«Все проблемы из-за безделья и баб, причем одно порождает другое…»
Оля Голубева обучалась в параллельном классе и была красивой девочкой, одновременно похожей на кавказскую пленницу из фильма «Кавказская пленница». Красную Шапочку из фильма «Красная Шапочка», гостью из будущего из фильма «Гостья из будущего» и Эмануэль из фильма… Ну, вы поняли… Как следствие, за Олей ухаживали парни из старших классов. Я в этой ситуации был объективным лузером, несмотря на активное участие в школьной самодеятельности в качестве гитариста.
Она не замечала меня! Частые подсылания к ней моих друзей с букетами не достигали ожидаемого успеха. Оля состояла в комсомольском комитете школы, и мне пришлось вступить в комсомол из-за нее. Все тщетно! Плодов мои усилия не приносили.
Оставалось одно – страдать. Либо второе – страдать и что-то делать.
В следующем году комсомол прекратил свое существование, а я и безответная любовь остались. И с этим нужно было как-то жить. До сих пор достоверно неизвестно – являлся ли я «всадником апокалипсиса» для комсомольского движения Союза Советских Социалистических Республик, или нет, но то, что первая, безответная, любовь пробудила во мне желание петь – это факт.
Сия сублимированная энергия не замедлила принести свои, несомненно, полезные дивиденды.
Во-первых, я начал сочинять песни, а во-вторых, я стал чаще драться. По поводу второго нужно сделать оговорку. Двухметрового роста я никогда не был и, надо признать, богатырского телосложения тоже. Обычно меня попросту били. Но поскольку амбиции защищать всех и каждого требовали реализации, «обиженных» я находил довольно быстро, вне зависимости от того, считали обиженные себя «обиженными», или нет. А там и до обидчиков добраться было можно. В этом месте повествование так же требует ремарочки.
Я был страстным поклонником Виктора Цоя и, посмотрев фильм «Игла», где он играл роль последнего героя, хотел быть похожим на него, и крушить злодеев оптом, опровергая расхожее мнение общественности о том, что «последний» герой Виктор, а не я. Местные злодеи были не в курсе моего мотива и крушиться не соглашались.
Я не отчаивался и находил себе все новые приключения. Донкихотство было вопиющее и осложнялось подростковой реактивностью, несмотря на то что порой было страшно, а потом зачастую больно.
Все это действо проходило на фоне разрушающегося СССР, со всеми последствиями краха прежних институтов власти. Комсомольские лозунги с легкостью заменялись воровскими понятиями. Стиль общения из «торжественно-истеричного» превращался в «бывало-усталый».
И пока государственная система разваливалась, будущее страны сидело на корточках во дворах, учась плевать через губу, ботать по фене, а также раскидывать и распутывать рамсы.
Среди моих друзей были музыканты, гопники и неопределившиеся балбесы.
В поисках своего места в новорожденном демократическом обществе, однажды я даже пошел на гоп-стоп со своими приятелями, которые иногда практиковали эту форму познания окружающего мира. Нас было трое, нам было весело, мы поймали ночью какого-то бедолагу, забрали у него часы и деньги. Я ничего из этого себе не взял. Впоследствии мне было стыдно об этом вспоминать. Если бы он стал защищаться, я бы упал сам сразу, причем от стыда. Доблести, а впоследствии и оправданий нашему поступку я не находил. Больше такого не повторялось никогда.
Уголовная романтика не была мне близка. И не потому что я какой-то особенный… А почему 1 это кстати, я не особенный? Конечно особенный!
Во-первых, я так сам считал. Во-вторых, так считали многие, кто меня знал, а знали многие. Как я этого добился? Внимание, рассказываю, как добыть славу в пятнадцать-семнадцать лет.
Я довольно быстро понял, что в ситуации, когда в моей компании выдающихся бойцов нет, да и сам я не Илья Муромец, необходимо что-то противопоставить кодлам себе подобных. Я решил вырубать всегда самого борзого. Такая тактика не безболезненно, но приносила свои плоды. А слухи, обрастаемые небылицами, мгновенно распространяются среди подростков сами собой.
Были, конечно, и негативные стороны, но мама уже знала названия необходимых медикаментов, способы их применения и дозы, а таз для ночного блевания после очередного сотрясения мозга всегда стоял под кроватью. Желтый.
Когда после провальных выпускных экзаменов в школе стало ясно, что ни в какое Суворовское училище я не попаду, отец устроил меня в радиотехнический колледж, откуда я в свою очередь был изгнан за систематические прогулы и поведение, недостойное гордого звания радиотехника. Вместо лекций я посещал актовый зал, где мы с друзьями почти каждый день что-то репетировали. У меня была дама сердца, пусть она была не со мной, но песни придумывались, и когда-нибудь она обязательно должна была обо мне узнать и, вырывая волосы со своей головы, воскликнуть: «Боже, как же я была слепа!» Да. Так я думал.
В этот пубертатный период меня начала буквально преследовать одна особа. Я мало интересовался девушками, за исключением той единственной, о которой я уже неоднократно упоминал.
И тем не менее…
Женька тренировалась у Ришата и была его любимицей. Когда я появился на тренировках, Ришат стал больше времени уделять мне, а не ей, как было прежде. Она стала ревновать и, разумеется, все больше интересоваться новеньким. Девушка была стройная, красивая и дерзкая. Женька была мастером провокации. Она везде была звездой с талией пятьдесят пять сантиметров, я же был к ней равнодушен. Мой прозорливый читатель может без труда выстроить причинно-следственную связь наших дальнейших отношений.