Я выпустила стрелу одновременно с ударом сердца. Как только она с глухим стуком вошла в мишень, я достала из бочки другую. Вокруг шумел и суетился лагерь, и лишь министр Мансин и недавно назначенный министром Оямада стояли как статуи, наблюдая. Ко мне они тоже не обращались с тех пор, как прибыли, только вели чопорную беседу.
– А вино? – спросил Мансин.
– Немного, – ответил Оямада. – Нужно аккуратно его распределять, в особенности зимой. С рисом аналогично. Проса у нас в избытке, как бобов и вяленого мяса, а воду можем брать из рек по пути.
Мансин хмыкнул, а я выпустила еще одну стрелу в утыканную стрелами мишень. Неподалеку за мной уже наблюдала группка солдат, о чем-то тихо переговариваясь.
– Мечи?
– Конечно. И… стрелы. Дерево для укреплений. На юге полно дерева и металла, как вы знаете.
– Жаль, что их нельзя есть.
– Провианта нам хватает, – сказал Оямада. – Только вино следует беречь. И это мудро, если вы хотите, чтобы солдаты держались на ногах.
Министр Мансин сменил позу и покосился на зевак.
– Вряд ли вы могли бы более наглядно доказать, как мало знаете об армии, ваше превосходительство.
– Я командовал…
– Охрана, нанятая для торговых караванов, не в счет. Сосредоточьтесь на снабжении, а я решу, как использовать припасы.
Я выпустила еще одну стрелу и, прежде чем она попала в мишень, обернулась, застав министра Оямаду с открытым для новой реплики ртом.
– Ваша осторожность весьма похвальна, – сказала я, бросив порицающий взгляд на Мансина.
Из них двоих я доверяла ему больше, дольше его знала и сильнее нуждалась в его навыках, но без Оямады у меня не было бы солдат. В то утро мы отправили тело Дзая к его матери для упокоения. При других обстоятельствах его похоронили бы в императорском саду, но от спаленных руин Мейляна еще поднимался дым.
Оба поклонились – Оямада с ироничной благодарностью, а Мансин с чопорным извинением.
Я вытащила очередную стрелу, осознавая, что толпа вокруг нас растет.
– Ваше величество, – в первом порыве единства произнесли оба министра.
– Следует собрать совет, прежде чем генералы начнут беспокоиться, – добавил Мансин. – Они могут посчитать неуважением, что их заставляют ждать.
– Я не собираюсь заставлять кого-либо ждать, – Я приложила стрелу к тетиве, а лежащая у моих ног Чичи завиляла хвостом, взбивая грязь. – Но и не хочу быть в невыгодном положении на первом совете. Поэтому сначала осмотрю лагерь. И встречусь с солдатами.
– Вы… уверены, что это мудро, ваше величество?
Оямада слишком явно покосился в сторону зрителей.
– Да. Если мне придется сидеть в душном шатре и слушать, как мужчины говорят со мной свысока, прежде всего я должна понимать, о чем речь. Совет устроим вечером. Уверена, вы убедите их согласиться с этим решением, министр Оямада.
Он не ответил на мою доверительную улыбку, но, сочтя мои слова за приказ, поклонился и ушел.
– Вам следует дать ему время, – сказал Мансин, когда Оямада уже не мог нас слышать. – Всего два дня назад вы убили его внука.
– А вам не следует приуменьшать умения, которые он поставил на службу нашему делу.
На его губах появилась безрадостная улыбка, и темные круги под глазами проступили четче.
– Хотите сказать, деньги, которые он нам принес.
– Теперь он на нашей стороне.
Мансин поклонился, признавая мою правоту, и я взяла очередную стрелу из бочонка. По узкой полоске земли стегнул порыв ветра, хлопнув мне по ногам плащом и взъерошив шерсть Чичи. Я прицелилась, почти машинально сделав поправку на ветер, и выпустила стрелу. Для меня это было так же естественно, как для императора Кина встречаться с генералами.
