Дафна кружила у прилавков и облизывалась. Повсюду росли пирамиды имбирных пряников, облитых розовой яичной глазурью. Шоколадные замки с зефирными окнами. Давно она ничего такого не ела. А денег на сладости не было. И прежде любопытное путешествие от прилавка к прилавку превратилось в истинное мучение для глаз и желудка. Вскоре Дафна замёрзла. А торговец ёлками как раз подливал себе горячего грушевого чаю.
– Здравствуйте! – робко сказала она. – Торговля идёт?
– Приветствую, – улыбнулся бородач. – Бледная какая! Замёрзла? Держи пряник. Прикупил у торговки из Берлина целый мешок. Думал, съем! Но вот на этом понял, что лопну. Да и зубы от глазури уже скрипят, – расхохотался он.
Дафна с радостью приняла угощение. Ей хотелось мигом сорвать с пряника шелестящую бумагу и откусить глазированный бочок, но она остановилась.
– Чего не ешь? Вкусно же, – заверил господин.
– Маме отнесу, – ответила Дафна, – мы его напополам!
– Ну-ну… Хорошая мысль, – одобрил рыжебородый и добавил: – А торговля идёт. У меня – хорошо! У остальных – так себе! Не слишком-то ладно.
– Это почему? – спросила Дафна.
– Ну сама посуди: у меня ёлки, да ещё и самые пушистые и душистые на ярмарке! Ёлки всем нужны. А вот игрушки-побрякушки, посуда всякая… Кого этим удивишь? Что, у марбургцев посуды нет? Надоели покупателям обычные подарки, им что-то интересненькое подавай! Хоть бы уж верблюда кто привёл или слона. Глядишь, и купили б люди верблюда-то! Пусть неудобный он, плюётся, но всё равно занятней всяких тарелок!
– Где ж его взять, верблюда? – расхохоталась Дафна. – Если только на ковре-самолёте за ним и слетать…
– Так слетай! Нужны тебе деньги? Верблюда, продашь – деньги получишь! Есть у тебя ковёр-самолёт? – спросил господин.
– Ковра нет. Самолёта тоже, – вздохнула Дафна. – Но за совет спасибо!
– Да чего уж там! Если б совет на хлеб можно было намазать. Ну а впрочем, пожалуйста, – и господин вернулся к своим ёлкам, намекая, что некогда ему на всякую болтовню время тратить. Тут и покупатель нахлынул.
Дафна ещё немного по ярмарке побродила, поглазела и припустила домой. У дома она по привычке притормозила, пригляделась к реке. Вокруг никого не было. Дафна подкралась к воде и спросила:
– Пепе, я сейчас обморожусь, можно мне уже домой?
Река молчала. Вода лениво глотала падающие снежинки.
– Ну я пошла? Думаю, вот сейчас – самое время! – и, не дождавшись одобрения, Дафна побежала на жёлтый свет лампы, что струился из самого большого окна её дома. Дафна знала: мать всегда зажигает пузатую лампу в сумерки. Тут же у себя за спиной она услышала шелест облетевших клёнов: «Самое время. Самое…» – твердили деревья.
Дафна отворила дверь и тут же столкнулась с матерью. Закутавшись в старую шаль, Мирра как раз собиралась на поиски загулявшейся дотемна дочери.
– Ой! Мамочка! – случайно наступив Мирре на ногу, испугалась Дафна.
– Ой! Дафна! – вскрикнула Мирра, запутавшись в собственной шали. – Где ты пропадала? Живо домой! У тебя уже губы фиолетовые!
Дафна зайцем перепрыгнула порог, ловко достала из кармашка ароматный пряник и протянула его матери:
– Вот, это тебе подарок! Вкусняцкий, наверно! – сказала она и больше не смогла произнести ни слова. Дафна увидела… море.
Как живое, оно улыбалось ей с домашней стены и завораживающе играло своими белокурыми «барашками». На мгновенье Дафна почувствовала запах солоноватого южного ветра. С ним море отправляло ей воздушный поцелуй. Дафна взяла Мирру за руку и приложила её ладонь к своему сердцу.
– Чувствуешь? Оно сейчас выпрыгнет, мамочка! – прошептала она.
– Это тебе подарок. Море на Рождество. Нравится? – смущённо спросила Мирра.
– Как настоящее… Лучше всех настоящих, вместе взятых! – воскликнула Дафна и бросилась к морю.
– Сальвадору тоже так кажется, – рассмеялась Мирра. – Погляди на него!
Уже несколько часов Сальвадор резвился у нарисованных волн. То пытаясь с разбегу нырнуть и набивая шишки. То норовя помочить лапки в бирюзовой воде, но лишь гуще и гуще окрашивая свои ладони. Теперь они были сочно-зелёные, как перчатки садовника.
– Вот и объясни ему, что это всего-то картина, – сказала Мирра.
– Сальвадор! Сальвадорчик… Ты так голову себе разобьёшь, – предостерегла Дафна. – А вообще мне и самой нырнуть хочется! Сальвадор, давай вместе с разбегу?!
