Рулонная штора с грохотом уехала вверх, и утренний свет ослепил Эллен. Казалось, она так и не сомкнула глаз. Сейчас она чувствовала себя еще более уставшей, чем когда ложилась спать, и уже ждала вечера, чтобы снова забраться в кровать.
Ночью ее преследовали разные странные сны. Некоторые казались очень правдоподобными, другие – просто жуткими. Она вся вспотела и наскоро приняла душ, чтобы смыть с себя неприятное чувство.
Спустившись в кухню, она услышала через раскрытое окно, как мама напевает в саду какую-то нескладную мелодию. Человеку неопытному могло показаться, что она в отличном настроении.
Эллен выглянула в окно.
В большой шляпе от солнца на голове Маргарета ходила по саду, поливая свои грядки с приправами. Движения ее были резкими и нисколько не соответствовали мелодии. Таким образом она пыталась скрыть свои истинные чувства – это Эллен точно знала. Она оглядела большую кухню. Все здесь выглядело так же, как и всегда. Унылые серые деревянные поверхности, которые давно пора было освежить.
– Доброе утро, моя дорогая. Хочешь кофе?
Маргарета неожиданно появилась в дверях кухни.
– Я могу сварить новый. Этот стоит уже с пяти часов.
– Спасибо, не надо. Зачем ты поднялась так рано?
– Сад сам о себе не позаботится.
Маргарета сняла шляпу и садовые перчатки и положила на столешницу рядом с мойкой. Эллен отметила, что перчатки совершенно белые и, судя по всему, не прикасались к земле.
– Хорошо спала?
– Да, прекрасно. А ты?
– Как бревно.
Отлично, значит, они обе лгут.
– Радуйтесь, что я обо всем забочусь. Скоро у меня не будет сил, и тогда придет твой черед.
Маргарета вылила кофе, оставшийся в кофейнике.
– Поскольку Эльза… ну и твой брат.
Она замерла, прежде чем налить свежей воды.
– Он собирается переехать в Австралию. Кажется, они купили там виноградники. Даже не знаю – возможно, это кризис среднего возраста. В жизни не слышала большей глупости. Имея все это… Но, видать, верно сказано – на другой стороне трава всегда гуще.
Она отмерила кофе и насыпала в фильтр.
– Когда они перебираются? – спросила Эллен. Она перестала звонить брату, когда поняла, что он всегда говорит одно и то же. Отлично. Здорово. Вот и чудесно. Не имело значения, что именно она рассказывала. Он не слушал. Если бы она переехала в сарай и подсела на героин, он все равно сказал бы: Отлично. Ну вот и хорошо. Всем привет.
– Если они уедут туда, я увижу их еще раз десять от силы до того, как умереть.
– Что? Мама, зачем же так думать?
– А как, по-твоему, я должна думать?
Эллен пожала плечами.
– Не знаю. Мне нужно выпить кофе, чтобы я смогла думать сама.
Она подошла к шкафу, где хранились чашки, и открыла дверцу. Белый лист бумаги, висящий на дверце, вздрогнул от потока воздуха. Эллен окинула взглядом написанные от руки имена друзей и знакомых. Агнета и Йоран Карлстен, 2 детей. Магдалена не замужем, детей нет. София, замужем за Йенсом, 2 детей – Мария 01 и Андреас 05.
Такие списки висели у Маргареты в шкафу, сколько Эллен себя помнила. Каждый раз, когда они ждали гостей или собирались навестить друзей, она освежала память, чтобы задать правильные вопросы.
«Как ваши внуки, Мария и Андреас? А ведь Мария – сколь же ей? Она, кажется, 2001 года – большая уже девочка».
«Боже мой, Маргарета! Как ты все про всех помнишь!»
– Зачем ты вписала сюда Джимми?
В самом низу списка она увидела имя начальника. И приписка другой ручкой: «1 дочь Бианка».
– Почему бы нет? С такой плохой памятью я вынуждена все записывать. Кто знает, вдруг он приедет сюда – а я знаю, что его дочь зовут Бианка. Куда легче будет поддерживать разговор.
Эллен захлопнула дверцу шкафа.
– Ты помнишь, что в десять часов у тебя встреча с доктором Хиральго? Ты будешь встречаться с ним через день, я записала часы на бумажку, которая лежит на письменном столе.
Маргарета бросила на дочь многозначительный взгляд, надела перчатки и шляпу и исчезла в саду.
Эллен налила себе кофе и уселась за круглый кухонный стол. На столе громоздилась стопка газет. Открыв верхнюю, она нашла крошечную статью о погибшей женщине. Полиция допросила соседей, но не нашла свидетелей. Сейчас они просматривают записи камер видеонаблюдения школы и бензозаправки.
И это все – крошечная заметка, которая казалась еще более скромной по сравнению с целым разворотом, посвященным мужчине, забитому до смерти на Свеавеген в связи с дерби на стадионе «Френдс Арена» в Стокгольме.
Заголовок гласил: ТЯЖКИЕ ПОВРЕЖДЕНИЯ, НЕСОВМЕСТИМЫЕ С ЖИЗНЬЮ. Они опубликовали его фотографию. Отец троих детей. Предприниматель. Образцовый семьянин, по словам журналистов. Сегодня в память о нем будет минута молчания сначала на «Френдс Арена», а потом на всех футбольных матчах в Швеции в течение недели.
Отбросив газету, она схватилась за телефон.
– Чем ты занимаешься? – спросила Маргарета, которая, по всей видимости, следила за ней как ястреб и тут же появилась в кухне.
– Я не по работе, – ответила Эллен и вышла в холл, чтобы спокойно поговорить. Несколько секунд она выжидала, желая убедиться, что Маргарета не последовала за ней, затем набрала номер Бёрье Свана из полиции Нючёпинга.
– У меня не появилось новой информации с тех пор, как мы беседовали вчера.
– Правда? – удивилась она. – Помимо того, что, по вашему мнению, Лив Линд получила по заслугам. Я подумала – может быть, вы захотите прокомментировать свое заявление, прежде чем я процитирую его в вечерней передаче?
– Что, простите?
– Вчера вы забыли положить трубку, так что я слышала, как вы у себя в участке говорили о Лив Линд, – и это звучало не очень-то красиво. Она трахалась направо и налево и…
– Послушайте, ничего подобного я не говорил! Кто вы такая? Почему позволяете себе звонить и обвинять меня в таких вещах? Это просто бред какой-то…
– У меня все записано. Хотите услышать?
Файл Эллен подготовила заранее, и теперь только нажала на кнопку воспроизведения.
– Хорошо слышно?
С секунду Бёрье молчал.
– Чего ты хочешь? Мы тут пытаемся расследовать убийство, а ты пытаешься выставить нас в неприглядном свете. Тебе должно быть стыдно!
Щелк.
«Мне должно быть стыдно?» – подумала Эллен, буквально представляя, как он стоит у себя в кабинете, весь красный и разъяренный. Она была рада, что ей не пришлось услышать того, что он сказал о ней. Через некоторое время она снова набрала его номер – к ее удивлению, он снял трубку.
– Никаких комментариев.
– Вы действительно делаете все от вас зависящее, если в глубине души считаете, что Лив Линд получила по заслугам? Должна признаться, я ощущаю тревогу.
– Послушай, ты, я позабочусь о том, чтобы это стало твоей последней передачей!
– Это угроза?
Теперь она сожалела, что не записала и этот разговор.
– Это полный бред, слышишь? Чего ты хочешь?
– Чтобы расследование смерти Лив Линд проводилось корректно, с уважением к потерпевшей. Разве это так странно? Желаете прокомментировать ваши коллегиальные разговоры или хотите, чтобы я включила их в утреннюю программу новостей без всяких комментариев?
Он снова бросил трубку.
Не успев даже подумать, что делает, она позвонила Уве. Тот ответил сразу же, словно сидел и ждал ее звонка.
– Подожди минутку.
Судя по звуку, он зашел куда-то и закрыл за собой дверь.
– Где ты была, черт подери? Я пытался связаться с тобой все лето.
– Теперь я здесь.
– Поднялась с петухами, да? Два месяца не проявлялась, а теперь звонишь как ни в чем не бывало!
Не давая ей вставить ни слова, он сказал:
– Наше сотрудничество больше не может продолжаться.
– Очень даже может.
Что он такое затеял? Неужели все разом сошли с ума? Уве – пресс-атташе полиции Стокгольма. Сотрудничали они давно. Эллен платила ему за то, чтобы получать информацию о расследуемых преступлениях и о событиях в полиции. Нельзя сказать, чтобы она этим гордилась, но именно так приходилось поступать большинству журналистов, чтобы получить сведения, с которыми они, в свою очередь, обращались правильно. В большинстве случаев.
– В прошлый раз мы сильно рисковали, – продолжал он.
– Это ты рисковал, и, будь я на твоем месте, была бы посговорчивее: подозреваю, что будет не очень приятно, если в СМИ просочится информация о том, как ты и твоя жена пытались захапать вознаграждение нашедшему. Хочешь знать, как я с ним поступила? Отец Люкке настаивал, что вознаграждение положено мне, поэтому я решила, что семья создаст фонд в память о Люкке, который будет поддерживать «Брис»[3] и другие подобные организации. Мама и мачеха Люкке вместе возглавили этот фонд.
Этим решением Эллен осталась очень довольна. Таким образом все могли как-то загладить то, как они обращались со своей дочерью, и вместе с тем поддержать деятельность, помогающую другим детям.
