На меня таращился целый лагерь. Нет, не лагерь, поселение. Левантийцы построили лачуги и частокол, и пока меня несли, я разглядывал снующих туда-сюда людей. Конечно, левантийцы умеют кое-что строить. Мы строили храмы и святилища, хижины для зимовки, но здесь все выглядело таким… постоянным.
– С дороги, с дороги, – ворчал Йитти, вместе с Хими устраивая меня возле одного из костров. – Расступитесь, мать вашу, неужто никогда не видели раненого?
Любопытные зеваки никуда не делись, лишь отступили на шаг и продолжили глазеть и шептаться.
– Почему все на меня пялятся?
Йитти наклонил голову набок.
– Потому что ты Рах э'Торин. Или потому что у тебя не лицо, а месиво. Выбирай, что хочешь.
Поскольку Йитти выиграл поединок, он не был обязан поднимать меня с земли и нести в безопасное место, но сделал это, а я до сих пор не нашел в себе сил поблагодарить. И похоже, полностью лишился дара речи, когда вперед вышел человек в знакомой одежде. Когда-то я носил точно такой же пояс из завязанной узлами ткани и точно такую же сумку – наполовину мешок целителя, наполовину ящик конюха – со специальным карманом сбоку для письменных принадлежностей и книги, которую имел при себе каждый заклинатель, чтобы записывать времена года и урожай священной рощи, передвижения гуртов и смешение кровей. Я бросил все это в тот день, когда сбежал от заклинателя Джиннита. Было бы интересно почитать записки ученика заклинателя, изгнанного в такую даль. Требовалось единогласное решение совета заклинателей, чтобы изгнать одного из них.
Когда человек приблизился, его красивое лицо слегка омрачилось. Голова его была обрита, и, учитывая, как строго он соблюдал традиции, на затылке наверняка красовался знак ученика заклинателя. Я до сих пор помню легкое прикосновение кисти заклинателя Джиннита, когда он, напевая, каждое утро неторопливо рисовал мой, не обращая внимания на мое ерзание. Несомненно, он пытался научить меня терпению.
– А, новенький, – сказал человек. – Я Деркка эн'Инжит, ученик заклинательницы Эзмы э'Топи.
– Заклинательницы, – во рту у меня пересохло. – Откуда здесь заклинательница?
– Она сейчас подойдет. Ничто не может оторвать ее от ежедневного осмотра лошадей, поэтому пока тебе придется довольствоваться мной.
Йитти уже бросил на землю свой мешок и вытаскивал деревянную миску, нитку и пучок трав.
– Тебе нет нужды это делать, капитан Йитти, – сказал Деркка. – Я прекрасно могу позаботиться о нем.
– Не сомневаюсь, но я нанес эти раны, мне и лечить их, пока я здесь.
Ученик заклинательницы удивленно выгнул брови и, не получив объяснений от Йитти, посмотрел на меня.
– Я бросил вызов и проиграл. Меня зовут Рах э'Торин.
Он казался искренне удивленным, будто раньше не замечал зевак и общий гомон.
– Что ж, знаменитый Рах э'Торин, рад наконец познакомиться с тобой. Это объясняет всеобщий интерес. – Он мотнул головой в сторону толпы. – Ты здесь весьма известен.
Ученик положил мешок с другой стороны от меня и начал выкладывать содержимое.
– Рах!
Надо мной стоял Тор, разинув рот, будто увидел призрака. Сначала я обрадовался тому, что он в безопасности, но от улыбки заболело лицо, и я вспомнил, при каких обстоятельствах мы расстались. Его потрясение превратилось в усмешку.
– Так-так. Ранен и снова нуждается в спасении. Какую глупость ты совершил на этот раз?
Никакого уважения, но я ведь больше не капитан. Я никто. Однако Йитти посмотрел через плечо.
– Следи за языком, мальчишка, – сказал он.
Тор фыркнул, но больше ничего не сказал.
– Наверное, тебе лучше лечь, пока я… пока мы займемся ранами, – сказал Йитти, начиная осматривать их. – Я неплохо поработал.
– Да, лучше ляг, чтобы не пораниться, если потеряешь сознание, – вставил Деркка. – Так, Тор, давай-ка сядь и отвлекай его разговорами, пока мы не закончим.
