Мне вспомнилось одно священное детство. Мне вспомнился дальний Назарет, на берегу прекрасного, задумчивого, ласкового озера Тивериадского, среди цветущей, тихой, благоухающей Галилеи, с ее волнистой поверхностью, ее белыми голубями, с ее зеленеющими жатвами.
Среди этой тихой, ласкающей душу успокаивающей природы развивается Его детство…
То следит Он за работой мнимого отца Своего Иосифа: смотрит, как древесный материал быстро преобразуется в старых и опытных руках, крепко держащих инструменты работы. То следит Он за быстрым веретеном в руках Пречистой Девы Марии, превращающей пряжу в длинную бесконечную нить шерсти. То долго, долго смотрит Он, как белый парус скользит, чуть заметно, по тихой поверхности Тивериады, и челн оставляет быстро сглаживающуюся струйку. То смотрит Он на белых голубей, как они стаей кружатся у крыльца их дома, когда Дева Мария выйдет к ним с зерном в соломенной корзине. То стоит Он, замерев неподвижно, созерцая невыразимую небесную славу, в час солнечного заката. То всматривается подолгу в небесные звезды, что горят, переливаются, что-то шепчут земле с высокого свода…
Все покрыто тайной, все покрыто тишиной в этом священном детстве, в этих первых, незримых миру, годах Отрока Иисуса.
Как происходит таинственное единение Его с Отцом: сходит ли Бог Отец к Сыну, никем не видимый, беседуя с Ним и подкрепляя Его Божественными Своими словами в Его тяжком земном подвиге? Рисует ли Он годы проповедничества и скитания, показывая Ему крест, который вольной-волей избрал Он Себе до начала веков и на который взойдет для освобождения человечества в Своей великой, распаляющей Христово сердце любви?
Видит ли отрок – когда один рвет цветы на лугу – окружающих Его ангелов, которые роем спускаются с неба и невидимо преклоняют пред Отроком Иисусом встречающиеся пред Ним на пути молодые деревья?.. Все тишина, все тайна, которую никто не постиг, которая заключена в этих священных днях Назарета, как высочайшего достоинства сокровище в бесценный ковчег.
Гадаем, мечтаем, ловим светлый след, оставшийся от этого детства нашего Искупителя, чувствуем чудное, нежное благоухание, льющееся в мир от этих невыразимых дней. Тайна… Тишина…
И вот, вспомнив о детстве Христа, о тех тихих днях, когда Он в безвестности подготовлялся к великому служению людям, перенесемся мыслью к другим последователям Христовым, которые, в той же совершенной тишине и тайне, начали духовный свой путь.
Вот уже прогремевшие своей мудростью, впитавшие в себя лучшие соки тогдашней образованности будущие светильники церковные, духовные отцы вселенной – Василий Великий и Григорий Богослов – в глубоком уединении, в пустыне, зреют духом…
Чудная гористая местность, горный поток, быстро несущий прозрачные холодные свои воды, суровые отшельнические труды, возделывание огорода, и над всей этой уединенной жизнью – мысль о Боге, стремление к Нему, жажда Его, непрестанная молитва к Нему, постоянное чаяние Грядущего… И тишина-тишина, тайна-тайна…
Вот блестящий оратор, представитель знатной молодежи, Иоанн, будущий златословесный учитель вселенной, недавно еще блиставший изяществом своей одежды, роскошью своего быта, уединился в доме матери своей, не желая знать в жизни своей никого, кроме «Христа, и Того распятого»… И уже в голове его слагаются те мысли, которыми он просветил потом душевный мир христиан. Уже кипят на устах его те высокие, зажигающие, полные непостижимой силы, громоносные, возбуждающие, возрождающие слова, которыми он впоследствии потряс современников, которыми будет потрясать, давно умолкнувший, миллионы грядущих веков…
Жесткое ложе, хлеб с водой вместо богатых пиров, бедная одежда, молитва, мысль о Боге, взор, не сводимый с креста распятого Бога… Тайна-тайна, тишина-тишина.
Вот чудные девы Христовы – Екатерина, Варвара, тоскующие о Боге, таинственные невесты Христовы. Дивные озарения просвещают их души. В ночной тишине к Екатерине, деве пречудной, еще язычнице, приходит Богоматерь с Младенцем, и пламенная любовь охватывает цельную, неиспорченную душу, и льнет эта душа к Тому Христу, Который войдет в эту душу и станет жить в ней. И со сладостной улыбкой, протягивая к ней Божественные руки, Младенец Христос, в знак обручения Своего с ней, надевает Екатерине, деве пречудной, на руку обручальное кольцо. Длится, длится ночь неведомого, дивного обручения… Тайна-тайна, тишина-тишина.
