Глава седьмая
Джарена распределили на работу в тоннелях.
Киве сообщил об этом Типп; как только она тем вечером вернулась в лазарет, мальчишка тут же убежал прямиком в их корпус, чтобы уложить новичка на соседнюю с собой койку и шепотом рассказать ему все тайны, предупреждения и подсказки, которые не сумела дать Кива.
Она повторяла себе, что Джарен для нее всего лишь один из множества заключенных, что она не хотела и не нуждалась в новостях Типпа. Так как Джарена назначили работать в тоннелях, не было смысла тратить время и силы на общение с ним, даже если бы очень хотелось – а Киве не хотелось. У нее и без того было дел по горло, а ему до смерти оставались считанные дни. Она знала, что шансов выжить у Джарена немного: тридцать процентов тоннельщиков умирали в первые шесть недель, а еще пятьдесят протягивали в лучшем случае три месяца.
Джарен все равно что ходячий мертвец.
Обидно, наверное, но жизнь в Залиндове сурова.
Поэтому Кива решила выкинуть из головы мысли о неизбежной смерти Джарена и просто радовалась, что его приезд вернул ей помощника. Типпа не стали переводить обратно на кухни, так что теперь он помогал Киве с карантинными больными. Она подозревала, что этому поспособствовала Наари, хотя сама надзирательница не появлялась в лазарете с тех пор, как Кива провела Джарену экскурсию по тюрьме. Кива почти скучала по несгибаемой женщине, особенно когда в дверях дежурили Кость или Мясник. Иногда, впрочем, надзиратели вообще не приходили в лазарет – похоже, в Залиндове все возвращалось на круги своя. Никто не поднимал бунтов, и хотя Рук считал мятежников потенциальной угрозой, они сидели тихо. Пока что.
Медленно, но верно карантин сняли. Пациенты, выздоровевшие от тоннельной лихорадки, возвращались к своим обязанностям, а умершие отправились в морг.
Спустя десять дней Кива наконец вошла в привычный ритм: лечила приходивших к ней заключенных и краем уха подслушивала, что бы донести смотрителю. Но скоро работы стало столько, что задание вылетело у нее из головы: зима выдалась тяжелой для всех заключенных без исключения. Те, что работали снаружи, страдали от обморожений и переохлаждений, а каторжников под землей валила потливая горячка – что неудивительно, учитывая, что вода в тоннелях была настоящим рассадником бактериальных инфекций.
Чем больше возникало в тюрьме проблем со здоровьем, тем меньше у Кивы оставалось времени на мысли о чем-либо – или ком-либо – еще. Но через одиннадцать дней после того, как привезли Джарена, как раз когда Типп убежал на обед, а Кива заканчивала еженедельную инвентаризацию, из дверей в лазарет раздался чей-то голос:
– Надеюсь, я не помешал?
Кива резко обернулась и увидела Джарена. Они не встречались с самого его первого дня.
– Выглядишь ужасно, – не удержалась Кива. Поднявшись, она жестом пригласила его внутрь.
Джарен, тихо усмехнувшись, скованно двинулся ей навстречу.
– Да уж, а ты умеешь найти подход к пациентам.
Кива не стала возражать.
– Удивлена, что ты до сих пор жив. Я-то думала, тебя скоро придется в морг отправлять.
Он снова рассмеялся, на этот раз громче:
– Продолжаешь-таки засыпать меня комплиментами.
Кива едва не вздохнула с облегчением, поняв, что он не только твердо стоит на ногах, но еще и пребывает в хорошем настроении. Джарен протянул почти две недели – дольше, чем многие другие заключенные, особенно тоннельщики.
– Чем могу тебе помочь, Джарен?
Она сразу же осознала свою ошибку, но вернуться назад во времени и назвать его по идентификационному номеру уже не могла. Поэтому, стараясь не обращать внимания на его самодовольный вид, Кива нетерпеливо затопала ногой.
– Типп велел зайти и снять швы. – Джарен почесал скулу и признался: – Только он сказал прийти через десять дней, так что я слегка запоздал. Но день вчера выдался трудный, и я заснул сразу после ужина.
Он говорил без эмоций и, похоже, не искал ни жалости, ни сочувствия, так что Кива не стала его жалеть.
– Садись. – Она подошла к шкафу за нужным инструментом.
