Глава 7
– Но хоть к ужину ты приедешь? – меня бесит собственный голос, полный мольбы и надежды на скорое возвращение папы.
На заднем фоне раздается едва слышный шелест бумаги.
– Сегодня не получится, милая, но на выходных постараюсь.
Охваченная тревогой, я кусаю нижнюю губу. Отец всегда был занятым человеком, но раньше он все-таки находил на меня время. С годами он отдалялся все больше и больше, и теперь я даже не знаю, как вернуть его внимание. Как убедить его, что нам тоже нужна забота.
– Ты даже не видел наш новый дом, пап. Это как-то… Не знаю.
– А чего ты ожидала, Венди? – он вздыхает. – Ты ведь знаешь, как обстоят дела.
Я не хочу, чтобы Джон и дальше занимался собственным воспитанием.
Мне так и хочется озвучить эти мысли, но я сдерживаюсь в надежде, что моя покорность вернет его домой.
– Чем занимаешься?
Отец снова вздыхает, и на этот раз на заднем плане слышится отчетливый женский голос.
Сердце замирает. Я так сильно сжимаю телефонную трубку, что костяшки пальцев белеют.
– Ты вообще в Блумсберге?
– В данный момент – нет, – он прочищает горло.
В груди, как грозовая туча, растет негодование.
– Пап, ты обещал, что после переезда будешь приезжать чаще.
– Да. Буду.
– Тогда почему ты по-прежнему… везде, но не здесь? – подступающие слезы жалят глаза.
Когда-то я считала отца совершенством, образцом для подражания. Я следовала за ним повсюду и все делала вместе с ним. Мы были настолько близки, что он прозвал меня Маленькой Тенью. Но когда я стала старше, все изменилось. Постепенно меня отодвинули на задний план, а потом и вовсе вытеснили из жизни. Бросили, как ненужный багаж.
С какой-то стороны Джону даже легче, ведь он никогда не знал каково это – иметь отца. Папа никогда не уделял ему столько внимания, сколько мне. Тем не менее я готова на все ради любви, которую дарил мне отец. Я отдала бы все на свете, и даже больше, лишь бы Джон впервые почувствовал вкус родительской заботы.
Я не считаю отца плохим человеком, я просто думаю, что его жажда приключений сначала пересилила потребность в семье, а потом он и вовсе забыл, что она у него есть.
– Мы скучаем по тебе, вот и все, – я сглатываю комок, образовавшийся в горле из невысказанных слов. – Кстати, спасибо, что перевел Джона на домашнее обучение.
– Да, кстати об этом… Я пересмотрел свое решение. В пригороде Блумсберга есть отличная школа-интернат. Он поедет туда.
– Что? – сердце в груди замирает.
– Я встречался на днях с деканом, и он убедил меня, что Джону там будет лучше.
У меня дыхание перехватывает. Отец встречается с незнакомцем, но при этом не может найти время на собственных детей?
– Школа-интернат? Пап, он возненавидит это место. Ты же знаешь, как у него обстоят дела с детьми.
– Ну, там будут другие дети.
– Пап…
– Венди, – перебивает он. – Слушай, это не обсуждается.
– Почему? – я сжимаю в руке телефон.
Отец снова прочищает горло – так он делает всякий раз, когда пытается уйти от темы. Выжидает время, формулирует мысли, прежде чем выпустить их на свободу.
– Декан – мой деловой партнер. И меня заверили, что для Джона это наилучший вариант.
Я думаю о недавнем разговоре с Джоном, вспоминаю, как расслабились его плечи, когда он говорил о возможности учиться из дома. Я чувствую, как в груди зарождается гнев, растет и окутывает меня, словно дым. Единственная причина, по которой я переехала в этот город, – это желание находиться рядом с братом и стремление воссоединить разбитую семью. Отец обещал, что будет чаще бывать дома, что Блумсберг – идеальное место, где можно обосноваться, пустить корни и начать уже жить для родных.
А теперь он собирается выслать из дома единственного близкого мне человека. А меня оставить здесь. Работать в кофейне и жить в особняке. Одну. И ради чего?
– И когда ты собираешься ему рассказать? – крепко зажмурив глаза, я выдыхаю.
– Он будет дома еще неделю. Вернусь и расскажу.
– Пап, не сваливай это на мои плечи. Это твоя обязанность – сказать ему и объяснить причины.
Самое обидное, что я могу распинаться хоть до хрипоты, до боли в горле, но это вряд вернет его внимание. И с каждым днем его отсутствия, будь то очередная командировка или экскурсия, на которую нас не берут, он ускользает все дальше и дальше. Туда, куда не доберешься даже при огромном желании.
– Я тебя услышал, милая. Я поговорю с ним, когда вернусь. Прости за сорвавшийся ужин.
И на этом он бросает трубку.
Подавив приступ раздражения, я смотрю на каминную полку, куда я поставила нашу общую фотографию. Я искренне надеялась, что, глядя на нее, я буду вспоминать о лучших днях. И он тоже. На снимке я сижу у него на плечах, и мы оба улыбаемся до самых ушей. Интересно, в какой момент все изменилось? То ли это я изменилась и перестала быть той же наивной девочкой, то ли это отец воздвиг стену между нами после смерти мамы.
А может быть, люди никогда не меняются, а меняется лишь их восприятие.
Я кладу телефон на стол, но в эту же секунду раздается звук входящего сообщения. В сердце трепещет надежда, хотя головой я понимаю, что это не отец.
И, конечно же, это не он. Это Энджи.
Энджи: Идем вечером в «ВР», сучка! Не говори нет. Заеду за тобой в семь.
Сердце замирает, а мысли тотчас устремляются к прекрасному незнакомцу, что пригласил меня на свидание, а потом исчез на несколько дней.
Будет ли он там?
Прикусив нижнюю губу, я набираю ответ:
Я: Ладно. Рассчитывай на меня.