– Подождите, – выдохнула Аманда, охваченная предательской паникой, и резко отвернулась. Но его губы прижались к ее щеке, и она потрясенно отдалась на волю захлестнувшей волне жара. – Подождите, – повторила она, но голос дрогнул.
Желтые отблески огня слепили глаза, и все, о чем она думала в этот момент, – как избежать настойчивых поцелуев незнакомца. Его губы нежно скользили по ее щеке, к уху, попутно захватывая крохотные прядки волос.
– Тебя когда-нибудь целовали, Аманда?
– Конечно! – с некоторой гордостью заверила она, хотя объяснить, что ничего подобного этому с ней не происходило, не было никакой возможности. Украденный поцелуй в саду или равнодушные объятия под рождественской омелой ни в малейшей степени не сравнимы с ласками этого человека, возможностью вдыхать его запах, ощущать тепло кожи сквозь полотно рубашки.
– Я… думаю, вы весьма поднаторели в этом… учитывая вашу профессию, – пролепетала она, чем заработала широкую улыбку.
– Хотите проверить?
– Прежде всего я хочу кое о чем спросить. Как… как долго вы этим занимаетесь?
Он мгновенно понял, о чем она.
– Работаю на миссис Брадшо? Совсем недавно.
Интересно, что побудило такого человека продавать себя? Может, он потерял работу или его выгнали за какую-то провинность? А что, если он наделал долгов и теперь нуждается в деньгах? С его внешностью, остроумием и хорошими манерами он мог бы найти немало подходящих занятий. Значит, либо он совершенно отчаялся, либо слишком ленив и распутен.
– У вас есть родные? – осведомилась она.
– Не те, о которых стоит упоминать. А у вас?
Услышав, как изменился его тон, Аманда подняла голову. Теперь его глаза были серьезными, а лицо казалось столь сурово-прекрасным, что ее грудь заныла от непонятного удовольствия.
– Мои родители умерли, но остались две старшие сестры, обе замужем, и не счесть племянников и племянниц.
– А почему вы не замужем?
– А почему вы не женаты? – спросила она в тон.
– Слишком люблю свою независимость, чтобы пожертвовать хотя бы частью.
– Знаете, и я могла бы привести тот же довод. Кроме того, всякий, кто хорошо меня знает, подтвердит, что я упряма и неуступчива.
Джек лениво улыбнулся.
– Вам просто требуется правильное обхождение.
– Обхождение? – язвительно бросила она. – Может, соизволите объяснить, что это, по-вашему, значит?
– Это значит, что в руках мужчины, хорошо разбирающегося в женщинах, вы будете мурлыкать, как разнеженный котенок.
Раздражение и смех вскипели в ее душе… что за неисправимый повеса! Но ее не проведешь никакими обольстительными взглядами! Хотя его поведение вполне можно было назвать игривым, за ним что-то крылось: нечто вроде терпеливой наблюдательности, ощущения сдержанной силы, заставлявших ее нервничать и настораживаться. О нет, он не пустой зеленый мальчишка, а зрелый мужчина. И хотя ее трудно назвать светской, умудренной жизнью женщиной, она понимала: судя по взгляду, он чего-то хочет от нее: то ли подчинения, то ли благосклонности, то ли согласия отдаться или… или просто денег.
Продолжая смотреть ей в глаза, он потянулся к серому шелковому галстуку, ослабил узел и стал развязывать, медленно, будто опасаясь вспугнуть ее резким движением. Под ее испуганным взглядом он расстегнул первые три пуговки рубашки, откинулся на спинку канапе, продолжая изучать ее раскрасневшееся лицо.
В детстве Аманде иногда удавалось увидеть поросшую волосами грудь отца, когда тот разгуливал по дому в халате, и, кроме того, ей не раз встречались рабочие и фермеры с расстегнутыми рубашками. Однако ничего подобного этому она не помнила. Торс этого мужчины казался высеченным из бронзы, а под туго натянутой кожей перекатывались бугры мышц. Его плоть казалась твердой, упругой и одновременно такой теплой! Огненные зайчики плясали по выпуклостям, тени таились в углублениях мускулов и треугольной впадинке у основания шеи.
