Все началось с обычных летних каникул в самой обыкновенной итальянской семье с традиционным укладом. Каждый год мы с мамой, папой и двумя моими братьями загружали в машину чемоданы и отправлялись либо на море, либо в горы. Останавливались, как правило, в кемпингах – сначала с палаткой, а затем ночуя в автодоме, и все время перемещались в поисках новых мест.
Выбирая между морем и горами, по крайней мере, когда нам было семь-девять лет, мы предпочитали горы, они давали спасение от летней жары. Нас было трое мальчишек, и, как все дети, мы были полны энергии, выплеснуть которую в городе удавалось далеко не всегда.
Большие зеленые луга позволяли свободно бегать и придумывать тысячи способов испытывать друг друга на прочность, а леса стали любимым местом сбора грибов, тут мы учились и отличать съедобные грибы от ядовитых. И, конечно, не обходилось без велосипедов – увлечения моего отца, который участвовал в шоссейных гонках и даже стал чемпионом среди любителей. В общем, мы как могли старались убедить родителей отправиться в горную местность – в Бергамские Альпы, которые начинались почти сразу за домом, а еще чаще – в Доломитовые Альпы.
Эти горы считаются одними из самых красивых. Мне страшно повезло: я жил неподалеку, попал в них еще ребенком, и этот волшебный мир наложил отпечаток на все детство и воображение, став впоследствии всепоглощающей страстью, о которой я попытаюсь рассказать.
Когда мы добирались до кемпингов Кортины, Канацеи, Валь-Гардены или Фалькаде в районе Чиветты, нас неудержимо манили вертикальные колоссы, которые представали перед глазами. Завтрак в кругу семьи с видом на Мармоладу[1] – удовольствие, от которого сложно отказаться.
До сих пор не могу остаться равнодушным перед величественностью некоторых стен, буквально вырастающих из долин. Каждый раз возвращаясь сюда, я вновь испытываю те же чувства, что и в детстве, – Доломитовые Альпы приковывают взгляд, словно магнит.
Вот так со взора, обращенного вверх, родился в трех братьях интерес к горным маршрутам. Интерес, который затем перерос в настолько серьезное увлечение, что побудило всех членов семьи к освоению первой виа феррата[2]. Мама, правда, осталась в кемпинге.
Она была настоящей поклонницей гор, любительницей такого отдыха, может, даже в большей степени, чем папа. Но мама никогда не ходила с нами наверх, предпочитая выполнять обязанности начальника базового лагеря (как ее назвали бы сегодня в экспедиции) и готовить еду, чтобы мы, голодные, возвращались, совершив наши маленькие подвиги, к уже накрытому столу. Я не возражал, хотя, конечно, хотелось, чтобы мама увидела отвесные стены, которыми любовались мы. Она всегда встречала нас с радостью, и последние метры на спуске мы преодолевали почти бегом, думая о ней.
Эти прогулки поначалу были лишь игрой, одним из веселых видов семейного отдыха. Но постепенно увлечение росло, захотелось найти новые маршруты и открыть новые места, которые мы видели в путеводителях. Появилось стремление проходить все более длинные и сложные виа феррата. Чтобы удовлетворить эту потребность, мы стали искать специализированные издания с описанием различных маршрутов, проложенных по горам района.
До сих пор помню вечерние паломничества в местные библиотеки. Именно тогда я стал замечать, что многие посвященные горам издания принадлежат перу одного и того же автора: Райнхольда Месснера. Я ничего не знал о нем, но чем чаще встречались на обложках портреты этого бородатого улыбающегося южнотирольца, тем сильнее было любопытство. Мне хотелось и найти новые маршруты, и познакомиться с великим альпинистом, имя которого связано с вертикальным миром и который стал легендой.
