В Калькутте полковник Грин, начальник отряда специального назначения «Сила 316», внимательно перечитывал сообщение, прибывшее к нему прихотливыми путями и обросшее по дороге комментариями более полудюжины тайных служб, официально и неофициально работавших на разведку. Отряд специального назначения, который посвященные называли «ООО Взрывы и диверсии», еще не развил той мощной деятельности, какую разовьет в конце войны на Дальнем Востоке, но уже активно, прицельно и пристрастно вредил предприятиям японцев в оккупированных ими странах: Малайзии, Бирме, Таиланде и Китае. Скудость возможностей отряд возмещал дерзостью своих операций.
– Первый раз вижу между ними такое единодушие, – пробурчал себе под нос полковник Грин. – Стало быть, придется что-нибудь предпринять.
Первое замечание относилось к многочисленным секретным службам, с которыми он находился в тесном сотрудничестве. Отделенные друг от друга непроницаемыми перегородками, эти службы ревниво оберегали специфику своей деятельности, и поэтому зачастую их рекомендации противоречили друг другу. Это бесило полковника Грина, потому что на основании полученных сведений и рекомендаций он должен был вырабатывать план очередной операции. Операции были спецификой отряда полковника Грина. Теории и дискуссии интересовали Грина только в том случае, если вели к действию. И эту точку зрения он внедрял в головы своих подчиненных ежедневно. Полковник не жалел времени на изучение рапортов и донесений, выуживая из них по крупице истину, принимая в расчет не только сами по себе сведения, но еще и психологические особенности того, кто их сообщал (оптимист, пессимист, любитель скоропалительных выводов, человек, не способный осмыслить факты).
Совершенно особые чувства полковник Грин питал к великой прославленной уникальной Секретной разведывательной службе Великобритании, которая считала себя в первую очередь мозговым центром и не снисходила до сотрудничества с исполнительными службами. Интеллидженс сервис затворилась в башне из слоновой кости и не подпускала – под предлогом их величайшей секретности – к своим драгоценным документам ни единое живое существо, которому они могли бы очень и очень пригодиться. Документы бдительно хранились в сейфе, хранились долгие годы, пока не становились вообще никому не нужными. Вернее, нужными, если говорить точнее, кому-то из больших начальников, кто спустя долгие годы после окончания войны задумывал перед смертью написать мемуары, пожелав довериться потомкам и открыть глаза своему народу на то, когда и при каких обстоятельствах разведка сумела проникнуть в планы противника. С большой степенью вероятности она заранее определяла время и место, куда будет нанесен удар. Прогноз ее оправдывался: именно в это место и в то самое время удар успешно наносился. (Успех был также предусмотрен разведкой…)
Такой, возможно, несколько преувеличивая, считал секретную разведку полковник Грин, который не одобрял доктрины «искусство для искусства» в области информации. И на этот раз он пробормотал нечто неразборчивое относительно прошлых донесений, но, отметив удивительное согласие в изложении фактов в поступившем сейчас, с сердечной болью признал, что на этот разведка проделала полезную работу. И утешил себя, подумав не без злорадства, что поступившая информация давным-давно не секрет у них в Индии. Он обобщил поступившие факты, разложил их по полочкам и стал обдумывать, каким образом их использовать.
«Из Бирмы в Таиланд прокладывают железную дорогу. В качестве рабочей силы японцы используют шестьдесят тысяч военнопленных, которые работают в ужасающих условиях. Несмотря на большие постоянные потери, эта важная для нашего врага дорога будет через несколько месяцев построена. Прилагаю приблизительное расположение трассы. Железная дорога пересекает несколько рек, через которые строятся деревянные мосты…»
Прочитав эту фразу, полковник Грин вновь обрел прекрасное настроение, у него заработали мозги, и он с удовлетворением улыбнулся. А затем продолжил чтение.