Несмотря на ветер, стрела попала почти точно в цель, чего не скажешь о моих планах.
– Не стоит рассчитывать, что ваше мастерство лучника произведет впечатление на генералов, ваше величество, – сказал Мансин, окинув взглядом наблюдающих солдат. – В лучшем случае они посчитают это угрозой, а в худшем – напоминанием о вашем отце.
– Об императоре Кине? Не вижу в этом проблемы.
– Я говорил не о нем.
– Да, – согласилась я. – Но здесь и сейчас у меня есть только один отец, и это император Кин Ц'ай. Только один брат, и это Дзай Ц'ай. Моя мать – изменница. Мой брат-близнец – глупец. Мне придется с этим жить, если я хочу, чтобы Кисия выстояла. Но мне нужны генералы, которые будут меня слушаться и не переступят через меня, как наверняка намереваются, и я постараюсь получить рычаг влияния.
Он кивнул.
– Они будут давить, чтобы понять, сколько власти могут заполучить, и возненавидят вас, если вы не дадите им никакой или дадите слишком много.
– Они возненавидят меня, если я попаду в цель и если не попаду. Возненавидят, если я буду вести себя как женщина или как мужчина. – Я положила стрелу на тетиву. – Знаю, легко не будет, министр. Но понимание, что они возненавидят меня в любом случае, дает гораздо больше свободы, чем вы можете вообразить.
Я оттянула тетиву и выстрелила, с радостью услышав стук, с которым острие вошло в соломенную мишень. Министр Мансин наблюдал за мной, нахмурив брови.
– У меня получится, – сказала я. – Ведь в Мейляне вы надели мои доспехи, чтобы я могла сбежать и бороться дальше, потому что верили в меня.
Глазеющие на нас солдаты не могли подслушать, но Мансин все равно понизил голос, и я едва разобрала его слова в галдеже.
– Боюсь, генералы не забудут о былых ранах, – сказал он, – что бы ни думали простые солдаты. В чем бы ни нуждалась Кисия. Они ведь южане, их домам и семьям ничто не угрожает. Для них потеря Коя – повод ухмыльнуться. Император Кин сам разделил страну в непрекращающейся войне с вашей матушкой.
Я вздохнула.
– Я знаю, но если я собираюсь править Кисией, то всей Кисией, а не только к северу от реки.
Я опустила лук. Мне не нравилось, как он лежал в руке. Оставив Хацукой в Сяне, я как будто лишилась части тела.
– Давайте пройдемся, министр. Хочу осмотреть лагерь и поговорить с солдатами, как делал император Кин.
– Как пожелаете.
Мальчик взял у меня лук, но я оставила напульсник на запястье как напоминание о своей меткости. Уделял ли Кин внимание таким деталям? Я никогда раньше не задумывалась, сколько в нем было подлинного, а сколько выдуманного, прямо-таки человек-загадка.
Как только я покинула стрельбище, собравшаяся толпа загудела, и, вспомнив, как вел себя Кин, я обратилась к солдатам:
– Благодарю за то, что присутствовали на моей тренировке. Завтра увидим, сколько стрел я смогу расщепить.
Эти слова были встречены скорее удивлением, чем восторгом, но надо же с чего-то начинать.
– Не следует выставляться перед ними, ваше величество, – предупредил министр Мансин, когда я поравнялась с ним и наши сапоги захлюпали по грязи. – Император Кин никогда не стал бы этого делать.
– Но я не император Кин.
– Как вы не перестаете мне напоминать. Однако, как женщина, вы должны требовать к себе уважения даже в большей степени, чем требовал он, как простолюдин.
– Но его ведь уважали не оттого, что он требовал. А потому что заслужил уважение.