Джарен со слабым стоном опустился на ближайшую металлическую кушетку, и хотя Кива никак этого не показала, внутри у нее все дрогнуло. Она знала, как много тоннельщикам приходилось работать. Удивительно, что Джарен не пришел к ней раньше за болеутоляющими и противовоспалительными. Или хотя бы за средством для расслабления мышц – оно бы ему точно пригодилось, особенно в первые дни, пока он еще не привык к работе.
– Есть какие-нибудь жалобы? – спросила Кива, подойдя к нему. – Зуд, отеки, покраснения?
Джарен изумленно усмехнулся:
– Если тебя это так волнует, могла бы и пораньше меня проведать.
– Я тебе не мамочка, – отрезала Кива. – Здесь каждый сам в ответе за свое здоровье.
– Говорю же, умеешь найти подход к пациентам, – пробормотал Джарен себе под нос.
Кива притворилась, что ничего не услышала, и потянулась к левой руке Джарена. Кожа у него была грязная: судя по всему, он пришел в лазарет прямо из тоннелей, как только закончилась смена. Грязь и сажа покрывали Джарена с ног до головы – точь-в-точь как в самый первый его день в Залиндове, только на этот раз без крови.
– Эта рана зажила хорошо, – осмотрела Кива вырезанную метку. Рана успела зарубцеваться, а на одном из полукругов корка уже отошла и виднелась розоватая кожа.
Кива перевернула руку Джарена ладонью вверх и поморщилась при виде кровавых волдырей и стертых мозолей.
– Миленько, скажи? – произнес Джарен. – Некоторые надзиратели думают, будто мы под землей без дела болтаемся, и вот это – мое неопровержимое доказательство обратного. – Он пошевелил пальцами.
Кива провела по его ладони губкой, вымоченной в соленой воде, и он тихо выругался от боли.
– Следи, чтобы на ладони никакая грязь не попадала, а то инфекцию подхватишь, – велела Кива, безжалостно оттирая сажу.
– Ты не хуже меня знаешь, что это невозможно, – парировал Джарен.
Кива не стала спорить.
Оттерев его руки и смазав их толстым слоем сока баллико, она скомандовала:
– Снимай рубаху и ложись.
– Я, конечно, польщен, но мы едва знакомы.
Кива бросила на Джарена резкий взгляд. Его усталое лицо было все в пыли, но голубо-золотые глаза светились.
Наклонившись, Кива прошипела:
– Ты либо ведешь себя как серьезный человек, либо идешь на все четыре стороны, – она указала на дверь. – Уверена, Типп с радостью поможет тебе снять швы.
– Но из тебя собеседник куда очаровательнее, – Джарен широко улыбнулся и, стянув через голову рубаху, быстро улегся на кушетку.
Кива наметанным глазом отметила, как переменилось его тело. Гематомы на животе значительно побледнели, лишь кое-где остались зеленовато-желтые пятна. Джарен слегка похудел, но этого стоило ожидать. Мышечная масса тоже выглядела прилично, возможно, даже лучше, чем когда он приехал – особенно на руках и туловище. Но опять же, в этом не было ничего необычного, учитывая, где Джарен работал.
– Что скажешь, тюремный лекарь? Умру я сегодня или нет?
Кива повернулась и обнаружила, что Джарен внимательно за ней наблюдает. И хотя он ей ни в коем разе не нравился, к щекам Кивы прилил жар, как если бы он поймал ее, пока она за ним подглядывала. Ошеломленная собственным внезапным смущением, она резко ответила:
– День еще не кончился.
Он усмехнулся, мышцы у него на животе дрогнули, и Кива, сжав зубы, потянулась за инструментами и препаратами.
– Лежи смирно, – велела она и приступила к делу.
Раны прекрасно зажили: под швами обнаружились лишь здоровые розоватые шрамы. Закончив спереди, Кива попросила Джарена перевернуться. Тот заколебался. Похоже, он не хотел показывать ей шрамы на спине, хотя она их уже видела. Видимо, Джарен тоже об этом вспомнил, потому что в конце концов неохотно, но все же лег на живот.
Пока Кива снимала швы с его правой лопатки, она все же не смогла сдержать любопытство:
– Я видела много шрамов, но эти выглядят необычно.
Она провела пальцем по одному из рубцов и почувствовала, как Джарен окаменел.
Кива знала, что ее это не касается, однако не могла не спросить:
– Откуда они?
Тишина была настолько тяжелой, что казалось, Джарен не ответит. Но он, к удивлению Кивы, наконец произнес:
– В основном от пряжки ремня. Некоторые от ногтей, один-два от деревянной трости и разбитой вазы. Думаю, еще один от корешка книги. В общем, от всего, что попадалось под руку.
