Пионерлагерь (Лето 1978)
В первом лагере, куда нас с сестрой отправили родители, мне не понравилось.
Мы были еще детьми. Я плакал, уговаривал, чтобы нас забрали домой, но пришлось свыкнуться и дотерпеть. Все прелести пионерского лагеря осознаешь чуть позже, когда начинаешь разделять сверстников на… мальчиков и девочек.
Пионерский лагерь под Славяногорском – это легкие деревянные домики в сосновом лесу. В каждой комнате по восемь – десять кроватей. Туалет и умывальники на улице. Это воспринималось как игра, что-то среднее между «военной зарницей» и «походом».
Каждое утро начиналось с зарядки, построения и поднятия флага. Пионервожатые все время придумывали какие-то игры и состязания.
Из непременных был конкурс военной песни. Каждый отряд должен был со сцены исполнить какую-то песню, инсценируя ее текст.
Если мы выбирали «Землянку», то сооружали холм из коробок и ящиков, и накрывали этот мусор куском брезента, изображая военное укрытие. Весь отряд выстраивался за «холмом» и начинал петь:
«Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза…»
А на сцене, усаживалась «одинокая девочка» и «поджигала» спичками дрова, изображая огонь в печи… На словах «Про тебя мне шептали кусты», отряд, стоявший за «холмом», начинал шуршать ветками, изображая шорох.
Но особо популярна была песня «Бухенвальдский набат».
Из отряда выбирали двух самых высоких и упитанных мальчиков, они должны были изображать «фашистов». Остальных одевали в потрепанную одежду, предварительно покрасив ее в полоску, чтобы напоминала арестантскую робу.
Когда в песне начинались слова
«Это жертвы ожили из пепла
И восстали вновь, и восстали вновь!..»,
отряд «арестантов» набрасывался на «фашистов» и выталкивал их со сцены.
Далее все «арестанты» выстраивались в ряды и с трагическими лицами, насколько это у них получалось, продолжали петь:
«Сотни тысяч заживо сожженных
Строятся, строятся в шеренги к ряду ряд…»
Эту песню мы исполняли из года в год. Мы инсценировали ее по-разному, меняли одежду, амуницию, но почему-то всегда к концу песни зал начинал хохотать.
Песня была серьезная и трагическая. Но то ли кто-то из «фашистов» получался уморительно смешным, то ли кто-то из «узников» был слишком упитанным для жертвы концлагеря, но всякий раз исполнение заканчивалось улыбками.
Вожатые шикали, ругались, грозились пальцем, но и сами в результате укатывались со смеху.
А главным событием пионерлагерной жизни была, конечно, вечерняя дискотека. Точнее – «танцы». Мы ждали их каждый день.
Первые мои «танцы» в пионерском лагере были под баян. В центре круглой танцевальной площадки на стул усаживался пожилой баянист и начинал играть. Через год гармониста заменил проигрыватель с пластинками, а потом на смену ему пришел и магнитофон. Репертуар менялся, но обязательно половина танцев были быстрые, половина медленные.
Мы, естественно, все ждали… когда же будет медляк?
Тут наступал томительный момент.
Вообще в течение всего летнего месяца в пионерском лагере шел постоянный процесс выбора, с кем «дружить», – обязательный, самый интригующий и волнительный элемент лагерной жизни.
Уже к концу второй недели все примерно понимали, кто с кем «дружит». Это было соревнование и соперничество.
Я помню, как пригласил на медленный танец девочку, за которой давно наблюдал.
Мы танцевали на пионерском расстоянии, вытянув руки, я держал ее за талию, а она положила мне руки на плечи. Но этого было достаточно, чтобы сразу после танца ко мне подошел какой-то шкет из младшего отряда.
Он толкнул меня плечом в сторону темного парка и сплюнув, тихо процедил:
– Не шелести.
Шкет был младше меня и ниже ростом, я не испугался, но он кивнул в сторону, где столпилась компания из трех-четырех крепких ребят.
– С ней хочет дружить Гарик, – прошептал шкет и указал мне на высокого крепкого пацана из старшего отряда. Он стоял в центре этой компашки.
Я гордо сказал, что мы пока не «дружим», но в любом случае это должен быть ее решение:
– Пусть выбирает она.
Мы потолкались в темноте плечами и разошлись.
«Дружба» заключалась в редких прогулках по дорожкам лагерного парка и случайных беседах наедине, раскачиваясь вдвоем на деревянных качелях.
К концу лагерной смены все мальчики и девочки были уже по уши в своих «дружбах», и расставание проходило трогательно и мучительно. Мы что-то говорили друг другу про вечную дружбу и что мы обязательно должны еще встретиться. Но автобус возвращал нас в город, родители разбирали нас вместе с чемоданами и развозили по домам, ставя точку на очередной лагерной смене.
Оставались только томительные воспоминания о «дружбе» и времени, которое не вернуть уже никогда…