Мансин замолчал, сцепив руки за спиной и высоко подняв голову, слабый солнечный свет подчеркивал морщины на его лице. Заточение у левантийцев дало о себе знать, и рядом со мной шел худой суровый человек, который теперь мог и засомневаться, стоило ли приносить себя в жертву ради спасения моей жизни. Мне предстояло сохранить уважение не только солдат.
Шатры, вдоль которых мы шли, стояли прямо на траве, но дорожка между ними превратилась в глинистый овраг. Когда мы проходили мимо, солдаты кланялись, а я кивала и улыбалась им, как будто принимала парад, а не осматривала полевой лагерь.
– Как мне перевести внимание на них вместо меня? – спросила я, когда мы свернули в более широкий, но такой же раскисший проход. Мимо прошмыгнули несущие подносы с едой мальчишки, при виде меня они изумленно распахнули глаза. – Я хочу… поговорить с ними. Узнать их лучше.
– Так поговорите.
– Но что им сказать? При дворе обычно обмениваются любезностями о погоде, прическах и неудачном цвете платья. Как это делал Кин?
– Расспрашивал о том, что их волнует, и помнил, что для них важно. Больше всего на свете люди любят говорить о себе, особенно солдаты.
Я никогда не слышала от него таких циничных высказываний, но мой смех привлек внимание юного солдата, только что вышедшего из шатра. Увидев меня, он вздрогнул. И поклонился. Затем пробормотал «ваше величество» и уставился в землю, теребя пальцами рубаху.
– Наверное, у меня грозный вид, раз я вызываю такую реакцию, – сказала я, приближаясь к нему. Мансин последовал за мной. – Как тебя зовут, солдат?
– Танака Оно, ваше величество.
Он произнес это так сдержанно, с такой вдумчивостью, что я была благодарна ему за понимание, хотя имя и пронзило мне кожу, плоть и кости, проникнув глубоко в сердце. Моя натужная улыбка дрогнула.
– Танака, – сказала я, – одно из моих любимых имен. Откуда ты, Танака Оно?
– Из Анси, ваше величество. По крайней мере, там я родился. Я вырос в маленьком городке на западе, о котором вы, вероятно, никогда не слышали.
– И все-таки, в каком же?
Он как будто задумался, не испытываю ли я его, но ответил:
– В Боруте, ваше величество.
– А, один из многих городов, в котором путники, идущие по пушному пути, могут принять теплую ванну и выпить превосходного вина.
Он распахнул глаза еще шире, и это доставило мне такое же удовольствие, как стук стрелы, ударяющей в мишень.
– Да, ваше величество, именно так.
– Что ж, учитывая, из какого прекрасного города ты родом, нам вдвойне повезло, что ты среди нас.
На этом я кивнула и продолжила обход вместе с министром.
– Это было проще, чем я думала, – сказала я.
– В большинстве своем они люди с простыми потребностями, ваше величество. И все же я удивлен, что вы слышали о таком маленьком городке.
– Я не слышала. Просто предположила, что его привлекательность основана на особенностях той местности.
Местности, по которой я не так давно пробиралась в одном исподнем и в обществе левантийца.
– Даже не знаю, становится ли от этого ваша речь более или менее впечатляющей, ваше величество. А вот и два генерала, которые не присутствовали на вашем… выступлении вчерашним утром, – добавил он, кивнув двум мужчинам в алых плащах, беседующим у шатра квартирмейстера. – Тот, что повыше, – генерал Сенн Михри, а второй…
– Генерал Мото.
Один из двух генералов, которые, как считал Дзай, могли бы управлять империей вместо него.
Когда мы подошли ближе, оба генерала поклонились.
– Генералы, – сказал Мансин, остановившись перед ними с непринужденным видом, в то время как я притворилась, будто не замечаю, как они меня рассматривают, несомненно, оценивая, насколько я похожа на Отако. – Ее императорское величество императрица Мико Ц'ай.