По прошествии времени страсть моих братьев к лазанию поубавилась: они довольствовались хождением по одним и тем же маршрутам. Я же, наоборот, становился все нетерпеливее и упрашивал отца попробовать настоящие восхождения. Хотелось совершить качественный скачок, выйти за рамки виа феррата, освоить что-то новое. Я стал мечтать о мире, свободном от всего, с единственной привязкой – на талии, веревкой, которая соединяет с напарником, о мире, предполагающем движение по вертикали. Словом, захотелось заняться скалолазанием.
Еще несколько лет я довольствовался семейным отдыхом в горах, считаясь с желаниями родных, но в тринадцать-четырнадцать лет тяга начать свой путь к вершинам стала неудержимой. Я так настаивал на своем, что отец записался в альпинистский клуб в Бергамо и стал учиться азам альпинизма и скалолазания. Он сделал это с единственной целью – чтобы сопровождать меня в новом увлечении, помочь мне ступить на эту терраинкогнита, которая, безусловно, была непривычной и для него. Было куплено все необходимое снаряжение: ботинки, веревка, страховочная система, кошки, каска, ледоруб…
Отец занялся чужим для себя делом и пожертвовал частью свободного времени, чтобы дать мне шанс попробовать то, что я посчитал своим призванием. И я вряд ли сумею отблагодарить его за это в полной мере.
Альпинистское снаряжение хранилось в шкафу в гараже, и я часто тайком проникал туда, чтобы повозиться с этими предметами. Укрывшись от посторонних глаз, я представлял себя висящим на страховке на стене и перемещался так, как, мне казалось, двигаются великие альпинисты, о которых я столько читал. Я представлял маршруты между гаражом, балконом, деревом в саду и другими объектами, по которым можно было карабкаться вверх. Ретроспективно это, наверное, было нелепое зрелище. Но тогда игра со снаряжением позволяла мечтать.
По завершении альпинистского курса отец уступил настойчивым просьбам и привез меня на самый известный скалодром под открытым небом в Бергамо: Корнагера. На бергамском диалекте «корна» означает «скала», а «гера» – «щебень». Нависающие над деревней Сельвино известковые белые скалистые башни стали первым полигоном для многих любителей скалолазания.
Возвращение к этому периоду – когда подросток лезет на страховке по скале – необходимо, чтобы понять, как формировалась моя карьера альпиниста. Именно тогда во мне укоренились и стали неотъемлемой частью ценности и заповеди (с которыми никогда не расстанусь): чувство семьи, небольшие прогулки, поиск грибов, постепенное приближение к вертикали, к виа феррата.
И множество мечтаний и желаний.
И все это постепенно, step by step[3], как говорят американцы. Как счастлив я был, когда смог забраться на двадцатиметровые скальные башни Корнагеры! Такой постепенный подход помогает по сей день, когда берусь за что-то новое, будь то на восхождении или в личной жизни.
Корнагера стала отправной точкой. Идеальная метафора того, сколько пришлось ждать и сколькому научиться, чтобы работать на легком рельефе, прежде чем я смог свободно передвигаться по вертикали.
Отец вскоре понял, что увлечение переросло в нечто большее. Осознавая ограниченность как во времени, так и в навыках, он принял решение, изменившее жизнь его сына: перепоручил меня Альберто Консонни, моему первому учителю. Альберто, работавший на мебельной фабрике в Бергамо, был известен страстью к альпинизму и… терпением. Идеальные качества для обучения подростка с характером вроде моего. Обратиться к Консонни порекомендовал сосед. Так, случайно, возникла связь с человеком, сыгравшим ключевую роль в начале моего увлечения.
Из этого романтического и в каком-то роде ностальгического периода хорошо запомнились тренировки по выходным. Альберто сразу взял меня под крыло и никогда не отменял и не пропускал наших занятий. Встречи проходили регулярно по субботам и воскресеньям, и мы занимались скалолазанием.