Ей до смерти хотелось коснуться его. Припасть губами к этой интригующей впадинке и глубоко вдохнуть искусительный запах.
– Иди сюда, Аманда, – едва слышно приказал он.
– Не могу, – пролепетала она. – Д-думаю, вам пора идти.
Джек подался вперед и двумя пальцами поймал ее запястье.
– Я не причиню тебе боли, – прошептал он. – Не сделаю ничего такого, что тебе не понравится. Но прежде чем покину этот дом, я сожму тебя в своих объятиях.
Смущение и желание боролись в ней, лишая сил и воли. Она чувствовала себя утлым суденышком без якоря, несущимся по воле волн.
Он привлек ее к себе. Провел широкой ладонью по ее спине, оставляя огненный след. Он был так горяч, будто под гладкой золотистой поверхностью пылал неутомимый огонь.
Тяжело дыша, Аманда закрыла глаза, вздрагивая, наслаждаясь теплом, проникающим до самого мозга костей. Впервые в жизни голова ее упала на мужское плечо, а глаза глянули в затененное лицо.
Почувствовав, как она дрожит, он что-то тихо проворковал и прижал ее к себе.
– Не бойся, mhuirnin. Я не обижу тебя.
– Как ты назвал меня? – удивилась она.
– Так… ласковое словцо, – уклончиво буркнул он, но тут же улыбнулся: – Ты еще не поняла, что я наполовину ирландец?
Это объясняло его выговор, мелодичные переливы бархатистого голоса. Да, в нем наверняка течет кровь кельтов! Кроме того, теперь понятно, почему он работает на миссис Брадшо! Очень часто хозяева отдавали предпочтение менее умелым и опытным англичанам над ирландцами, оставляя кельтам самый грязный и тяжелый труд.
– Ты не любишь ирландцев? – выпалил Джек, глядя ей в глаза.
– Дело вовсе не в этом, – зачарованно выговорила она. – Просто подумала, что именно поэтому у тебя такие черные волосы и синие глаза.
– Chuisle mo chroi, – обронил он, откидывая локоны с ее круглого личика.
– А это что означает?
– Когда-нибудь я объясню. Когда-нибудь.
Он долго прижимал ее к себе, пока она, насытившись его теплом, не ощутила, как постепенно отпускает напряжение. Как становится легко на душе. Его пальцы скользнули по высокому вороту ее платья в оранжево-коричневую полоску, к муслиновой оборке. Очень осторожно и не спеша он расстегнул несколько пуговок, обнажив нежную прохладную шею. Аманда, похоже, не могла справиться с собой и судорожно втягивала воздух пересохшим ртом, не замечая, как нервно вздымается грудь. Джек неожиданно наклонил голову, и Аманда что-то несвязно простонала, когда его губы чуть прижались к ее шее.
– Ты такая сладкая… – признался он, и у Аманды мурашки пошли по коже. Почему она, часто рисуя в мечтах близость с мужчиной, обязательно представляла темноту, настойчивость, даже грубость, неловкость и необходимость действовать ощупью? И совсем не ожидала игры пламени и терпеливого, почти благоговейного изучения ее тела.
Губы Джека проложили бархатную дорожку к чувствительной раковинке ее уха, немного поиграли с мочкой, и Аманда изумленно дернулась, когда кончик его языка проник в крошечную пещерку.
– Джек, – прошептала она, – ты совсем не обязан разыгрывать передо мной любовника. Честное слово… ты очень добр, если готов притвориться, что я желанна тебе, но…
Она кожей ощутила, как он улыбнулся.
– Ты совсем невинна, mhuirnin, если воображаешь, будто мужское тело способно реагировать подобным образом из чистой доброты.
Только сейчас Аманда ощутила, как что-то твердое и тяжелое давит на бедро, и немедленно оцепенела. И залилась краской. Мысли хаотично кружились в голове, как снежинки под ураганным ветром. Но несмотря на стыд, ее одолевало любопытство. Теперь, когда ноги их переплелись, а ее юбки задрались до колен, она ощущала упругость его сильных бедер и жесткий ком вздыбленной плоти. Ее никогда еще не прижимали к возбужденному мужскому телу.
