Я обернулась и увидела, что Нина пребывает в страшном волнении.
– Ты видела Муму? – кинулась ко мне попутчица.
Помня о своей немоте, я кивнула головой.
– Отвечай по-человечески, – приказала Нина.
– Да, видела, – послушалась я. – Муму сидит в сумке, а ее ты оставила на полу в первом зале.
Нина развернулась и понеслась к двери.
– Кошечка моя! – выла она. – Муму, кисонька, доченька! Если с ней что-нибудь случилось, наш папочка вашу фабрику с землей сровняет! Петенька завтра прилетит, а кисоньки не-е-е-е-ет…
Громкий вопль взметнулся к потолку. Нина исчезла, ухитрившись обогнать звук. Очевидно, Муму значила для нее слишком много.
Руфус уставился на меня.
– Вы умеете говорить? – изумленно спросил он.
Мне стало неудобно.
– Только сейчас научилась, – заверила я хозяина, радуясь, что хоть Вера не участвует в идиотском разговоре. – От стресса я стремительно обрела речь.
Хозяин крякнул. Но тут в зал внеслась Вера и громко сообщила:
– В клетках с заготовками никакой Муму нет. Там только кошки от Димитроса, серо-голубые, с фермы.
Я разинула рот. Значит, Нина была права – мерзкий, улыбчивый, мармеладно-галантный мужик использует шкурки несчастных кисок!
Руфус что-то быстро сказал Вере на греческом.
– Ась? – не поняла та и заверила: – Вы не дергайтесь, я двери в скорняжную заперла, ее кошка по офису разгуливает, в закройную не попадет. Может, подманить хвостатую на сосиску?
– Заткнись, идиотка! – гаркнул Руфус. – Она прекрасно разговаривает и еще лучше слышит!
– Кошка? – заморгала Вера.
– Клиентка, – зашипел хозяин. – Потом сообразишь, лучше ищи эту дрянь!
– Покупательницу? – снова попала впросак помощница.
– С ногами, покрытыми шерстью, не знаю, какую по цвету кошечку ищем, – перешел на гекзаметр Руфус. Видно, в школах Греции до сих пор детально изучают творчество Гомера.
Я решила внести ясность:
– Она собака.
– Кто? – хором спросили хозяин и продавщица.
– Кошечка, – уточнила я. – Ну то существо, что в офисе осталось, Муму. Однако опасно разрешать клиентам входить на меховую фабрику с домашними любимцами. Вдруг животное удерет, а скорняки превратят его в воротник? Хотя вы только что сказали: дверь в мастерскую закрыта.
– Не надо повторять глупости! – взвизгнул Руфус. – У нас тут меховое производство, мышей развелось невидимо, и для их ловли мы завели кошек. Наши животные обученные, они шкурки не портят, а обычная…
Я вздохнула и, перестав слушать Руфуса, пошла на вопли Нины. Когда я переступила порог, она стояла посреди помещения и монотонно кричала:
– Муму… Мумуша! Мумуленька!! Мумусик!!!
– Что ты делаешь? – удивилась я.
Нина осеклась.
– Ищу кисоньку, – через секунду ответила она обычным голосом.
– Так ты ее не найдешь.
– А как надо? – спросила Нина.
Я начала осматривать офис, пошевелила занавески, наклонилась под стол, потом заглянула под диван и радостно крикнула:
– Вот же она, в углу! Иди сюда.
– Где? – завизжала Нина. – Кисочка моя…
В ту же секунду в офис влез Руфус с пакетами.
– Здесь ваша шубка, – закурлыкал он, – а еще презенты от фирмы, эксклюзивная сумочка из меха, кошелек…
– Покажите! – Нина моментально потеряла интерес к питомице.
Руфус начал шуршать бумагой, я постучала рукой по полу и тихонечко сказала:
– Муму, ну иди же сюда!
Беленькое тельце поползло вперед, через мгновение я схватила собачку за шиворот. Муму не оказывала никакого сопротивления и повисла в моих руках тряпочкой.
– Эй, – встряхнула я крошку, – ты как?