Тор посмотрел так, будто согласился бы на что угодно, кроме этого, но предложение от ученика заклинателя – вовсе не предложение. Мальчишка угрюмо опустился на землю рядом со мной.
– Как скажешь, ученик заклинательницы. Только знай, что я этому не рад.
– Ой, иди, сунь голову в бочку с водой, – буркнул Йитти.
Тор чопорно уселся и раскрыл книгу. Я не сразу вспомнил, что его учили чилтейскому, но не решился спросить, что это за книга. А потом и не мог. Йитти раскрыл рану на ноге, чтобы посмотреть, насколько все плохо, и мир закружился. Тьма протянула сотни жадных пальцев, унося меня с собой.
– «И у него будет»… или, может быть, это «у него есть клинок, сделанный… выкованный… богами»… нет… «единственным богом».
Рядом с ухом что-то скреблось. Ноги горели огнем. Йитти и Деркка, похоже, о чем-то спорили, но я ухватился за голос Тора.
– Храм? Лагерь? Дом? Будь проклят этот дурацкий язык.
Я попытался попросить воды, но с губ сорвался лишь хрип. Мальчишка не услышал, и я попытался снова, чуть приоткрыв глаза и тут же поморщившись, закрыв их из-за яркого света. Я все еще лежал снаружи, рядом по-прежнему потрескивал костер. Может, я отключился всего на несколько минут.
– А, ты очнулся? – сказал Тор. – Похоже, это входит у нас в привычку. Но сейчас зашивает тебя не императрица, так что можешь снова падать в обморок.
Я злобно уставился на него, но на ярко освещенном солнцем лице не было и следа раскаяния.
– В тот раз ты держался получше, но, наверное, хотел произвести на нее впечатление?
– Неужели я так плохо поступил с тобой?
Тор отвел взгляд.
– Ты должен был сражаться за свой народ, а не за нее.
Я тяжело вздохнул, стараясь не обращать внимания на горящие и зудящие ноги.
– Потому что все левантийцы стоят того, чтобы за них сражаться и умирать? Даже когда выбирают не ту дорогу? Или потому что все кисианцы – зло и не имеют права сражаться за свои земли, раз уж сюда явились мы?
Тор застывшим взглядом смотрел в книгу. Мне на секунду показалось, что он извинится, поймет меня. Но Йитти отстранил его, чтобы осмотреть мое лицо. Распухшее, перекошенное и покрытое коркой крови, оно напомнило, как Сетт яростно размазывал меня по дороге.
– Похоже, здесь останутся шрамы. – Йитти дотронулся до кожи под глазами, и я поморщился. – И здесь, – он тронул челюсть. – Но в остальном, когда сойдет отек, снова будешь красавчиком, как раньше.
Невзирая на поединок, на наши разногласия, он старался рассмешить меня. Но мои мысли были заняты Сеттом. Он хотел, чтобы я проиграл, чтобы Йитти меня убил. И я убил за это Сетта.
Улыбка Йитти погасла.
– Ты не сделал ничего неправильного.
– Это всего лишь деликатный способ сказать, что я не сделал и ничего правильного.
– Иногда просто нет ничего правильного. А сейчас закрой глаза, чтобы не жгло, когда я буду промывать раны.
Совместная работа Йитти и Деркки над моими ранами обернулась изнурительным шквалом боли, и хотя я больше не терял сознание, но держал глаза закрытыми еще долго после того, как это перестало быть необходимым. Я старался ровно и глубоко дышать, но в душу уже закралось беспокойство. Гидеон в опасности. Левантийцы с ним в опасности. А я лежу здесь, раненый и бесполезный.
– Серьезно, стоило ли это переделывать? – пробился ко мне сквозь ширящееся болото страха голос Деркки.
– Обязательно.
В словах Йитти не было неуважения, но я мог представить, как хмурится Деркка. Заклинатели – самые умелые целители, которым подчинялись все остальные.
– Я вполне способен как следует обработать его раны.
– Да, ученик заклинателя, и я тоже. Думаю, здесь надо потуже.
Напряжение между ними нависло надо мной, и две пары рук накладывали мази, швы и повязки, как две вороны, дерущиеся за труп.
