В Версале было как всегда прохладно, солнечно и невероятно роскошно. Стены буквально блестели, а многочисленные зеркала отражали лучи, заполняя большие залы светом самой яркой звезды во вселенной. Пол был до блеска натерт, от чего казался скользким, но это было далеко не так. Ведь Марсель шел по нему в старомодных туфлях на золотых каблуках и с большими пряжками, которые украшали шелковые банты. Каркас этой обуви был обшит зеленым бархатом, а вот на пятке можно было заметить золотой стеклярус, что добавлял шика и блеска в эту, уже не модную, модель.
В последний раз по этому полу в подобных туфлях ходил только сам король Людовик XIV, который и построил этот величественный дворец. Ну а сейчас это был музей, где находилось не так много посетителей. Еще меньше, чем в Лувре, ведь до Версаля надо было добраться, что тоже вышло забавным приключением для двух студентов, которые теперь ходили по залам и искали нужный фон для фотографий.
– А этот король был великим, раз построил такое великолепие, – Миха ходил по дворцу и разглядывал каждый элемент интерьера, подмечая его великолепие. – Стой, а может тут сделаем несколько кадров?
Они остановились в зеркальной галерее, которая сразу поражала своим великолепием. Высокие потолки были украшены барельефами и картинами эпохи Барокко. Они созданы рукой известного художника Шарля Лебрена, который и руководил художественным оформлением дворца. Солнечные лучи проникали в большие окна и отражались от зеркальных панелей на стенах, отчего помещение вмиг становилось светлее. Хрусталь, стекло, золото и дорогая древесина в оформление паркета – все выглядело так величественно, что Марсель даже раскинул руки в стороны и тихо сказал:
– Я бывал тут и раньше… Но сейчас ощущаю все великолепие этого места. Всю его роскошь. И ощущаю неземное блаженство, понимая, сколько историй видали эти стены. Сколько они пережили. И что даже спустя 2 столетия – они сохранили свое величие и эстетику.
Марсель достал из рукава кимоно веер и раскрыл его, деонстрируя роскошный аксессуар, сделанный из слоновей кости, бумаги и позолоченной краски. Юноша поправил парик и стал медленно двигаться в центр зала, пританцовывая и иногда плавно двигая руками на манер бальных танцев. На секунду могло показаться, что он пытался встать на носочки, но громоздкие и тяжелые туфли не дали ему это сделать и юноша грохнулся на пол, запутавшихся в длинном кимоно.
– Вот дерьмо… – прошипел он и, преодолевая боль в ноге, поднялся, опираясь на руку фотографа, который успел запечатлеть падение и при этом решил помочь подняться герою снимка.
Марсель с трудом поднялся и ощутил сильную боль в колене, на которое он приземлился. Но все равно выпрямился и сделал шаг, чтобы пойти дальше:
– Давай на лестницу.
– Только не танцуй. Иначе шею свернешь, – Миха на всякий случай вытянул руку, чтобы на этот раз не дать упасть Марселю.
Только вот на лестнице у них не получилось сделать красивого кадра из-за спящего прямо на красном ковре работнике, который явно не горел желанием обходить владения. Поэтому студенты поспешили относительно тихо подняться наверх, чтобы найти зал с портретами либо чью-то спальню. Ведь именно в личных покоях были самые богатые интерьеры и красивая мебель.
– Я слышал, что спальня Короля всегда поражала великолепием. Думаю в ней можно сделать самые красивые кадры, – Марсель шел по залам и немного прихрамывал, но делал вид, что не испытывал боль от каждого шага. Он лишь улыбался и иногда, когда Миха отворачивался, опирался на стены и предметы интерьера.
– А я вижу кадр в портретной галереи, где много великих лиц. И среди них лицо человека из 20 века.
– Я родился в 19, – Марсель убрал одну прядь со своего лица и после достал расческу для парика, чтобы уложить непослушный локон обратно в прическу.
– Но живешь же в 20, – Миха улыбнулся и зашел в галерею, что его поразила с первого взгляда.
Особенно сильно его впечатлил портрет какого-то герцога или же вельможи, который висел прямо в центре залы над камином. Здесь не было зеркал, а все стены обиты красным бархатом, местами потертым, а местами ободранным, что указывало на следы революции. Столетие назад она почти уничтожила это место. Но кажется, что даже такое разрушительное событие не смогло испортить величие и красоту этого дворца. Ведь теперь каждый мог побывать там.