Они снова поклонились, пробормотав «ваше величество», и когда генерал Михри хотел представиться, я сказала:
– Генерал Сенн Михри, младший сын великого генерала Михри. Известен своими лидерскими качествами и великолепными скакунами, которых разводят в его поместье к западу от Анси. Вас произвели в генералы после схватки с горными племенами в 1370 году, и с тех пор вы находитесь здесь, обороняете нашу западную границу.
Я подняла подбородок.
– Вы с честью и доблестью служили моему отцу, великому императору Кину Ц'аю, и я рада, что продолжаете служить империи.
Закаленный воин поднял брови и ответил с легкой хрипотцой:
– Благодарю вас, ваше величество.
Я повернулась к генералу Мото, который меня опередил, заявив:
– Я генерал Мото, ваше величество. Командую гарнизоном Ц'ая после стычки с чилтейцами на границе в 1385 году.
Если он надеялся, что мне нечего будет добавить, то явно не учел, какие подробности министр Мансин знает о генералах, которыми командует.
– Генерал Таи Мото, – сказала я, отметив для себя его сметливость. – Первый в своей семье, кто достиг такого высокого звания, хотя вторые сыновья графа Татана служили в армии с тех пор, как семья получила этот титул в 1236 году. – Этим познаниям я была обязана многочасовой зубрежке фамилий и достижений. – Будучи капитаном в гарнизоне Мейляна, вы защитили моего отца от пары убийц, которые напали на него, когда он проверял восстановление городских укреплений.
Как и в случае с генералом Михри, я вздернула голову и добавила:
– Вы с честью и доблестью служили моему отцу, великому императору Кину Ц'аю, и я рада, что продолжаете служить империи.
Он не удивился, но кивком оценил отличный ход, улыбнулся и ответил:
– Благодарю вас, ваше величество.
Мы пошли дальше, не сомневаясь, что они смотрят нам в спину. Удалившись на достаточное расстояние, чтобы они нас не слышали, Мансин сказал:
– Отличная работа, ваше величество.
– Как ни странно, это было проще, чем с солдатом.
Мы пошли дальше, останавливаясь то тут, то там, чтобы обменяться парой слов с капитанами и простыми солдатами, даже с мальчишкой, который бегал по лагерю, разнося сообщения, припасы и еду. Когда я поприветствовала его, он на несколько долгих секунд уставился на меня с разинутым ртом, а потом, запинаясь, промямлил:
– Ваше величество… Что… я могу для вас сделать, ваше величество? – И склонился в глубоком поклоне.
– Расскажи о себе.
– Обо мне… ваше величество?
Бедняга перепугался до смерти.
– Начни со своего имени.
– А-Ани, ваше величество.
– Откуда ты, Ани?
– Не знаю, ваше величество, но… но когда на меня наткнулся рекрутер, я жил на улицах Мейляна.
Если бы кто-нибудь спросил меня, живут ли на улицах кисианских городов бедняки, я ответила бы «да», ведь с ними сталкиваешься повсюду, но, к стыду своему, я вдруг поняла, что не только никогда не разговаривала с уличным бродягой, но и не задавалась вопросом, почему они так живут.
И это мне тоже предстоит изменить.
Мы еще немного поговорили, но он не стал чувствовать себя увереннее, и я позволила ему сбежать обратно к своим делам.
– Не знаю, чего вы добились этим разговором, – заметил Мансин, все это время стоявший рядом со мной суровой статуей. – Вам не нужна любовь тех, кто не сражается за вас.
– Но разве без этих мальчишек лагерь мог бы существовать так слаженно?
– Нет, но пусть этим занимаются генералы и квартирмейстер.
Я прекратила бессмысленный спор, хотя рассказ Ани о том, что он не знает, откуда родом, никак не шел из головы.
Мы почти завершили полный круг по лагерю, когда министр Мансин кивнул на двух мужчин, сидящих у костра, как простые солдаты, несмотря на генеральские регалии.