Муму издала странный звук – то ли стон, то ли плач. Мне стало жаль перепуганную крошку. Очевидно, Муму что-то вроде игрушки для Нины, девица относится к питомице, как к плюшевому мишке, то нянчит ее, то швыряет на пол. Не удивлюсь, если при всей своей внешне безумной любви к собачке хозяйка забывает ее вовремя покормить. Вон какая Муму тощая! И почему она трясется?
– Нина! – позвала я.
– Еще давай плед, – донеслось от стола, на котором стояли пакеты, – сумки маловато будет.
– Нина! – повторила я попытку.
– Меховое одеяло нормального размера, – предприимчивая девица продолжала вымогать у Руфуса подарки. – Ишь, решил кошельком для таракана отделаться… Не выйдет!
– Мадам, покрывало из норки стоит тысячу долларов, – начал торг Руфус.
– Нина-а-а-а! – заорала я.
– Что? – обернулась девица.
Испытывая сильнейшее желание дать нахалке по шее, я собрала в кулак всю силу воли и деланно спокойно сказала:
– Во-первых, мне пора по своим делам. Во-вторых, Муму, похоже, плохо, она колотится в ознобе. Собачка заболела.
– Сунь ее в сумку, – скомандовала Нина, – забирай покупки и иди в автомобиль.
От столь откровенной бесцеремонности у меня потемнело в глазах, и тут Муму, которую я машинально прижала к груди, быстро начала облизывать мой подбородок. Я пришла в себя, собачка-то не виновата, что ее хозяйка хамка. Осторожно положив крохотное тельце в свою сумку, я вышла во двор и села в машину. Нина продолжила торг с Руфусом и не заметила моего бегства.
Добравшись до Пелоппонесуса, я притормозила около ресторанчика, на котором пламенела вывеска «Русский сезон». Если учесть тот факт, что название написано на моем родном языке, следовало предположить, что с барменом мне удастся договориться.
В баре хозяйничала хрупкая блондинка. Увидев посетительницу, она быстро затараторила по-гречески.
– Шпрехаете по-русски? – остановила я ее. И тут же удивилась идиотскому вопросу: ну отчего я вдруг произнесла глагол «шпрехать»?
– А як же ж! – заулыбалась женщина. – Мы с Мелитополю. Чаю хочете? Али кофэ со сливками? Моментом сгоношу!
– Я ищу виллу «Олимпия». Не скажете, где она находится?
– Меня Галя зовут, – заговорщицки улыбнулась барменша. – А тэбэ як?
– Виола, – представилась я.
– Гарно, – одобрила Галя. – А зачем тэбэ «Олимпия»?
– Посмотреть, – обтекаемо ответила я.
– Снять хочешь? – с любопытством спросила женщина.
– Ну… не знаю… Пока просто так, по саду походить решила, – вздохнула я.
– Через Катьку действуешь?
– Это кто?
Галина навалилась грудью на стойку.
– Да ладно тэбе! Пелоппонесус нэвелики, усе друг друга знають, наших здесь як грязи. Кто замуж за грэков вышел, кто, як я, працовать приихал. В Мелоносе, за горой, дом престарелых, там санитарки и медсестры сплошь з Украины. А Катька… Усе про нее ведають. Вот уж кому пофартило! Ейный мужик, Ваня… имя у него другэ, но его не произнести, вот и кличем его Ваней…
– Галя, простите, пожалуйста, – решительно остановила я болтливую бабу, – мне нужно проехать в «Олимпию».
– Катька тэбе наврала, что дом классный и сдаст его ейное хреновое риэлторское агентство задарма? Показала другие виллы за нереальные бабки, а потым про «Олимпию» спела? Так?
Я на всякий случай кивнула, Галя рассмеялась.
– Не верь. У дома страшная история. Там жил большой грэческий чоловик. Он на воровстве попался и в тюрьму сидэ. Жена от срама помэрла, дочка в авиакатастрофе сгинула. Осталась «Олимпия» пустовать. Мужик-то хоть и живы, та за рэшеткой сидэ. Его адвокаты отбивають, но як там и шо, я не ведаю. О деталях Роза в курсе, она по довэренности виллу здае, а деньги на хозяйских законников тратит. Поняла?
