МОЯ РОДИНА – ХАРТЛЕНД
Что я могу противопоставить этому огромному страшному механизму, который не может остановиться, слишком долго его раскачивали и слишком много в него вложили средств? Причём средства – это не только деньги, но и мы с вами, люди-расходники, оправданные чужой целью. Что я могу?!Моя родина Хартленд. Я выросла в Хартленде. В Heartland я и живу. Отсюда нельзя эмигрировать – ну как уехать из сердца? Даже когда в моём сердце кардиограммой линия фронта. Это ❤Land. Мне всегда казалось, что «Великая шахматная доска» Бжезинского – неточный перевод. Гораздо ближе по смыслу дословное grand – «грандиозная», как нарциссизм, «важничающая», «исполненная самомнения». Шахматы, чёрно-белые фигуры, партии, вся эта не первый век продолжающаяся Большая Игра. Это же всё умом, а не душой и не сердцем. Безжалостный умище продолжает войну – это одна война, непрекращающаяся, недаром в некоторых иностранных учебниках она названа мировая, без разделения на первую и вторую. Тогда не закончили и продолжение следует. «Вопрос считается решённым, лишь если верно он решён». Редьярд Иваныч Нобелевку получил за книгу для детей о Большой Игре между британским и русским правительствами. Игра продолжается. Я смотрю на пацанов в военной форме – много лет назад на моих одноклассников, а теперь на одноклассников моего сына. Господи, это же дети… Про смерть своего сына Киплинг сказал: «Если кто-то спросит, почему мы погибли, ответьте им – потому что наши отцы лгали нам». Сколько чёртовой лжи нагромоздилось, вселенская фальшь.
Я могу всё. Противоядие не снаружи и где-нибудь далеко (эмиграция не панацея). Противоядие во мне, внутри – я и есть антидот.
Любить не только как хиппи Make Love Not War. Любить как мама = защитить, помочь, спасти. Цель – исцелить.Маккиндер и последователи правильно назвали, название выражает суть. Но это же не просто имя – это характер, судьба, способ жить. Моя родина Хартленд. Я живу в сердце. Я живу сердцем. Я сердце сердца. Моё оружие – сердечность, способность любить.
«Война бывает детская, до первого убитого…», как пел Шевчук. И нам теперь не просто остаться человеками, а стать ими заново. Пройти свою метанойю. Переосмыслить. Найти свой способ жить в мире геополитической игры.
Я хартландка. Для нас, хартландцев, верно = быть верным себе и любить. Решать вопрос через любовь не тождественно уступке, всепрощению, слабоволию. Нет силы сильнее любви.Не закончится ведь Украиной. Будет Китай, будет много чего. «Вопрос считается решённым, лишь если верно он решён», Киплинг прав. Но верно – не с позиции силы продавливать мир, пока жизнь не заставит выучить закон силы противодействия.
Я стала писателем не в тот вечер, когда сын попросил прочитать мне книгу про Сырного Мальчика и мне пришлось её написать. Я стала писателем значительно раньше. Я помню этот момент. Я сидела в кресле, кормила ребенка – мамы знают, что грудное вскармливание это не только польза младенцу, но и передышка для матери, для меня кормление было возможностью прочитать свежие номера «Коммерсанта» и отраслевого издания «Секрет фирмы». Я обожала и мою журналистику, и затем учёбу на кафедре связей с общественностью. Я горела пиаром, как и все, кто учился со мной. Невозможно было не мыслить широкомасштабно, учась у Ирины Викторовны Огарь. Даже в декрете, кормя ребёнка, я не могла не читать взахлёб новости индустрии.❤
Я держала на руках парализованного после прививок пятимесячного младенца, кормила его и читала в ноябрьском номере за 2001 год статью про «Гарри Поттера». И в этот миг поняла, что мне нужно что-то ответить. Исконно-посконное, да. Это не было желанием соперничать с Джоан Роулинг. Это был всё тот же продолжающийся диалог с Киплингом, про Большую Игру. Я понимала, что силы неравновесны, Нобелевку мне не дадут, я же не британский разведчик. Но я хартлендская мама, мне есть что сказать.