– Версаль обещали восстановить еще 20 лет назад. Но это коснулось лишь самых разрушенных залов и салонов. А многие так и остались со следами революции… Увы, революция – это новый этап развития человечества. Но она не проходит без жертв, – Марсель подошел к портрету и тяжело вздохнул. – Но я хочу сделать революцию без жертв.
– Это возможно? Мне кажется, что жертвой станет наша репутация, в худшем случае, – Миха заметил интересный кадр и сфотографировал Марселя со спины, опустившись на колено, чтобы композиция выглядела величественно.
– У нас ее итак нет. Ты американский фотограф. Я художник изгой. Художественное сообщество о нас не знает. В академии итак презирают. Куда хуже? Репутация это то, что мы сами сделаем себе сегодня. Но плоды будет пожинать лишь завтра.
Марсель повернулся и посмотрел прямо в камеру, которая оказалась ниже, чем обычно снимал Миха. Это удивило художника и тот повторил позу изображенную на портрете. Вспышка и француз уже пошел прямо ко окну, чтобы взглянуть на сад. Осень уже успела покрасить деревья в яркие золотые цвета, отчего казалось, что само солнце вышло на прогулку за пределы дворца. Либо сам Король-Солнце решил устроить бал вне этих величественных стен.
– А чей это портрет? – Миха подошел к Марселю и решил спросить, чей портрет все же висел над камином.
– Филипп I герцог Орлеанский… Брат короля Людовика XIV. Говорят, он не любил этот дворец за интриги и напыщенный лоск. Хотя сам в своем дворце приказывал украшать интерьеры живыми цветами. Мне кажется… Он просто не любил брата, как это обычно бывает. И завидовал ему.
– Ну… Не всегда так бывает. Я люблю своих братьев… – Миха заулыбался смотря на сад. Действительно, он выглядел красиво.
– Сколько у тебя братьев? – Марсель не отводил взгляда от парка и продолжал им любоваться, вспоминая уже свое прошлое.
– Два младших. Они близнецы. Я их обычно нарочно путал, а они злились. Они на 5 младше. Такие забавные. Но у нас не было зависти или злобы между собой. Мать любила всех одинаково. А мы были дружны и росли в счастливой семье.
– А у меня ужасные отношения со старшим братом. Он вечно задирал меня. Моей отдушиной был младший. Родился на год позже. Но он умер от оспы… Вместе с ним умерла моя вера в то, что в семье можно дружить с кем-то, кроме сестер. Но сестру маман любила потому что она девочка. И я всегда завидовал ей. Потому что ей было все внимание. А мне… Только упреки и пинки от старшего брата… Я никогда не ощущал себя там на своем месте. Будто я лишний в их семье.
Марсель заметно помрачнел, а после достал веер и стал им обмахиваться, чтобы не заплакать. Ведь слезы могли смыть слой густых китайских белил, которые скрывали все несовершенства его кожи. А веер помогал осушить глаза.
– Тебе с рождения не повезло с окружением. Но сейчас ты можешь все исправить, – Миха опять развернулся и пошел дальше в другую залу, где висел портрет самого короля.
Вся зала была вновь украшена зеркалами и золотом. но еще на стенах можно было заметить изображения солнца – символа Людовика XIV. Заметив это, Марсель тут же подошел к портрету и встал на фоне него, после немного подумал и подвинул ближе небольшой кофейный столик, что стоял возле диванчика. Это была музыкальная гостиная, которая отличалась особой акустикой, поэтому голос прекрасного молодого юноши буквально зазвенел в этом помещении:
– Я похож на сияющее солнце? Похож ли я на лицо революции?
– Ты похож на короля. Только одет в кимоно. Скажи, а твой предок не у тебя за спиной? – Миха сразу обратил внимание на схожесть правильных черт лица у Марселя и короля на портрете. Хотя, это и можно было объяснить тем, что все аристократы имели высокие лбы, ровные носы и овальные лица. но все же сходство было большое. Даже причёска, с учетом того, что его французский знакомый был в парике.
– Нет, мой предок не король. Он был всего лишь Маршалом. Поэтому у меня такая фамилия.
– Но вы чертовски похожи. – Миха поднял камеру вышел и сделал кадр. – А еще тебе идут длинные волосы. Ты реально похож на аристократа. Такого возвышенного. Которому плевать на весь этот мир, потому он в центре него. Люди для него планеты. А он сам – солнце.
– То есть с короткими я похож на простолюдина? Я им и пытаюсь казаться вообще-то, – слегка обиженно сказал Марсель.