– В принципе да, – кивнула я, вспомнив рассказ Эммы про подругу-гречанку и ее отца, обвиненного во взяточничестве.
– Розка – ихняя батрачка, – с радостью, обретя «свежего» слушателя, сплетничала барменша. – Жуткая баба! Сама живэ неизвестно где, а «Олимпию» здае. Но последние два года туда никто не заглядывает.
– Почему? – заинтересовалась я.
– Проклятие Бриджиса, – закатила глаза Галя.
Я удивленно уставилась на нее.
– Жили в Пелоппонесусе две семьи, – нараспев завела барменша, – Калистидасы и Бриджисы. В кажной росло по сыну, оба влюбились в девушку неземной красоты, Оливию. Ну а ей нельзя же за двоих выйти? Пришлось выбирать. Выскочила Оливия за Калистидаса, а Бриджис з горя повесился. Евойная мать на иконе весь род Калистидасов и прокляла. И рухнуло у них счастье, трое деток малыми помэрли. Думаешь, шо воны в Москву поихалы? Доктор им казал: климат менять надо. Орбитально.
– Радикально, – автоматически поправила я.
– А потом отца посадили, маты помэрла, дочка сгорела в самолете, – не отвлекаясь на мое замечание, загибала пальцы Галя. – Зараз и над «Олимпией» хмары ходют. Кто там селится – и зразу покойник. Год там бизнесмен з Москвы жил, так у него сынишка утоп в море. Потом поляки поселились. Месяцев десять радовались жизни и – згинули.
– Утонули? – подпрыгнула я.
– Разбились на вертолете.
– А при чем тут дом?
– Ну как же, проклятие действует! – объяснила Галя. – Еще трое, значит, на тот свет уехали. Больше людыны туда – ни-ни! Катька дом зараз хоть за копейки сдать збирается. Она хитрая, да ее проклятие перехитрило. Сама у Розки дом на пятнадцать лет сняла с правом пересдачи. Думала подзаработать на аренде. И шо? Ха! Привидение видела. Там оно моталось.
– Живое? – не выдержала я.
– Ну – округлила глаза Галя. – С бутылкой! Оно на калитке висело.
– Кто висел, призрак или бутылка? – на полном серьезе осведомилась я.
– Ну… все в черном. Скрыпело, ухало, рыдало. Потом в сад поперло и по дорожке – до виллы. Недавно дело было, – выпалила Галя. – Не сымай «Олимпию»! Помрешь!
У меня закружилась голова.
– А где находится вилла?
– Вниз спускайся, – вздохнула Галя. – Доедешь до перекрестка, бери налево, тама в забор упрешься. Самоубийца ты!
Открыть ржавые ворота я не сумела, зато калитка поддалась легко и неожиданно бесшумно. На секунду мне стало неспокойно, но тут я увидела широкую дорогу, большой белый дом вдали и, пораженная красотой местности, пошла вперед.
Сама вилла оказалась заперта, окна скрывали ставни, попасть в здание не представлялось возможным. Сад выглядел запущенным. Галя не соврала – здесь явно никто не жил как минимум пару лет.
Я побрела по заросшей травой дорожке, пытаясь представить себе, как территория выглядела раньше. Похоже, тут было уютно. Впереди останки фонтана, несколько скамеек и нечто, бывшее ранее гамаком… Но мне нужно найти скульптуру кошки. И – вот уж интересное дело! – она обнаружилась сразу, неподалеку от фонтана. То ли Жаклин и впрямь была ясновидящей, то ли она ранее здесь бывала.
Я приблизилась к статуе и погрузилась в раздумья. Эмма велела открутить ей голову. Но каким образом можно проделать такой трюк с гипсовой конструкцией? Или… Я постучала пальцем по спине кошки. Точно! Она металлическая, просто выкрашена белой краской. Значит, на шее у нее вполне может иметься резьба. Надеюсь, у меня хватит сил открутить башку у кошки.
Мои пальцы ухватились за торчащие уши, я напряглась, и в ту же секунду железяка стала легко поворачиваться. Не прошло и минуты, как я держала в руках небольшую коробочку. Конечно, неприлично совать свой нос в чужие секреты, но я, забыв о воспитании, откинула крышку и – ойкнула.