Как правило, ранним утром за полчаса до встречи я уже ждал у ворот своего дома в совершенно невероятной тишине пустых улиц, пока она не нарушалась шумом мотора «Ситроена Дайан» Альберто. Я видел, как машина возникала в начале прямого участка дороги, затем преодолевала последний поворот, и мое ожидание наконец-то заканчивалось.
Альберто был жизнерадостным и бесконечно терпеливым человеком. И, как любой хороший учитель, он сразу же обозначил правила, которые требовалось соблюдать. Две догмы, которые могут показаться абсурдными, но которые я в свою очередь передаю молодым людям, спрашивающим, как начать заниматься скалолазанием и какие секреты помогли мне добиться успеха.
Альберто сообщил, что первый год мы будем тренироваться вместе и я всегда буду идти вторым в связке. И что, по крайней мере, в первый год (на самом деле дольше) я буду заниматься скалолазанием только в жестких ботинках.
Короче говоря, мне запретили лазать в специальной обуви.
Выбор моделей тогда был небольшим, самые продвинутые спортсмены использовали обувь марки EB. Все это, правда, было не по карману, кроме того, меня пока не сильно заботило, что носят чемпионы, поэтому я купил пару поношенных скальных туфель Galibier (компании, которая в том числе производила известные двойные альпинистские ботинки) и с нетерпением ждал момента, когда надену их. Я мечтал преодолевать самые трудные скальные маршруты, свободно и непринужденно лазать, поэтому можно представить мое разочарование, когда Альберто запретил эти туфли надевать. Я не мог понять причину и поначалу очень мучился. Но выбора не было. Альберто – учитель, в моей семье было принято слушаться старших и соблюдать правила. Это помогло принять условия и не пытаться искать компромисс. Раз Альберто так решил, значит, это ради моего же блага.
Так что первые два года я лазал в обычной обуви преимущественно в горах Лекезе, от Гринья до Медале, от Корно дель Ниббио до Интробио, не забывая и о стенах в Бергамо, когда, например, у нас было не так много времени. Тогда мы отправлялись на Корнагеру или в Презолана, или в Пинаколо ди Маслана. Альберто постоянно чередовал маршруты, мы проходили и мультипитчи, и классические маршруты на скалодромах высотой от пятнадцати до пятидесяти метров. И я беспрекословно следовал за ним, пытаясь применить на практике все, чему научился, и следуя советам.
Вскоре уже вопроса, где проводить летние каникулы, не возникало: для меня существовали только горы. Отец стал искать компромиссные решения, которые бы удовлетворили всех членов семьи. Мои братья (особенно Маттео) увлеклись виндсерфингом, и, хотя нас объединяла любовь к природе, соблюсти интересы альпиниста и серфингиста непросто. Вода и горы – стихии, сочетание которых нелегко найти, поэтому когда мы обнаружили местечко под названием Торболе, оно оказалось идеальным. В Торболе, расположенном на северном побережье озера Гарда, мы проводили и выходные, и каникулы, потому что там всегда дул ветер – как раз для Маттео – и было полно скал для вашего покорного слуги.
Забавно, что Торболе расположен всего в шести километрах от городка Арко, который сегодня считается меккой для скалолазов, но тогда я ничего не знал об этом. Когда я не пытался осваивать с братьями виндсерфинг, то брал снаряжение и отправлялся самостоятельно прокладывать маршрут на горе Монте Брионе, откуда открывался отличный вид на город. Этот небольшой массив не лучшее место для тренировок, поскольку скалы его слишком слоисты и разрушены, но мне, чтобы почувствовать себя счастливым, достаточно было взбираться по веревке на небольшой склон под палящим солнцем и с озером за спиной.
Однажды, пока братья резвились в воде на ветру, а я, как обычно, висел на скале с молотком и пробойником, делая отверстия для скальных крючьев, меня окликнули двое парней. Они услышали стук молотка и подошли к подножию скалы, по которой я медленно продвигался вверх. Они поинтересовались, чем я занимаюсь, и я объяснил, что тренируюсь и пробую освоить самостраховку.