– Кажется, я говорил вам о генерале Йассе и генерале Алоне, двух генералах-варварах.
– Да. Но если они сражаются за Кисию и живут в Кисии, почему мы до сих пор называем их варварами?
– Это слово мы используем не из-за неуважения, ваше величество, просто как указание, что они не кисианцы.
– Интересно, что делает человека кисианцем? – сказала я больше для себя, чем в ожидании ответа.
– Для начала надо родиться в Кисии.
У меня не было времени ответить, прежде чем два генерала прервали трапезу и встали, а Мансин поспешил добавить полушепотом:
– Мне сообщили, что оба отказались присягнуть императору Дзаю. Вам следует вести себя с ними осторожно.
– А осторожность – лучший способ добиться их уважения?
– Нет, но когда дело касается их, требовать уважения – лучший способ никогда его не получить.
Больше мы ничего обсудить не успели, потому что подошли слишком близко, и оба генерала поклонились. Это показалось мне хорошим началом. С первого взгляда ничто не напоминало о том, что они не кисианцы, как указал Мансин, разве что генерал Йасс носил более короткие волосы, чем принято даже у военных, а генерал Алон – окладистую бороду. И говорили они с явным южным акцентом.
– Ваше величество, – сказал генерал Йасс, и, вместо того чтобы заполнить краткую тишину каким-либо комментарием или вопросом, как другие генералы, оба застыли в ожидании, пока я не скажу, чего от них хочу.
Их нежелание заполнять паузу просто ради того, чтобы ее прервать, нежелание говорить попусту, одновременно сбивало с толку и вызывало восхищение.
– Как я вижу, вы предпочитаете говорить только по делу, а не болтать о пустяках, – сказала я.
– Мы никогда не были при дворе, ваше величество, – ответил генерал Алон. Так странно было не видеть движений его губ и мимику лица под бородой. В какой-то степени борода была маской. – Мы простые солдаты.
– Тогда позвольте мне перейти сразу к делу. Как вы наверняка понимаете, новые императоры и императрицы, чтобы чувствовать себя… менее уязвимыми, обычно требуют от генералов немедленно принести присягу. Видимо, этого потребовал мой брат, но я не стану, если вы считаете, что верность надо заслужить. Такая честность внушает уверенность, что вы не предадите меня, и надеюсь, если мои решения придутся вам не по нраву, вы скажете это мне так же откровенно, как я сейчас.
С колотящимся сердцем я выискивала на их лицах признаки того, что они понимают и ценят мое решение, но ничего не могла прочитать. Когда я закончила речь, они просто поклонились, и мне стало не по себе.
И вдруг генерал Йасс заговорил:
– Мы ценим вашу прямоту, ваше величество. Мы не можем поклясться в верности тому, кто этого не заслужил, но сражаемся за Кисию, и пока вы сражаетесь за Кисию, мы на вашей стороне, с присягой или без.
– И мы не убиваем ударом в спину, – добавил генерал Алон с хриплым смешком. – Мы бьем в лицо.
Я выдохнула с облегчением и не могла не ухмыльнуться – мое лицо наверняка привело бы матушку в ужас.
– Вы с честью и доблестью служили моему отцу, великому императору Кину Ц'аю, и я рада, что продолжаете служить империи.
– Ваше величество, – откликнулись оба.
Мы пошли дальше, дав возможность генералам поесть, и, оказавшись вдалеке от их ушей, я ожидала комплимента по поводу того, как хорошо справилась. Но Мансин хранил молчание, даже не указывал на других офицеров или зоны лагеря на нашем пути.
– Вы не хотите поздравить меня с удачным разговором, министр?
– Мне кажется, есть грань между слишком официальным и слишком… развязным поведением, ваше величество.
– Что более развязного было в моем разговоре с ними? Боюсь, я ничего такого не заметила, – отозвалась я, уязвленная несправедливым упреком.
