Он был ветром, снегом, пеплом, всем сущим, дыханием мира. Свобода, которую никогда не познать смертным, ощущение безграничности Яви, осознание себя частью чего-то большего – вот что он испытал, обратившись.
Исчезло время, исчезло расстояние – они пересекали эпохи, жизни, алой линией прорезали небо, приводя в ужас тех, кто видел их. Кто-то называл их падающими звездами, кто-то – дурным знамением. Но они были прекрасны, как лучшее творение Бога, и безжалостны, как истинные слуги Зверя.
Путешествие оборвалось резко, его потянуло к земле. Он рухнул в траву, как подбитая птица, заметался, забил крыльями, но они вдруг исчезли. Тяжесть плоти, необходимость дышать – все это так обременительно! Воистину быть человеком – самое жестокое наказание.
Сел и поднял лицо к темному небу. Его сопровождающие опускаются на землю элегантно, легко принимая свой временный облик. Звезды, птицы, клубы пара – все они обратились в женщин. Их фигуры скрывают плотные плащи, сотканные из мрака, лишь бледные лица сияют, освещенные луной.
Одна из них поманила его за собой, мрачная процессия двинулась к лесу.
Встал, ощутил тяжесть тела, пожалел, что не смог остаться ничем. Как было бы просто развеяться по ветру, забыть о деле, которое привело его сюда. Но память вернулась, а вместе с ней вернулся страх.
Гореслав с самого начала знал, что Свят не такой, как другие. Возможно, чувствовал, что клинок рекрута, которого он растил с самого детства, прервет его жизнь. Но все равно ничего не сделал, чтобы этого избежать. Святу нравится думать о том, что нападение не стало для наставника неожиданностью, иначе придется признать, что Гореслав был последним дураком.
Очередной человек, решивший, что сумеет обуздать силу, во много раз превосходящую его собственную. Гореслав дрессировал его, как собаку, взял под опеку сопливым щенком, надеясь вырастить очередного ярчука. К псам он относился намного лучше.
Смахнул волосы с лица, собрал их и начал плести косу. Ведьмы плывут бесшумно, не касаясь ногами земли, а под ним трещат ветки. Мог ли он подумать, что будет идти с ними без страха? Что сам решит оставить меч, разящий нечисть, чтобы примкнуть к ним? Наверное, догадывался, что так и будет. Что-то внутри подсказывало, что дорога, освещенная божьим светом, не для него. Его путь лежит сквозь мрак.
Убежище ковена – землянка, выкопанная меж корней огромного многовекового дуба. За крепкой дверью изба, добротная, теплая, пахнущая ворожбой и травами. Ведьмы, словно тени, разбрелись по углам. Лишь одна осталась рядом, та, с которой началось его существование, выкопавшая его из земли.
– Мы будем ждать, пока Навь подойдет ближе, – сказала она.
– Как долго?
– До зимы.
– И что я буду делать все это время?
– Готовиться. – ведьма пожала плечами. – Кем бы ты ни был рожден, рос ты как смертный. У тебя будет всего один шанс, Святослав. – из-под складок рукава показался скрюченный костлявый палец. – Никто не может войти в Навь дважды.
– Значит, я справлюсь с первого раза.
Справится или умрет, затеряется среди мертвых, станет одним из них. Страшит ли его такая участь? С недавнего времени нет.
– Где я окажусь?
– Неправильный вопрос. – ведьма подошла к щербатому столу и положила на него старую книгу. – Не «где», а «когда».
Ковен учил его терпению. Ведьмы часами стояли неподвижно, перемещаясь по миру с помощью птиц и зверей. Им не нужно выходить из убежища, они просто вселяются в тварей земных и используют их как извозчиков.
Он пытался понять, как это сделать, но ничего не вышло. Его сознание оказалось настолько напряженным, настолько нестабильным, что при попытке выйти из тела он никогда не знал, где окажется. Несколько раз почти получалось, но звери мгновенно дохли. После очередной попытки одна из ведьм демонстративно швырнула ему на колени зайца, из ушей и носа которого сочилась темная кровь.
– Ты убил его. – тон осуждающий, ему не нравится такое обращение.
– Мне действительно пригодится это в Нави?
– Там пригодиться может что угодно, – вмешалась в разговор Старшая.
– Вы никогда там не были, – сказал он.
– И это нас не шибко расстраивает, – хрипло хохотнула ведьма. – Думаешь, есть дуры, которые добровольно туда пойти хотят? Мы только храним Знание и довольны этой участью.
Ведьмы боятся его, держатся неприветливо и отстраненно, но он чувствует дрожь, мурашки, пробегающие по сморщенной коже, когда его взгляд останавливается на них. Они сделают то, о чем с ним договорились, и будут надеяться, что из Нави он не вернется.
Старухи хотели научить его терпеть боль, но он едва не рассмеялся, когда увидел розги в руках Старшей. С готовностью разделся и подставил ей спину. Что бы она ни собиралась с ним сделать, Гореслав делал вещи во много раз хуже. Его кожу испещряют шрамы, она огрубела. Визг розог, рассекающих воздух, не страшит, боль от ударов похожа на обжигающее касание лезвия, но он даже зубы не сжал, а потом обтерся рубахой и кинул ее в печь.