Кива замерла.
– То есть… Кто-то…
– Ты же много шрамов видела, – перебил ее Джарен. – Неужто ты удивлена?
Кива не нашлась с ответом, и потому продолжила один за другим снимать швы. Да, она видела множество шрамов, но подобные раны обычно оставляли какие-нибудь розги, которыми пороли за совершенные ошибки. Даже у Кивы на спине имелось три полоски шрамов от порки – она заработала их в один из ранних годов в Залиндове, потому что в первый и единственный раз отказалась вырезать метку. Однако судя по словам Джарена… похоже…
– Это сделал кто-то из твоих близких? – тихо спросила Кива.
Он медленно выдохнул, прежде чем ответить:
– Да.
Кива почувствовала, как Джарен напрягся у нее под руками, и осознала, что вряд ли он ответит на другие ее вопросы. Он и так сказал больше, чем сказала бы Кива на его месте.
– Что ж, шрамов в твоем послужном списке прибавилось, – нарочито непринужденно произнесла Кива, втирая сок баллико Джарену в кожу. – Можешь сесть.
Он свесил ноги с металлической кушетки. Лицо холодное, взгляд направлен вниз, словно он не хотел смотреть Киве в глаза после своего признания. Он не потянулся за рубахой, а Киве не хотелось, чтобы он считал, будто ее смущает его полуголый вид. Поэтому она лишь указала на рану у него на лбу и проговорила:
– И наконец последняя.
Обрабатывать швы Джарена, пока тот сидел, казалось странным. Зря она велела ему подняться, однако теперь у нее не имелось ни единой причины укладывать его обратно – не говорить же, что ей неловко находиться настолько близко.
– Рана тебя не беспокоила? – осведомилась Кива, счищая тоннельную пыль. – Головные боли, тошнота, провалы в памяти, проблемы со зрением?
– Первые два дня выдались неприятные, но потом боль поутихла, – ответил Джарен. – Ты, конечно, можешь быть иного мнения, однако я не идиот. Если бы меня что-то беспокоило, я бы пришел.
– Хм… – уклончиво промычала Кива.
– У меня уже случалось сотрясение мозга, – начал оправдываться Джарен, пока Кива срезала нитки. – Даже дважды. Я знаю, чего стоит опасаться.
На таком близком расстоянии Кива чувствовала себя увереннее, когда Джарен говорил, а не просто пялился на нее, так что она поинтересовалась:
– Как ты их заработал?
Джарен дернулся, и Кива бросила на него предостерегающий взгляд. Слишком велика была вероятность попасть ему в глаз.
– В первый раз – упал с лошади. Она чего-то испугалась на охоте, и я улетел головой в канаву.
Кива обдумала услышанное. Джарен невольно выдал ей кое-что из своей прошлой жизни. Должно быть, он родом из богатой семьи, раз ходил на охоту. Такое развлечение обычно было доступно только высшим слоям общества и тем, кто крутился с ними рядом. Иногда аристократы приглашали на охоту и знакомых купцов с учеными, но таких насчитывались единицы. Если Джарен и правда происходил из знатной семьи, то понятно, почему родственники не горели желанием навещать его в Залиндове. Наверняка они отказались от него сразу, как только Джарену вынесли приговор.
– А во второй раз? – продолжила Кива.
– Решил показать младшему брату, как лазать по деревьям, и у меня соскользнула нога. – Джарен поморщился. – Так себе демонстрация вышла.
– У тебя есть брат?
– Ага. Ровесник Типпа, наверное. Тот еще сюрприз для моей матери. – Он примолк, затем добавил: – И еще сестра есть, но она старше.
– Так значит, ты средний ребенок, – подметила Кива. – Это многое объясняет.
– Это что, шутка? От тюремного лекаря? – Джарен искоса взглянул на нее. – Ты точно уверена, что я не умираю?
Кива не стала снисходить до ответа. Она сняла последний шов, смазала рану соком и отошла на безопасное расстояние, жестом указав, что Джарен может одеваться.
– Сколько тебе еще работать сегодня? – спросил он.
Его взгляд блуждал по лазарету. Кива представила, что он видит: металлические кушетки, деревянный шкаф с препаратами, койки, застеленные тонкими одеялами и загороженные еще более тонкими разделительными шторами – для пациентов, которым требовался длительный уход. На другом конце комнаты виднелась запертая дверь в карантинную зону, где сейчас лежало несколько заключенных с кишечной инфекцией.
– Пару часов, – ответила Кива. – Как только на смену заступят Олиша с Нергалом, я отправлюсь спать.