– Все я знаю, я об этом читал. И что, кем ты теперь себя возомнила? Матерью Терезой? Ты не можешь меня засадить – мы с тобой в одной лодке, и я утащу тебя за собой на дно. Наверное, тебе не надо напоминать, что давать взятки – противозаконно?
– Я только что беседовала с одним твоим коллегой из Нючёпинга, они сильно облажались. Послушай-ка вот это.
– Что ты делаешь в Нючёпинге?
– Убийство Лив Линд.
«Больше ему необязательно знать», – подумала она, открывая аудио файл.
– Это Бёрье Сван, возглавляющий предварительное следствие.
Она воспроизвела ему аудиофайл. Прежде чем Уве успел что-либо сказать, добавила:
– А еще он угрожал мне. Как ты относишься к тому, что твои коллеги позволяют себе такого рода высказывания? Правильно ли доверять им расследовать убийство с таким настроем? Получит ли Лив Линд то внимание, которого заслуживает?
– Она умерла.
Он рассмеялся.
– Извини, я не смог удержаться. Успокойся, пожалуйста.
– Что?
– Перестань, это всего лишь профессиональный сленг. Интересно было бы послушать, как вы там у себя в редакции разговариваете.
– Думаешь, шведский народ согласится с тем, что это всего лишь профессиональный сленг?
– Чего ты хочешь, Эллен?
– Я желаю знать все об убийстве Лив Линд.
Ханна медленно спускалась по лестнице. Остальные члены семьи все еще крепко спали. Стоффе вернулся домой накануне поздно вечером, у него не было сил обсуждать случившееся. Ранее днем он также не пожелал говорить об этом по телефону. Ханне трудно было заснуть, и в конце концов она перешла в гостевую комнату, чтобы не слышать храп Стоффе и поспать хотя бы несколько часов, прежде чем идти на уроки.
Скоро пора будить Карла и Алису, чтобы они не опоздали в школу, – это будет выглядеть нехорошо и лишь привлечет к ним нежелательное внимание.
Легкая тошнота притаилась комком в животе. Несколько раз за ночь Ханне приходилось вставать – боялась, что ее вырвет. Следующая ночь, когда Стоффе будет отсутствовать, вызывала у нее ужас. Без него она не чувствовала себя в безопасности. Или наоборот? Грудь сжалась от дурных предчувствий.
Насыпав дополнительную мерку кофе, она включила кофеварку. Солнце светило в окна, уже становилось жарко.
Кофе капал в стеклянную емкость, а Ханна пыталась разобраться в своих мыслях. Взглянула в окно на другие дома в Сульбю. Все было так тихо и спокойно. Как обычно. На полях белым покрывалом лежал утренний туман. «Невероятно красиво», – подумала она, но тут ее взгляд остановился на сине-белых лентах ограждения, и идиллическая картина лопнула, как мыльный пузырь.
Так близко.
Она не могла отогнать от себя мысль о том, что на земле, возможно, остались следы крови.
Может быть, ей полегчает, если она подышит воздухом? Ханна подняла горшок с розовой пластмассовой пеларгонией, чтобы достать ключ от двери веранды – но ключа на месте не оказалось.
Ханна приподняла соседний горшок, чтобы проверить, не положила ли она ключ туда, но там тоже ничего не было.
Пульс участился. Вчера вечером? Ведь она точно положила его на место! Правда, временами она бывает рассеяна, но ключи никогда не теряла. Особенно сейчас, после всего, что произошло. Она прекрасно помнила, как дважды проверила, что все двери закрыты, прежде чем отправиться спать.
Она нажала на ручку. Дверь на веранду скрипнула и открылась.
– Стоффе! – закричала она. – Стоффе!
Через несколько секунд он сбежал по лестнице, в одних трусах и футболке.
– Что случилось?
– Дверь! Она была открыта. Я точно помню, что вчера ее запирала. И ключ пропал.
Не говоря ни слова, он подошел к двери. Захлопнул ее и посмотрел на поля, потом задернул занавески, которых не хватало, чтобы закрыть все окно. Затем решительными шагами направился в холл.
Она следовала за ним как тень, не в силах ничего предпринять.
Стоффе споткнулся о детский игровой коврик, лежавший на полу в холле, и выругался.
– Дорогая, ты не могла бы убрать все эти детские штучки?
– Прости, – прошептала она. Она не успела убрать, да и сил не было. Но он прав – очень глупо оставлять их на виду.
Входная дверь также оказалась не заперта. Ханна зажала рот рукой.
– Стоффе, что все это значит?
Он смотрел мимо нее остановившимся взглядом.
– Вчера я все заперла. Я точно знаю, что все запирала, – проговорила она, слыша, что голос ее звучит истерически. – Неужели кто-то был здесь, пока мы спали?
Ханна попыталась сглотнуть, но почувствовала, как все внутри перевернулось. Лихорадочно вспоминая ночь, она спрашивала себя, слышала ли что-нибудь – или придумывает задним числом?
Она кинулась в туалет и наклонилась над унитазом. Ее рвало, пока внутри не стало совсем пусто. Но дурнота никуда не делась.
Стоффе подошел к ней и крепко обнял. Поцеловал ее в макушку, провел рукой по волосам.
– Постарайся успокоиться. Наверняка мы просто что-то перепутали.
Ее все еще трясло, она молча прижалась к нему.
Ни трупа, ни машины на месте не было. Дорога была открыта, ленты ограждения переставлены в сторону. Сегодня возле Сульбю виднелась одна-единственная полицейская машина.
Припарковавшись чуть в стороне, Эллен направилась к лентам ограждения, трепетавшим на ветру.
Строго говоря, она ехала в Нючёпинг к доктору Хиральго, но до встречи оставалось еще немного времени. Она никак не могла понять, почему этому убийству уделялось так мало внимания, и это бесило ее, хотя она и сознавала, что обо всем в СМИ сообщать невозможно. Однако на контрасте с мужчиной, забитым до смерти на Свеавеген, это выглядело насмешкой. А отношение полицейских и вовсе привело Эллен в ярость. Слишком много всего было в их словах, чтобы назвать это просто «фигурой речи» или «профессиональным сленгом».
Эллен снова зашла на страничку Лив в «Фейсбуке» – по-прежнему ни одного комментария о том, что кто-то скорбит. Неужели ее друзья не знают, что она умерла? Разве так может быть?
Что-то во всей этой истории казалось странным и грустным. Что Лив делала в Стентуне и почему оказалась такой незаметной?
Бросив взгляд в сторону хутора Альварссона, Эллен посмотрела на часы и поняла, что не должна туда ездить и что у нее нет на это времени. Придется обуздать свое любопытство.
Между тем у края дороги начал стихийно складываться мемориал. У ограждения лежали цветы и венки. Но кучка была скромная, а надписи – безличными. У людей есть удивительная способность становиться лучшим другом усопшему – даже если они до этого никогда не встречались.
«Думаю о тебе и твоих близких» – было написано на карточке с приложенным к ней цветком.
«Покойся с миром» – гласила другая надпись.
Из кучки торчала карточка. «Прости» – было написано на ней детским почерком. Эллен достала телефон и сфотографировала эту надпись.
– Трагично, правда?
Подняв глаза, Эллен увидела даму с короткими седыми волосами, которая вела на поводке такую же седую таксу.
– Да, ужасно, – проговорила Эллен. – Вы знали ее?
Такса подошла и понюхала цветы.
– Нет. Вовсе нет. Я здесь обычно гуляю с собакой. Мы живем тут неподалеку, – она указала на один из трех домов Сульбю, – однако я не видела и не слышала ничего странного. Похоже, никто ничего не заметил. Надеюсь, виновника скоро найдут, от таких событий по деревне распространился страх, сами понимаете. Уже из дому боишься выходить…
Такса задрала ногу, собираясь помочиться на кучку цветов. Эллен не знала, сказать ли об этом хозяйке.
– Я работаю в отделе новостей на четвертом канале, – проговорил она. – Если что-то вспомните – позвоните мне.
Нащупав в сумочке визитку, она протянула ее даме, которая тут же припустила прочь, словно стремясь выйти из кадра.
Эллен огляделась. Чуть дальше по дороге она увидела маленькую девочку, бегающую босиком по траве перед одним из красных домов. Волосы у девочки были такой же длины, как у Эльзы, а розовое платье напоминало то, которое было на Эльзе на последней школьной фотографии во втором классе. Эллен несколько раз сморгнула, направляясь к девочке, хотела окликнуть ее, пока та не скрылась из виду, даже прибавила шагу, но в следующее мгновение девочка исчезла за домом.
Эллен замедлила шаг и покачала головой. «Что я делаю?» – подумала она и устыдилась своей реакции. Тут она увидела мальчика постарше со светлыми волосами, постриженными «под горшок», который монотонно прыгал на батуте перед домом. Он уставился на нее ледяным взглядом, ни один мускул у него на лице не шевелился. Его прыжки звучали ритмично, железки поскрипывали каждый раз, когда он приземлялся на батут, который явно был ему слишком мал. Мальчик по-прежнему не спускал глаз с Эллен.
Ее пробрал холод, возникло чувство, что надо скорее уходить, – однако она была так близко. Может быть, тем, кто живет здесь, что-нибудь известно о Лив Линд?
Из дома вышла женщина, неся в руках кучу вещей. Эллен подошла к забору.
– Ой, сколько игрушек для малышей! – проговорила она, обращаясь к женщине, которая была примерно того же возраста, что и она сама. Женщина с пышными курчавыми волосами была одета в свободную белую тунику. Под мышкой она несла детский развивающий коврик.
– Да, я немного взялась за уборку. А мы знакомы? – прищурившись, она посмотрела на Эллен.