На замшевой подкладке лежал большой, размером с кофейное блюдце, медальон. На его крышке виднелся причудливый вензель, то ли «СК», то ли «ОК», в центре торчал синий, прозрачный камень, и что-то подсказало мне: это не простая стекляшка.
Обратный путь лежал мимо фабрики Руфуса. Еще издали я увидела тоненькую фигурку Нины, обвешанную пакетами. Больше всего мне хотелось проехать мимо, но девица буквально бросилась под колеса.
– Ну, ты даешь! – с возмущением заявила она, когда «Мерседес» притормозил и я распахнула дверь. – Бросила меня! В глуши! Одну! С шубой! Хоть бы предупредила, когда вернешься… Прыгаю на шоссе как дура! Так с друзьями не поступают! Смотри, я пледик выторговала. И сумку. А еще кошелечек. Здорово получилось! Эй, ты не рада?
– Нет, – сухо ответила я.
– Но почему? – заморгала Нина. – Очень удачный день получился. Суперский. Знаешь, а манто отличного качества. Сшито, конечно, по-старперски, но не мне его носить. Гадючина-свекровина от счастья умрет! Хотя такой радости она мне не доставит. Кабы дорогая мама и правда на тот свет от подарка уехала, я бы ей не знаю чего купила. Неужели ты шубке не рада?
– Я не покупала манто.
– Ой, точненько, – протянула Нина, – мы про тебя забыли. Вот что, рули назад!
– Спасибо, не надо.
– Обиделась?
– Нет. Не одобряю убийство животных, – пояснила я. – Обхожусь простым пальто.
Нина притихла, потом снова оживилась:
– Врешь! Я тоже так говорила, когда у меня шиншиллового прикида не было. В лом было признаться, что нищета, вот и корчила из себя гринписовку. Ну не сердись! Эй, Виолочка, вот, держи, сумочка твоя.
Заискивающе улыбаясь, Нина положила мне на колени торбу из ярко-рыжего меха.
– Носи и гордись, – заявила она. – Моднючая штука! Лиса! Натуральная! Редкая! Окрас мраморный.
– Почему он так называется? – я решила из вежливости поддержать беседу. И потом, на Нину невозможно злиться. Неужели вы станете рассказывать крокодилу о здоровом питании? Начнете читать ему лекцию о вреде сырого мяса, об аморальности пожирания живых существ? Даже если вы проделаете все это, толку не будет. Уж такова его, крокодилья, сущность, он рожден аллигатором, а не бабочкой, поэтому вкушать цветочную пыльцу не станет, хищника не перевоспитать. И Нину не переделать, с ней можно либо общаться, либо нет.
– Мраморная, потому что волос в шкурке окрашен в три цвета, – объяснила Нина. – Признак суперского качества. Застежка шикарная и… А зачем тебе такая сумка? Лучше возьми кошелек.
Она быстро произвела рокировку.
– Похоже, портмоне дороже ридикюля, – еле сдерживая смех, заявила я, – его сшили из шкуры единорога-альбиноса.
– Шутишь? – напряглась Нина.
Я быстро спрятала поделку в бардачок и принялась дразнить Нину:
– Я отлично разбираюсь в галантерейных изделиях, мой бывший муж торговал ими. Единорог, да еще белый, невероятно ценный экземпляр. Спасибо, Ниночка, очень мило с твоей стороны отдать мне лучшую добычу дня.
Нина заморгала, наклонилась было к бардачку, но зависла с протянутой рукой и вдруг сказала:
– Фиг с ним, пусть тебя радует. У меня всяких кошельков – армия. Носи на здоровье! А то несправедливо получится – мне все, а тебе хрен под нос. Не по-дружески.
Я почувствовала раскаяние. Не следовало столь вдохновенно врать! Ниночка оказалась способной на широкий жест. Завтра найду способ объяснить ей, что единороги – сказочные животные, живьем их никто не видел. Хотя, может, милые создания все-таки жили на планете в библейские времена, а наши предки попросту истребили их?