Жил в Ленинграде Митя Першин, поступил в Горный институт, да началась война. Митю с другими ополченцами погрузили на баржу, дали сухой паёк, а отец долго стоял на берегу в толпе провожающих и молча махал рукой. Путь на войну оказался, впрочем, неблизким. Сперва немецкий самолёт расстрелял баржу на бреющем полёте. Митя был в числе немногих спасшихся. Пошли блуждать по лесам вслепую: где немцы, где наши – непонятно.
– Кто такие? Дезертиры?
– Что вы! Ищем свой полк. Такой-то номер.
– Ха! Того полка нет давно. Присоединяйтесь к нам. Доходяги вы, правда… Дистрофики! Ну ничего, воевать сгодитесь.
Начал Митя воевать – ничего не умел. Несколько месяцев прошло – всему обучился. А чему война учит? А вот чему.
Во-первых, зарываться в землю. Это только кажется, что просто. Как морозы грянули, землица-то вся промёрзла. А местность, где они стояли, была болотистая. Земля здесь на студень похожа: чуть оттает – и начинает течь. Сверху твёрдо, заморожено, внутри жидко. Землянки получались у бойцов полметра глубиной. Сам поместился, влез в нору, и довольно. Ещё туда ставится печка – простое ведро с углями. Становится тепло и дымно. Копоть оседает на одежде, на лице.
Во-вторых, война учит гонять вшей. Ни раздеться, ни помыться у бойцов не получалось месяцами. Это уж потом стали бани везде ставить, а в сорок первом их не было. Поэтому вши сидели везде, густо-густо. Однажды Митя осмелел и снял шинель у костра в минус тридцать пять. Потряс над огнём. Насекомые посыпались, сгорая с лёгким треском. Тем вшам, которые в белье, больше повезло, их Мите не удавалось выкурить никакими силами.
Далее, в-третьих, война здорово учит таскать тяжести. Ящик снарядов – сорок шесть кило. Мёрзлое бревно – неизвестно сколько. И таких ящиков и брёвен за сутки перетаскаешь без счёта. Ещё командир прикажет дров – землянку протопить… У них спецпаёк: хлеб с маслом и сахар. Водку жрут. Им не голодно.
Не спать учит война – это в-четвёртых. Сутками, а то и неделями. В атаку Митю пока не брали, и то хорошо – а то б ухлопали сразу же. Но каждую ночь Митя по шесть часов стоял часовым. Задремлешь на полчаса, потом снова ходи. Однажды их землянку разнесло прямым попаданием. Никого в ней не было, да беда в том, что спать негде, а тут ещё и буран. Пошли в блиндаж соседнего взвода. Набились туда всей толпой. От бессонницы тошнит, ноги подкашиваются – и дрыхнут бойцы стоя, друг друга подпирая. Кто был ближе ко входу – к утру отморозил ноги и руки. Кто остался снаружи… К утру их было не отковырять от мёрзлой земли.
В-пятых – но по значению во-первых, – война учит находить еду… Любую. Всё, что можно сожрать. Митя всё время был голоден и вечно рыскал в поисках еды. Срезал с мёртвого немца вещмешок – наелся консервов. Замёрзла лошадь – бойцы набежали с топорами, рубят, куски уносят. А однажды во время наступления перевернулся котёл походной кухни, и каша вылилась на снег. Митя и другие бойцы выхватили ложки и на ту кашу набросились. Прямо с земли хватали и в рот, вперемешку с грязью, со снегом. По каше возы едут, лошади, люди идут, а бойцы всё ели и ели, скребли мёрзлую землю, пока хоть крупица каши оставалась.
Чему ещё учит война? Она учит, в-шестых, что всем крышка. Митя быстро привык к трупам, они валялись тут везде. Вот есть высота, надо её взять. Бросили в бой свежее пополнение – человек двести или триста. Все они или почти все – полегли в сугробах, ведь воевать они не умеют, да и сил у них нет, только вчера их привезли из блокадного Ленинграда. А ночью снова прибывает пополнение. Зачем же так людей зазря тратить? А вот зачем: нет-нет, да и убьёт кто-нибудь из них немца перед смертью. Так в армии врага становится меньше на одного солдата. А советских пропадает за это время десять или двадцать человек. Ночью снова пополнение, и бредут измождённые люди на верную гибель прямо по трупам товарищей. Рано или поздно немцы кончатся и высота будет взята. Только гораздо раньше кончишься ты.