– Простите. Меня зовут Эллен Тамм.
Она сделал несколько шагов навстречу и протянула руку.
Женщина положила развивающий коврик на землю – он тут же начал мигать и играть какую-то знакомую мелодию.
– Ханна Андерссон, – тихо представилась женщина, пожимая руку Эллен.
– Я работаю на четвертом канале, приехала сюда в связи с убийством, – Эллен кивнула в сторону лент ограждения. – Вы ее знали?
– Нет, – ответила Ханна и покачала головой. – Все это ужасно, однако мне известно не больше, чем вам, и я уже побеседовала с полицией.
Она снова взяла в руки развивающий коврик и направилась к сараю.
– Понимаю, – проговорила Эллен. – Я ничего не вынюхиваю, просто хотела поговорить.
В чем дело, почему никто не желает с ней разговаривать? Почему все поворачиваются спиной, едва речь заходит о Лив Линд?
– Вы взволнованы по этому поводу? – продолжала она, прекрасно понимая, что нарушает некую невидимую границу.
Ханна остановилась и посмотрела на Эллен.
– Ясное дело, мы взволнованы, когда такое происходит в крошечной Стентуне, – сказала она. – Да мы все потрясены!
– Можно задать вам несколько вопросов? Я не буду использовать это в передаче, никакой камеры.
Для убедительности подняла ладони, показывая, что у нее нет скрытой камеры.
– Нет, я не хочу иметь ко всему этому никакого отношения. Извините, у меня скоро начинаются занятия.
Ханна посмотрела на часы на руке.
Вид у нее был напуганный, и Эллен поняла, что ситуация, мягко говоря, неприятная. Такой страх она не раз наблюдала у людей, с которыми ей доводилось встречаться.
Из дома вышел мужчина, высокий и статный, с тронутыми сединой висками и трехдневной щетиной. На вид ему было лет пятьдесят.
– Дорогой, – обратилась к нему Ханна. – Это – простите, как, вы сказали, вас зовут?
– Эллен Тамм.
Внезапно словно из ниоткуда возникла девочка и кинулась к ним.
– Папа! – крикнула она. Увидев Эллен, девочка замедлила шаг.
Она так похожа на Эльзу! И на саму Эллен в этом возрасте. Волосы были волнистыми, как бывает, когда спишь с заплетенными косичками.
– Ей восемь? – спросила Эллен, не успев подумать.
– Семь, – с удивлением ответила Ханна и прижала к себе девочку.
Эллен присела на корточки.
– Как тебя зовут?
– Мама говорит, что с незнакомыми разговаривать нельзя.
– Твоя мама совершенно права, – кивнула Эллен и поднялась.
– Эллен с четвертого канала, она здесь, чтобы поговорить о… сам знаешь…
– Что? – девочка подняла глаза. – Поговорить о чем?
– Ничего, моя дорогая, – ответила Ханна и погладила девочку по волосам.
– Это мой гражданский муж Стоффе, – проговорила она, обращаясь к Эллен.
Эллен всегда удивляли люди, употреблявшие слова «гражданский муж» и «гражданская жена». Это звучало так неромантично – так непохоже на спутника жизни или человека, в которого ты влюблена.
Мужчина, по-прежнему не проронивший ни слова, протянул руку для приветствия. Рукопожатие у него было крепкое, его рука и взгляд, обращенный на нее, задержались слишком надолго – Эллен стало немного не по себе.
– Стало быть, этим заинтересовался четвертый канал? – спросил он, наконец-то выпуская ее руку.
– Алиса, пойди возьми свой рюкзак, нам скоро пора идти в школу.
– Но почему…
– Пожалуйста, сделай, что я прошу.
Алиса нехотя повиновалась.
– А почему бы нам этим не заинтересоваться?
Второй раз за два дня Эллен задавали этот вопрос.
– Почему эта женщина не может быть нам интересна? Ведь речь идет об убийстве!
– Вы правы. И, конечно, для нас – тех, кто живет здесь, – это большое потрясение, но я подумал – вряд ли это интересно для всей страны.
– Я понимаю, вы потрясены, – кивнула Эллен, решив не комментировать, насколько это интересно для всей Швеции. – Извините, не буду вам больше мешать.
Она протянула Ханне визитную карточку.
– Позвоните мне, если что-нибудь вспомните – или просто захотите поговорить.
Медленным шагом Эллен направилась к машине. Обернувшись, она увидела, что пара стоит неподвижно, глядя ей вслед.
Ее не покидала мысль, что они ведут себя как-то слишком сдержанно. Когда происходит нечто страшное, люди обычно стремятся выговориться. Возможно, не перед камерой, но им хочется обсудить случившееся и задать вопросы.
Парнишка по-прежнему монотонно прыгал на батуте – Эллен ощущала затылком его пристальный взгляд.
Вопросы доктора Хиральго по-прежнему вертелись в голове, когда она выезжала с парковки. Почти два часа провела она у него, поскольку это была их первая встреча и он хотел составить себе впечатление об Эллен. Теперь она чувствовала себя совершенно вымотанной, усталость разливалась по телу.
Они должны начать с самого начала – вот что он предложил. Проговорить, что именно случилось в тот день, когда пропала Эльза, и переработать воспоминания. Подружиться со своей историей. А не подавлять чувства, как поступала Эллен все эти годы. Он много говорил об однояйцевых близнецах, о том, какими сложными могут быть их взаимоотношения и что происходит, если один умирает. Как тяжело оставшемуся жить дальше и как он может ощущать свою вину в смерти брата или сестры, вину за то, что сам он выжил. Именно поэтому Эллен никак не может отпустить гибель Эльзы. Эти разговоры она бесчисленное множество раз слышала от разных психологов, психотерапевтов и других, кто пытался понять ее и помочь, – однако это не помогало, все они старались поместить ее в какой-то раздел психологической науки, от чего ситуация только усугублялась. Сердце начинало биться так отчаянно – казалось, вот-вот остановится.
Что ты помнишь? Что ты делала? Что ты чувствовала?
Все казалось смутным и расплывчатым. Чувство вины смешивалось со злостью и отчаянием. Беседы с доктором Хиральго ничего не исправят – только разворошат то, о чем ей не хотелось бы вспоминать.
– Смерть, смерть, смерть! – крикнула Эллен и так сильно ударила по рулю, что ладоням стало больно.
Как мама могла заставить ее пойти к этому клоуну? У него даже нет лицензии на то, чтобы прописать снотворное. К счастью, у нее еще осталось несколько таблеток.
Доктор Хиральго расспрашивал ее о снах. Настоящий шарлатан. В кои-то веки она была совершенно согласна с отцом. Образ Эльзы горел на сетчатке глаз.
Она ожидала, что доктор Хиральго – из тех, кто восседает на подушке, вдыхая ладан, но вместо этого они сидели друг перед другом на стульях в комнате, целиком отделанной кафелем. Словно гигантская ванная с белыми плитами по стенам и полу и черным плинтусом на стыке. Никакой другой мебели. Ужасно странно. Неужели ее мама тоже сидела там? Эллен не могла представить себе эту картину. И о чем они с ним говорили?
Он расспрашивал ее об отце. Какие отношения были у них в детстве. Вопросы были многочисленные и навязчивые, Эллен затруднялась вспомнить.
Тогда он решил зайти с другого конца.
– Помнишь, что вы ели на завтрак в тот день?
Само собой, она не помнила. Ей тогда было всего восемь лет.
Он дал ей маленький блокнотик, в который она должна будет записывать все, что вспомнится, чтобы они могли обсудить это в следующий раз. Крошечные фрагменты. Сны. Все, что угодно.
Она не хочет. Нет, она больше не пойдет к нему.
Машина медленно ехала по улице в Эстра Вилластаден[4]. Строго говоря, Эллен не знала, зачем ее занесло туда, но у нее вдруг возникло желание проехать мимо дома отца. В это время дня он в любом случае на работе, так что она не рискует столкнуться с ним.
Эллен включила музыку. Сама не понимала, что именно слушает, но ей нужен был звук.
– Добро пожаловать в идиллическое местечко класса «люкс»! – громко сказала она сама себе, проезжая мимо домов пастельных цветов постройки двадцатых годов. Здесь каждый жил словно бы в своем пузыре, искренне веря, что мир – отличное место, где все веселы и счастливы. Все друг другу братья и с удовольствием подвезут соседских детей на футбольную тренировку. Здесь больше внимания уделяли тому, какой букет купить, отправляясь в гости, и какие фрукты дать детям с собой в школу, чем мировой политике, кризису с беженцами и тому, что Земля на грани гибели. «Тьфу, какая гадость», – подумала она, понимая, однако, что это притворство, и сама она ничуть не лучше.
На самом деле все они наверняка постоянно изменяют друг другу.
Эллен вспомнила одноклассника, жившего на той же улице в нескольких домах отсюда. Его родители общались с соседями напротив. Однажды летом они вместе поехали в отпуск, и к концу лета его мама переехала к соседу, а мама оттуда переехала в дом к ним. Без всяких драм. Они просто поменялись. Все это продержалось полгода, а потом соседский папа пришел с ружьем, намереваясь застрелить папу одноклассника Эллен.
В конце концов, они все съехали куда-то.
А в их виллы вселились новые счастливые семьи.
Медленно приблизившись к дому своего отца, Эллен увидела, что стены у него покрашены в розовый – цвет Эльзы. Другим трудно было их различать, так они были похожи, поэтому им с самого начала присвоили разные цвета. Эльза стала розовой маленькой принцессой, Эллен достался желтый цвет. Некрасивый. Внутри у нее все похолодело, вновь резанула боль.
