Щетки на стеклах работали безостановочно, мощные колеса джипа вспенивали лужи, и лучи фар выхватывали из темноты косые полосы дождя. Мы преодолевали поворот за поворотом, но шоссе, поломанное, словно кардиограмма, казалось бесконечным. Я ничего не видел, кроме отбойников с горящими, как глаза хищников, отражателями, и зеркального полотна дороги, часто забывался и спрашивал себя: а куда и зачем мы едем?
Ирина притихла рядом со мной. Утопая в моем белом джемпере пятьдесят второго размера, она, как могло показаться, дремала. Но, скорее всего, подруга терзалась сомнениями, правильно ли она сделала, что навела столько шума? Избавить ее от чувства вины могла только моя поддержка, но я тоже молчал, потому, как смутно представлял себе, каким образом буду заявлять о своих правах на свое светлое и непорочное имя. Можно было отпустить тормоза и отдать себя во власть эмоций: ворваться в зрительный зал, увидеть самозванца, кривляющегося на сцене, наполниться праведным гневом и кинуться на обидчика с кулаками. Но весь казус заключался в том, что я не испытывал праведного гнева, как, собственно, какого-либо другого. Мошенничество, проделанное с моим именем, меня не пронимало, не заводило, не толкало в драку. В какой-то степени мне даже льстило появление двойника. Плохую вещь копировать не станут.
Дорога была длинной, и все же мне не хватало времени, чтобы определиться в дальнейших действиях, ибо я намеревался поступить так, как хотел я, а не как было угодно Ирине. Но как я хотел? А никак! Обиды-то я не чувствовал! У меня не было фактов, что самозванец унизил меня в глазах зрителей, опорочил мое имя. Я не испытывал к нему ненависти.
Кажется, Ирина думала о том же и поглядывала на меня, чтобы понять, к какому выводу я пришел. Она пошевелилась, поменяла позу и прижалась щекой к моему плечу. Все понятно. Раскаянье. Ирина начала жалеть о том, что выдернула меня из уютной квартиры в дождь и ночь.
– Знаешь, что я придумала? – произнесла она. – Мы морду ему бить не будем. Мы ему разрешим выступать, но с тем условием, чтобы он рекламировал наше агентство. На сцене надо повесить огромный плакат с подробным адресом и телефонами. И статистика: сколько раскрыто безнадежных преступлений, сколько милицейских "висяков" мы довели до суда… Правильно?
Я потрепал Ирину по щечке, прощая ее. Правильно. Умная головушка. Она умеет выудить выгоду из неприятных ситуаций. За это я ее и люблю.
В десять часов мы въехали в город. Я не сразу сориентировался в центре, и меня дважды выносило на круг к памятнику Нахимову. Люди, у которых мы спрашивали о туристско-оздоровительном центре, пожимали плечами, по-видимому, это были приезжие, и только опаздывающий из увольнения матрос российского флота подсказал нам дорогу. Я выжимал из машины все, на что она была способна, и нещадно нарушал правила. Обидно было приехать к шапочному разбору и узнать, что "Кирилл Вацура" и его продюсер уже отбыли в неизвестном направлении. По дороге мы увидели мокрый обрывок от афиши с фрагментом моей изнасилованной фамилии. Я притормозил у тумбы, и Ирина оторвала нижнюю часть афиши, где значились выходные данные и адрес типографии. Пригодится на всякий случай.
По территории оздоровительного центра мы пробирались пешком, оставив машину на парковке у главного входа. Промытый дождем парк был напоен запахами цветов и листьев, повсюду прогуливались парочки, все лавки были заняты. Я позавидовал людям, которые отдыхали здесь и не загружали свои головы всякими глупыми проблемами. Мы уже слышали усиленный динамиками голос, музыку, аплодисменты, и шли на эти звуки, как по стрелке компаса.
– Будем заходить внутрь? – спросила Ирина.
Я кивнул. Любопытство пронизало меня. Никогда прежде я не видел копирующего меня человека. Это было безумно интересно – как бы глянуть на себя со стороны, найти ответ на вечный, мучающий каждого человека вопрос: кто я есть?
– Не упустить бы его, как все закончится, – высказала опасение Ирина.
– Будем стоять у двери и выйдем из театра первыми.
– Знаешь, я почему-то волнуюсь…
Мы уже видели белый бастион театра, по верхней кромке которого тянулась деревянная решетка, и край экрана. Метались лучи софитов, засвечивая прозрачные струйки сигаретного дыма. Под звуки лирической музыки актер читал прощальный монолог, и до нас доносились слова:
– …все тайное становится явным, справедливость торжествует, а оправдывающий нечестивого и обвиняющий праведного – оба мерзость пред Господом…
Раздались аплодисменты, музыка зазвучала громче. Я направился к той двери, которая находилась ближе всего к сцене. Ирина взяла меня под руку, хотя так идти было неудобно и ни к месту… И вдруг мы оба вздрогнули от оглушительной стрельбы, и будто наткнулись на невидимое препятствие. Я только успел подумать, что организаторы серьезно потрудились, чтобы превратить выступление в настоящее шоу, как с треском распахнулись все двери, и наружу, с воплями и криками, хлынули зрители. Оцепенев, мы с Ириной смотрели на толпу, несущуюся на нас, как туристы в Таиланде смотрели на приближающееся цунами. Зрелище было завораживающее, и мозг не сразу оценил степень опасности… Нас едва не сбили с ног, и я сразу обхватил Ирину руками, подставляя толпе спину.