Они, наверное, так бы и продолжали, пока на мне не останется живого места, если бы не пришла Истет.
– Капитан, – сказала она, и я открыл глаза. Она посмотрела на меня, но, конечно, обращалась к другому. – Капитан, – повторила она, – нам не стоит здесь задерживаться.
– Можешь оставить все мне, капитан, – сказал Деркка. – Не боишься же ты, что он теперь умрет?
– Я и не боялся этого. – В отрывистых словах сквозил гнев, который я видел в Мейляне. Вокруг поднимались столбы дыма, а мы сражались за пост капитана Вторых Клинков, Йитти – за правое дело, а я – за нечто гораздо более эгоистичное.
– Йитти, твой путь, случайно, не будет пролегать мимо Когахейры? – спросил я.
– Нет, скорее, как можно дальше от нее.
Он запихивал вещи обратно в мешок, и я схватил его за руку.
– Прошу тебя, Йитти. Он в опасности. Они все в опасности. Прошу тебя. Я не смогу туда добраться в таком состоянии.
Йитти вырвался и встал.
– Мне нужно идти.
Я с трудом приподнялся на локте.
– Йитти…
– Нет, не вставай, глупый ты человек. Развалишься, тебя только бинты и держат.
– Ты поможешь?
Он неопределенно хмыкнул и, закинув мешок на плечо, зашагал прочь.
– Йитти!
Я попытался встать, но Деркка толкнул меня обратно, и мир закружился. Когда он снова остановился, Йитти уже не было.
– Нет, то, что через «т», это «птица», – бормотал рядом со мной Тор, разбирая чилтейские слова.
Императрица Мико тоже много разговаривала сама с собой.
– Лидоа, – произнес я первое пришедшее на ум кисианское слово. – Лидоа ло каан.
Императрица приветствовала всех какой-нибудь вариацией этих слов, как и Лео. Тор посмотрел на меня поверх книги.
– Эш лидооса ма са мара.
Он закатил глаза, увидев мой пустой взгляд.
– После всего ты говоришь со мной на кисианском? Ты пожелал мне благополучия, а я послал тебя. Точнее, послал тебя трахнуть морского ежа.
Он взял книгу и сразу же снова ее отложил.
– Это она тебя научила? Или ты сам набрался, таскаясь за ней, будто за течной кобылицей?
Она была такой теплой подо мной той ночью в повозке, ее дыхание плясало по моей щеке, ее губы искушали.
Я ничего не ответил, но Тор рассмеялся.
– Упустил свой шанс? Ну конечно, упустил. Ты только и умеешь, что все портить. Фраза, которая тебе нужна, – это «Ао гашо те реместе мот, каа ло кииш ао фалачу шо лоа-да».
– Почему? Что она значит?
– Она значит «Я все время думаю о тебе, пожалуйста, сжалься и возьми к себе в постель», хотя, может, я использовал слова погрубее. Ведь я всего лишь какой-то дикарь.
От смеха, прозвучавшего как перекатывание камней в реке, заболело горло, но на лице Тора нехотя расплылась ухмылка.
– Да иди ты, Рах. Просто дай мне тебя ненавидеть.
– Я тебе не запрещаю.
Деркка кашлянул.
– Теперь дай ему отдохнуть, Тор. Я закончил.
С другой стороны костра на меня смотрела заклинательница лошадей Эзма э'Топи. После того как ее ученик закончил процедуры, я некоторое время дремал в одиночестве, а левантийцы в лагере занимались своими делами. Когда к вечеру небо потемнело, Тор накрыл пару седел грудой старых попон, чтобы усадить меня. На удивление, юноша не хотел оставлять меня одного.
Эзма оказалась высокой, а корона из лошадиной челюсти делала ее еще выше. Когда-то я спросил заклинателя Джиннита, тяжела ли корона, и он ответил, что аккурат как ответственность его звания, но гораздо легче, чем его почетность. Он всегда сгибался под весом короны, но Эзма держалась прямо и гордо, истинная предводительница в те времена, когда раздробленные Клинки больше всего нуждались в предводителе.
– Рах э'Торин, – сказала она, выдавая неловкость лишь прикосновением к своим длинным волосам. – Приятно познакомиться с человеком, о котором я столько слышала.