Ясное дело, это никак не связано – но почему-то причиняет ей боль. Каждый раз. Она все наступала на одну и ту же мину. Будто игрушечный поезд носился по кругу, взрываясь на мелкие части каждый раз, когда проезжал туннель. Каждый раз его приходилось отстраивать заново – и всегда некоторых мелких частей недоставало.
Выпрямившись, Эллен попыталась заглянуть в сад, но высокая живая изгородь закрывала обзор – посмотреть внутрь можно было только через ворота. На секунду она даже задумалась, не войти ли ей туда, но осознала, что недостаточно сильна, и лишь продолжала разглядывать ухоженный сад с бассейном. Она не помнила, чтобы у них был бассейн, и не сводила с него глаз.
Как ему пришло в голову завести бассейн, учитывая, что одна из его дочерей утонула? Эллен вообще не понимала, как семьи с детьми могли жить у воды.
Ничего больше не увидев, она устремила взгляд вперед – и тут ей пришлось резко затормозить, и ее бросило на руль, хотя она и ехала очень медленно.
Еще несколько сантиметров – и она сбила бы девицу на мопеде.
Девушка ехала без шлема. На ней был очень короткий черный комбинезон, волосы схвачены в хвостик на макушке.
Эллен попыталась отстегнуть ремень безопасности, чтобы выйти и попросить прощения, но не смогла с ним справиться. Напуганная и растерянная, она выругалась и опустила стекло. Девица на мопеде газанула.
– Подожди! – крикнула Эллен.
Девица обернулась к ней, оторвала руку от руля, сжала ее и показала Эллен средний палец, отчетливо и беззвучно шевеля губами.
Да пошла ты.
Затем она унеслась прочь.
Эллен откинулась назад и закрыла глаза. Попыталась выровнять дыхание, усилием воли постаралась отогнать от себя картину того, что могло бы произойти.
Неизвестно, как долго она просидела неподвижно, когда вдруг зазвонил телефон.
– Да, Уве.
– Я проверил, что произошло, – да, эти придурки слегка облажались. Бёрье я знаю с давних времен, он не такой. Он мой хороший друг и отличный полицейский.
«Все вы одним миром мазаны», – подумала Эллен.
– Но у меня есть человек, который освободит полицию Нючёпинга от взаимодействия с прессой, так что они смогут сосредоточиться на расследовании.
– И…?
– И к тебе будет проявляться особое внимание, ты будешь получать информацию обо всем, что происходит в ходе расследования, – если обещаешь молчать о своем аудиофайле.
– Но…
– Если я услышу о небольшой промашке Бёрье и его коллег – знай, что я много чего могу рассказать и о тебе тоже. Эту информацию тебе не подтвердит никто другой в полиции. Мы поняли друг друга? Слушай внимательно, я два раза повторять не буду.
– Угу, я слушаю.
Она опустила щиток от солнца и посмотрела на себя в зеркало. Отчетливо и беззвучно пошевелила губами.
Да пошла ты.
– Погибшая – Лив Линд, сорока одного года. Ее избили, и она умерла от полученных травм. Тяжкие телесные повреждения, несовместимые с жизнью.
– Когда она умерла?
– Между двадцатью тремя часами вечера и пятью часами утра.
– Подкинь еще что-нибудь.
– Она была беременна.
– Что? – Эллен разом выпрямилась. – А кто отец?
– Задай этот вопрос своему новому контактному лицу. Она позвонит тебе в ближайшее время.
Окинув взглядом сад, Александра констатировала, что куст кольквиции у входа на участок надо подровнять. Он вырос выше, чем такой же с левой стороны от ворот.
Еще с тех пор, как Александра с родителями переехала в Швецию из Польши, она мечтала о том, чтобы иметь мойку у окна, откуда открывался бы вид на сад.
Здесь она проводила долгие часы. Иногда ее охватывала паника, когда она понимала, что простояла так слишком долго. С другой стороны, это было единственное место, где она могла расслабиться и отключиться. Свой чай она часто выпивала, стоя возле мойки. На окне росли приправы. Они были светолюбивыми, как и сама Александра, и она с наслаждением вдыхала запах базилика, орегано, шнитт-лука и петрушки. В саду росли другие приправы и цветы, там она могла часами бродить по шуршащим гравиевым дорожкам – пока кто-нибудь не отвлекал ее.
Сейчас ее взгляд упал на грязные оконные рамы. Она принялась усиленно тереть их посудной тряпкой, но краска уже местами отстала и становилось только хуже. К тому же снаружи все равно не видно.
Зато она отметила, что сад прекраснее, чем когда бы то ни было, и испытала легкое чувство гордости.
По крайней мере, кое-что ей в этой жизни удается. Она оторвала парочку увядших листиков базилика.
После долгих летних дождей все растения бурно расцвели, но потом пришла жара, и многие начали засыхать. Однако ей удалось сохранить зелень свежей. Целыми днями она поливала свой сад. Гортензии выглядели роскошнее, чем когда-либо, хотя этим цветам нужен самый обильный полив. Они нуждались в ней – возможно, именно поэтому она так любила их.
Марта играла с газонным опрыскивателем. Придя из школы, она первым делом надела на себя купальник. Хотя у них был свой бассейн, опрыскиватель привлекал ее больше. Вероятно, потому, что с ним она могла играть сама, а не под присмотром кого-либо из взрослых.
Звук мотора нарушил тишину, и Беа врезалась на своем мопеде прямо в ворота, хотя Александра бессчетное множество раз просила ее так не делать: на белом заборе оставались следы, к тому же расшатывались столбы. Шлема на ней тоже не было. Александра тихо выругалась.
Злость всегда накатывала так внезапно – немного требовалось, чтобы она хлынула через край. Но она не будет ругаться с Беа по этому поводу. Во всяком случае, не сейчас. У нее нет сил на ссоры. А что, если бы с ней что-нибудь случилось? Если бы ее сбила машина? На сотую долю секунды она попыталась представить свои чувства. Облегчение? Мгновенно отогнав эту мысль, она устыдилась, что вообще позволила ей промелькнуть в мозгу.
Она посмотрела на старшую дочь – такую высокую и стройную. Тело упругое, мускулистое. Александре хотелось бы, чтобы дочь не одевалась так вызывающе, – она не решалась даже подумать о том, как отреагировали бы ее родители, увидев внучку в таком коротком комбинезоне. Вместе с тем, Александра понимала, что их терпение и так на пределе – учитывая, какую жизнь выбрала она сама.
Беа достала мобильный телефон и стала разговаривать по нему. Александре очень хотелось узнать, кому звонит Беа, – иметь хоть какое-то представление о том, кто это может быть.
Разговаривать друг с другом они перестали уже давно. Несколько раз она пыталась пообщаться с Беа, но дело всегда заканчивалось тем, что они начинали орать друг на друга.
Александра знала, что дочь редко бывает в школе, а если и появляется там, то в основном сидит в кафетерии или занимается чем-то еще, о чем Александра даже не в состоянии думать.
Она успела оборвать почти все листья с базилика, когда Беа снова села на свой мопед и исчезла так же стремительно, как и появилась.
Как обычно, Беа не потрудилась закрыть за собой ворота. Александра почувствовала, как у нее запылали щеки. Оторвавшись от своего любимого места на кухне, она вышла и захлопнула ворота, посмотрев вслед дочери, свернувшей в сторону города. В ту же секунду Александра увидела невдалеке на улице розовую машину. «Марте бы такая понравилась», – подумала Александра, когда машина тронулась с места. Она проводила машину взглядом и заметила на заднем стекле стикер «ТВ-4». Кто за рулем, она разглядеть не успела, но ей показалось, что это женщина с длинными волосами.
Она крикнула Марте, чтобы та шла в дом, и сама поспешила внутрь.
– Что ты делаешь? – с ноткой раздражения в голосе проговорила ее свекровь Эва, выходя наружу с веранды. – Почему ты в истерике и носишься кругами, как сумасшедшая курица?
– Я увидела на улице журналистку, – ответила она, вытирая лоб.
– И что?
Эва была одета в брюки цвета хаки и белую рубашку, подчеркивавшую загар на ее старческой коже. Седые волосы коротко пострижены под пажа, на ногах туфли, несмотря на жару. Она казалась здоровее, чем когда бы то ни было. Каждый день в газетах писали, что в жару повышается риск внезапной смерти для пожилых людей, но свекровь, пожалуй, даже не испытывала дискомфорта.
Марта вошла в кухню, по ней ручьями стекала вода. На каждом шагу она оставляла за собой лужи – Алекандре пришлось сдерживаться изо всех сил, чтобы ничего не сказать.
– Я хотела бы, чтобы ты пошла и оделась, моя хорошая. Скоро придет папа, будем обедать.
– Что, уже скоро есть? – проговорила Эва с упреком.
– Да, у нас будет поздний обед – или ранний ужин. Патрик не в состоянии работать целый день.
У нее самой едва нашлись силы приготовить еду – но кто-то должен следить, чтобы весь этот карточный домик не развалился.
– Да, понимаю. У него так много работы, у моего бедного мальчика.
Теперь в ее голосе звучало беспокойство.
Александра не стала отвечать на критику, которая, как она знала, была направлена в ее адрес.
Патрик работал в клинике пластической хирургии в Стокгольме и постоянно ездил туда-сюда. Иногда он оставался там ночевать. Но неделю назад Александра узнала, что его держит в столице не только работа. Сегодня он отменил визиты пациентов во второй половине дня – на самом деле, по той же причине, по которой в последнее время проводил так много времени в Стокгольме, хотя теперь ситуация коренным образом изменилась.