– Дорогу!! Дорогу!! – орал потный дядька в клетчатой рубахе, раскидывая людей налево-направо. Он налетел на нас словно железнодорожный состав, но мы устояли. Полная женщина с обгоревшими до малинового цвета плечами, вцепившись руками себе в волосы, звала Диму. Кто-то крикнул мне прямо в ухо, чтобы я не стоял тут как столб. Молоденький милиционер без фуражки зачем-то расставил руки в стороны и, кидая по сторонам испуганные взгляды, хрипло кричал:
– Без паники! Спокойно, граждане! Спокойно!
Я пытался найти в толпе более-менее осмысленный взгляд и спрашивал всякого, кто пробегал мимо:
– Что случилось? Что там произошло?
– Стреляют! – на ходу ответила девушка в тугих шортах, глаза которой сияли восторгом. Парень с голой грудью, на которой раскачивалась тяжелая цепочка с крестом, отхлебывая из бутылки пиво, выдал больше информации:
– Да там кто-то по сцене из автомата шарахнул!
– Из какого автомата, лопух! – встрянул его приятель, ушастый, бритый наголо подросток. – Это скорострельная винтовка была!
Они искали своего третьего товарища и сразу забыли обо мне. Я как мог протискивался к дверям театра.
– Вы с ума сошли!! – брызгая слюной, крикнул перепуганный насмерть сухощавый мужчина в круглых очках. – Бегите!! Бегите отсюда!!
Я ухватился за ручку двери и под натиском людей чуть не оторвал ее. Ирина поддалась атмосфере паники, и ее глаза молили меня не испытывать судьбу и уйти отсюда. Я сам не знал, что хотел увидеть в зрительном зале, и когда, наконец, заглянул туда, то в глаза бросилась опрокинутая стойка микрофона на сцене, да несколько сломанных спинок кресел. Зал был пуст, из него выходили последние зрители, то ли индифферентные, то ли смелые, и два милиционера в серых камуфляжных куртках с криками и матом подгоняли их. Нас вытолкнул бритоголовый детина с резиновой дубинкой на поясе, и двери захлопнулись перед нашими лицами.
– Расходимся!! Расходимся!! – кричал молоденький милиционер и хлопал в ладоши.
Поток людей вынес нас из парка к воротам оздоровительного центра. По ту сторону ограды уже собралась толпа зевак. На нас смотрели то ли как на героев, то ли как на воскресших мертвецов. Милиционеры, стоящие в воротах, подгоняли людей, чтобы выходили быстрее. Вернуться обратно было невозможно. Мы с Ириной переглядывались; я кидал на нее немые вопросы, но она знала и видела не больше, чем я. Очевидцы происшествия и зеваки смешивались, как два ручья, и через ворота выходили последние зрители. Мы теряли возможность получить хоть какую-нибудь информацию, заточая себя в темницу неведения и безответных вопросов. К воротам одна за другой подъезжали милицейские машины, что вносило еще больший хаос и смешение… Я вдруг увидел, как в вишневые "Жигули" торопливо садится тот самый сухощавый мужчина в очках, который кричал нам, чтобы мы бежали прочь. Я оторвался от Ирины и кинулся к нему, потому что он уже начал заводить мотор.
– Подождите! – крикнул я ему, хлопая ладонью по ветровому стеклу. – Очень вас прошу, расскажите, что там произошло?
Мужчина был взволнован, он испуганно смотрел по сторонам, ему хотелось быстрее уехать отсюда.
– А вы кто?
– Журналист!
Он завел мотор и заблокировал замок двери.
– Только не называйте моей фамилии! – предупредил он.
– Я ее и не спрашиваю!
Мужчина выжал сцепление и двинул рычаг скоростей. Машина дрожала и урчала на холостых оборотах.
– В общем, выступление уже близилось к концу… И тут как грохнет автоматная очередь! Я подумал, что это теракт, и нас сейчас захватят в заложники, как в Москве, на "Норд-осте"…
Он не смотрел на меня. Глаза его бегали, цепляясь ко всякому движущемуся рядом с машиной объекту. Он боялся террориста, который мог оказаться рядом. Которым мог быть я…
– Куда он стрелял? – крикнул я, чувствуя, что интервью вот-вот оборвется, и "жигуль" рванет с места.
– В сцену, куда ж еще…
– По артисту?
– Ну да, по этому сыщику…
– Попал?
– Что вы говорите?
– Попал в сыщика или нет?
– Кажется, нет… А может и ранил… Тот сразу на пол сел, а потом за кулисы отполз… Я не смотрел. Паника началась… Все, мне надо ехать!
Он отпустил сцепление. Я едва успел отдернуть руки от оконного проема. С пронзительным воем, расплескивая во все стороны синие вспышки, к воротам оздоровительного центра подъехала машина "скорой помощи". Милиционер, стоящий на воротах, преградил ей дорогу. Из "скорой" выбежал человек в белом халате, начались нервные объяснения, крики, в раскаленной обстановке эмоции воспламенялись, словно петарды в костре. Я почувствовал, как Ирина потянула меня в сторону.
– Пойдем к машине, Кирилл! Пожалуйста! – взмолилась она, напуганная и удрученная тем, что ее каприз мог стоить нам слишком дорого.