В камере остро воняло туалетом, немытым телом и грязными носками. Казалось, что здесь маринуется с десяток бомжей, но Валентин видел перед собой только одного человека, грязного, вонючего, типичного обитателя городских помоек. Рядом с ним невозможно было находиться, а ведь Валентин должен был делить с ним жалкие десять квадратных метров. Смердел бомж так, что лучше было жить в обнимку с унитазом, чем находиться рядом с ним.
Плохо выбритый прапорщик толкнул Валентина так, что он едва удержался на ногах.
– Давай проходи, чего стоишь?
Пальцами, будто прищепкой, зажав ноздри носа, милиционер прошел в глубь камеры, отцепил от стены дощатые нары, уложив их на железный столбик, вмурованный в бетонный пол.
– Эй, начальник, а мне? – беззубым ртом прошамкал бомж.
– Да пошел ты! – рыкнул на него прапорщик и пулей выскочил из камеры, закрыв за собой дверь.
Валентин лег на предназначенный ему лежак, согнул руку в локте, ткнулся носом в плечо, чтобы хоть как-то приглушить ненавистное зловоние от бомжа.
– Эй, чего разлегся? – недовольно буркнул тот. – Давай двигайся.
Полок был узким, два человека на нем могли поместиться, только лежа на боку впритирку друг к другу. Легче было застрелиться, чем терпеть такое соседство.
– Ты что, глухой? – рычащим голосом спросил бомж.
И ударом в спину столкнул Валентина на пол.
Бродяга не казался серьезным противником. Среднего роста, плюгавый, а Валентин так разозлился, что готов был драться. Он поднялся, чтобы ударить бомжа ногой, но увидел наставленный на него черенок ложки, остро заточенный, смертельно опасный. Бомж пакостно скалился, обнажая темные пеньки уцелевших зубов, в глазах у него безумный блеск. Валентин испуганно отступил назад. Лучше уж на полу сидеть, чем лежать и гнить в сырой стылой земле. А ведь бродяга запросто мог пырнуть его заточенным черенком, ему в этой жизни уже нечего терять.
– Чего дергаешься, баклан? – дыхнув на него дохлятиной, злорадно спросил бомж.
– Это мое место, – жалко пробормотал Валентин.
– Это наше общее место. Я человек не жадный, могу и подвинуться… Или ты думаешь, что я вовсе не человек? Если бомж, то не человек, да? – агрессивно зашипел на него бродяга.
Лицо у него распухшее, расцарапанное, глаза и без того, как щелочки, а сейчас они еще стали уже. Грязный, косматый, вонючий…
– Да нет, не думаю…
Не в состоянии противостоять противнику, Валентин отступил к самой двери. Фактически это было бегство, но и в этом он нашел оправдательный момент. Он успокоил себя тем, что из узкой щели между дверью и порогом в камеру поступает тонкая струя не самого свежего, но совсем не вонючего воздуха и здесь ему будет легче дышать. Он сел на корточки, прислонившись спиной к шершавой стене. Ужасно неудобное положение, но выбирать ему не приходилось.
Зато бомж с удовольствием развалился на чужом лежаке. Подложил под голову грязный свитер, забросил ногу за ногу, достал откуда-то папиросу, блаженно закурил… Валентин и подумать не мог, что он может оказаться в ситуации, когда какой-то вонючий бродяга, этот отброс общества, будет выглядеть и богаче, и успешнее, чем он сам.
– Ничего, если я буду называть тебя чуханом? – не глядя на Валентина, спросил бомж.
– Ничего, если я буду называть тебя чмошником? – огрызнулся он.
– А я тебе пасть порву!
– Да пошел ты!
– Смотри, смелый… – гоготнул бомж и громко отрыгнул воздух. – Только трусливый, гы-гы… Или брезгуешь мной?
– Как ты догадался?
– Ничего, привыкнешь. В тюрьме к запахам быстро привыкаешь.
– Если бы к запахам, – скривился Валентин.
– Ты думаешь, это я воняю? Нет, это жизнь моя воняет. Погоди, твоя жизнь тоже вонять начнет. Или сомневаешься?