– Это твой шанс, Аманда, – убеждал он. – Делай со мной все, что пожелаешь.
– Я не знаю, что делать, – неуверенно объяснила она.
Он засмеялся и снова припал ртом к ее шее, к тому месту, где бешено бился пульс. Ситуация казалась настолько фантастической, настолько за границами и пределами ее жизненного опыта, что она чувствовала себя кем-то другим. Во всяком случае, не обычной Амандой Брайерз. Старая дева, с ее перьями, бумагой и измазанными чернилами пальцами, смехотворными чепцами и ножными грелками, превратилась в новое создание: нежное… уязвимое… способное желать и быть желанной.
Она вдруг осознала, что всегда немного боялась мужчин. Некоторые женщины так легко понимали представителей противоположного пола, ей же это было не дано. Кроме того, даже в расцвете юности она не пользовалась успехом у мужчин. С ней никогда не флиртовали, за ней никогда не ухаживали. С ней говорили только на серьезные темы, обращались уважительно и с почтением, не подозревая, что она мечтает совсем о другом. Чтобы и ей хоть раз сделали непристойное предложение.
И вдруг является этот великолепный мужчина, несомненно, отъявленный негодяй, который, как оказалось, более чем готов залезть к ней под юбку. Почему бы не позволить ему определенные вольности? Что хорошего дала ей добродетель? Целомудрие не согреет в постели, и ей это было известно лучше, чем кому бы то ни было.
Аманда смело вцепилась в распахнутые полы рубашки Джека и притянула к себе его голову. Он немедленно подчинился: его губы едва коснулись ее рта. И снова по телу разлилось тепло. Удар наслаждения почти парализовал ее. Его тело налилось тяжестью. Его язык дразнил, обводя контуры ее губ, пока она не приоткрыла рот. И тогда язык проник внутрь, гладя и лаская, и она отпрянула бы в ужасе, если бы ее голова не покоилась так надежно в изгибе его руки. Жгучие ощущения разлились внизу живота и в тех частях тела, которые она не смела назвать вслух. Она ждала, когда он снова попробует ее на вкус… о, его поцелуи казались такими странными… интимными… и волнующими, и она не могла сдержать тихий стон, рвавшийся из горла. Ее тело медленно расслабилось, а руки легли на его голову, лаская жесткий черный шелк волос, коротко стриженные локоны, сужающиеся углом на затылке.
– Расстегни мне рубашку, – пробормотал он, продолжая целовать ее, пока она возилась с пуговицами его жилета и застежкой полотняной рубашки. Тонкая ткань была теплой и душистой, пропитанной запахами его тела и смятой в тех местах, где заправлялась в брюки. Кожа торса была гладкой и золотистой, и любое прикосновение Аманды заставляло мышцы сокращаться. Жар, исходивший от него, манил ее, как солнечный зайчик – кошку.
– Джек, – задохнулась она, пробираясь под его рубашку и гладя широкую спину, – я не хочу заходить дальше. Этого подарка мне вполне достаточно.
Он только хмыкнул, припадая губами к ее шее.
– Согласен.
Она прильнула к его обнаженной груди, жадно впитывая тепло и запахи.
– О, это ужасно!
– Что тут ужасного? – удивился он, продолжая играть с ее локонами и нежно поглаживая большим пальцем чувствительное местечко на виске.
– Потому что иногда лучше не знать, чего лишаешься.
– Милая, – прошептал он, вновь крадя поцелуй с ее уст, – милая, позволь мне остаться еще ненадолго.
И прежде чем Аманда успела ответить, поцеловал ее еще крепче, чем раньше: большие руки зарылись в массу растрепанных завитков и сжали ее голову. Она всем существом устремилась к его губам и телу, не в силах запретить себе прижаться к нему как можно теснее. Глубочайшее физическое возбуждение, подобного которому она доселе не испытывала, продолжало нарастать, и она выгнулась натянутой струной, пытаясь успокоиться. Он был силен, огромен, и скрытой в нем мощи было достаточно, чтобы при желании одолеть ее, сломать. И все же удивительная нежность обволакивала ее, и Аманда гадала, почему совсем не боится его, хотя должна бы. Ее с детства учили, что мужчинам нельзя доверять, что эти опасные создания не в силах совладать с собственными страстями. И все же с этим человеком она чувствовала себя в полной безопасности.