Я подняла взгляд, но Мансин ответил, не посмотрев на меня:
– Они ведут себя по-другому, но вы императрица. Это Кисия, а не горы. Подстраиваться под них – это проявление слабости, а в вашем положении не следует разговаривать в таком тоне с варварами.
Он говорил с укоризной, но его слова наполнили меня таким разочарованием, которое я не могла не только высказать, но даже объяснить.
– Только с варварами? – с обманчивой холодностью спросила я.
– Скажем так – особенно с варварами.
– Они что, более серьезная угроза моей добродетели?
Он неодобрительно посмотрел на меня и нахмурился.
– Это неподобающий разговор.
– Да, вы правы, неподобающий. – Я остановилась. – Я устала и хочу отдохнуть в своем шатре перед советом.
Министр Мансин поклонился.
– Ваше величество.
Я в одиночестве возвращалась в центральный шатер, погрузившись в размышления. Вокруг царила шумная суета, но она успокаивала бурлящие в голове мысли, которые я и улавливала-то с трудом, гнев мешал их ухватить.
Перед моим шатром стоял в карауле солдат. Судя по его лицу, он хотел сообщить что-то важное. Я устало вздохнула.
– В чем дело?
– Ваше величество, у вас гость.
– Гость? Кто?
– Я.
Когда я обернулась на звук знакомого голоса, у меня перехватило дыхание. В нескольких шагах от меня стоял генерал Рёдзи. Рёдзи, который тренировал нас. Рёдзи, который был самым преданным охранником моей матери. Рёдзи, в которого я вонзила клинок в ту ночь, когда защищала императора Кина во время переворота, устроенного моей матерью. И это после всего, что Рёдзи для меня сделал.
После пережитого он не стал выглядеть хуже, только постарел. Или, быть может, я просто никогда не видела его без мундира.
Вопреки тому, как мы расстались, вопреки всему, мне пришлось взять себя в руки, чтобы не броситься к нему, не прикоснуться, чтобы и убедиться – он мне не мерещится. Не расспрашивать у него про матушку и как он здесь оказался. Ответы причинили бы слишком много боли, а за нами наблюдало слишком много людей. Я быстро поняла, что в полевом лагере постоянно кто-то наблюдает, прямо как при дворе.
– Генерал Рёдзи, – сказала я, изо всех сил сдерживаясь. – Мы так давно не виделись.
– Да, ваше величество. – Он поклонился, и я невольно вспомнила, как долго он кланялся моей матери и называл ее «ваше величество». – Вас непросто было отыскать.
– Я не знала, что вы живы, не говоря уже о том, что ищете меня. – Я повернулась к караульному. – Пусть нам принесут еду и вино в шатер. Генерал, – добавила я, приглашая его войти, – прошу.
Он снова поклонился.
– Я польщен, ваше величество.
Внутри шатер почти ничем не напоминал о моем статусе и был простым, как жизнь в полевом лагере. В особенности как жизнь в полевом лагере, когда я пытаюсь доказать, что могу приносить пользу, а не просто сидеть на несуществующем троне.
Никакой роскоши, но стол там имелся, и я жестом пригласила Рёдзи сесть. Он поколебался, и его губы дернулись в кривоватой улыбке.
– Какие перемены.
– Это точно, – согласилась я. – Должна признаться, я предпочитаю такой расклад сил.
– Как и ваша матушка.
Похоже, он пожалел о сказанном, как только слова слетели с губ, и улыбка сменилась настороженностью.
В моей голове теснилась сотня вопросов, но я села, намереваясь во что бы то ни стало сохранять императорское достоинство. Рёдзи знал меня с детства, но я не дам ему поводов по-прежнему видеть во мне ребенка.
– Что ж, – сказала я, – полагаю, вы должны мне многое поведать, генерал, но сначала скажите – где она?
Он склонил голову.
– Не знаю.