Киве приходилось работать гораздо дольше других заключенных. Многие узники трудились по двенадцать часов, некоторые – по четырнадцать. Но тюремный лекарь нередко задерживался на восемнадцать часов, особенно когда привозили полные фургоны новых заключенных. По ночам в лазарете дежурили Олиша и Нергал, однако днем они занимались другими делами, в зависимости от того, где не хватало рук. Поэтому они редко пересекались с Кивой в лазарете – только если днем у нее совсем дел было невпроворот. Возможно, именно по этой причине Олиша с Нергалом абсолютно ничего не умели. Некому было научить их лечить что-либо сложнее насморка.
– Держи. – Кива достала из своих запасов маленькую банку с гелем алоэ и передала ее Джарену.
Тот покрутил ее между пальцев.
– Это что?
– Это для твоих ладоней, – пояснила Кива. – Сразу надо было, если болели.
Джарен склонил голову к плечу.
– Хочешь сказать, ты по мне скучала?
Кива почувствовала, как у нее дернулся глаз.
– Хочу сказать, что если ты не будешь их лечить, станет только хуже.
– Справедливо. – На губах Джарена играла едва заметная улыбка. – Да и мы с тобой, наверное, пока не слишком хорошо знакомы, чтобы ты по мне уже скучала.
У Кивы снова дернулся глаз.
– Только не надо никаких «пока» и «уже». Мы с тобой никогда не будем хорошо знакомы.
Губы Джарена изогнулись в кривой ухмылке. Он спрыгнул с кушетки и оказался слишком близко к Киве. Первым ее желанием было отшатнуться, но она не хотела доставлять ему такое удовольствие, поэтому осталась стоять на месте.
– Может, если бы ты…
Что бы Джарен ни собирался сказать, его перебил Типп, влетевший в лазарет через входную дверь, возле которой сегодня никто не дежурил.
– Кива! Т-т-ты слышала?
– Что я слышала? – обернулась к нему Кива.
– Там н-новую заключенную привезли!
– Что? Сейчас? – нахмурилась Кива.
Мало того, что стояла зима – на тюрьму уже опустилась ночь. Никогда еще на памяти Кивы, ни разу за десять лет новых заключенных не привозили так поздно.
– Да! И ты н-не поверишь, к-к-кто это!
Не успела Кива поинтересоваться, что Типп имеет в виду, как в дверях показалась Наари с непроницаемым лицом. Следом за ней вошли еще двое надзирателей – оба мужчины – с носилками, на которых лежала груда странных тряпок в форме человека.
– С дороги, парень! – прорычал один из надзирателей на Типпа, и тот резво отбежал к Киве с Джареном.
– Лекарь! – рявкнул второй надзиратель Киве, стряхнув безвольного человека в лохмотьях на металлическую кушетку, где только что сидел Джарен. – У тебя неделя до ее первого испытания. Мы жаждем зрелищ, так что поставь ее на ноги к тому времени.
И двое надзирателей вышли в ночь. Один из них напоследок хорошенько пихнул Типпа, и Кива впилась ногтями Джарену в запястье, чтобы не дать ему кинуться вслед за надзирателем. Она твердо покачала головой, и Джарен, помрачнев, вздохнул и потрепал Типпа по голове. А вот тот едва ли расстроился: он прекрасно знал, что надзиратели способны и на что-нибудь похуже.
Кива тут же подскочила к беспамятной женщине, краем уха вслушиваясь в голос Джарена:
– Про какое испытание он говорил?
К удивлению Кивы ответила Наари, которая, в отличие от остальных надзирателей, осталась в лазарете.
– Эту женщину приговорили к Ордалиям.
Кива, потянувшись было к тряпкам, скрывавшим лицо новоприбывшей, замерла и резко повернулась обратно к надзирательнице. Джарен тоже смотрел на Наари с недоверием, но было в его взгляде что-то такое, что Кива не могла распознать – слишком плохо она его знала.
Заметив удивление на их лицах, Типп поинтересовался:
– А что такое О-о-ордалии?
Все молчали.
– Ребят? Что происходит? – допытывался Типп. – Что это за О-ордалии такие?
Кива медленно развернулась к Типпу и ответила:
– К Ордалиям приговаривают только опаснейших преступников. Последний раз их проводили лет двадцать назад.
– Тридцать, – поправил Джарен. Он так напряженно смотрел на беспамятную женщину, что у Кивы внутри все застыло.
– Но что это такое? – недоумевал Типп.