– Казаться, а не быть. Тебя выдают привычки: походка, речь, манера картавить, хотя у тебя нет речевых изъянов. Выдает манера пить кофе или чай, почерк и даже то, как ты держишь карандаш. Все говорит о твоем происхождении… И это великолепно, – Миха показал жестом, чтобы Марсель замер и сделал еще один кадр.
– Может это и вызывает ненависть людей ко мне? Я ведь… Хочу быть как они… Но при этом быть ярким и выделяться.
– Ты можешь быть как они: скучным и простым, но они не примут тебя из-за манер. Ты же даже ешь двумя пальчиками. И не замечаешь этого. Либо… Ты можешь стать символом революции, которая отрицает каноны прошлого, но не гнушается пользоваться его благами… Что если построить внешний образ на контрапункте? Ты будешь совершить провокацию в самом ярком наряде. И твой образ сразу будет вписываться в головы людей?
Марсель слушал эти слова и пытался представить, как о выходит перед людьми в желтом сюртуке и начинает читать манифест. А после обливает себя краской и уходит, оставив толпу в шоке.
– Ты прав… Миха… А откуда ты столько знаешь?
– Читал много книг… и имел опыт работы в редакции, чтобы заработать деньги на жизнь. Я же на французском только говорю плохо. Пишу и читаю хорошо. Поэтому переводил статьи. И учился опыту у журналистов.
Марсель кивнул и набравшись смелости залез прямо на столик, перед этим встав ногами на старинный стул 17 века, который слегка пошатнулся от его веса и заметно заскрипел.
– Кажется без помощи я не слезу. Но зато кадр выйдет шикарный. Подай мне канделябр, – Марсель выпрямился и уже стал примерять нужную позу для кадра.
Миха подал ему нужный атрибут и сам стал примерять кадр, чтобы получить нужный снимок. Только вот важный для искусства момент нарушил сотрудник музея, который до этого тихо спал на лестнице, но вдруг решил обойти свои владения. От него сильно пахло алкоголем и сыром, который тот носил в кармане ради закуски, поэтому присутствие стороннего человека сразу было ощутимо. Но на него никто не обратил внимание, ведь Миха был увлечен поиском нужного ракурса, а Марсель стоял и не двигался на шатком столе.
Только вот сотрудник не ожидал, что один из посетителей великого дворца окажется точной копией короля – солнце. И что он будет стоять в самой значимой зале и позировать на фоне своего же портрета с золотым канделябром.
– Святая Мария-Антуанетта! Он вернулся в Версаль! Людовик XIV вернулся в свой дворец!
От шока мужчина тут же упал в обморок после сказанных слов и перестал дышать на мгновение. Так сильно его поразило сходство. Ну а Марсель лишь удивленно посмотрел на этого странного человека и шепотом спросил у Михи:
– Он умер?
Миха же отвлекся от камеры и посмотрел на лежащего на полу мужчину и повел плечами:
– Я не хочу проверять.
Фотограф вернулся к своей работе, а Марель снова принял нужную позу. После еще трех вспышек он решил все же слезть со стола и попросил Миху помочь ему это сделать. Тот подошел ближе и подал руку, надеясь, что художник не получит еще одну травму в стенах этого дворца. Но случилось непредвиденное. Стул, на который Марсель поставил ногу, вмиг развалился от старости и Марсель все же рухнул на пол, хватаясь за штору, что висела рядом. Послышался характерный треск ткани, а юноша свалился на пол, утягивая за собой фотографа, который успел только поднять камеру выше, чтобы ее не разбить.
– Вот дерьмо… – простонал француз и попытался подняться, ощущая теперь боль в лодыжке, локте и плече, на которое он упал.
– Ты живой? – Миха тоже ударился коленом во время падения, однако камеру он смог сохранить. Чем дорожил больше всего. – Ты сломал стул.
– Я знаю… Кажется, смотритель напился и сошел с ума. Может, если мы убежим, то выйдем сухими из воды?
Через минуту уже по залам Версаля бежали два совсем юных студента художественной академии. Один был одет в характерное желтое мужское кимоно, которое на деле не имело отношение к самураям, но явно было частью гардероба богатого человека. А второй был одет по современной моде начала 1910-х годов. Обы уносили ноги от пьяного смотрителя и боялись, что их поймают и посадят в тюрьму за хулиганство и порчу исторической реликвии. Но за ними никто не гнался, ведь смотритель решил, что сам сломал стул, будучи пьяным. Он и не верил в то, что видел до своего падения в обморок, ведь ему бы все равно никто не поверил, что сам Людовик XIV мог гулять по коридорам дворца в странной Японской одежде, которая совсем не вписывалась в моду эпохи короля-солнца. Но фотографии подтверждали обратное.