«Так отправляйся в Арко, а не торчи на этой ужасной скале», – сказали парни. Услышав вопрос, где находится Арко и хорошее ли это место для тренировок, они поняли, что перед ними настоящий желторотик. Мне не только объяснили, что Арко всего в четырех километрах, но и пообещали, что сразу увижу разницу.
Не стоит и говорить, что на следующий день, взяв рюкзак со снаряжением, я сел на велосипед и поехал к Арко ди Тренто. Уже на подъезде стала видна Рупе дель Кастелло – отвесная стена около ста пятидесяти метров высотой, возвышающаяся над поселением.
После тренировок на гнилой породе Монте Брионе эта громадная скала показалась самой прекрасной в мире. У ее основания есть несколько больших валунов, на которых можно было тренироваться лазать без веревки, то есть заниматься тем, что сейчас называется боулдеринг, он уже тогда практиковался в Италии (особенно в районе Валь ди Мелло), но именовался просто лазанием по камням.
С тех пор я неоднократно приезжал в Арко ди Тренто и продолжаю делать это до сих пор, влекомый разнообразием активных видов отдыха, которыми тут можно заниматься, и красотой места, неизменно напоминающей о юности.
Арко всего в двух часах езды от Бергамо, но на тот момент у меня не было прав, так что ездить туда можно было только во время семейных каникул. Стоило найти место для тренировок поближе к дому. Страсть к скалолазанию уже стала всепоглощающей и занимала все мои мысли и все свободное время. Пожалуй, не припомню ни одних выходных без занятий скалолазанием. Я почти не гулял с друзьями, вместо этого разбирал снаряжение, читал книги Месснера, Вальтера Бонатти и других альпинистов. Я не был тусовщиком: никогда не ходил на дискотеки, не курил и не пробовал алкоголь. Меня привлекал здоровый образ жизни на свежем воздухе. Поэтому то, что кому-то могло казаться лишениями, для меня было базовыми составляющими для становления альпиниста и настоящего профессионала.
Скалодромов тогда не существовало, и выбор был небольшим: либо заниматься дома, тренируя мышцы рук на фингерборде, либо лазать как можно больше. Ближе всего к дому была Венецианская стена Бергамо, ныне внесенная в список всемирного наследия ЮНЕСКО. На ней получалось заниматься на высоте метра, максимум двух от земли, делая траверсы влево или вправо и не рискуя, таким образом, разбиться при срыве.
Однако эти тренировки таили в себе другую опасность: видевшие меня местные жители не испытывали восхищения и не одобряли такое занятие. Они считали, что я не в своем уме, и всегда существовал риск, что кто-то позвонит в полицию. Поэтому я выбирал самые дальние участки стены, как правило, самые заросшие и самые грязные. Приходилось постоянно искать компромисс. Довольно быстро невозможность вертикального движения вынудила найти нечто более соответствующее потребностям. Именно тогда в разговорах с другими альпинистами я услышал о пещере Нембро.
Это старая заброшенная каменоломня примерно в тринадцати километрах от моего дома, куда можно добраться на велосипеде. Я был поражен, оказавшись в ней впервые: огромный грот размером с три или четыре теннисных корта. По правде говоря, эхо и тени были жутковаты. Но у пещеры имелось одно неоспоримое преимущество: здесь можно было заниматься в любое время вне зависимости от погоды. Когда, например, дождь не позволял тренироваться на открытом воздухе, пещера становилась раем для тех, кто жить не мог без скал. Некоторые скалолазы, в частности, Вито Амигони, Серджо Далла Лонга – легенды тех лет, занимавшиеся в пещере, придумали, как решить проблему освещения. Они подъезжали на машинах ко входу и включали фары, чтобы высветить участки стены. В общем, приспосабливались как могли, лишь бы тренироваться.