Все произошло так быстро. Как и в прошлый раз, он поставил ее в ужасное положение.
Еда была готова. Мясо разделано и приготовлено для жарки на гриле вместе с сосисками, салат нарезан. Сыры она поставила в кладовку, чтобы немного размягчились. Вино налито в кувшин, на веранде накрыт стол.
Самой же ей есть совершенно не хотелось.
Внезапно Патрик оказался у нее за спиной и поцеловал в щеку. От него пахло дезинфицирующим раствором.
– Как дела? – спросила она.
Он пожал плечами. Александре хотелось, чтобы он спросил ее, как дела у нее, но он промолчал. Все всегда вертелось вокруг него. Злость снова вскипела в ней, но она проглотила обиду.
– Здесь только что побывала журналистка, – сказала она. – Я видела ее в машине – мне показалось, что это была женщина. С четвертого канала, на машине был их логотип, у нее розовый «Порше». Такое ощущение, что она что-то вынюхивает.
Долгое время Патрик молчал.
– Думаю, это дочь фон Платена, – проговорил он наконец. – Она работает на телевидении – но, возможно, просто приехала к папаше. Беспокоиться наверняка не стоит. Пойду переоденусь, и будем есть.
Как он может держаться так спокойно? Словно не понимает, что произошло. Поправив подушки на диване, Александра вернулась к мойке и окну. Розовой машины больше не было видно.
– Правда, он красавчик?
– Кто? – спросила она и повернулась к свекрови, которая сняла с холодильника одну из висевших там фотографий.
Снимок запечатлел Патрика, плавающего в бассейне. Взяв фото из рук свекрови, Александра вернула его на место.
– Помни, что ты говоришь о своем сыне.
Эва просто сумасшедшая. Долго она еще пробудет у них? Она здесь чуть больше недели, а такое ощущение, что несколько месяцев.
У Патрика и его матери всегда были очень странные отношения. Если бы Эва могла выбирать, они так и жили бы в маленьком домике среди бескрайних лесов Вермланда. Вдвоем.
Вместо того, чтобы ехать домой, Эллен направилась в «Культурум» – библиотеку Нючёпинга, чтобы посидеть за компьютером. Телефон умер, да и неплохо было воспользоваться случаем и заняться исследованием вопроса, раз она все равно оказалась в городе, а не под присмотром мамы.
Когда она вошла в здание, ее охватила ностальгия: она поняла, что не была здесь с тех пор, как училась в школе. Все здесь было как обычно – казалось, она сейчас сядет и начнет делать очередной реферат.
Любезная женщина за стойкой одолжила Эллен зарядку для телефона. Единственный свободный компьютер стоял прямо при входе – им можно было воспользоваться без читательского билета, но только в течение пятнадцати минут. Эллен уселась за него.
Здесь было прохладно и хорошо. И тихо. Когда кто-то выдвигал стул или кашлял, звук отдавался эхом между полок. Вокруг сидели школьники и пенсионеры, целиком сосредоточившись на том, чем занимались. На нее никто не обратил внимания.
Эллен начала с электронной почты. Ответа от мисс Марпл все не было. Это вызвало у Эллен легкое раздражение, поскольку она знала, что коллега обычно отвечает быстро, – она догадывалась, какие разговоры ходят о ней в редакции.
Она зашла на несколько новостных сайтов, но никто ни словом не обмолвился о том, что Лив Линд была беременна. «Видимо, это был ее первый ребенок», – подумала Эллен, вспомнив, что не видела на ее страничке в «Фейсбуке» никаких детских фотографий, однако это стоило проверить еще раз. Возможно, она долго пыталась забеременеть – и это был последний шанс, учитывая ее возраст. Проклятые часики, которые постоянно тикают… Эллен записала ту скудную информацию, которую нашла об убийстве, а также вопросы – были ли у Лив дети и кто отец этого ребенка, и послала на свой ящик.
В папке «Входящие» скопилось около двух тысяч сообщений, и просмотреть их все просто не представлялось возможным. Проще всего было стереть их одним кликом. Но прежде чем пометить все письма, чтобы удалить их, она вписала в окошко поиска имя Джимми, хотя делать этого не стоило.
Примерно год назад у них с Джимми был роман. Все это происходило до того, как он стал ее начальником. Тогда он работал на конкурирующем телеканале. Никогда раньше она ни к кому не испытывала столь сильных чувств, это был лучший период в ее жизни. Но в один прекрасный день он просто пропал, перестал звонить, Эллен была совершенно убита, не понимала, что происходит. Она проклинала себя за то, что впервые так сблизилась с другим человеком, обнажив себя и свою историю. Кто же захочет встречаться с человеком, имеющим такие психологические травмы? Легко было догадаться, что и в этот раз все будет так же, однако она не смогла устоять перед искушением.
Когда в мае Джимми пришел работать на четвертый канал, она убедила себя, что забыла его и двинулась дальше, но едва он переступил порог редакции, как на нее снова нахлынули прежние чувства. Все сильно осложнилось – не только в связи с тем, что он теперь был ее начальником, но и потому, что им никак не удавалось держаться в стороне друг от друга, хотя она панически боялась, что он опять ее ранит.
Что и случилось.
Вновь он ворвался в ее жизнь ненадолго, чтобы опять исчезнуть. И снова она ничего не понимала. Когда же она наконец вызвала его на откровенный разговор, он признался, что у него маленькая дочь с женщиной, которую он не может оставить.
Они с Эллен никогда не будут вместе.
Как она ни поворачивала все это и так, и эдак, а все равно понять не могла. Или не хотела. Боль и беспробудное отчаяние. С тех пор они ни разу не разговаривали, однако дня не проходило, чтобы она не думала о нем.
В поиске возникло несколько сообщений от Джимми, но это была общая рассылка всем сотрудникам редакции. Статистика по зрителям, призывы взбодриться и прочая ерунда.
Эллен закусила губу.
Пора заканчивать.
Через пять минут ее время за компьютером истечет.
Она прокрутила вниз список сообщений от Джимми и вздрогнула, увидев одно без темы, отправленное в конце июля. Она кликнула на него.
Думаю о тебе. Ты не могла бы ответить? Волнуюсь.
Сперва она почувствовала, как у нее сладко заныло в животе, но потом прочла сообщение еще раз. И еще. Что он имел в виду? Он думал о ней, но в каком смысле? Может быть, его просто мучила совесть? Письмо было отправлено в час ночи. Вероятно, он был пьян. Она прочла сообщение еще раз, пытаясь проанализировать каждую букву.
Дзинь. Ваше время вышло. Спасибо, что вы посетили «Культурум».
Откинувшись на спинку стула, Эллен стала раскачиваться на задних ножках.
Компания девочек-подростков собралась у другого компьютера чуть поодаль – они громко хихикали, разглядывая что-то на экране. Эллен невольно прислушалась, пытаясь понять, что там такого веселого, но слова трудно было разобрать. Выглядели они как старшеклассницы – стройные, слишком накрашенные, с разноцветными прическами. Похоже, еще не выучили, что такое «слишком» и когда нужно остановиться.
Достав телефон, Эллен позвонила мисс Марпл – та сразу же ответила.
– Эллен? Ты разве не на больничном?
В ее голосе звучали нотки неуверенности – словно им запрещено было разговаривать друг с другом.
«Да, я на больничном, зануда…» Она буквально видела перед собой мисс Марпл. Ее очки в яркой оправе – отчаянную попытку возродить то немногое в жизни, чему еще можно радоваться. Будучи ровесницей Мадонны, она выглядела лет на двадцать старше.
Похоже, в редакции по Эллен не сильно соскучились. Коллеги по четвертому каналу всегда недолюбливали ее и тот мир, из которого она пришла. Им казалось, что ей все легко достается, поскольку фамилия у нее Тамм и выросла она в замке Эрелу в Сёдерманланде. Доверие старой гвардии ей никогда не заслужить. Хотя Эллен проработала в редакции новостей почти четыре года, они все еще считали ее новичком и были убеждены, что она не умеет правильно обращаться с информацией, полученной от полиции, и делать свое дело профессионально. Иногда она задавалась вопросом, когда же наконец станет признанным журналистом и сотрудником – да и случится ли это вообще когда-нибудь? А теперь они узнали о ее погибшей сестре и о том, что Эллен психически неуравновешенная (или что там говорили у нее за спиной), так что ей будет еще сложнее влиться в коллектив.
– Как твое самочувствие? – спросила мисс Марпл.
– Спасибо, хорошо. – Она не хотела давать мисс Марпл пищу для сплетен. – А ты как?
– Хорошо, вроде бы. Работы много. Людей не хватает, вместо этого много временных сотрудников, которые понятия не имеют, что делать.
– Кто-нибудь из наших освещает убийство в Стентуне?
– Да, то есть – мы делаем все, что в наших силах. Сейчас в центре внимания – тот мужчина, которого забили до смерти на Свеавеген.
– Но ведь и женщину в Стентуне забили до смерти!
– Да, знаю. А ты-то тут причем? Ты же на больничном, да?
Эллен терпеть не могла такого тона и именно поэтому никому не рассказывала свою историю. Как она будет общаться с этими людьми дальше, когда у них сложилось о ней такое мнение? До исчезновения Люкке никто в редакции не знал, что у Эллен была сестра-близнец, которая утонула. Если бы она вовремя забила тревогу, что Эльза пропала, возможно, та была бы жива. Эллен не могла вынести взглядов тех, кто теперь знал о ее прошлом, и по голосу мисс Марпл чувствовала, что та осуждает ее. Все, кто знал эту историю, отвернулись от нее.