Аманда положила ладони ему на грудь, в распахнутый ворот, и под ладонью быстро забилось сердце.
Он отстранился и посмотрел на нее глазами такими темными, что синева, казалось, растворилась во мраке ночи.
– Аманда, ты веришь мне?
– Разумеется, нет. Я ничего о тебе не знаю.
Он беззвучно рассмеялся.
– Разумная женщина.
Его пальцы забегали по пуговицам ее лифа, ловко высвобождая пластинки резной слоновой кости из петель.
Аманда закрыла глаза, чувствуя, как сердце трепещет подобно крыльям пойманной птички. Но она продолжала твердить себе, что после сегодняшнего вечера никогда больше его не увидит. Она позволит себе все запретные вещи, а потом навсегда сохранит память о них в потаенном уголке души. Только для себя одной. А когда состарится и привыкнет к одиночеству, с ней навсегда останется воспоминание о ночи, проведенной с красивым незнакомцем.
Полосатая ткань распахнулась, открыв сорочку из шелковистого полупрозрачного полотна, стянутую корсетом на косточках, застегнутым спереди на крючки. Может, объяснить ему, как расстегивается корсет?
Но тут же стало очевидным, что Джек хорошо знаком с тайнами дамских туалетов и это не первый увиденный им корсет. Чуть сжав ее ребра, он свел концы корсета вместе и с необычайной легкостью вынул крючки из петелек, а потом уговорил Аманду высвободить руки из рукавов. Теперь она лежала перед ним, слегка прикрытая тонкой просвечивающей сорочкой, и казалась себе совершенно нагой. Руки подрагивали от напряжения. Один Бог знает, чего ей стоило внешнее спокойствие. Так и хотелось схватить лиф платья и закутать плечи.
– Замерзла? – участливо спросил Джек, заметив предательскую дрожь, и покрепче прижал ее к груди. Такой могучий, сильный, живой, способный согреть и утешить… и Аманду снова затрясло, но теперь уже по совершенно иной причине.
Джек спустил вниз бретельку сорочки и припал губами к белому изгибу плеча. Длинные пальцы нежно провели по округлости груди. Горячая, чуть влажная ладонь сжала пухлый холмик, пока сладко занывший сосок не затвердел и не приподнялся. Кончики пальцев играли с ней, гладя сквозь прозрачную ткань, слегка пощипывая. Аманда закрыла глаза и, повернув голову, прижалась ртом к его щеке, возбужденная прикосновением к слегка колючей поверхности, провела пульсирующими губами до того места на шее, где начиналась гладкая шелковистая кожа.
И услышала, как Джек что-то прошептал на гэльском, невнятно и страстно. Его ладони вновь сжали ее голову. Он опустил Аманду на подушки канапе и поймал ртом ее грудь. Он целовал и дразнил языком мягкие полушария, пока у нее голова не пошла кругом.
– Помоги мне снять твою сорочку, – хрипло попросил он. – Пожалуйста, Аманда.
Она поколебалась, но все же позволила ему стянуть сорочку до талии, оставив ее торс совершенно нагим. Казалось просто немыслимым, что она лежит распростертая на канапе на глазах у незнакомого мужчины, полуголая, а на полу валяется корсет.
– Мне не следовало делать это, – дрожащим голосом прошептала она, безуспешно стараясь закрыть руками полные груди. – Мне вообще не нужно было пускать тебя на порог.
– Верно, – кивнул он с кривой улыбкой, снимая свою рубашку и обнажая торс, слишком мускулистый и великолепно вылепленный, чтобы казаться настоящим. Невыносимое напряжение копилось в ней, и она принялась бороться со скромностью и многолетними запретами, когда он наклонился ближе.
– Мне остановиться? – спросил он, прижимая ее к могучему телу. – Я не хочу пугать тебя.
