– Как тут не засмеяться! «Затребую!» Да вы-то при чем?

– Эт я?!

– Вы. Бальзам принадлежит Тони.

Челюсть у Сида медленно отвисла, лицо посерело.

– Хо! Грабить меня вздумали!

– Почему вас?

– Вот именно, – подхватил сэр Герберт. – Или то, мой дорогой, или это. Если вы лорд Дройтвич, вы ничем не связаны с Прайсом.

Нависло молчание. Сид явственно думал. Потом, вскрикнув «У-у!», он схватил мамашу, подтащил к столу и вложил перо ей в руку.

– Быстро, ма! – прикрикнул он. – Давай подписывай!

– Так я же, сынок…

– То-то и оно, сынок! – заорал Сид. – Твой родной сын Сид Прайс, единственный владелец бальзама! – Он оглядел собравшихся. – Нужны мне теперь эти титулы! Да на что они дались? – Он положил бумагу в карман. – Вот, у меня документик есть. Что, съели? Пошли, мамаша.

Вихрь событий совсем сбил с толку несчастную женщину. В сознании ее мелькали кошки, сойки, юристы и бумаги.

– Значит, я правильно сделала? – робко спросила она.

– А то! – заверил сын. – Понять не могу, откуда ты взяла эту чушь. Графы какие-то!..

Он вытолкнул мать на газон и сказал, обернувшись:

– Если кому понадоблюсь, гостиница «Ритц»!

– Не забудьте, – сказал Фредди, – мне десять процентов за комиссию.

Сид искоса взглянул на него.

– Ох, сел бы ты ко мне в кресло!

И с этими словами он ушел.

Тони взял Полли за руку и сказал ей:

– Ну, вот!

Сэр Герберт молодел на глазах.

– Тони! – взволновано сказал он. – Поздравляю!

– Спасибо, – улыбнулся племянник. – Ах, ты про это? Я думал, ты рад, что мы с Полли поженимся.

Сэр Герберт несколько замялся.

– Э… м-мэ… – начал он.

Но тут вмешалась леди Лидия. Она подошла к Полли и ее поцеловала. Если за поцелуем скрывался вздох о том, что графиней Дройтвич никогда не станет богатая и знатная девица, его никто не услышал.

– Душенька, – сказала она, – Тони и впрямь можно поздравить.

И прибавила, обращаясь к Слингсби:

– Смешайте мне, пожалуйста, коктейль.

– Нет! – твердо возразил Фредди. – Ради такого случая коктейли смешаю я. – Он постучал себя по груди. – Я, Фредерик Чок-Маршалл, принесший добрую весть из Аахена в Гент [25].

– Если ты меня отравишь, – сказала леди Лидия, – я умру счастливой.

Слингсби посторонился, давая им пройти, а потом пошел за ними. Его лунообразное лицо блаженно светилось.

– Коктейль? – сказал сэр Герберт. – Неплохая мысль. Как вы, Уэзерби?

– Не против.

Тони поцеловал Полли.

– Наконец, – сказал он, – мир и счастье пришли к Антони, пятому графу Дройтвичскому.

Полли, немного отойдя, печально на него взглянула.

– Тони, я не могу!

– Чего ты не можешь?

– За тебя выйти.

Тони благодушно улыбнулся.

– Подожди, приведу тебя на Ганновер-сквер, в церковь Святого Георгия – мигом обкрутимся!

– У тебя такой большой замок…

– Ничего, привыкнешь.

– Я не смогу стать графиней!

– Чем они плохи?

– Это я не гожусь!

– Вот что, – сказал Тони, – когда ты дала мне слово, я был парикмахером. Труд и уменье вывели меня в графы. Разве можно меня бросать? Зачем же я тогда старался? Представь, как падут духом те, кто карабкается вверх! Стоит ли, подумают они, так надрываться, если она отвергнет нас в час победы?

– Ой, Тони, как ты не видишь? Как не понимаешь? Я совсем… я просто…

– Хватит, – решил он и взял ее на руки. В дверях он остановился, чтобы ее поцеловать.

– Тони и Полли! – сказал он. – Старая добрая фирма.

И он понес ее в гостиную, где, судя по звукам, достопочтенный Фредди Чок-Маршалл сел к роялю.