– Чтобы установить вину человека, его подвергают четырем испытаниям стихиями: Ордалией воздухом, Ордалией огнем, Ордалией водой и Ордалией землей. – Джарен будто зачитывал архивные материалы. – Если человек выживет, его признают невиновным.
Если бы Киву не поразил так приговор женщины, она бы задалась вопросом, откуда Джарен все это знает. Сама она слышала только залиндовские слухи и легенды о заключенных, приговоренных к столь безжалостному наказанию. Но до того, как приехать в Залиндов, Кива ни разу не слышала об этих Ордалиях.
– Стихиями? – Типп наморщил лоб. – Но ведь стихийной м-магии не осталось ни у кого, кроме к-королевской семьи.
– Испытания могут быть сделаны по образу и подобию магии былых времен, – продолжал Джарен, – но говорят, если человек поистине не виновен, ему для победы не нужна никакая магия.
– То есть… если эта женщина п-переживет Ордалии, то с-сможет уехать из Залиндова? Может быть свободна? – На лице Типпа читался трепет, точно в своих мечтах он и сам готов был выдержать испытания.
– Никто еще не пережил Ордалии, Типп, – мягко перебила его Кива. – Одно-два испытания в лучшем случае. Только узники начинали верить в собственные силы, как потом… Все четыре испытания не прошел никто. – Ее голос сорвался на шепот. – Это смертный приговор.
Джарен мрачно кивнул.
Типп побледнел, затем кинул взгляд на беспамятную женщину. Прикусив губу, он сказал:
– Наверное, это л-логично, если она д-д-действительно та, кем ее считают.
Кива наконец сумела заставить себя двинуться и снова потянулась к тряпкам на лице новоприбывшей.
– Кем ее считают?
Вместо Типпа ответила Наари:
– Мы полагаем, что это Тильда Корентин. Мятежная королева.
Кива откинула ткани, и ее сердце замерло при виде лица немолодой женщины.
Прямой нос, густые ресницы, темные волосы и брови. Загорелая кожа была не самого здорового оттенка, а когда глаза женщины на мгновение приоткрылись, Кива увидела, что они молочно-белого цвета. Женщина была слепа и судя по тому, как она дрожала и потела, – очень больна.
Все это Кива осознала за полвдоха, пока ее не накрыло волной потрясения.
– Король Стеллан и королева Ариана хотят, чтобы ее наказание послужило уроком для остальных, – продолжала Наари, – тем более что ее поймали за вербовкой мятежников в Мирравене, а из-за напряженных отношений у Эвалона нет с ними договора о передаче преступников. Король с королевой подали прошение, чтобы Тильду отправили сюда, где ее должным образом накажут, пусть даже тогда им не удастся ее допросить. – Наари взглянула на больную женщину. – Хотя… в таком состоянии она вряд ли бы смогла им рассказать хоть что-нибудь.
Кива едва могла вдохнуть. Эта слепая и больная женщина – самая разыскиваемая преступница Эвалона – теперь под ее опекой. Мятежная королева. И мало того, она же…
– А это ч-что?
Голос Типпа вырвал Киву из панических мыслей. Она обернулась и увидела, как Типп подбирает с пола маленький кусочек пергамента.
– Наверное, в-выпало из одеял, когда ее п-перетаскивали с носилок.
Он развернул пергамент и прищурился. Повернул бумажку боком, потом заглянул на обратную сторону, и внутри у Кивы все завязалось узлом.
– Дай посмотрю, – ее голос предательски дрогнул.
– Ничего особенного. Просто какие-то к-каракули, – пожал плечами Типп, но послушно отдал Киве бумажку.
При виде знакомых символов сердце радостно подпрыгнуло у Кивы в груди.
Она перевела сообщение:
«Не дай ей умереть. Мы идем».
У Кивы перехватило дыхание. Последнее предложение эхом отдавалось в голове.
Мы идем. Мы идем. Мы идем.
Не когда-нибудь, а прямо сейчас.
Ее семья идет за ней. После стольких лет они наконец-то скоро будут тут. Ради Кивы… и ради Тильды.
Им нужна Мятежная королева.
Кива мысленно выругалась. Женщина и так на грани смерти, вполне может не пережить ночь. Но даже если переживет…
Десять лет Кива следовала зашифрованным посланиям. Но она впервые не знала, как ей исполнить приказ. Потому что даже если Кива вылечит Тильду, судьбу ей не обмануть.
Так или иначе женщину ждала смерть. И Кива ничего не могла с этим поделать.