Рассказывают про Гиллеля, что он нанимался на поденную работу и, получая полдинария в день, половину отдавал привратянику академии, а другую половину тратил на пропитание своей семьи.
Однажды случилось так, что он остался без заработка, и привратник не впустил его в академию. Тогда он взобрался на кровлю и, держась в полувисячем положении, припал лицом к решетчатому просвету, чтобы услышать слово Бога Живого из уст законоучителей Шемаии и Авталиона.
Случилось это, рассказывают, в канун субботы, в зимнюю пору. Выпал снег и засыпал его. Когда стало рассветать, Шемаия сказал Авталиону:
– Брат Авталион! Всегда в это время светало, а сегодня темно. Настолько ли облачно сегодня?
Взглянули наверх и видят человеческий облик в просвете. Взошли на кровлю и нашли Гиллеля покрытым слоем снега в три локтя толщиною. Очистив его от снега, умыли, умастили елеем и усадили у очага.
– Этот, – сказали Шемаия и Авталион, – заслуживает, чтобы ради него и субботний покой нарушить.
(Иома, 35)
Был такой случай:
Двое заспорили о том, возможно ли рассердить Гиллеля.
– Уж я-то выведу его из терпения! – говорил один.
Побились об заклад в четыреста зуз.[13]
Было это в канун субботы. Гиллель в то время собирался купаться. Пошел тот человек и, проходя мимо дверей Гиллеля, стал выкрикивать:
– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?
Оделся Гиллель и вышел к нему:
– Что угодно тебе, сын мой?
– Хочу задать тебе один вопрос.
– Спрашивай, сын мой, спрашивай.
– Отчего у вавилонян головы неправильной формы?
– Сын мой, – сказал Гиллель, – важный вопрос ты задал мне – оттого, что у вавилонян нет хороших повивальных бабок.
Ушел тот человек. Но через некоторое время вернулся и вновь принялся выкрикивать:
– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?
Оделся Гиллель и, выйдя к нему, спросил:
– Что угодно тебе, сын мой?
– Хочу задать тебе один вопрос.
– Спрашивай, сын мой, спрашивай.
– Отчего у тармудян глаза больные?
– Важный вопрос, сын мой, задал ты мне – должно быть, оттого, что они в песчаных местностях живут.
Ушел тот человек, но вскоре вернулся и вновь давай кричать:
– Кто здесь Гиллель? Кто здесь Гиллель?
Оделся Гиллель и вышел к нему:
– Что угодно тебе, сын мой?
– Хочу задать тебе один вопрос.
– Спрашивай, сын мой, спрашивай.
– Отчего у апракийцев ступни широкие?
– Важный вопрос, сын мой, задал ты мне – оттого, что они живут среди болот.
– Много еще вопросов я имею, но боюсь рассердить тебя.
Облачился в одежды свои Гиллель, сел и говорит:
– Спрашивай обо всем, что желаешь.
– Тот ли ты Гиллель, которого величают князем израильским?
– Да.
– Пусть же не будет много тебе подобных в Израиле!
– Почему, сын мой?
– Потому, что из-за тебя я потерял четыреста зуз.
– Будь же впредь осмотрительней. Ты не один раз четыреста зуз потеряешь, а рассердить Гиллеля тебе не удастся.
(Шаб., 30–31)
Был такой случай:
Приходит некий иноверец к Шаммаю и говорит:
– Я приму вашу веру, если ты научишь меня всей Торе, пока я в силах буду стоять на одной ноге.
Рассердился Шаммай и, замахнувшись бывшим у него в руке локтемером, прогнал иноверца.
Пошел тот к Гиллелю. И Гиллель обратил его, сказав:
– «Не делай ближнему того, чего себе не желаешь». В этом заключается вся суть Торы. Все остальное есть толкование. Иди и учись.
(Там же)
Еще был случай:
Некий иноверец, проходя по задворку школы, услышал голос читавшего из Писания:
– «И вот одежды, которые должны они сделать: наперсник, и ефод, и верхняя риза, и хитон тонкий, кидар и пояс».
– Для кого это? – спросил иноверец.
– Для первосвященника, – ответили ему.
«Пойду, – подумал тот человек, – приму иудейскую веру и сделаюсь первосвященником».
Пришел он к Шаммаю и говорит:
– Обрати меня, с тем чтобы я стал первосвященником.
Шаммай прогнал его.
Пришел он к Гиллелю. Обратил его Гиллель и сказал:
– Не венчают человека на царство, прежде чем он не усвоит весь обиход царский.
Начал новообращенный читать Писание. Дочитав до стиха: «А если приблизится[14] посторонний, смерти предан будет», – спросил:
– О ком в этих словах говорится?
– О всяком человеке, несвященнического рода, будь это сам Давид, царь израильский, – ответил Гиллель.
И рассудил тот человек так:
«Если и про израильтян, прозванных детьми Божьими и Самим Господом любовно именуемых: «сын мой, первенец мой Израиль», – если и про них сказано: «Посторонний смерти предан будет», то тем более пришедший с посохом и котомкою человек чужой и ничтожный».
Придя затем к Шаммаю, он сказал:
– Разве не вполне понятно,[15] почему недостоин я быть первосвященником? Ведь сказано в Торе: «Если приблизится посторонний, смерти предан будет».
А к Гиллелю придя, сказал:
– Кроткий Гиллель! Будь благословен за то, что помог мне приблизиться к благодати Господней.
Случай этот законоучители приводили в пример, поучая: «Будь всегда кроток, как Гиллель, а не вспыльчив, как Шаммай».
(Там же)
Каждый раз, когда Гиллель уходил из академии, сопровождавшие его ученики спрашивали:
– Куда идешь ты, учитель?
– Иду совершать угодное Богу дело, – отвечал Гиллель.
– Какое именно?
– Купаться.