По окончании средней школы я подружился с Эмилио Превитали, моим одноклассником. Его отец тоже увлекался спортом и привил сыну любовь к горам. Мы почти случайно стали вместе ходить в Нембро, и вскоре поездки туда и обратно вылились в целое велосоревнование: каждый старался как можно быстрее добраться до цели. Получалась двойная тренировка: аэробная, пока ехали на велосипедах, и непосредственно занятия скалолазанием. Когда наконец мы с братьями купили мопед – потрепанный старый «Томос», я стал возить Эмилио на буксире – он ехал на велосипеде и держался за мою руку.
Несмотря на эту дружбу, учеба в старших классах была настоящей пыткой. Постоянное желание заниматься скалолазанием боролось с необходимостью сидеть за партой, и примирить эти вещи не удавалось. Если быть откровенным, проблема заключалась в том, что мне было плевать на учебу. Только уступая настойчивым просьбам отца и матери, которые, надо сказать, поощряли мое увлечение горами, я продолжал учиться, но результата это не давало. Я провалил экзамены сначала в первом классе старшей школы, потом дважды в четвертом. С трудом окончил бухгалтерский колледж. И хотя в дальнейшем я поступил в университет на факультет физкультуры и, вопреки всем ожиданиям, закончил его с отличием, в старших классах школы единственной задачей было ни при каких обстоятельствах не переносить экзамены на сентябрь. Если возникал риск сдачи экзаменов в начале осени, к чему, соответственно, требовалось готовиться все лето, я честно делал все, чтобы быть отчисленным. Можно считать меня глупцом, но я не собирался все лето корпеть над учебниками вместо того, чтобы лазать.
Постоянно думая о горах, я вскоре захотел подражать тем, кто считался эталоном скалолазания: Маноло, он же Маурицио Занолла, Патрику Эдлинджеру, Джону Бакару[4]. У этих скалолазов были несколько отличительных черт, в том числе белые штаны. Конечно, белый цвет совсем не подходит для занятий скалолазанием, ткань пачкается быстро – не успеешь и глазом моргнуть. Несмотря на скептическое отношение моей мамы (которая, конечно, хотела, чтобы я носил черные или темные штаны), я приобрел пару белых – отличительного признака сильнейших, демонстрируя серьезность своих намерений.
Чтобы идти по стопам чемпионов, я был готов копировать их стиль. Даже если речь шла о чудовищных леггинсах из лайкры в цветочек, в полоску или под леопарда. До сих пор помню взгляд мамы, когда попросил ее купить мне леопардовые лосины. Я увидел фотографию французского скалолаза (кажется, Дидье Рабуту), на котором были шорты тигровой расцветки, и сразу влюбился в этот наряд. Подозреваю, мама наверняка задумалась, все ли в порядке у сына с сексуальной ориентацией, но и на этот раз пошла навстречу и купила леопардовые леггинсы на ярмарке, которая проходила по понедельникам в Мальпенсата, в Бергамо. Кажется, она сказала продавщице, что покупала их для дочери.
До сих пор, когда попадаются на глаза фотографии, на которых я запечатлен в этих нелепых леггинсах, не могу не улыбнуться. Но тогда я их просто обожал.
В эти годы стали активно развиваться соревнования по скалолазанию. Считается, что первые такие состязания в мире прошли в Италии, в Бардонеккье, в 1985 году. Я смог попасть туда, и это было незабываемо. Десять тысяч человек рассредоточились по осыпи, а под стеной Милити вырос палаточный городок. Это походило на Вудсток для скалолазов, все участники провели ночь в своего рода деревне вертикального мира. Мне тогда еще не исполнилось семнадцати, для участия требовалось разрешение отца. Это разрешение стало одним из лучших подарков в жизни.
