«Ми-26» шел вдоль берега Байкала на небольшой высоте, не более пятидесяти метров. Подниматься выше не имело смысла, кроме того, тот самый баргузин, северо-восточный ветер, набирал силу, а одной из его особенностей является то, что в это время года на высотах от ста до тысячи метров он несет большие массы переувлажненного воздуха. Над Байкалом температура всегда немного ниже, чем над сушей, примыкающей к озеру, – вода, а тем более лед, припорошенный снежком, отражают практически все излучение солнца. Воздух над озером прогревается хуже, чем над его берегами. Влага, которую несет ветер, конденсируется, выпадает моросью, мокрым снегом или даже дождем.
Вот и сейчас уже в ста метрах выше вертолета колыхалась мглисто-мутная туманная пелена; солнечные лучи не могли пробиться сквозь эту влажную завесу. Казалось, наступили очень ранние сумерки.
Сергею, командиру экипажа, пилоту вертолета, такая метеообстановка решительно не нравилась. Поэтому он прижимался ближе к земле и уходил чуть в глубь побережья: лететь над Байкалом при усиливающемся весеннем баргузине было весьма опасно. Успокаивало то, что, по его подсчетам, до пункта прибытия оставалось не более двадцати минут полетного времени.
Зато беспокоило другое: непонятные нелады со связью.
Пожалуй, не столько даже беспокоило, сколько неприятно удивляло. Раздражало своей неправильностью. Радист летал в их экипаже давно, считался отличным специалистом своего дела, умел поддерживать нормальную связь даже при прохождении летних грозовых фронтов… А вот поди ж ты!
Сейчас радист только тихо матерился сквозь зубы, пощелкивая тумблерами переключения диапазонов и перебрасывая штекеры из одного гнезда в другое.
Связь оборвалась уже более десяти минут назад, как раз посредине очередного рапорта на контрольно-диспетчерский пункт, – они только начали передавать курсовую информацию… И вдруг – как отрезало! Все это время озадаченный, обозленный радист трудился в поте лица, но все его усилия оказались безрезультатны, что, наконец, достало его до самых печенок. Отрывистым, злобным движением радист сорвал с головы наушники, швырнул их на пол кабины, вновь загнув такое выражение на русском матерном, что в эфир передавать никак не рекомендуется. Затем повернул голову к товарищам по экипажу и сказал как-то виновато:
– Ничего не понимаю! Все полосы частот забиты намертво. Основная, резервная, аварийная… Если бы мы летели над территорией противника, то я бы голову на отсечение дал, что нам глушат и прием, и передачу! Причем очень грамотно глушат, профессионально. Но мы, мать его через семь гробов с перехлестом, над Россией! Что, барбос меня заешь, война началась, а нас предупредить забыли?!
Молодой, смешливый и «зеленый», как парниковый огурец, бортмеханик Леша, совершенно не осознающий, по своей щенковости, всей пакостной нестандартности происходящего, весело заржал:
– А может, летающая тарелка с инопланетянами? Монстры жукоглазые, уж-жасные, ха-ха-ха! С Марса прилетели, нам связь испортили. Умора!
На него было дружно цыкнули, но тут стало не до Леши.
Потому что тело вертолета неожиданно заколотилось в лихорадочной, но на удивление ритмичной дрожи. Сзади, от хвоста машины, послышались врывающиеся в гул двигателя чужеродные звуки. Звуки рвущегося металла.
– Что это, командир?! – Выпучивший глаза бортмеханик ничего не понимал.
Радист тоже растерялся, взгляд его вильнул в сторону хвоста «Ми-26», затем вниз, на проплывающую внизу полоску берега, снова в хвост… И вопрошающе остановился на вмиг осунувшемся, побледневшем лице пилота.
Только двое из экипажа – пилот и штурман Петрович – сподобились побывать под зенитным огнем. Оба – совсем еще молодыми, вроде сосунка Леши, оба – в небесах «независимой Ичкерии».
Поэтому «что это» они опознали сразу. Такое ни с чем не перепутаешь. Но не поверили сами себе. Потому что такого просто не могло быть: по ним с земли били из крупнокалиберного пулемета!
Однако было. Машина вновь ритмично задрожала, скрежещущий звук прошивающих хвост вертолета пуль царапнул уши.
Командир и штурман одновременно, до боли в глазах, уставились вниз, на остающиеся чуть справа руины цехов рыбоконсервного завода. Сомнений не оставалось: крупная машина, с небольшой высоты даже видно, что это «Урал». А рядом с «Уралом», в кунге – прикрывающий его брезентовый верх содран – ярко-оранжевые парные вспышки.
«Это крупнокалиберная зенитная спарка типа английского „Эрликона“, – как-то отстраненно, спокойно подумал пилот, точно важнее всего сейчас были тактико-технические данные разносившего в клочья его вертолет оружия. – Заряжается унитарами. Семидесятый калибр. Пуля – чуть меньше двух сантиметров в диаметре. Ох, нам хватит! Бьют короткими очередями. До нас не больше полусотни метров по вертикали, не промахнешься. Нам конец. Одна пуля в баки или в мотор – и конец. Срочно уходить влево, надо льдом не достанут. К Байкалу, с набором высоты».
Секунды для него стали растягиваться, и с каждой секундой окружающее словно бы погружалось в туманную пелену, мутновато мерцающую дымку, все больше теряло четкость. Становилось нереальным.
Больше всего, до закипающих в глазах злых слез, пилот жалел сейчас, что военно-транспортные вертолеты не несут бортового оружия. Ах, если бы в его руках в эти проклятые минуты оказался не беззащитный «Ми-26», а вертушка огневой поддержки! Один, один-единственный залп из «дудок» правого борта – и от тех сволочей, кем бы они ни были, даже мокрого места не осталось бы!
«А ну, отставить истерику! – приказал он себе. – Надо спасаться. Ребят спасать. С неизвестными тварюгами потом разберемся. Если живы будем. Мог же я в Чечне… К Байкалу, налево и вверх! Резко вверх, там не достанут! Ну, выручай, коняшка!»
Может, выручила бы… Даже почти наверняка – план пилота был хорош. Но следующая очередь оказалась роковой. Она угодила точнехонько по вертикальному винту на хвосте «Ми-26», погнув, буквально заплетя в узел лопасти. Именно благодаря этому винту вертолет гасит реактивную силу от основного, несущего винта и не вращается сам.
Хвост вертолета уже был измочален, превращен в лохмотья, и теперь, потеряв центровку, с остановившимся задним винтом, машина закрутилась вокруг вертикальной оси, как карусель. От разбитого хвоста в кабину вертолета начали накатывать пока еще не очень густые волны удушливого, едкого дыма.
«Горим! Мы горим! Сейчас взорвемся! Мамочка, родная моя, я не хочу умирать!! – отчаянно, хотя беззвучно, закричал молоденький бортмеханик, но тут же одернул себя: – Не паникуй, дурак! Ну! Прекрати немедленно! Это не топливо, иначе уже в раю отдыхали бы. Это, наверное, хвостовой маслопровод перебило. И коротнуло там же. От искры масло загорелось. Это еще не конец, взрыва не будет. Серега – командир опытный, в Чечне воевал, он вытащит нас из любой задницы! Но как же дышать-то трудно…»
Штурман дернул пилота за плечо, ткнул рукой влево и вниз:
– Садись, Сережа! Вверх нам без хвостового «волчка» не уйти! Садись, это единственный шанс, иначе задохнемся или перевернемся к долбаной маме!
Пилот согласно кивнул. Ничего другого действительно не оставалось. Но сажать тяжелую транспортную машину на такой ненадежный весенний лед…