– Ты проверила тот регистрационный номер, который я тебе послала?
– Нет, не проверила, я не знала…
– Какой информацией вы располагаете?
– Ты имеешь в виду, по поводу убийства? К сожалению, ее немного. Мы провели телефонную конференцию с полицейскими, но, похоже, ничего больше и нет. Лейф, наверное, лучше знает. Подожди-ка, я взгляну – да-да, нашла. Вот что они говорят: «Мы не комментируем находки и задержания, – говорит Бёрье Сван. – Расследование идет полным ходом. В течение дня розыскные мероприятия будут продолжены». Вот, похоже, и все. Наверное, Интернет знает больше.
«Интернетом» назывались те, кто занимался сайтами четвертого канала. Они были так молоды, современны и переменчивы, что старая гвардия даже не удосужилась выучить их имена.
– А ты-то сама что-нибудь знаешь?
– Да, я ведь тут, на месте, и у меня появились кое-какие зацепки. Если вы пошлете мне оператора, я смогу освещать этот случай отсюда.
– Не знаю, Эллен, этот вопрос тебе лучше обсудить с Джимми.
Этого ей хотелось меньше всего.
– Извини, мне пора, – сказала мисс Марпл и положила трубку, оставив Эллен с неприятным чувством на душе.
Девчонки-подростки снова привлекли внимание Эллен своими выкриками и смехом. Они переговаривались все громче и громче.
– Не могу поверить, что ты это сделала! Ты же могла типа умереть.
– Смотри, как ты близко!
– Спорим! – произнесли они хором и дали пять друг другу.
Эллен отметила, что библиотекарь раздраженно посмотрел в их сторону, не понимая, почему он не сделает им замечания. Побаивается? Или так проще?
Девчонки продолжали.
– Ты хоть понимаешь, как это круто? Ты должна это запостить. Все должны это сделать, иначе…
Они смеялись, говорили, перебивая друг друга.
– Выложи вторую видюху, а то нам скоро пора сваливать.
– Что? Ты струсила? Это же шутка, жми «отправить». Она это заслужила.
Эллен начала догадываться, чем они заняты, и направилась к ним.
– Что вы делаете?
– Ничего. А ты кто? – спросила девчонка с розовыми волосами, раскрашенная, как панда.
Темноволосая девочка, сидевшая лицом к монитору, обернулась и уставилась на Эллен.
– Как тебя зовут? – спросила Эллен, в ту же секунду осознав, что это та самая девушка, которую она чуть не сбила в Эстра Вилластаден.
– Будь любезна, избавь нас от себя, – проговорила та, подняв глаза к небу.
– Это кто тебя так научил отвечать взрослым? – спросила Эллен с искренним непониманием.
– Беа, скажи, как тебя зовут! – выкрикнула та, что с розовыми волосами.
– Ну вот, ты сама только что сказала ее имя!
Они засмеялись. Все, кроме Беа.
– Я очень сожалею, что чуть не сбила тебя сегодня. Все в порядке?
Эллен протянула руку для рукопожатия.
Беа уставилась на ее руку. Эллен не знала, как себя вести, чтобы завоевать хоть каплю уважения подростков. Сама она в этом возрасте никогда не решилась бы так себя вести со взрослым человеком – только вот хорошо это или плохо? Кажется, до нее начало доходить, почему библиотекарь предпочел не вмешиваться. Когда она уже намеревалась убрать руку, Беа плюнула ей в ладонь.
– Какого черта? – крикнула Эллен, чувствуя, что ее так и тянет дать девице затрещину.
– Не фиг тут вынюхивать.
Беа пожала плечами и отвернулась к монитору.
– Я не вынюхиваю, но мне показалось, что вы занимаетесь нехорошими вещами.
Она незаметно вытерла руку о майку.
– Я тебя знаю. Ты блогер? – спросила одна из девушек.
– Нет, я работаю на четвертом канале. Надеюсь, вы не пытаетесь кого-то обидеть? Подумайте о том, что кто-то очень расстроится, когда это увидит.
– Да брось, мы что, спрашивали твоего совета?
– Нет, но если вы не прекратите, я сообщу в полицию.
Эллен достала телефон и сфотографировала их.
«Вот свиньи», – подумала она, уходя.
Маргарета сидела за кухонным столом, склонившись над раскрытой газетой, когда Эллен вошла в дом.
– Ну как все прошло? – спросила она, не поднимая глаз. – Ужасная история с этим убийством, – она указала на заметку в газете. – Совсем рядом. Что-то ты сегодня задержалась.
– Да, так получилось.
После посещения библиотеки Эллен бесцельно кружила по Нючёпингу, совершая своего рода ностальгическую экскурсию. Дом за домом проезжала она места, где жили ее подруги детства. Все осталось по-прежнему, но там подрастало уже новое поколение. Все, кого Эллен когда-то знала, давно переехали в другие места, и ни с кем она не поддерживала контакт иначе как через «Фейсбук». Большинство бывших одноклассниц вышли замуж, обзавелись детьми. Сама же Эллен чувствовала себя так, словно все еще распаковывала чемодан после школьной поездки в девятом классе. Проехала мимо тех мест, где они тусовались. Улица Вестра Стургатан и Театральный парк. Она попыталась воскресить события тех лет, но в памяти всплывали лишь какие-то второстепенные детали. Несколько ключевых слов ей все же удалось записать в блокнот, полученный от доктора Хиральго, но наверняка все это ничего не значило. Писать было тяжело – чувствовала, что сил не хватает, не знает, на чем сосредоточиться.
Перестать вытеснять воспоминания и давить эмоции. Слова доктора Хиральго эхом звучали в голове. Но все это казалось вымученным и вынужденным. Единственное, что ей удалось извлечь из памяти, – клички собак, которых держали подружки, места работы их родителей, номера телефонов одноклассников и их дни рождения. Странное дело – она точно не знала, когда день рождения у Джимми, а вот про парня, в которого была влюблена в начальной школе, по-прежнему помнила все. Причудливо устроен мозг. Эллен попыталась что-то вспомнить из того времени, когда Эльза была еще жива, и из того дня, когда она пропала, но не знала, с чего начать. Все пути казались непроходимыми, и ступать ни на один из них не хотелось.
– Пойду прилягу, – сказала Маргарета. – Кажется, начинается гроза. Голова болит, а мне завтра рано вставать – курсы садоводов во Врете, я про них тебе рассказывала.
– Хорошо, – кивнула Эллен, хотя не могла вспомнить, чтобы они об этом говорили. – Ты по-настоящему слилась с природой, – добавила она, налила себе стакан холодной воды и выпила медленными глотками.
Маргарета улыбнулась.
– Выражаешься, как подросток.
Она говорила тихо и с напряжением, как будто каждое слово отдавалось в голове. Поднимаясь со стула, оперлась о спинку.
«Она постарела», – подумала Эллен, и вдруг ей стало очевидно, что мама с ней не навсегда.
Маргарета подошла и похлопала ее по щеке.
– Спокойной ночи, малышка! – сказала она и направилась к двери.
– Мама! – окликнула ее Эллен. – Что мы ели на ужин в тот день, когда пропала Эльза?
Маргарета обернулась и посмотрела на Эллен горьким взглядом.
– Не помню. Ведь нас в тот вечер не было дома.
– Но ведь вы нас чем-то накормили, прежде чем отправиться в гости?
– Да, наверняка. Но я не помню. Почему ты спрашиваешь?
Эллен пожала плечами.
– Просто доктор Хиральго попросил меня подумать о всяких мелочах.
– Это хорошо…
Маргарета пристально глядела на нее, словно собираясь с силами.
– Помню, ты была в тот день сердита, очень сердита – но мы часто видели тебя рассерженной, Эллен. Нам всем бывало тяжело, когда у тебя случались припадки ярости. Хорошо, что теперь ты думаешь и осознаешь.
Она несколько раз кивнула.
– Спокойной ночи, моя дорогая. Надеюсь, все это скоро закончится – как ни больно будет нам всем.
– Спокойной ночи! – ответила Эллен, ощущая, как прошлое сочится изо всех углов большого дома. На номерах телефонов и днях рождений сосредоточиться было куда легче.
И тут раздался первый удар грома.
Эллен любила грозу – сколько себя помнила. Гроза сердилась еще больше, чем она. Это было так здорово. Она могла отдохнуть, погрузившись в эту злость. В замке Эрелу раскаты грома нередко звучали громче, чем в других местах. Словно гроза достигала кульминации прямо над островом.
Спустившись в подвал, девушка долго выбирала среди винных бутылок и в конце концов взяла ту, на которой была самая уродливая этикетка. По пути наверх позвонила Филиппу.
– Скучаю по тебе, – сказала она, едва он снял трубку.
– Я тоже. Как там у тебя дела?
– Задыхаюсь.
– В Эрелу и впрямь маловато места, – рассмеялся он.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Чем бы я ни занялась, она тут же появляется и спрашивает, что я делаю, куда собираюсь, приправляя все это язвительными замечаниями и напоминаниями о том, какой невыносимой я была в детстве – и остаюсь до сих пор. Это уже перебор. У меня от нее изжога.
– А тебя это правда задевает? Попробуй не обращать внимания – хотя я понимаю, что мне легко говорить.
– Просто все уже через край. Она не хочет, чтобы я была здесь. Как будто я отравляю ей жизнь и напоминаю о…
– Ты справишься, и, если честно, мне кажется, вам с Маргаретой это пойдет на пользу, хотя сейчас тебе там неуютно. Расскажи мне про доктора Хиральго.