– Ох, дети! Уймитесь! Себя не жаль, так хоть мою голову пожалейте, – взмолилась Мирра и, усевшись напротив картины, согласилась: – И правда, как живое. Удивительно даже! Если раньше я видела море глазами, то теперь… теперь я его чувствую сердцем. Пожалуй, в этом-то всё и дело.
– О чём ты, мама? – переспросила Дафна.
– Да так. Всё о море, – улыбнулась мать. – Где там твой пряник?
Вот так и случился вечер «на берегу моря». Дафна приготовила чай, выложила на подносе лепестки чёрного хлеба и ровные кусочки сливочного масла. Две варёных картофелины украсили запечёнными кубиками пресной тыквы (в ту пору осенний урожай тыкв побил в Марбурге все вообразимые рекорды, а потому приличная рыжеголовка водилась в каждом доме). Но изюминкой ужина стал пряник. Угостили и Сальвадора.
– Мамочка, а там, где ты родилась, так Рождество и встречают? На берегу моря? – вдруг спросила Дафна.
– Не совсем так, – улыбнулась Мирра. – Ах, я ведь никогда ничего тебе об этом не рассказывала!
– Это точно! Минус балл в воспитании дочери по… по части семейных ценностей, – рассмеялась Дафна.
– Ладно-ладно. Исправлюсь. Рождество в нашем городке – всем праздникам праздник! Тёплый, сытный, весёлый, – упоительно начала Мирра. – Вот помню раньше, прежде чем затопить печь, мы всей семьёй шли в лес. Присматривали душистую ель или оливу. Деревце такое у нас называлось «христоксило», то есть дерево Христа. Так вот: наберём веточек получше и потом всё Рождество топим ими печь. Старики говорили, что тепло от такого огня и всю семью согревает, и дом от зла защищает. А ещё перед Рождеством мы дарили друг другу фотики! Ах, как же давно это было…
– Фотики? Какое смешное слово! – хохотнула Дафна. – Может быть, фантики? От конфет!
– Нет! – расхохоталась и Мирра. – Фотики – это лакомство такое! Вот представь себе маленький деревянный шампур! Острую палочку. Представила? На такую палочку мы нанизывали разные фрукты: яблочки, апельсины, инжир иногда. Я частенько домашнюю пастилу добавляла! А на верхушку фотика ставили свечу. Вот подаришь фотик другу, а он тебе свой. Зажжёте вы свечи, и засияют они рождественским светом. Фотик – это всё равно что символ дружбы, радости и волшебства… Само слово «фос» на нашем, на островитянском, значит «свет», вот оттуда и все фотики.
– Жаль, у нас нет денег на фрукты. Света бы наделали. Я бы свой тебе подарила. И, может быть, ещё фрау Фогель, – задумалась Дафна. – А когда нашу еловую веточку наряжать будем?
– Поздно уже! Да я и игрушки достать забыла. Зарисовалась, прости уж! – зевнула Мирра.
– Зато какое у меня теперь море есть! Волшебное-преволшебное! – Дафна обняла мать и добавила: – Успеем, нарядим веточку. Правда, Сальвадор?
Сальвадор, самозабвенно облизав масляную корочку хлеба, положительно моргнул. Вдруг из своего укрытия с жалобным писком вылетела Зараза и направилась к рождественскому прянику. И она рассчитывала на свою сладкую крошку.
Мирра от изумления вытаращила глаза, схватила льняное полотенце и уже хотела ударить живучую соседку, но тут Дафна взмолилась:
– Прошу тебя, не убивай Заразу!
– Это почему? – ещё больше удивилась Мирра. – Не ты ли мне по осени помогала за ней гоняться?
– Я. Помогала. Но каюсь! Зараза – наш друг. Не бей её, пожалуйста. Лучше дай ей крошечку пряника или две… – предложила Дафна.
– Дафна… Это же Зараза! Какой она нам друг? – не унималась Мирра.
Зараза на этих словах сникла. Крылья её потускнели, глаза задрожали.
– Мама! Она сейчас умрёт от обиды! – воскликнула Дафна. – Зараза, ты только не плачь. Держи самую вкусную крошку, – сказала она и на кончике мизинца протянула мухе угощение. Зараза робко взяла крошку и спряталась за Сальвадора.
– Ладно, – согласилась Мирра. – Я смотрю, вы тут все друг за друга горой! Пусть Зараза живёт с нами. Только имя ей новое придумай… А то «Зараза» звучит как-то не празднично…
– Ура! – обрадовались Дафна и Сальвадор. – Зараза! Отныне ты не Зараза, а… Хм… – задумалась Дафна. – Отныне ты… Волшебница! Нет, Помощница! Не подходит… Польза? И то не это, и это не то.
Пока Дафна сочиняла, Зараза забралась на стопку старых газет. Временами Мирра подтапливала ими камин. Муха доползла до первополосного заголовка Süddeutsche Zeitung [7], где жирным шрифтом было написано: «Нюрнбергский процесс» [8] Марлен Дитрих. Успех или падение путеводной звезды?»