Я не была готова горевать и должна была бы обрадоваться, что пока не придется, и все же неизвестность была еще хуже.
– Объясните подробнее.
Я надеялась, что выгляжу достаточно суровой, надеялась, что он забыл о клинке, которым я его проткнула. Мне хотелось ему доверять, но я давно уже перестала доверять людям только из-за желания довериться.
Генерал Рёдзи вздохнул и провел рукой по столу, словно разглаживая складки на дереве.
– Я пытался, – прошептал он. – Пытался, Мико, изо всех сил, но солдаты появились так быстро. Секунду назад город и замок были в безопасности, и вдруг они оказались внутри и началась резня. Заметив, что происходит что-то неладное, я бросился к воротам, но к тому времени, когда понял, насколько плохо обстоят дела, вернуться было уже невозможно…
Он уставился на свою ладонь, скользящую по столу.
– Нас переиграли. Я ничего не мог сделать. Мне следовало сражаться и умереть, но… Видимо, моя верность вашей матушке сильнее, чем чувство долга и честь.
Я не стала напоминать, что то, как он помогал ей устроить переворот, уже достаточно красноречиво.
– Я снял чилтейскую форму с павшего солдата и выбрался из города. Я хотел вернуться, чтобы спасти ее, но к утру они уже уехали.
– Они?
– Как я понял, иеромонах взял ее с собой на юг. Я последовал за ними, но потерял их в Сувее. В уцелевших на севере городах никто не в состоянии был вспомнить, кто там проезжал, а может, они свернули с дороги, не знаю. – Его рука застыла, и он поднял взгляд. – Я проверил все направления, по которым они могли проехать, и ничего не обнаружил. Я даже не знаю… – Он снова отвел взгляд. – В ту ночь, когда взяли Кой, у нее начался приступ болезни…
Я представила, как матушка лежит на подушках, а рядом на коленях лекарь Кендзи, и ручейки крови из крохотных проколов в ее руке. Она всегда была такой цветущей, что это лечение казалось мне попыткой вызвать жалость.
– Она и правда больна?
Генерал Рёдзи кивнул.
– У нее императорская болезнь.
Конечно, я слышала о ней, эту болезнь так часто упоминали в связи с нашей семьей, что можно было не спрашивать, о чем речь. Но никто, похоже, не знал, что это, хотя болезнь уже очень давно терзала семью Отако. Усталость. Слабость. Замедленное дыхание и сердцебиение. И никакие средства не помогали.
– И давно?
– Давно ли она больна? Несколько лет, и постепенно ей становилось хуже. От каждого приступа она слабела сильнее, чем от предыдущего, и они случались все чаще. Лекарь Кендзи считал, что при должном уходе ей остался год, может, два. А без лечения…
Слова повисли в воздухе, и невысказанная мысль полностью затопила мой мозг. Без лечения она уже могла умереть.
– Когда я перестал ее искать, – продолжил генерал, не желая задерживаться на страшной мысли, наверняка терзавшей его в той же степени, что и меня, – Мейлян захватили чилтейцы, и мои попытки найти вас оказались столь же безуспешными, как и поиски вашей матери. До сегодняшнего дня.
– Что ж, – сказала я, проглотив стоящий в горле ком, – как бы там ни было, приятно снова вас видеть, генерал.
– А с вашей стороны очень любезно называть меня так, хотя теперь я простой обыватель.
Ему придется заслужить мое доверие, но его помощь будет весьма кстати, а присутствие успокаивало. Я позволила себе улыбнуться.
– Это не любезность, а признание того факта, что вы по-прежнему занимаете ту же должность.
Он так резко поднял голову, что ударился локтем о край стола, и на его лице смешались боль и потрясение.
– Вы хотите, чтобы я…
Я и не осознавала, как злюсь на него, пока узел гнева у меня внутри не ослаб.
– Да, – сказала я. – Несмотря на случившееся в Кое, я хочу отдать вам командование императорской гвардией. Если только вы не желаете возобновить поиски моей матери.