– Он странный, то есть… даже не знаю. «Странный» – не самое подходящее слово. Тебе бы он наверняка понравился. Хочет, чтобы я снова прошла через это, с самого начала, и все проработала.
– Ох, хотелось бы услышать все в подробностях, но сейчас мне надо идти в гримерку. Перезвоню позже.
– Мне кажется, Филипп, что я боюсь воспоминаний.
– А ты не бойся. Что может случиться? Это все равно, что бояться привидений. Они ничего тебе не могут сделать. Думаю, старикашка прав. Проработать прошлое – единственный способ двигаться дальше. Эллен, я тебя люблю, но я уже говорил – ты как тикающая бомба, и если не займешься всем этим сейчас, то произойдет взрыв, в котором кто-то или что-то погибнет. Мне кажется, этого тебе следует бояться куда больше. Во всяком случае, я боюсь именно этого.
Она положила трубку, и тут за окнами кухни сверкнула молния, а сразу за ней загрохотал гром.
Эллен закрыла окно. Дождь еще не начался, но уже подкралась темнота, поэтому трудно было увидеть, насколько черны тучи.
Она зажгла свечу на кухонном столе, достала штопор и обычный стакан – сил не было идти в столовую за хрустальными бокалами, к тому же мама наверняка всполошится, если она возьмет один из них.
Промежутки между вспышками и раскатами грома все сокращались.
Раз, два, три…
Девушка вздрогнула. Кто-то постучал в дверь?
Стук повторился.
Кто это может быть? В такую пору?
В дверь постучали снова.
Взглянув на часы, Эллен медленно поднялась. Включила наружное освещение, надела цепочку, сделала глубокий вдох и осторожно приоткрыла большую дубовую дверь.
– Ой, привет! – с удивлением проговорила Эллен.
– Привет! Я услышал, что ты вернулась домой, и примчался, как только смог. Можно мне войти, пока дождь не начался?
Это был Дидрик, их сосед, он стоял перед ней с узеньким красным галстуком на шее и ухмылялся. В одной руке держал бутылку вина, а в другой – корзину.
– Я прихватил с собой немного деликатесов, как говорят у вас в Стокгольме. Все собственного производства.
Они не виделись несколько лет, но вид у него был такой же самодовольный, как и тогда.
Маргарета рассказывала, что он теперь хозяйничает на родительском участке и занялся выращиванием экологических продуктов по ту сторону озера. Мама Дидрика всегда недолюбливала Эллен, поскольку та была журналисткой и «девушкой с проблемами». Ужасной во всех отношениях. Но это, похоже, только заводило Дидрика. Маменькин сыночек только что разменял пятый десяток – и, вероятно, наконец-то перерезал пуповину.
– Это все мне? – спросила Эллен, искренне удивленная, когда он протянул ей корзину.
– Да, то есть – я подумал, что мы могли бы насладиться всем этим вместе.
«Насладиться – очень уместное словечко», – подумала Эллен, осторожно улыбаясь.
Строго говоря, Дидрик дружил со старшим братом Эллен, но она ему всегда нравилась, и он предпринимал бесчисленное количество попыток завоевать ее сердце – начиная с любовных записочек в школе до серьезных предложений слетать на выходные в Париж. Чего он только ей не предлагал! В один из таких периодов много лет назад Эллен изо всех сил старалась проявлять к нему интерес, но что-то в Дидрике было не так. Казалось, он принадлежит к другому поколению – слегка оторванный от мира, хотя и в курсе основных новостей.
Мама Эллен как-то сказала, что они могли бы быть вместе, ничего страшного. Эллен так и не поняла, что она имела в виду, – вероятно, Маргарета считала, что никого лучше ей все равно не найти, при этом самой Маргарете трудно было общаться с Дидриком и его мамой. Эллен предполагала, что это связано с какими-то давними событиями, – вероятно, между их семьями когда-то была вражда, которую унаследовало и следующее поколение.
– Заходи, – сказала она. Дидрик никогда не сдавался. И это его качество все же заслуживало уважения.
Он чмокнул ее в одну щечку, потом надолго задержался на второй. От него пахло мужчиной, только что принявшим душ и слегка переборщившим с лосьоном для бритья.
– А где госпожа Маргарета?
Эллен рассмеялась.
– Госпожа почивает.
Это звучало так глупо. С таким же успехом он мог надеть колпак с бубенчиками.
– Ты за рулем?
– Да, но это не проблема, если ты не будешь рассказывать об этом по телевизору. «Пьяный домовладелец за рулем». Прямо вижу перед собой заголовки.
Не желая наносить удар по его мужскому самолюбию, Эллен решила не разубеждать его насчет новостной ценности данной информации.
– У вас тут на острове нет полицейских? Им опасно сдавать жилье, они обязаны сообщать, если увидят нарушения. Щекотливая ситуация для всех заинтересованных сторон, – произнес он, словно был каким-то гангстером.
– Ну да, если занимаешься чем-то незаконным.
– Мы все в той или иной степени этим занимаемся, иначе никак не свести концы с концами. Кто из нас не совершал того, чего не следовало?
Ей не хотелось развивать эту тему, поэтому она промолчала.
– Какая ты красивая!
Он осторожно пихнул ее в бок.
– Спасибо.
Эллен поставила корзину на стол, и Дидрик стал вынимать содержимое.
– Я прихватил с собой красное, белое и шампанское – не знал, чего барышня пожелает.
– Красное – то что надо, – ответила она. – Я уже откупорила бутылочку.
Она протянула ему стакан.
– Хрустальные бокалы трогать нельзя, мама мне их не доверяет.
Он кивнул, потом взглянул на нее с легким испугом.
– Ой, ну ты даешь!
Эллен выпила залпом весь стакан. Подлив себе еще, она с удивлением разглядывала деликатесы, которые Дидирик выложил на стол.
– Так у тебя и скатерть с собой?
Она не смогла сдержать смеха.
– Ну да, я подумал…
– Нет-нет, прости, это очень мило, – проговорила она, изо всех сил пытаясь перестать смеяться.
Голода она не испытывала, но заставила себя съесть салями с трюфелем, колбасу из дикого кабана, какой-то очень нежный козий сыр, который, кстати, оказался совершенно бесподобным, и закусила все это редиской собственного производства.
Допив первую бутылку, они открыли вино, принесенное Дидриком.
Разговор шел о хозяйстве, о его маме, которая наконец переехала во флигель, и о том, как он намерен теперь жить настоящей жизнью. О брате Эллен и о том, что они общаются все реже.
– Давай перейдем в библиотеку?
Эллен поднялась и почувствовала, как от выпитого закружилась голова. Дидрик последовал за ней, как верный пес.
Они уселись на диван честерфилд и оказались слишком близко друг к другу. Эллен попыталась незаметно отодвинуться.
Дидрик положил ногу на ногу и огляделся.
– Ну вот, наконец-то мы сидим вместе в библиотеке замка Эрелу.
Выражался он и вправду как маленький старичок.
– Кстати, о библиотеках: я побывала сегодня в «Культуруме». Там мало что изменилось с тех пор, как мы учились в школе. Все как тогда.
Она пригубила еще вина.
– Так же тихо? – улыбнулся он.
Эллен опорожнила свой стакан и рассмеялась.
– Рассказать тебе анекдот?
– Давай, – ответил Дидрик.
Эллен слышала, что в его голосе нет никакого интереса, однако он и понятия не имеет, насколько это смешно, – да и кто не оценит хороший анекдот?
– Короче, заходит блондинка в библиотеку и спрашивает женщину за стойкой информации…
Эллен уже хохотала до слез, удивляясь своим чувствам, бурлящим внутри. Если не тоска, то смех, – и ни одним из них она не могла управлять.
– Ну, так можно мне тоже узнать, что тут такого веселого?
Она продолжала, но ей трудно было выговаривать слова сквозь смех.
– Окей, в общем, блондинка говорит: «Можно заказать гамбургер и картошку фри?» Библиотекарша отвечает: «Дорогая моя, это же библиотека!» – «Ой, простите! – восклицает блондинка, наклоняется к стойке и шепчет: – Можно заказать гамбургер и картошку фри?»
Тут засмеялся и Дидрик.
– Это самый дурацкий анекдот, который я слышал, но ты рассказала его с таким чувством…
Он хохотал от души.
– Сделай еще так, скажи шепотом…
Они громко смеялись, как бы случайно касаясь друг друга.
Может быть, поцеловать его?
«Это все от вина», – подумала она, удивленная тем, что такая мысль вообще пришла ей в голову. Всего разочек. Однако она не хотела делать ему больно, пробуждая надежды и ожидания, которым не суждено сбыться. Им никогда не быть вместе. Никогда.
Он подлил ей еще.
Она выпила.
Хотя – он ведь взрослый мужчина, вполне отвечающий за свои поступки? Ведь могут же они просто-напросто заняться сексом?
Словно прочтя ее мысли, он заложил ей за ухо упавшую на лицо прядь волос и посмотрел в глаза серьезным взглядом.
– Как ты вообще себя чувствуешь? Мама сказала, у тебя было тяжелое лето, нервный срыв и все такое…
Бах! Пузырь лопнул. Одной фразой Дидрик уничтожил все желания, пульсировавшие в теле Эллен. Откуда ему все это известно? Должно быть, сплетни уже распространились, как чума, и круги по воде расходятся все дальше и дальше. У Эллен не было ни малейшей охоты комментировать свое психическое нездоровье и подпитывать слухи в деревне. Неужели людям больше не о чем поговорить? Ей сразу стало не по себе, она ощутила количество выпитого вина.
Тут на помощь ей пришел неожиданно зазвонивший телефон.