Такие речи должны были польстить, но подняли внутри волну тошноты. После возвращения в гурт я избегал заклинателей – они напоминали мне о времени, потраченном на обучение, о тех днях, когда я скитался по степям в одиночестве, и о стыде, который с тех пор становился лишь сильнее.
Я подавил все это, пытаясь выглядеть уверенно.
– Заклинательница, – сказал я, поднимая усталые руки в приветственном жесте. – Прости, что не встаю.
– Ты сильно ранен?
Несомненно, Деркка уже дал ей отчет о моих ранах.
– Не то чтобы сильно, просто ран слишком много.
– Как я поняла, они получены в поединке.
Готовилась еда, левантийцы собрались у других костров, но я заметил, что суета стихла и все прислушиваются к нашему разговору.
– Да.
Я вспомнил голову Сетта, катящуюся по дороге, и тут же попытался больше не думать о нем. И о том, как Гидеон отнесется к тому, что его кровный брат мертв. По моему слову.
Эзма подошла ближе и села. Не точно напротив, по другую сторону костра, как для поединка, но достаточно близко, чтобы у меня тревожно забилось сердце. Ни улыбки, ни приветливых слов, только жесткий, решительный взгляд, который мне не понравился. Совершенно точно за время пребывания здесь я не успел натворить ничего, чтобы заслужить ее неодобрение.
– Я наслышана о тебе, Рах э’Торин, – произнесла она вполне дружеским тоном. – Среди нас даже есть несколько твоих соплеменников. И конечно, Тор.
Она кивнула в сторону сидевшего подле меня юноши, и он приветственно сложил кулаки.
– Их мнения о тебе весьма разнятся, и я никак не могу решить, опасен ты для моих людей или нет, – продолжила она.
– Твоих людей?
Эзма взмахнула рукой.
– Просто фигура речи. Для всех этих людей.
Заклинатели лошадей, наш оплот здоровья и закона, направляют нас, дают советы обо всем, от места зимовки до выбора племенных лошадей, но никогда не были и не могли быть предводителями. Они не принадлежали ни к какому гурту и имели лишь обязанности.
Им не позволялось жить в гурте, и, наблюдая за тем, как при появлении заклинательницы все опустили глаза и собрались вокруг нее, я понял почему. В прагматичном обществе левантийцев никого не наделяли властью, которую нельзя легко отнять. Чтобы ее сохранить, требовалось хорошо исполнять свои обязанности, и все же с изгнанной заклинательницей лошадей обращались как с кисианской императрицей. Так чилтейцы обращались с Лео. Словно с живым богом.
Она приняла тарелку еды, не поблагодарив. Уверена в своем праве.
Мне стало еще неуютнее.
– Скажи, Рах э'Торин, – промолвила она, ставя тарелку на колени. – Чего ты хочешь? Вернуться после выздоровления в Когахейру и служить императору Гидеону? Отправиться домой? Устроить собственное восстание левантийцев, чтобы захватить новые земли?
– Я хочу спасти своих людей.
– Гидеон дал бы в точности тот же ответ. Как и я сама. И в чем же ты видишь спасение?
Я мог бы рассказать ей о Гидеоне. О планах кисианцев использовать нас так же, как использовали чилтейцы, но в глубине души таилось сомнение. Я встретился с ее вопросительным взглядом и попытался убедить себя, что мое недоверие вызвано лишь неприязнью к заклинателю Джинниту. Представив, как он сидит на совете и признает Эзму недостойной ее звания, я решился.
– Когда-то я верил, что нас спасет наше мировоззрение, – начал я, осторожно подбирая слова. – Что нужно лишь придерживаться старых обычаев, блюсти честь, и этого будет достаточно. Всегда было достаточно. Но лучший ли это способ выжить или нам просто не выпадали настоящие испытания, вот в чем вопрос.
Когда я остановился, она ничего не сказала.
– Больше я не стану принимать решений, основанных на наших верованиях, когда иное решение может сохранить жизни. Ты спрашиваешь, в чем я вижу спасение? В том, чтобы как можно больше людей пережило эту заваруху, чего бы это ни стоило.