Вот наши родные люди…
В Великом Устюге встречается с зырянами на торгу и часто беседует с ними высокоодаренный отрок. Видит: люди добрые, простые, а сидят во тьме неверия, жалеет их; думает, как им помочь, слагается в душе решимость: «Ничего не пожалею, отдам им свою душу, буду служить им». Запирается в обители, составляет зырянскую азбуку, переводит на зырянский язык нужнейшие книги церковные, готовится сосредоточенно на подвиг проповеди будущий просветитель великой Перми святитель Стефан. Трудится, работает, не открывает еще никому своей мечты… Тайна-тайна, тишина-тишина.
Просторные, богатые хоромы московского боярского жилья. Приближенная ко двору великокняжескому семья Колычевых, и в ней – жаждущий подвига, волнуемый каким-то высоким предчувствием боярский сын Феодор. Сулит ему жизнь большие блага, путь блестящей службы, всякие отличия; но богатство, слава не манят его. Тоскует, рвется душа на простор, в неведомую даль. Порой глотает он слезы, когда окружает его молодое веселье на шумных пирах или когда на борзом коне носится по чисту полю в блестящих боярских охотах.
Слышит наконец в церкви слова Христовы о том, что нельзя служить двум господам. Решается: в одежде простолюдина покидает Москву, некоторое время скрывается в пустынном месте, потом приходит в Соловки. Тяжелый непрестанный труд, никогда не престающая молитва, сладость подвига, счастье вольного уничижения – вот какими путями ведет Господь к митрополичьему престолу, где он покажет незабвенный сияющий подвиг раба Своего Филиппа… Кто войдет в эту душу соловецкого подвижника, укрывшегося в тесной келье от блеска и шума блестящего московского двора? Тайна-тайна, тишина-тишина…
Вот будущий мученик, последний отпрыск на русском престоле рода Владимира святого царевич Дмитрий происками Бориса Годунова сослан из Москвы в Углич.
Невинное дитя, смутно чувствует он горькую обиду изгнания. Какой мир на его лице, когда во время церковной службы в старых угличных церквах подымет он к иконостасу свою головку!
Всем простил, всех жалеет, ко всем относится с доверием, и когда подосланный убийца, чтобы полоснуть ему смертельным ударом по горлу, спрашивает: «У тебя, царевич, новое ожерелье?» – он, доверчиво подняв к нему свою головку, скажет: «Нет, старое!»
А пока – тихие детские мечты, тайное, не высказываемое пред людьми стремление к Богу, любовь к этим темным иконам, сияющим в драгоценных окладах, к теплящимся в церквах и у них в терему свечам и лампадам, мечты, уносящие душу куда-то вдаль, к Тому Богу, Который так скоро призовет его к Себе… Тайна-тайна, тишина-тишина.
Да, для того, чтобы принять душу в душу Бога, надо тихо жить, тихими подвигами подготовить эту душу. Семена веры должны прорасти в душе так же глубоко, как прорастает зерно, с осени заложенное в землю и всю зиму скрытое под толстым снежным покровом.
Жизнь теперь стала шумна, полна какой-то болезненной растерянности. Одинаково – в больших многолюдных городах и в селах – люди думают только о том, как бы побольше позабавиться. Человек не только не может остаться наедине с собой, чтобы отдаться серьезным мыслям, уйти в молитву, подумать о смерти; но из своей собственной семьи люди рвутся на сторону, не могут ни одного вечера посидеть у себя дома. И в этой вечной суете, этой постоянной смене впечатлений, как-то гибнет и сохнет душа. Как вырастающему человеку нужен тихий уют семьи и очень лишь небольшое количество людей, которых он видит, с которыми он говорит; как нужна для души ребенка жизнь, подобная выращиванию гиацинтов, которые долгое время держат в темноте и, приставляя их к свету, на первое время прикрывают колпачками, – такая же тишина необходима не только время от времени, но даже ежедневно в течение некоторой части дня всякой душе христианской, которая будет стремиться соединиться со Христом.
Есть какое-то проклятие в том, чтобы вертеться весь день или недели, месяцы, годы и десятилетия жизни своей в суете как белка в колесе, столь же мало, как она, от этой суеты получая.
Какими бы сложными обязанностями ни была заполнена наша жизнь, какое бы количество работы мы ни принуждены были одолевать, нет того человека, который не мог бы устраивать себе ежедневно несколько часов или даже несколько десятков минут уединенного размышления, сосредоточенного углубления в самого себя.
Бог руками Своими сотворил для нас таинственную клеть, о которой говорит Священное Писание, а мы в эту клеть и не заглядываем.
А какое ждет нас там счастье, какая отрада! Так вот, устережем время – и вдруг войдем в эту клеть, быстро распахнув в нее двери…
И быть может, еще прежде нашего входа войдет в нее Иной, и мы остановимся в изумлении на пороге ее, так как навстречу нам встанет, с улыбкой любви, сочувствия и призыва, протягивая к нам Божественные руки, лучезарный Христос…