Зараза уселась на заглавную букву имени знаменитой артистки и не то зажужжала, не то замурлыкала. Одним словом, дала понять, что имя Марлен её вполне устроит.
– Ты что, умеешь читать? – усмехнулась Дафна. – Марлен… Марлен… Почему бы и нет? Будешь Марлен! У вас и голоса с ней чем-то похожи! Очень отдалённо, верхними нотами. Только ночью не жужжи, договорились?
– Дафна! Ложитесь спать! Завтра в школу, – опомнилась Мирра. – И я отдохну… Пока рисовала, хорошо себя чувствовала. А сейчас снова голова разболелась, да и кашель. Ох уж этот кашель! – скривилась Мирра и, закутавшись в шаль, поудобней устроилась на кровати. – Спокойной ночи…
– Спокойной ночи… – прошептала Дафна. – Какое уж тут спокойствие, когда она вся бледная, – пожаловалась девочка Сальвадору, глядя на мать. – Нам срочно нужно лекарство. А денег на него нет… Окончательно нет, понимаешь? Нам даже продать нечего. Был бы у нас хоть верблюд, что-то необычное… – с этими мыслями Дафна попыталась уснуть.
Но раствориться в зимних сновидениях не вышло. Мирра ворочалась и кашляла. Дафна вздрагивала. По дому на невидимых крыльях кружили угрюмые пеликаны простуды. И ни Сальвадор, ни Марлен, никто не мог отогнать их от Мирры.
Наконец, выбрав между плохим сном и никудышной идеей, Дафна подскочила с кровати. Наспех оделась и давай искать нечто такое, что можно было бы предложить господину Гольфингеру в обмен на лекарство. Или нечто, что удастся продать на рождественской ярмарке марок за пятнадцать-двадцать. Мамины старые кисти, сервиз с треснувшим чайником, изгрызенные Сальвадором подушки, сапоги (пара зимних и не слишком красивых, пара летних… слишком простых) – всё это никому не нужно. Шёлковые занавески? Те давненько распушились, выцвели и осыпались, как сухие одуванчики. Ничегошеньки ценного в доме Илиади не осталось…
– Что он, не мог дать мне в долг это лекарство? – в отчаянье прошептала Дафна. – Гадкий, мерзкий Гольфингер… Всем нужны деньги. Деньги, деньги! А перед Рождеством и подавно. Деньги, деньги, деньги. Всё можно купить за деньги: подарки, соседскую дружбу, новую куртку, лекарства… Будто нет в мире ничего, кроме денег! Будто… нет в мире чудес. Тьфу! Бедная, бедная мама… я и не думала, что ты такая беззащитная, крошечная, как весенние птицы у Лана. Или это я большая стала? А если буду плохо спать, вообще постарею! Мама, мама, я хочу, чтобы ты никогда не болела. Хочу этого больше всего на свете, – захлёбываясь слезами, повторяла девочка.
В бессилии она прислонилась к своему домашнему морю. И затихла, слилась со стеной. В то же мгновенье Дафна ощутила лёгкое прикосновение ветра и необъяснимую дрожь. Будто по всему её телу пронеслась резвая стая голубого планктона. Волны за спиной шептались. Неожиданно и плечи, и руки Дафны покрылись бирюзовой росой. Дафна обернулась. И обомлела. Вся стена бурлила, мерцала. Море смеялось, приглашая Дафну прокатиться на взъерошенных ветром «барашках». Девочка испугалась, отступила. Неужели всё это на самом деле?
– Колдовство? Или волшебство? – спросила себя Дафна. И всё-таки коснулась воды кончиком пальца. Было щекотно. На пальце остались крошечные серебристые капли. И Дафна, не удержавшись, попробовала их на вкус.
– Солёные… – улыбнулась она.
– Солёные… – эхом откликнулось море.
Тут Дафна решилась опустить в море и всю ладонь. Как вдруг поскользнулась и угодила в расшалившиеся волны. Плюх! И пропала! Сальвадор с Марлен и ахнуть не успели. Мышонок подскочил к мокрой стене, хорошенько обнюхал море. Позвал Марлен. Та облетела картину вдоль и поперёк и от безысходности зажужжала. Никто не знал, где теперь Дафна.
Сальвадор помнил, что пловец из девочки никудышный. И давай пищать и думать, где бы им с Марлен отыскать хороший спасательный круг. Но такого богатства в доме не было. Тогда мышонок притащил из кладовой старую пастушью верёвку в пятьсот мышиных хвостов. Одним концом привязал её к ножке дубового стола, другой закинул в мерцающую воду. И решили они с Марлен ждать до рассвета. Дафна обязательно увидит спасательную верёвку, схватится за неё и выберется. В один миг Сальвадор и сам хотел броситься за хозяйкой, да только плавал-то он в тысячу раз хуже Дафны. А тут ещё вон что: домашнее море поугомонилось, ветер стих, краски загустели, верёвка застряла в стене и окоченела. В комнате стало страшно тихо. Вернее, от тишины страшно!
– Вжиу вжих… – схватилась за голову Марлен и упала в обморок.