В наступившей тишине я вдруг заметил, сколько народу собралось нас послушать, и то, что я не видел их лиц за светом костра, еще больше напоминало поединок, где каждый высказывает точку зрения, чтобы левантийцы могли проголосовать за своего предводителя. Но она была заклинательницей лошадей, а я никем.
– Все это не слишком вразумительно, Рах э'Торин, – после паузы произнесла Эзма. – Ты темная лошадка. Смутьян. Наши обычаи, догматы и верования важны, поскольку объединяют людей ради общего дела…
– Так же, как желание выжить.
Она подняла брови, и они исчезли в тени ее короны.
– Я не люблю, когда меня перебивают, Рах э'Торин. Ты здесь не капитан. У тебя нет никакого ранга. Я задаю все эти вопросы, потому что ты не единожды не исполнял приказы своего гуртовщика, и я хочу понять почему.
– При всем уважении к твоему прошлому, у тебя здесь тоже нет никакого ранга, изгнанная заклинательница лошадей Эзма э'Топи.
Не стоило этого говорить, но ее слова наполнили меня безмолвной яростью, которую телесная слабость только усиливала. Я не мог встать и уйти, тем более сражаться, но будь я проклят, если позволю этой женщине, осужденной всеми заклинателями степей, сомневаться в моей преданности.
– Верно, Рах э'Торин. Именно так.
Эзма улыбнулась, не дав мне ощутить ни малейшего удовлетворения, взяла с колен тарелку и стала есть, больше не обращая на меня внимания. Левантийцы все так же окружали ее, ловя каждое несказанное слово. Позади меня Тор неохотно снова взялся за книгу.
Из-за костра подошла левантийка с тарелкой еды.
– Честь тебе, – сказала она, ставя тарелку рядом со мной, и сделала долгий приветственный жест.
Она ушла, прежде чем я успел ответить, но тут же подошел другой левантиец. Вторая тарелка и еще более долгое приветствие.
– Честь тебе, – сказал он и исчез.
Тор уставился в книгу, решительно настроившись ничего не говорить. Эзма сурово наблюдала за очередным подходящим.
Она сказала, что здесь есть кое-кто из моих бывших Клинков, но я никак не был готов увидеть Амуна, несущего мне тарелку. Амуна, который отказался сражаться за чилтейцев. Амуна, которого бросили и считали мертвым.
– Честь тебе, капитан, – сказал он, сложив кулаки, когда поставил тарелку, и ушел, прежде чем я нашелся с ответом.
Встретившись взглядом с Эзмой, я поразился мелькнувшей в ее глазах ненависти. Я ничего не сделал. Ничего не сказал. И все же заклинательница разгневана выказанным мне уважением.
– Что ты читаешь? – спросил я Тора, чтобы хоть как-то отвлечься от назревающей неловкой сцены.
– Священную книгу чилтейцев. – Он показал мне обложку. – Дишива дала мне перевести ее, и это до ужаса сложно. Я не знаю многих слов, причем одни кажутся буквальными, а другие – просто какая-то выдуманная чепуха.
– Дишива дала? С чего бы вдруг?
– Она точно не сказала, но доминус Виллиус убил Матси, потому что не хотел, чтобы левантийцы прочли ее, а значит, это важно.
Я поискал на его лице признаки того, что он лжет.
– Лео Виллиус убил Матси? Матсимелара?
– Ядом красношапочника, намазанным на обложку. Ой, я забыл, что Лео тебе нравится. Похоже, в списке твоих ошибок появилась новая строка.
– Мне нравился не он сам, – солгал я. – Он собирался освободить нас. Позволить вернуться домой.
Я взглянул на неподвижный силуэт заклинательницы Эзмы позади пляшущих языков пламени. Уже почти стемнело, и ее лицо больше освещалось огнем, чем дневным светом. Отдаленный гул разговоров должен был расслаблять, напоминая о доме, но от слов Тора я похолодел. Даже легкий ветерок стал леденящим.
– В этом предложении нет никакого смысла, – сердито буркнул Тор. – Что еще за «чазине»? Не «враг», не «друг», не «солдат» – этим словам меня научили. Обычно я могу хотя бы предположить, исходя из остального предложения, но тут может быть что угодно. Кто-то или что-то ударило его ножом в спину.
– Императрица, – произнесла заклинательница Эзма.