Чтобы побеждать на соревнованиях, нужно как следует тренироваться. Когда я буквально выдрал из стен дверные косяки, на которых подтягивался (они не были рассчитаны на вес человека), пришлось сделать первый настоящий фингерборд: прикрепленную к стене прочную деревянную планку высотой 20 см и шириной около метра, на которой были прикреплены другие планки с маленькими выступами – в 1,5 см, в 8 мм, в 5 мм и в 2,5 мм. Невозможно подсчитать, сколько раз я ранил себе пальцы из-за торчавших в ней гвоздей.
Я стал одержим тренировками и был готов на все, чтобы улучшить физическую форму. У нас в семье большое внимание уделялось совместным завтракам, обедам и ужинам, и я стал белой вороной – следил за весом и отдавал предпочтение низкокалорийной пище. Чтобы хорошо лазать, нужно быть худым, а у меня же довольно крепкое телосложение, что могло сказаться на результатах. Так что я неделями сидел на диете, ограничив рацион до 1000–1500 калорий в день, но идти на такие жертвы было несложно, иначе не получилось бы стать хорошим скалолазом.
Диета и тренировки, точно так же как белые штаны и леггинсы, были отличительными чертами самых сильных скалолазов. Вскоре я обладал почти полным набором атрибутов, чтобы быть как они (или казаться таковым). Недоставало только одной маленькой детали: серьги. Почти все великие скалолазы – люди экстравагантные, поэтому без сережки тут было не обойтись. Я хотел проколоть ухо, но не хватало смелости. В католической, то есть довольно консервативной семье, серьга наравне с татуировкой и курением расценивалась как кощунство. На какое-то время нашелся компромисс – клипса в форме полумесяца, символ компании, которая первой (стоит отметить, насколько она оказалась прозорливой) решила меня спонсировать: La Sportiva.
За несколько месяцев до соревнований в Бардонеккье я заключил с этой фирмой свой первый контракт (сотрудничество с Серджо Лонгони и компанией Longoni Sport началось позже). До сих пор помню, что соглашением предусматривалось предоставление двух пар скальных туфель, лайкровых лосин и футболки. Может, не так много, но для меня это было все равно, что достучаться до небес, потому что La Sportiva спонсировала почти всех сильнейших скалолазов мира. Компания по сей день выступает одним из моих спонсоров, и спустя тридцать пять лет я прекрасно помню, что они первыми в меня поверили.
С 1985-го по 1990 год в моей спортивной карьере начался новый этап. Когда я стал заниматься исключительно спортивным скалолазанием, Альберто Консонни понял, что научил меня всему, что знал сам. Поэтому он передал меня Бруно Тасси по прозвищу Маскировщик.
Бруно родом из Сан-Пеллегрино, старше меня на одиннадцать лет, поэтому довольно скоро он стал мне как старший брат. Его методы не отличались легкостью, и он совсем не был склонен к лести, зато он дал то, что помогло мне совершить качественный скачок.
Именно благодаря Маскировщику я стал ездить на тренировки в Корнальба. Это место по сей день остается одним из любимых. Бруно убедил меня работать на этой стене, она требовала серьезных усилий, хорошей техники и не очень соответствовала моему стилю, более ориентированному на физическую силу. Бруно знал, что выход из зоны комфорта – это возможность развиваться.
Старый мопед к тому времени приказал долго жить, поэтому, чтобы добираться до Корнальба, мне ничего не оставалось, как «заимствовать» мопед моего дедушки, перешедший по наследству отцу. Это была модель «Гуцци Карделлино-65» с ручной коробкой передач, как у автомобилей, расположенной рядом с бензобаком. Чтобы водить его, требовались права, поэтому каждый раз, когда я тайком брал мопед, это был двой ной риск. Я ехал по самым тихим улочкам, даже удлиняя путь, в надежде, что не попадусь патрулю. Судьба хранила от встречи с полицией, а потом у меня появился свой автомобиль. Его подарил Маскировщик, это был «Фиат Кориаско-127», который дышал на ладан, но мне тогда он казался лучшей машиной в мире, потому что в ней можно было ночевать. В то время у скалолазов было принято иметь фургон, в котором можно провести ночь во время переездов. И эта развалюха стала своего рода домом на колесах, давшим полную свободу передвижения.