Первая книга «Приключения Сырного Мальчика» была написана осенью 2005 года. Эта история общеизвестна. «Прочитай мне сказку про Сырного Мальчика!» – попросил сын. Ему было 4 года и мне нужно было уложить ребёнка спать, я спросила, какую сказку прочитать ему перед сном. «Прочитай мне сказку про Сырного Мальчика!» – выбрал сын. Я проверила все полки в книжном шкафу в детской, потом книжные шкафы в зале и стеллажи в кабинете, но не нашла такую книжку. И сказала: «Я не могу найти эту книгу. И что-то совсем её не помню». Сын объяснил: «А ты напиши её. И прочитай».
Это был поздний вечер дня большого потопа – в многоэтажке прорвало ливнёвку, вода хлынула с потолка, со стен отклеивались обои, мы ходили по дому с зонтиками и в резиновых сапогах. Команды МЧС не уезжали из нашего подъезда, потому что из электрических щитков текла вода. Сыну нравилась эта игра, а мне нет. Я не могла оставить вверенное мне имущество – мы жили в квартире моих родителей, а они были в отъезде, и я старалась спасти их барахло. Дождь всё не кончался, вода текла и текла. Мне некуда было уйти с ребёнком, а в доме сырость. Я астматик и сын недавно пневмонией переболел, я боялась за него. И чудовищно устала, как может устать только мама четырёхлетки, у которой не было ни одного выходного после рождения ребёнка.
Я была безумно уставшая, за несколько дней до этого я провела первые в моей жизни выборы генерального директора крупной фирмы, в выборном штабе было всего четыре человека, два из которых – это я и сын. Эти выборы мне навязали добровольно-принудительно – тот случай, когда не можешь отказать, потому что сестра попросила помочь мужу её знакомой победить в выборах на предприятии, где он раньше работал. Сейчас я не стала бы даже тратить время чтобы выслушать их предложение, но тогда я не смела отказаться. Мне пришлось взяться за практически бесперспективную предвыборную программу – выборы через три недели, уже было поздно начинать, но и отступать я не могла. Мы провели эти выборы вместе с сыном, он был несадовский ребёнок и оставить его было не с кем, одной рукой помешивала кашу на плите, другой – руководила штабом. Сын мне помогал и наш кандидат победил с перевесом в три тысячи голосов, что даже по федеральным меркам круто.
За три недели до выборов мы с сыном вернулись в Барнаул. Мы ездили с ним в Москву – пора ребёнку показать музеи и на ВДНХ гулять, четыре года уже возраст для экскурсий. Пожили в Москве, потом в Киеве – музеи, Лавра, Крещатик, Андриевский, рыбалка на Десне, дебют сына в студии звукозаписи, бесконечные прогулки, купание в фонтанах. Лето было жарким, из Киева поехали в Одессу, оттуда в Ильичёвск. И там сын словил пневмонию. Болеть в другой стране, да ещё ребёнку…
Справедливости ради надо отметить, что в Ильичёвске была современная детская поликлиника и квалифицированные педиатр и участковая медсестра каждый день приходили на дом. Обследования и лекарства были то ли бесплатно, то ли по такой цене, что я запомнила их бесплатными. Совершенно нетипичное явление для украинского втридорога-здравоохранения объяснялось просто – Ильичёвск один из крупнейших торговых портов, а также в городе заводы автомобильных агрегатов и судоремонтный, и поблизости было фармацевтическое производство.
Нам нравилось в Ильичёвске. Город яхт и вальяжных упитанных бездомных кошек. Город, где мэр пешком обходил улицы и проверял газоны, тротуары, парки, и можно было подойти к нему поговорить. Город-праздник по вечерам и детский курорт днём. Микс постсоветского и импортного образа жизни, иногда забавный, но в целом добротный, качественный, благоустроенный. Что ни говори, а города, в которых живёт столько моряков, совершенно по-особому организованы. Иногда мы ездили в Одессу погулять и полюбоваться виноградниками по дороге, но обычно нам Ильичёвска вполне хватало. Город ухоженный и вкусный, море ласковое, берег детский, прогулки приятные, наполненный деликатесами (преимущество города-порта) магазин рядом, и милейшая соседка – вдова капитана второго ранга, с которой мы по вечерам болтали. Приятный отдых. И вдруг шесть детей в нашем подъезде заболели пневмонией, и мой среди них.
Обратно Одесса-Киев-Москва-Барнаул. Кто растил ребёнка на одних руках, тот знает этот уникальный способ съездить в отпуск и не отдохнуть, потому что всё время контролируешь ситуации. А если к тому же ребёнок заболел… И обожаемый дядя Володя в Киеве, у которого мы жили, умирал от рака, это было наше с ним прощание… Та поездка мне тяжело далась, в Барнаул я вернулась полуживой. И сразу по возвращению мне подсуропили выборы.