Валентин обреченно склонил голову. Как это ни прискорбно, но бомж был прав. Сам он еще жив, но жизнь его как будто умерла, она уже загнивает, начинает пованивать, а скоро смрад от нее будет невыносимым. Выхода у него нет, и скоро он задохнется от зловония собственной жизни.
– За что тебя повязали?
– За убийство.
– Кого убил?
– Человека… Случайного человека…
– Чего так?
– Напился до беспамятства, не понимал, что делаю…
Бомж спрашивал, он отвечал, но, казалось, это был не диалог, а монолог с самим собой. Валентину было плохо, его тошнило, живот болел, перед глазами все плыло, невыносимо хотелось лечь, приткнуть куда-нибудь голову. Но при этом он ощущал в себе потребность выговориться перед самим собой.
– Это бывает, – с важным видом отозвался бомж. – Я однажды сам перебрал… Просыпаюсь, а Ленка лежит с пробитой башкой. Хорошо, живая… Она с Колькой блудовала, ну, я ей за это и отвесил. Рука у меня тяжелая…
– Моя жена тоже блудовала, – кивнул Валентин.
– А говоришь, случайного человека убил.
– Нет, она не случайный человек. Но я ее не убивал… Лучше бы ее… Нет, лучше бы его…
– Кого – его? С кем она блудовала?
– Да. Эдуард его зовут. Эдик… Козел!..
– Не люблю козлов. Воняет от них, – скривился бомж.
Это было бы смешно, если бы не черная депрессия, на веки вечные подмявшая под себя Валентина.
– Воняет… – кивнул он. – Носом не унюхаешь, как воняет. Но воняет очень сильно. Потому что оружием торгует.
– Оружием?! Оружие – это серьезно, – кивнул бродяга.
– Каким оружием?! – спохватился Валентин.
Он не должен был говорить, чем занимается Тихоплесов. Его вообще нельзя впутывать в эту историю… Или можно? Ведь из-за него же Валентин перебрал со спиртным. Тихоплесов создал угрозу, которую он в пьяном беспамятстве и пытался предотвратить. Ведь он думал, что не курьера убивает, а киллера, который прибыл по его душу. Опьяненным подсознанием думал, потому и натворил бед…
Не было бы Тихоплесова, не напился бы Валентин до белой горячки. И жена бы от него не ушла. И не сидел бы он сейчас в этой вонючей камере с протухшим бомжом…
– Ну, ты сказал, что этот Эдик оружием торгует, – напомнил бомж.
– Оружием?! Ну да, торгует. Охотничьи ружья, карабины, все такое. У него легальное предприятие. И он очень богатый человек.
– Потому твоя жена к нему и ушла?
– Да, я для нее бесперспективный.
– Знакомая история. Моя Ленка тоже от меня ушла, потому что я бесперспективный. С Толяном сейчас живет, он у нас человек с положением, отходы заводские охраняет, а там цветные металлы. У него даже своя бытовка есть…
– И у этого тоже бытовка есть, – с мрачным видом кивнул Валентин. – Где-то на Рублевке. И Ленка твоя к нему не уйдет. Потому что он ее к себе не возьмет. Хотя бы потому, что у него есть моя жена…
– Бывшая жена?
– Не совсем. Я только вчера заявление в загс подал, нас еще не развели… Шел из загса, а этот меня ждет… Я думал, он меня убить хочет… Испугался… Напился… Думал, что киллер за мной пришел. А это был курьер из магазина…
– Он что, киллера мог заслать?
– Мог.
– Из-за бабы?
– Из-за нее тоже, – погруженный в свои мысли, отрешенно кивнул Валентин.
– А еще из-за чего?
– Ну, я узнал, что он оружием незаконно торгует.
– То законно, то незаконно, ты уж определись как-нибудь.
– Что законно?… – очнулся Валентин. – У него оружейные магазины по всей стране, там все на законных основаниях…
– Но ты что-то не то про него узнал.