Большую часть времени они проводили в тишине, нарушаемой лишь треском огня и воем ветра. Этот ковен ведет тихую жизнь, хранит знания о Нави и о том, как туда попасть. Как сказала Старшая, за всю ее долгую жизнь они проводили в иной мир лишь двух человек, которые так и не вернулись. Его возвращения она не просто не ждала, она боялась, что он вернется.
Навь приблизилась к Яви зимой, как и обещали ведьмы. Ночью Старшая разбудила его и поманила за собой. Она подвела его к окошку и указала на мерцающие силуэты, идущие сквозь лес. Эти бесплотные существа походили на призраков, эхо, оставшееся от людей.
– Пора. – ведьма вышла в общую комнату, а он еще несколько минут смотрел на неспешное шествие душ.
Они погасили огонь в камине, единственный источник света – инфернальное сияние духов, проходящих сквозь стены дома. Старшая указала на сложенную одежду. Он быстро надел рубаху, узкие штаны и высокие ботинки. Одна из ведьм поднесла ему плотные кожаные нарукавники, которые должны защитить его предплечья от острых зубов. Вторая помогла закрепить что-то вроде корсета из того же материала – он закрыл живот до самой груди. Кто-то собрал его волосы в затейливую прическу из кос, кто-то нацепил наколенники и накладки на бедра. Бледные руки закрепили ремень с ножнами, а затем повесили на него серп. Тяжелый плащ застегнули крупной брошью, он оглядел себя и понял, что собирают его не в бой, а в могилу – надели все самое лучшее, чтобы похоронить во всем воинском великолепии.
– Ни крика, ни стона, – заунывным голосом произнесла Старшая, – не услышит Явь, отныне твой путь лежит через Навь. Отринувший Бога, заплутавший во тьме, по собственной воле он бродит во мгле. В царство безмолвия ты держишь путь, запомнить дорогу назад не забудь.
– Ни крика, ни стона, ни слова, ни шепота… – прошелестели ведьмы.
– Ни крика, ни стона, ни слова, ни шепота…
Цепкие пальцы обхватили ноги и руки, его поставили на колени. Он попытался вырваться, но оказался скован колдовством. Кто-то потянул его за волосы, голова запрокинулась, над ним склонилась Старшая. Твердой рукой она сжала его челюсти, рот открылся сам собой, и ведьма вылила в него содержимое резного кубка.
Он не смог даже закричать – обжигающая масса выжгла его дотла. Что-то затвердело в горле, прижало язык, заполнило рот. Показалось, что он сейчас задохнется, но Старшая не отпускала его. Совладав с паникой, Свят уставился на ведьму слезящимися от боли глазами, та кивнула и отошла.
– Теперь твои уста запечатаны. Навь – место тишины. Тот, кто скажет слово, разбудит мертвых. Мы не можем этого допустить. Пойдем, отринувший Господа, пойдем с нами. Мы проведем тебя к дороге, на которой ты можешь встретить как смерть, так и спасение.
Они влились в поток сияющих душ и бесшумно двинулись вперед. Свят застыл, когда перед ним выросла бревенчатая стена, но ведьмы подтолкнули его и тело легко прошло сквозь преграду. Границ больше нет, колдовство стерло их.
Ночь показалась ему настолько прекрасной, что он не смог сдержать слез. Яркие звезды сияют над головой, свет луны ласкает его, как любовника. Ее лучи – это руки, они гладят его, обнимают, согревают сердце. Ему показалось, что он снова влюблен, и что ему, наконец, ответили взаимностью.
«Так вот, каково это», – подумал он и эта мысль отозвалась болью во всем теле.
Если бы мог, усмехнулся бы, но воск, залитый в рот, стянул губы. Отринул Бога, поддался тьме, готов спуститься в глубины Нави, но так и не познал человеческой любви. Мертвая мать признала только Златослава, ведьма, взявшая его на поруки, вообще не знала, что такое любовь, Гореслав видел в нем только средство для достижения собственных целей, а она…
Из ноздрей вырвались облачка пара.
Он знает, что такое боль, и может с уверенностью сказать, что сердце всегда болит сильнее всего.
Они остановились у реки. Духи входят в ее воды, она поглощает их, уносит в иной мир. Ведьмы выстроились в ряд, Старшая вышла вперед и сказала:
– Иди вдоль реки и придешь куда следует. Не оглядывайся, не говори, отринь людское. Но помни имя свое, ибо оно – единственная нить, связывающая тебя с Явью. Забудешь имя – сгинешь, пропадешь среди немых и забытых. Память нужно хранить бережно. Ты жив, пока помнишь себя или пока тебя помнят. Ступай, Святослав, найди то, что ищешь, и возвращайся.
Еще раз взглянул на огромную луну, прекрасную, недостижимую, позволил ее лучам коснуться лица, развернулся на каблуках и пошел вперед. Снег скрипит под ногами, незамерзающая река ревет по левую руку. Не оглядываться. Не говорить. Отринуть людское.
Будет ли кто-то его помнить? Будет ли помнить она?
Вскинул подбородок, сжал рукоять серпа и сделал шаг в темноту.