Мы выиграли, но вечером в день выборов я рухнула на крыльце магазина. И не потому, что вечно бегала на 12-сантиметровых каблуках. И нет, я не запнулась. И не праздновала, была абсолютно трезва, я не пью спиртное. Просто шла по жизни не туда, устала и мне было неприятно. Боль от удара о тротуарную плитку, усталость от победы в совершенно ненужных мне выборах, отнявших время и силы. Я хорошо помню, как тогда на ступеньках подумала: «Господи, на что я трачу жизнь?! Я не хочу больше этим заниматься! Лучше буду делать что-то для детей». Что-то, но что именно – я сама не знала.
Нельзя сказать, что мне до этого не хватало забот. В детский сад мой ребёнок не ходил, ему было запрещено врачами. В пять месяцев сыну неправильно поставили прививки и он тяжело заболел. Это не было аллергической реакцией, это были последствия нарушений правил вакцинации – ему поставили три прививки в один день, одна из которых была живой вакциной, и это вызвало вакциноассоциированный полиомиелит. Я тогда слепо доверяла врачам и не знала, что ребёнку, переболевшему бронхопневмонией в два месяца, никак нельзя было ставить прививки в пять месяцев, тем более сразу несколько вакцин… Через несколько минут, когда мы доехали от поликлиники до дома, начался ад. И длился долго.
Это страшно, когда здоровый улыбающийся ребёнок превращается в парализованного по вине врачей. Но ещё страшнее – когда я спросила педиатра: «Как вы могли это назначить? Я не врач и не разбираюсь, но вы же знали, почему вы это сделали?», – и знаете, что мне сказали в ответ? «Конец года, нам план надо закрывать». У них план по вакцинации, у меня искалеченный ребёнок и искалеченная жизнь. Все мои планы рухнули в момент и пришлось бороться за ребёнка.
Бороться не с поликлиникой, у меня не было ни времени, ни сил с ними разбираться, я не подала на врачей в суд, хотя это преступная халатность. Я не могла оставить ребёнка ни на миг, нужно было с ним всё время заниматься. Массаж надо было делать несколько раз в день и я научилась делать его сама. Выучила учебники по медицине, особенно педиатрию, неврологию, кардиологию, научилась расшифровывать результаты обследований и т.д. Я сама делала ему лекарства, рассчитала дозировку и давала каждый день по шесть раз, по расписанию, которое составила сама. Под мою ответственность, никто так не лечил. Я была сама и врач, и медсестра, и физиотерапевт, и много кто ещё. Я так уставала в режиме беспрерывной борьбы с болезнью, что жила как робот, механически, и записывала в журнал наблюдений всё, что делала, иначе было трудно вспомнить – все дни были одинаковые и слились в одни бесконечные сутки на много лет.
Я регулярно звонила в Научный центр здоровья детей при Академии Наук в Москве, звонила на кафедры ведущих медицинских вузов и подробно расспрашивала их по всем вопросам. У меня были данные исследований и все новости ВОЗ в этой области, я знала уже больше врачей и нередко им объясняла. И это не камень в адрес педиатров – у врача может быть восемьсот детей на участке, а у меня один и мне нужнее.
Что делать с целым комплектом болезней, спровоцированных прививками, – никто не знал. Одного вакциноассоциированного полиомиелита было достаточно, чтобы превратить жизнь в кошмар. А диагнозов появилось много, и все жуткие. Это был мучительный период. Прививки поставили в пять месяцев, а когда ребёнку было восемь месяцев, местный главный детский ортопед сказала: «Он у вас ходить не будет».