Ее щека была прижата к его плечу, и Аманда втайне наслаждалась поразительной возможностью ощутить его плоть. Она никогда не чувствовала себя столь беззащитной, никогда не жаждала быть столь беззащитной.
– Я не боюсь, – медленно, как во сне, протянула она, отводя руки в стороны, так, чтобы прильнуть грудью к его груди.
Мучительный стон сорвался с его языка. Он зарылся лицом в ее шею, целуя, постепенно спускаясь все ниже, припадая ртом к ее соску. Язык терзал чувствительный бугорок, и она закусила губу, чтобы не закричать. Язык медленно обводил сосок, пробуя на вкус, щекоча, обжигая. Потом Джек воздал должное другой груди, заставляя Аманду извиваться и капризно жаловаться на его медлительность, его сводящую с ума неторопливость, словно он понятия не имел о времени и был готов целую вечность наслаждаться ее телом.
Он поднял ее юбки и устроился между бедер, так что жесткий стержень, распирающий ширинку, прижался к ее панталонам в том месте, где тонкое полотно заметно повлажнело. Аманда лежала неподвижно, умирая от желания приподняться и принять его тяжесть. Опершись локтями о подушки по обе стороны от ее головы, Джек жадно смотрел в ее раскрасневшееся лицо и покачивал бедрами. Аманда охнула, почувствовав, как он потерся именно о то место, которое горело больше всего. До чего же порочен этот человек, если точно знает, что ей нужно!
Наслаждение распространилось от интимного местечка между ног по всему ее существу. Она была пьяна от радости, наполнена некоей живительной энергией и невыносимо возбуждена.
Аманда, тихо вскрикнув, сцепила руки у него на спине и вновь ощутила, как перекатываются бугры мышц при каждом движении.
Но между ними по-прежнему оставалась преграда в виде одежды: брюки, белье и туфли, не говоря уже о целой груде ее юбок. Ей вдруг захотелось избавиться от всего, прижаться к его голому телу своим, и это желание потрясло ее. Он, похоже, понял это, потому что неуверенно рассмеялся и сжал ее руку.
– Нет, Аманда… сегодня ты останешься девственной.
– Почему?
Его ладонь накрыла ее грудь, слегка сжала. Полуоткрытый рот скользнул по ее шее.
– Потому что тебе сначала следует кое-что узнать обо мне.
Теперь, когда вероятность того, что он не овладеет ею, стала вполне реальной, именно этого Аманде захотелось больше всего на свете.
– Но я никогда тебя не увижу, – обиделась она. – И сегодня мой день рождения.
Джек весело хмыкнул, блестя глазами, и, властно целуя ее в губы, прошептал на ухо что-то нежное. Никто, кроме него, не говорил ей ничего подобного. Людей пугали ее самообладание, деловитость и уверенность в себе. Ни одному мужчине до Джека не приходило в голову назвать ее милой, дорогой, обожаемой… и, уж конечно, никто не заставлял ее чувствовать себя таковой. Она и упивалась, и ненавидела то воздействие, которое он производил на нее, возмутительную жгучую влагу, переполнявшую глаза, жар страсти, испепелявший тело. Теперь она точно знала, почему никогда не должна была нанимать этого таинственного мужчину. И в самом деле, уж лучше не знать ни о чем подобном, если не можешь получать это снова и снова.
– Аманда, – прошептал он, неверно поняв причину непролитых слез, – сейчас тебе будет лучше… только не двигайся… Позволь мне…
Он шарил у нее под юбкой, пока не нашел завязки панталон и не дернул за узел. Перед глазами Аманды все плыло, но она лежала, не двигаясь и трепеща, вцепившись в его плечи. Он коснулся ее мягкого живота, легко обвел большим пальцем пупок; пальцы скользнули вниз, к тому месту, до которого прежде не дотрагивался ни один мужчина. Того места, до которого она старалась никогда не дотрагиваться сама. Большая ладонь пригладила жесткие завитки, кончики пальцев проникли внутрь, отчего ее бедра конвульсивно дернулись. Его ирландский акцент казался сильнее, отчетливее, чем прежде:
– Именно здесь ноет больше всего, mhuirnin?