– Я должна ответить! – сказала она, радуясь возможности выкрутиться из затруднительного положения. Ее качнуло, когда она поднялась, чтобы выйти в холл. Пора прекращать пить. Порывшись в сумочке в поисках мобильного, она, наконец, достала его. Казалось, она спит и видит сон. Эллен уставилась на дисплей, чтобы удостовериться, что это правда. Джимми.
– Привет, это я, – осторожно начал он, когда она ответила. – Не помешал?
При звуке его голоса, которого она давно уже не слышала, у нее подогнулись колени.
– Привет! Нет, вовсе не помешал, – ответила она, плюхнувшись на один из стульев в холле.
– С кем ты там разговариваешь? – спросил Дидрик, появившийся за ее спиной.
– Это по работе, я скоро приду, – ответила Эллен – Пойди пока в библиотеку.
Она показала ему рукой, чтобы он ушел, и посмотрела вслед, когда он, шатаясь, поплелся назад. Кто бы мог подумать, что всего несколько минут назад она была готова лечь с ним в постель!
– Кто это был? – спросил Джимми.
– Друг детства. Смотрим фильм, – зачем-то добавила она.
– «Иди труби в рог»[5] или «Сияние»?
В ответ она выжала из себя неестественный смешок. Для Эллен это было своего рода терапией – фильм вытеснял ее собственные чувства, заставлял думать о другом, отгонял тоску. Фильмы ужасов, порнуха или тренировка по боксу – только это помогало ей забыться. О таком обычно никому не рассказывают, но Джимми разгадал ее привычки, едва переступив порог ее дома в первый раз.
– Их я оставлю для тебя, – ответила она, но тут же пожалела о своих словах. Ей не хотелось напрашиваться на встречу.
На другом конце стало тихо, ей почудилось, что он колеблется.
– Как поживает Бианка? – спросила она, чтобы загладить ситуацию.
– Ты пьяна?
– Нет. А ты? Или ты просто звонишь и проверяешь меня?
– Можно и так выразиться. Сегодня мы получили на тебя сразу две жалобы.
– Что?
– Одна из Стентуны, вторая из Эстра Вилластан в Нючёпинге – по их словам, ты пробралась на участки и что-то там вынюхивала. Если это повторится, они заявят в полицию.
Слыша, как приближается гроза, она ждала дождя, который разрядил бы обстановку. Как считает Стоффе, она просто по рассеянности забыла запереть дверь на веранду и входную дверь. Но как она могла об этом забыть, когда всего в нескольких сотнях метров от их дома два дня назад произошло убийство?
Да и где в таком случае ключи? Она искала везде, но тщетно. К счастью, у них есть запасные ключи, и теперь везде заперто – она проверила все три раза.
Дети спали, а она поднялась и еще раз заглянула к ним. В последнее время они тоже вели себя немного странно.
Карл лежал ногами на подушке, в одних шортах-боксерах. Она долго стояла и смотрела на сына, удивляясь, как он вытянулся. В комнате было темно, но она видела царапины у него на запястьях. По пути из школы она спросила его, что это такое, но он, как всегда, проигнорировал ее. Что же ей сделать, чтобы достучаться до него? В последние месяцы их отношения резко ухудшились, сын демонстрировал полное равнодушие, не всегда отвечал на прямое обращение. Разочарование смешивалось с тревогой, Ханне с трудом удавалось сдерживать чувства. Зачастую все кончалось тем, что она начинала кричать на него – хотя это как раз было самое худшее, учитывая, что она хотела восстановить отношения с сыном. На самом деле она знала, откуда взялись царапины: в одном из фильмов, которые им показывали в учительской, дети терли себе руки до крови стирательной резинкой, но ей так хотелось, чтобы Карл поговорил с ней об этом.
Алиса вся вспотела во сне. Ханна немного сдвинула одеяло. Невозможно было закрывать глаза на то, что Алиса участвует в этих играх, – хотя именно это Ханна и делала. На теле дочери не было никаких следов, однако Ханна знала, что унижения оставляют шрамы на душе, – это в каком-то смысле даже хуже.
Мать взглянула на записку, которую держала в руках. Прости. Почерк Алисы. Ошибиться невозможно. Вопрос только в том, зачем она это написала и положила в кучу цветов у мемориала? Что она сделала? Вернее, что ее заставили сделать? Утром, проходя мимо мемориала, Ханна увидела записку и положила в карман.
Скатав бумажку в шарик, она решила спустить ее в туалет и сделать вид, что ничего не было.
Вернувшись в гостиную, Ханна поймала себя на том, что слышит странные звуки со всех сторон. В кухне что-то щелкало, из сада доносились какие-то звуки. Однако она не решалась даже посмотреть в окно, из боязни оказаться лицом к лицу с кем-то…
Возможно, кто-то следил за ней и теперь лишь дожидался момента, когда Стоффе уедет, а он все время уезжает.
Она резко обернулась – но поняла, что у нее за спиной всего лишь мирно гудит холодильник.
Она включила телевизор, зажгла все лампы, забралась на диван и натянула на себя плед, хотя ее прошибал пот.
Рассеянно она смотрела новости. Показывали крохотный репортаж об убийстве в Стентуне. Телевизионщики призывали общественность обратиться в полицию, если кому-то что-то известно. И на этом все.
Должна ли она позвонить им? Ей трудно было отделаться от мысли о журналистке, заглянувшей к ним на участок. Что ей здесь нужно? Пульс оставался учащенным, и она не знала, как успокоиться. Казалось, сердце вот-вот выскочит, ее трясло.
Сбросив плед, Ханна вышла в кухню. Достала пачку печенья и пакет молока. Налила себе стакан, достала три печеньки. Позвонить Александре? Но можно ли ей доверять? Никогда еще Ханна не чувствовала себя такой одинокой и беспомощной, хотя и осознавала, что во многом виновата сама.
Скоро вся пачка была съедена, а молоко выпито.
По телевизору теперь шли новости спорта. Сегодня была объявлена минута молчания в память об этом мужчине, которого забили до смерти после футбольного матча. Ханна никогда не понимала, почему футбол так тесно связан с насилием. Возможно, что-то происходит с мужчинами, когда они собираются в группу? Она радовалась, что Стоффе не интересуется спортом. Однако ее очень тревожил Карл – она видела, как на него влияют друзья. Ее ужасала мысль о том, как люди могут подбивать друг друга совершать ужасные вещи.
Глаза закрывались сами собой, но она не решалась заснуть.
Снаружи сверкало и грохотало. От каждого удара грома Ханна вздрагивала всем телом. Через некоторое время она выключила телевизор и на всякий случай выдернула провод из розетки.
Вспышки молнии освещали сад. Она смотрела на поля за окном. Казалось, что она что-то видит. Потом, правда, она вынуждена была признать, что ей померещилось, – когда новая вспышка осветила сад. Ханна съежилась в комочек под пледом.
Когда она проснулась, шея затекла, все тело было в поту. Гроза прошла, дождь барабанил по стеклам. Зевнув, Ханна решила подняться наверх и лечь в постель.
Она медленно, волоча ноги, поднималась по лестнице, мечтая поскорее добраться до постели. Как у нее хватит сил завтра пойти на работу? Она еще раз заглянула к детям, которые все так же мирно спали. Карл улегся, как положено, а Алиса сбросила с себя одеяло. Ее охватила тоска по тем временам, когда они были маленькие и хотели спать в ее кровати.
Войдя в спальню, она зажгла свет. Охнула. В первое мгновение даже не поняла, что видит, – сжалась изо всех сил, чтобы не закричать. Весь верхний ящик с бельем был выворочен на пол. Трусики, лифчики – все валялось вперемешку. Она совершенно растерялась. Кто это сделал? Дети? В испуге и растерянности она стала собирать вещи и складывать их на кровать. Только тут она заметила. На подушке лежала записка, написанная от руки. Взяв ее, Ханна прочла:
Ты такая милая, когда спишь. Я знаю, что ты сделала.
Кто-то заходил в дом и смотрел на нее, пока она спала? Почерк был ей незнаком.
Холодный пот заструился по спине. Записка выпала из рук.
Кто-то ходит по дому сейчас?
Хотелось закричать, но она молчала. Огляделась. Попыталась понять, что произошло, и рассудить рационально, не поддаваясь страху.
Достав телефон, лежавший в кармане, она собиралась позвонить в полицию, но передумала и набрала Стоффе.
– Кто-то бродит по дому, – прошептала она в трубку, когда он наконец ответил.
– Успокойся, зачем кому-то бродить по нашему дому?
– Кто-то вывалил из ящика все мое белье и…
– Что случилось? С детьми все в порядке?
– Да, кажется, да. Кто-то наблюдал за тем, как я сплю, и оставил записку.
Ханна умолчала о том, что еще было там написано.
– Я не понимаю, что происходит! – жалобно добавила она.
– Успокойся и говори потише, чтобы не разбудить детей. Сделай так: возьми бейсбольную биту, которая стоит с моей стороны кровати, и обыщи дом. Трубку не вешай. Если ты закричишь, я вызову полицию. Хорошо?
– Может, стоит позвонить им прямо сейчас?
Она изо всех сил пыталась сохранять спокойствие, однако ее трясло так, что она едва могла удержать в руках телефон.
– Не знаю, смогу ли я…
– Я почти уверен, что в доме никого постороннего нет, иначе с тобой уже что-нибудь бы случилось. Я вызову полицию, как только это потребуется. Не стоит без нужды привлекать к себе внимание, а полиция приедет за несколько минут, если возникнет надобность. Но помни, что не обо всем можно говорить по телефону.