Я фанатично искала свои способы и создала мою методику. Я решила – раз Гленн Доман смог, значит, и я смогу. Если есть методики развития интеллекта через физическое тело, то ведь должно быть и наоборот. И каждый день занималась по моей программе. Я знала, что за всё отвечаю только я – я сама делаю лечение, сама готовлю лекарства, сама разрабатываю методику, сама применяю. Сейчас, наверное, всё по-другому, проще, благодаря интернету и телемедицине можно многое решить, да и сама система здравоохранения оцифровалась и стала доступней. Хотя, возможно, и тогда можно было сделать всё иначе, но у меня не было подсказки, не было свободных рук, которые помогут. Я чувствовала себя Винни-Пухом, который пересчитывает ступеньки головой, когда Кристофер Робин спускается по лестнице. Мне тогда резонировала эта фраза: «Винни-Пух спускался по лестнице вслед за своим другом Кристофером Робином, головой вниз, пересчитывая ступеньки собственным затылком: бум-бум-бум. Другого способа сходить с лестницы он пока не знает. Иногда ему, правда, кажется, что можно бы найти какой-то другой способ, если бы он только мог на минутку перестать бумкать и как следует сосредоточиться. Но увы – сосредоточиться-то ему и некогда.» И мне, увы, много лет сосредоточиться было некогда.
Не было выходных. Первый раз сына взяли на выходные дедушка с бабушкой, когда ему было пять лет. И я пролежала сутки не вставая. Но до этого надо было дожить. Надо было победить болезни.
В два с половиной года сын катался на коньках в спортшколе и на лыжах в лесу. Каждый день по часу. Так много плавал, что с пяти лет его приглашали в школу олимпийского резерва, но он выбрал две музыкальных школы параллельно. Мы почти победили.
Но было несколько нюансов. Во-первых, из-за выбухания грыж врачи запретили допускать ситуации, в которых ребёнок может заплакать. «Если он тебе нужен живой, сделай так, чтобы он не плакал». Я сделала. Так, чтобы младенец не плакал ни когда зубки режутся, никогда. Когда сыну было пять лет, врачи сказали, что теперь можно плакать, больше не опасно. Но к этому времени сын уже вырос с неплачущим характером.
Во-вторых, после каждого ОРВИ болезнь возвращалась и приходилось заново начинать разрабатывать руки, речь и ходьбу. Преодолевать вновь и вновь, и вновь…
В-третьих, в больницах и поликлиниках прошла немалая часть его детства. Каждый год несколько месяцев сын проводил в больницах под капельницами, а НИИ Педиатрии стал нам если не вторым, то третьим домом точно.
В-четвёртых… В-пятых… И так далее.
Специфика такого детства отпечаталась на нашем образе жизни и на нашем стиле общения. Мне и в голову бы не пришло, что ребёнку можно отказать. Что можно сказать «не сейчас», «я не могу», «мне некогда». Я видела моего ребёнка в реанимации, поэтому у меня —всегда сейчас, я всегда могу, мне всегда есть когда. Я всегда выполняла его просьбы, а он никогда не был капризным и не требовал. Мы с ним много разговаривали и читали вместе.
И когда он попросил прочитать книжку про Сырного Мальчика, и сказал мне «А ты напиши и прочитай!», я так и сделала. Это был единственный возможный вариант. Я была запредельно уставшая мама, в сердцах после выборов сказавшая себе, что хочу делать что-то для детей. Это «что-то» оказалось книгами.
Я не знала как пишутся книги, я просто открыла шкаф, взяла книгу про Чебурашку, посмотрела, как она разделена на главы, и села про волшебный сыр историю писать.
Следующей книгой были «Вулканоежки». В 2005-2006 годах сын увлёкся вулканологией и я искала книгу о вулканах, но кроме детских энциклопедий ничего не было подходящего для дошкольников. Я распечатала «На вулканах» Гаруна Тазиева и читала вслух, но меня ужасали описания извержений и лавовых бомб. Пришлось детскую книгу самой написать. Было так же, как и с Сырным Мальчиком, сын попросил книгу о вулканоежках, он придумал это слово. Мне понравился неологизм «вулканоежки», эта книга родилась легко. Не быстро, но легко.
А потом сын сказал «Змей Добрыныч». Я его поправила: «Горыныч». «Нет, Добрыныч! Про Горыныча книги уже есть, а ты про Добрыныча напиши!». Я проснулась рано, часов в пять, и начала записывать в тетрадь. Мне в то утро нужно было ехать в Новосибирск, по дороге я написала, кажется, пять глав. Потом журналистка, которая брала интервью, не прислала мне текст на проверку, и опубликовали неправильную интерпретацию, она почему-то решила, что я ехала в автобусе. Нет, это была машина, не хочу обижать водителя Михаила Александровича, который всю дорогу молчал, чтобы не мешать мне карандашом ловить на бумагу сказку, за что ему огромное спасибо! (Примерно треть моих книг написаны в машинах, мне везло на водителей, умеющих замечательно молчать, я ценю это качество в шофёрах и в попутчиках.)