– Чего? То есть, прости, что ты сказала, заклинательница? – исправился Тор, вспомнив, с кем говорит.
– Слово, которое ты не понимаешь. – Лицо Эзмы было будто охвачено пламенем. – Это слово «императрица». Вельда ударила в спину императрица. Хотя это и не лучший перевод.
– Ты знаешь, что написано в книге? – пораженно спросил Тор.
– Я здесь довольно давно, юный Тор, так что да, я знаю, что написано в этой книге. И о чем она на самом деле.
Она встала и направилась к одной из хижин. Вернулась она с другой книгой в руках. Сначала я принял ее за записную книжку заклинательницы лошадей, но в свете костра увидел темно-синюю обложку. Левантийские книги, функциональные и прочные, предназначенные для постоянно меняющихся условий в степи, никогда не раскрашивали.
Ни слова не говоря, Эзма протянула книгу Тору, он вопросительно посмотрел на заклинательницу, взял книгу и начал листать страницы.
– Но это же… – начал Тор и остановился, вглядываясь в слова. Эзма нависала над ним с горящими глазами голодного зверя. – Это такая же книга. Или почти такая же. Только на языке темпачи.
Тор посмотрел на Эзму, и она кивнула.
– Так и есть. Она досталась мне от бродячего торговца несколько лет назад. Чилтейцы хотят, чтобы все считали их центром мира, чтобы верили, что культ Единственного истинного бога зародился здесь и Бог говорит устами их священников, но на самом деле они одни из самых последних новообращенных. Эта книга старше вашей и ближе к оригиналу.
– И мы можем ее прочесть! – Тор взволнованно листал страницы в поисках нужной. – А, вот она! – пробормотал он, водя пальцем по строчке. – И женщина, которая была и богиней, и предводительницей, вонзила клинок ему в спину! Все ясно, «богиня и предводительница», как кисианский император или императрица. – Он поднял голову. – Я должен сказать Дишиве. Если отправлюсь сейчас, то смогу догнать капитана Йитти. Да, так будет лучше, я…
– Нет.
Спокойные слова Эзмы были тверды как сталь.
– Нет, заклинательница?
– Нет, – повторила она. – Мы не вправе вмешиваться.
– Но если я не предупрежу ее…
– Это один из вопросов, по которым религия Единственного истинного Бога и догматы заклинателей сходятся. Мы не вправе вмешиваться в судьбу. Мы должны наблюдать, записывать, направлять, когда просят совета, но не вмешиваться. Не менять ход истории.
– Даже если погибнут люди?
– Даже если так, юный Тор. Тебе еще многому нужно научиться, и я рада, что это произойдет под моим присмотром. – Она протянула руку, и Тор, поколебавшись, вернул книгу. – Ты хороший парень, Тор. Может, мы еще сделаем из тебя заклинателя. А пока, думаю, Раху нужно хорошенько отдохнуть. Почему бы тебе не отвести его в хижину, чтобы он мог поспать вдали от суеты и шума.
Тор встал и сложил кулаки.
– Да, заклинательница, я так и сделаю. Но Дишива просила меня дать ей знать, если…
– Нет, – улыбка Эзмы растаяла. – Дишива э'Яровен должна идти своим путем без нашего вмешательства. Ты многого не понимаешь, но, как твоя заклинательница, я настоятельно советую не делиться содержанием книги ни с кем, кто связан с Дишивой. – Она убрала руки за спину, пряча книгу. – Раха отведет кто-нибудь другой. Если тебя уже одолевают тяжелые мысли, лучше не подвергать тебя дурному влиянию.
– Дурному…
– Деркка! – На резкий окрик обернулось множество левантийцев. Ученик поспешно подошел. – Раху э' Торину нужен отдых, – сказала Эзма, когда тот жестом показал свою готовность служить. – Помоги ему перейти в хижину. А Тор поможет мне с вечерним обходом.
– Да, заклинательница.
Эзма собралась уходить, но посмотрела на меня, пригвожденного к земле ранами.
– Тебе нет здесь места, Рах э'Торин. – Ее голос леденил кости, которые, как я думал, уже не могли стать холоднее. – Ни ранга, ни чести. Ради своих людей я позабочусь, чтобы так оно и оставалось.