– Ну, я думал, что узнал. На самом деле я ошибся…
– Да ты не думай, я никому ничего не скажу. Я же не подсадной там какой-то. Да и забуду я все скоро. Память у меня такая, надолго не хватает. Я завтра утром проснусь и даже не вспомню, как тебя зовут.
– Как ты можешь вспомнить, если не знаешь, как меня зовут?
– Ну да, не знаю… – беззубо ощерился бродяга. – Это, меня Семыч зовут.
– Валентин.
– Валентин – Валя, значит.
– Валентин!
– Да, но ведешь ты себя как Валя. Целку из себя строишь, спать со мной не ложишься, – глумливо хихикнул бомж.
– Да пошел ты!
– Ух, как страшно! Ленка моя так говорила, когда напугать меня хотела. Но так она баба…
– Могу и морду набить! – вспылил Валентин.
Не пристало ему терпеть унижения от какого-то грязного бродяги.
– Не можешь! – обидно засмеялся Семыч. – Потому что у меня заточка! Я ведь и кишки тебе выпустить могу! А ты не хочешь этого, да? Не хочешь!..
– Я сам человека ножом зарезал! – вспомнил вдруг Валентин.
Это, конечно, не повод для гордости, но ведь это может послужить ему оружием устрашения.
– Как ты его зарезал? По пьяни! Так ты сейчас тверезый, мухи не обидишь. Интеллигент ты, белоручка. Да еще имя у тебя… Затюхает тебя зэчье, это как пить дать…
– Я, между прочим, карате занимался! – взбунтовался Валентин.
– Сейчас в штаны наложу со страха!.. Плевать, чем ты занимался. Силы духа в тебе нет. Дух есть, а силы нет. А без этого в тюрьме пропадешь… Симпатичный ты, чистенький, домашний, таких в камере любят. Только тебе от такой любви больно будет.
– Хватит!
– Ты еще заплачь! – засмеялся Семыч.
– Я ведь сейчас точно тебе морду набью! – поднимаясь во весь рост, заявил Валентин.
Он вдруг понял, что ему действительно не выжить в тюрьме, если он себя не изменит. Он умеет драться, нужно только перебороть страх в себе. А ведь он может это сделать. Надо настроить себя на то, что в драке без мордобоя не обойтись, его будут бить, испортят ему физиономию, но ведь это не самое страшное в жизни. Ну, разобьют ему нос, губы, поставят фингалы под глазами, и что с того? Ведь он не на свободе, перед женщинами красоваться не надо, коллеги по работе ничего не увидят, а на сокамерников наплевать. Пусть злобные арестанты изобьют его в кровь, зато он кому-нибудь сломает челюсть. Проиграть в сражении не так позорно, как сдаться без боя. Ему влетит на орехи, зато его будут уважать. И желающие нежно с ним дружить отпадут сами по себе…
А если его не просто изобьют, а изувечат? Выколют глаз, например? Или отрежут что-нибудь нужное?… Но это не должно пугать его. Он должен смело идти в бой. Ведь ему нечего терять…
– Пошел вон с моего места! – усилием воли взорвался он.
Бомж соскочил с лежака, но вмиг вытянул вперед руку, сжимая в кулаке остро заточенный черенок.
Валентину стало не по себе, но назад он не отступил. Страшно, но он должен совладать с собой. К тому же когда-то он занимался самбо и знает эффективные приемы против ножа.
Он смело шагнул к Семычу, пытаясь ухватить его за руку, но тот на удивление ловко ушел от захвата и провел секущий удар. Валентин едва успел убрать голову с линии, которую прочертил самодельный нож.
– Ну, все, молись, гад! – взбешенно заорал бомж и резко шагнул к Валентину, собираясь проткнуть его заточкой.
И куда только делось все знание боевых приемов?… Валентин в панике попятился к двери… Нет, против ножа он, увы, не боец.
– Что, кишка тонка? – оскорбительно хохотнул Семыч. – Ездишь, когда страшно?… Ну, иди сюда, я твою кишку намотаю!