Он с горечью усмехнулся.
– Боюсь, если я продолжу заниматься непосильным делом, меня просто поглотит горе.
Я не знала, что на это ответить. Он никогда не рассказывал об отношениях с моей матерью, но этот секрет знали все придворные, хотя никогда не говорили вслух.
– Не беспокойтесь, я не собираюсь расчувствоваться перед вами, – добавил он. – В наших с ней отношениях всегда отражались амбиции, но невозможно провести с человеком столько времени, чтобы не проснулось больше любви, чем хотелось бы. – Он перестал тереть локоть и встретился со мной взглядом. – Если вы примете меня обратно, я всеми силами буду служить вам, ваше величество. Ваша матушка поклялась, что ее дитя будет сидеть на троне, и мы ее не подведем, верно?
Я окинула взглядом сидящих за столом генералов. Заняв свои места, они притихли и косились на министра Мансина. В особенности настороженным выглядел генерал Мото.
Как только они замерли, я откашлялась и начала речь:
– Рада приветствовать вас на первом заседании совета. Полагаю, я со всеми знакома, так что можем перейти сразу к важным делам.
В образовавшейся паузе, прежде чем я продолжила, послышалось перешептывание – они тихо задавались вопросом, почему во главе стола сидит эта женщина и на каком основании открыла совет, если министр Мансин гораздо более компетентен и тоже находится здесь.
– Левантийцы укрепляют позиции в северной части нашей империи, – продолжила я, решительно настроившись заставить их воспринимать меня всерьез. – Есть вероятность, что чилтейцы перегруппируются и нападут на них, но скорее, потеряв большую часть своей армии, будут удерживать границы и не станут вмешиваться. Было бы нетрудно разделаться с варварами. – На этом слове я поморщилась, но здесь не было места нюансам, нельзя было признавать, что они вовсе не варвары, когда мне предстояло собрать против них армию. – Нетрудно изгнать их из наших земель, если бы они не взяли в союзники нескольких лордов с севера. Некоторые, возможно, присоединились к левантийцам из прагматичного желания уцелеть, но другие, похоже, отказались от верности империи ради власти и личной выгоды. Главный среди них – светлейший Бахайн.
Все молчали. Они слышали об этом, но на мгновение я словно оказалась в замке Кьёсио, когда Эдо писал мне об измене Бахайна. Мысль о том, что я осталась в полном одиночестве, без союзников, наполнила меня тогда таким страхом, от которого я до сих пор не могла избавиться.
– Мы не можем напасть на них в лоб, пока они обладают такой поддержкой, – добавила я. – Но у нас получится, если мы разделим Бахайна и его новоиспеченного императора.
– Атаковать Когахейру – это самоубийство, – сказал генерал Русин.
– Не Когахейру. Еще рано, – я покачала головой, – Сян.
Они застыли в полной тишине, а потом посмотрели на Мансина – слышал ли и он мое безумное предложение. Он не удивился и не высмеял меня, и тогда они начали возражать.
– Вы же наверняка понимаете, что Сян – один из самых укрепленных городов Кисии, ваше величество, – сказал генерал Мото.
– Вокруг замка три ряда стен!
– Его ни разу не покоряли!
– Да, хотя пираты много десятилетий грабили город, замок так никогда и не пал.
Я вытерпела их восклицания, как Кьёсио выдерживал ярость моря, и ждала, когда они утихнут. В итоге они замолчали, видимо, высказав все свои претензии, или потому что один за другим заметили, что, ничуть не смущаясь, я терпеливо жду, когда они закончат.
– Мы возьмем Кьёсио, – сказала я, когда они умолкли.
– Можем мы спросить, как вы собираетесь это сделать, ваше величество? – поинтересовался генерал Михри. – Может быть, у вас есть план?
– Есть.
Теперь все внимательно меня слушали.