Это была непростая машина, Бруно купил ее при необычных обстоятельствах. В отличие от меня он любил отмечать успехи бокалом-другим, поэтому потерял счет разбитым автомобилям. Когда его мать отказалась участвовать в ремонте очередной испорченной колымаги, друг Маскировщика сказал, что готов уступить ему свою вторую машину, которая использовалась для перевозки стройматериалов. Она была далеко не первой молодости, но зато дешево обошлась. Друг сказал ему: «Отблагодаришь как считаешь нужным». Маскировщик задумался, пошел к своему отцу-фермеру и попросил отдать лучшую курицу-несушку. Бруно вручил другу птицу со словами: «Вот. Это лучшая, что у нас есть». Можно представить лицо друга. Впрочем, в конце концов то ли по дружбе, то ли от отчаяния он согласился и отнес курицу домой. Какое-то время Бруно был страшно озабочен, потому что яиц она не несла. Друг решил проследить и увидел, как курица уходила из сарая, едва приходила пора нестись. В лесу обнаружилась целая кладка яиц. Курица оказалась настоящей анархисткой, как и все в семье Маскировщика.
Благодаря новому учителю, дисциплине и методикам тренировок, а также выносливости и полной самоотдаче, я попал в состав национальной сборной по спортивному скалолазанию. Вместе с Маскировщиком мы начали ездить по Италии, посещая наиболее известные места для скалолазания. Все, кроме городка Финале-Лигуре.
Бруно, для которого я стал скорее последователем, чем просто учеником, испытывал странные чувства к этому городу и к Андреа Галло (с которым я позднее подружился), прекрасному скалолазу и его коллеге. Бруно утверждал, что в Финале я многому не научусь. Но, кажется, он просто не хотел доставлять радость Галло нашими частными визитами.
Получив свободу перемещения благодаря машине, я решил съездить в этот город со своим другом Эмилио. У меня были ученические права, а Эмилио только что лишился своих, поэтому стоило избегать шоссе и ехать второстепенными дорогами. По официальной версии мы просто никуда не спешили и хотели насладиться пейзажами.
Поездка оказалась бесконечной. Вместо обычных двух с половиной часов мы провели в пути почти весь день. До Финале добрались смертельно уставшие глубокой ночью и решили заночевать на пляже. Припарковавшись на набережной, мы расстелили спальники и стали засыпать. Я уже начал видеть сны, как вдруг услышал голос Эмилио: «Симоне, вставай! Полиция!»
Патруль прогонял с пляжа всех нелегальных туристов, но я страшно хотел спать и ответил, что мне плевать. Эмилио не оставлял попыток растолкать меня, пока я не воскликнул: «Да я пошлю куда подальше этих полицейских. Буду делать что хочу». И тут Эмилио сказал: «Они уже тут!» Я открыл глаза и увидел полицейского, который глядел на меня с выражением, далеким от того, что можно было назвать симпатией. Вся храбрость тут же куда-то испарилась, и я вскочил проворней любого туриста. Мы подхватили свои пожитки и, вежливо извинившись, бегом бросились к машине, где и провели остаток ночи.
В Финале-Лигуре я больше почти не ездил. Хотя мне там понравилось, я не хотел причинять боль своему учителю.
В то же время я продолжал ездить на каникулы и на выходные за город с семьей. Эти поездки приобрели совершенно иной размах, с тех пор как отец решил купить дом на колесах. Когда мне удалось уговорить его одолжить машину, мы с Эмилио тут же отправились к Вердонскому ущелью во Францию над одноименной рекой, где скалы, вода и растительность образуют неповторимый пейзаж.