У меня никогда не было ровного ритма написания книг, всегда урывками, в перерывах, на ходу. Когда у меня появлялось время (это случалось крайне редко), я погружалась в текст. Последние пятьдесят страниц «Егорки» я написала за полтора суток, не отрываясь. После таких творческих рывков болят руки, шея и спина, но по-другому не получалось из-за дефицита времени.
В 2006-2007 родилась первая книга про Добрыныча. В тот период у меня было много разных книг, они записаны в тетрадках. Есть книга про котят, написанная по дороге из Ярового в Барнаул, тоже спасибо водителю Павлу Ивановичу, шесть часов молчал. Есть целые серии про разных персонажей, я всё никак не перенесу книги в компьютер. Мой первый компьютер появился лишь два года назад, а до этого я опубликовала двадцать книг, не имея своего компа. Большинство рукописей ещё лежат в чемодане.
Книги были придуманы для сына, он рос, менялись интересы, мы с ним проживали книгу за книгой, это была наша игра. Заниматься книгами литературно у меня не было времени. Надо было водить ребёнка на занятия в музыкальные школы, на тренировки, на лечения, сопровождать его везде. Я была ассистенткой моего сына, его помощницей.
А вот мне самой помощников катастрофически не хватало. Катастрофически для книг. У меня не было времени на редактуру, вёрстку, я не успевала отшлифовать написаннные книги, откладывала их и сочиняла новые. Мы неслись с сыном в своём потоке, вместе с нашими идеями и книгами. Я писала их не как писатель, а как мама. Это чудо, что они были хоть частично изданы, книги буквально издавали себя сами.
❤
Или не чудо, а закономерный результат? Выглядит просто, но за кажущейся простотой скрыты тысячи прочитанных мной в детстве книг (богатая семейная библиотека), мои ранние стихи, проза и вечные дневники. Родительский круг общения почти сплошь из профессуры филфака. Моя работа корреспондентом молодёжной радиоредакции ГТРК с восьмого класса, а затем журфак и кафедра PR. Коммуникативно-прагматический метод анализа текста, разработанный мной (четыреста семьдесят страниц научной работы, между прочим), который я вывернула наизнанку для написания книг. Труд на протяжении многих лет, без выходных и отпусков.
Иллюзия самодеятельности нравится аудитории – история про маму, которая сочинила книги для своего ребёнка, а они понравились многим, похожа на сказку. Но это всего лишь иллюзия. Правда в том, что у меня в анамнезе было запойное чтение с детства, я глотала книги пачками и к восьмому классу я прочла всю программу филфака. Правда в том, что я росла в литературоведческой среде, дома были десятки тысяч книг, не знать Лотмана и Бахтина было невозможно. Правда в том, что мои журналистские навыки шлифовал руководитель молодёжной редакции Павел Лозовой. Правда в том, что мне исключительно повезло с преподавателями – помимо Огарь, у меня были ещё и Черняева, Чернышова и Левашова. Правда в том, что меня консультировали лучшие профессионалы (например, книгу про вулкаеноежек вычитывали в геошколе при МГУ). Правда в том, что я профессиональный писатель, мои книги – это не вдохновение, а мастерство, знание и применение инструментария.
Правда в том, что я стала детским писателем не «почему» или «как», а «зачем». Зачем я создала все мои книги? Чтобы делиться с детьми любовью к нашей стране. В начале нулевых я прочла книгу Дмитрия Неведимова «Религия денег или лекарство от рыночной экономки», глава про женщин и детей меня поразила. Я должна была что-то ответить Большой Игре. Для хартлендской мамы это естественно. Я делаю то, что люблю. Для тех, кого люблю.
Исторически, этнически хартлендский мир разнороден по вероисповеданиям, но как ни называлась бы ваша религия, Бог синоним любви. Мы сильны своими сердцами. В нашей хартландской жизни построено всё на сердечности. У нас в Хартленде живут сердечно, думают сердцем и делают сердцем. Это не глупость и не наивность, и не архаичность. Это вполне современный, но мудрый и милосердный выбор.
Я пишу детские книги не потому, что живу в мире радужных пони и порхаю бабочкой. Я пишу, потому что я мама, я хочу защитить детей моими книгами. Научить, воспитать в нашем хартлендском духе. Мои книги – реклама моей родины. Я воспеваю мой Хартленд.
From Heartland with Love ❤