Валентин сравнивал себя с трансформатором, который задымился, не выдержав резкого перепада напряжения. Он и сам горел изнутри, дымился, но не в состоянии был трансформировать свою злость в подавляющую агрессию. Он очень боялся ножа и ничего не мог с собой поделать. И как ни горько было это осознавать, но бомж не зря праздновал свою победу над ним.
– Ладно, Валя, нормально все, – смилостивился Семыч.
Он снова лег на лежак, опустив руку с заточкой так, чтобы в любой момент поднять ее и ударить на поражение.
– Жалко мне тебя, пропадешь ведь. Очко у тебя не железное, вот и будут пихать туда всякую гадость…
– Заткнись! – беспомощно психанул Валентин.
– Опять не страшно… Ты не буксуй, ты лучше бывалого человека послушай. Слабый ты, тебе за жизнь цепляться надо, приспосабливаться. Вот и приспосабливайся. А я тебе совет дам, как… Ну, чего молчишь? Проси совет, пока я добрый.
– Обойдусь, – опустившись на корточки, подавленно буркнул Валентин.
– Это с тобой обойдутся, когда в общую камеру попадешь. Там тебя со всех сторон обойдут, и будешь потом подпрыгивать…
– Не смешно.
– Так никто и не смеется… Нельзя тебя в общую камеру. Бутырка, Матроска – это не для тебя. Там из тебя быстро проходной двор сделают. В Лефортово надо, там государственная безопасность рулит, там шпионов держат, всяких политических. И условия куда лучше, чем в Бутырке, и камеры не переполнены, кормят, говорят, очень хорошо. Я даже слышал, что там надзиратели к заключенным на «вы» обращаются. И даже ковровые дорожки в коридорах…
– Фантазер ты.
– Не веришь, не надо. Мое дело маленькое – совет тебе дать. А ты уже думай, как тебе поступать.
– Ну и как туда попасть?
– Ну, понятное дело, так просто туда не попадешь.
– Но у тебя есть блат, да? – мрачно усмехнулся Валентин.
– А я этого не говорил! – вскинулся Семыч.
– Ты не говорил, но я подумал.
– Чтобы думать, мозги надо иметь, – успокаиваясь, сказал бомж. – А они у тебя в душу ушли. А душа – в пятки… Слушай и не воняй, понял?
– Что слушать?
– Совет умного человека!.. Что ты там про мужика говорил, который оружием торгует?
– Ну, торгует, и что?
– Законно или незаконно?… Если незаконно, так и скажи следователю. Типа, узнал, что он оружием торгует, а он тебя убить за это хочет. Сказал, что убьет, потому и нажрался ты со страху. Ждал киллера, а дождался курьера. Киллера ты убивал, понял! Киллера, которого этот мужик нанял.
– Это не оправдание, – мотнул головой Валентин.
– Не оправдание. Это повод, чтобы тебя в Лефортово перевели. Ты думаешь, если я бомж, то ничего не соображаю? А я в этой жизни больше тебя соображаю. Потому что все знаю. Потому что выживать умею. А ты не умеешь выживать. Тебе показали пшик, и ты сразу расклеился… Короче, незаконная торговля оружием – это, считай, государственная измена. Этим ФСБ заниматься должна. Поэтому тебя в Лефортово переведут, как свидетеля… Ну, и как преступника… В общем, ты сам думай, а то у меня уже мозг закипает…
Семыч закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен. Вот он повернулся на бок спиной к Валентину, захрапел. Похоже, спит. Если так, то в самый раз напасть на него, забрать заточку… Но Валентин подумал об этом вскользь. Может, он и сволочь, этот Семыч, но ведь совет дельный дал. Валентин и сам понимал, что государственные преступники – это все-таки не маргинальная уголовщина, среди них не должно быть классических воров, грабителей и прочих деклассированных элементов. А если в Лефортово еще и условия содержания лучше, чем в обычной тюрьме, то он просто обязан туда попасть.
Но для этого ему придется сделать громкое заявление – обвинить Тихоплесова в преступлении. Готов ли он к этому?…