Она охнула куда-то ему в шею. Его пальцы дразнили и потирали ошеломляюще чувствительное местечко, крохотную горошинку плоти, пробудившуюся от его ласк. Ее лоно, груди, голова налились жаром. Она превратилась в добровольную пленницу его нежности, хотя все ее существо пульсировало от макушки до кончиков пальцев. Один палец погрузился еще глубже, и потаенные мышцы порывисто сжали его, заковав в сладкий капкан. Голова Аманды бессильно откинулась, затуманенные глаза смотрели в его лицо. А вот его глаза… Такого она еще не видела, разве что во сне или в мечтах: ярко-синие, светящиеся поразившей ее чувственностью. Он продолжал теребить набухшую горошинку, вызывая все новые приливы наслаждения, и не отступал, сводя ее с ума, пока она с пронзительным воплем не выгнулась, уносимая вдаль мощными волнами, охваченная буйным огнем страсти. Судороги экстаза сотрясали ее, постепенно затихая, и она пришла в себя, только когда Джек с глухим стоном выпрямился и сел отвернувшись. Лишенная тепла его рук и губ, его прикосновений, она едва не съежилась от странной боли. Все ее тело тянулось к нему. Жаждало его. Она отчего-то сознавала, что, подарив ей наслаждение, он не собирался добиться того же самого для себя, и поэтому нерешительно потянулась к нему и положила руку на обтянутое тонким сукном бедро, словно пыталась передать свое желание доставить ему то же самое удовольствие, которое испытала сама. Все еще не глядя на нее, он отнял ее руку и поднес к губам, повернув ладонью вверх.
– Аманда, – мрачно пробормотал он, – там, где речь идет о тебе, я сам себе не доверяю. И поэтому должен уйти… пока еще способен на это.
И Аманда с изумлением услышала доносившийся будто издалека свой собственный дремотный голос:
– Останься со мной. На всю ночь.
Джек искоса посмотрел на нее, и она заметила два красных пятна на его скулах. Не выпуская ее руки, он гладил большим пальцем ладонь, как бы втирая свой поцелуй, стараясь запечатлеть его навеки.
– Не могу.
– У тебя… у тебя… еще одно… свидание? – смущаясь, спросила она, замирая от ужаса при мысли о том, что он прямо из ее объятий пойдет к другой женщине.
Джек грустно усмехнулся:
– Господи, нет, конечно. Просто… – Он осекся и долго молчал, прежде чем добавить: – Ты скоро поймешь.
Нагнувшись над ней, он осыпал поцелуями ее подбородок, щеки, закрытые глаза.
– Я… я больше не пошлю за тобой, – неловко пробормотала она, когда Джек дотянулся до ближайшей полости и укутал ее.
– Знаю, – бросил он со смешком.
Аманда так и не открыла глаз, прислушиваясь к шороху одежды: очевидно, он принялся одеваться. Утопая в океане стыда и наслаждения, она пыталась осознать все события этого вечера.
– До свидания, Аманда, – пробормотал он и исчез, оставив ее одну, растрепанную и полуодетую. Волосы рассыпаны по подлокотнику канапе, теплая кашемировая шаль прикрывает плечи.
Бессвязные мысли одолевали ее… Хотелось посетить Джемму Брадшо и расспросить о таинственном незнакомце. Она жаждала побольше узнать о Джеке. Но что это даст? Он существует в совершенно другом мире: таинственном, порочном. Между ними не может быть дружеских отношений. И хотя на этот раз он не взял с нее денег, в следующий раз непременно возьмет. О, она не ожидала, что будет испытывать угрызения совести, смешанные с томительным желанием! Ее тело до сих пор пульсировало пережитым восторгом, кожу пощипывало, словно ее гладили шелковыми вуалями. Она представила палец, медленно проникающий в нее, губы, терзающие грудь, и с мучительным стоном натянула полость на лицо.
Завтра она вернется к прежней жизни, как и поклялась Джеку. Но остаток ночи проведет, грезя по мужчине, который уже становился все менее реальным и все более уходил в область фантазий.