История, которую я собираюсь здесь рассказать, произошла прошлым летом в Свято-Успенском мужском монастыре, что в поселке Пушкинские Горы.
Прогуливаясь как-то по монастырской аллее в ожидании окончания вечерней службы, я вдруг услышал за близким поворотом дороги какой-то странный шум. Словно ссорились два человека – один с голосом тонким и нервным, похожим на приступ астматика – и второй, с голосом грубым и неделикатным, напоминающим, в свою очередь, шум дождя, который с утра барабанит по лужам.
Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, я зашел за куст сирени и осторожно выглянул.
Открывшееся зрелище удвоило мое любопытство.
Посреди тенистой аллеи стояли два неизвестных мне монаха, которые были заняты тем, что пытались отобрать друг у друга объемистую кожаную папку. Вцепившись в неё, они лихо перебирали ногами, тяжело дышали и грозно сверкали стеклами очков.
Монахи эти – как я успел заметить – были совершенные противоположности друг другу. Один – ухоженный блондин – был мордат, широк в плечах и сравнительно еще молод, да к тому же распространял вокруг себя нежный запах дорогого мужского одеколона, – зато другой монах, маленький и плотный – мог бы вполне иллюстрировать слова Александра Ивановича Куприна, сказавшего, как известно – «Бедность не порок, а большое свинство» – и слова эти, как нельзя лучше, объясняли и потертый, неопределенного цвета подрясник, и засаленную скуфейку, и разбитые штиблеты, которые, похоже, носило не одно поколение пушкиногорских монахов, и рабочую куртку без пуговиц, явно и недвусмысленно намекавшую, что еще в позапрошлом году ее хозяин собирался курточку простирнуть, да так эту затею и оставил.
Между тем противостояние двух этих духовных лиц продолжалось. Удары и толчки сыпались с обеих сторон, становясь все болезненней, а сил, судя по всему, оставалось все меньше и меньше.
«Отдай по-хорошему», – говорил ухоженный монах, дергая папку и одновременно пытаясь отдавить своему противнику ногу.
«Как же – отдай, – отвечал тот, норовя стукнуть своего брата-монаха коленом. – Вам отдашь, так потом, извиняюсь, костей не соберешь».
«А потому что не надо чужого брать, – наставительно ворчал ухоженный, наступая на противника. – Ишь, взяли себе манеру брать то, что не для них писано!»
«Вас спросить забыли, – отвечал невысокий, тесня, в свою очередь, своего собрата. – Вот уж Господь узнает про все ваши подвиги, да и покажет вам дулю, чтобы впредь неповадно было, вот тогда и запляшете».
При упоминании имени Господа, оба монаха быстро перекрестились, не выпуская из рук кожаную папку, и вновь принялись тузить друг друга, тяжело дыша, всхлипывая и быстро вытирая со лба пот. И все, возможно, было бы не так уж плохо, но в этом самый момент папка вдруг щелкнула, вырвалась из рук монахов и, взлетев над их головами, раскрылась, словно большая птица.
Немедленно вслед за этим вся аллея словно вскипела от огромного количества вывалившихся из папки бумаг, так что мне показалось вдруг, будто дневной свет стал меркнуть. К счастью, ненадолго.
В то самое мгновение, когда папка раскрылась, дерущиеся монахи обнаружили, что они в аллее далеко не одни. Это открытие немедленно повергло их в изумление, а затем в ужас, и они бросились, не разбирая дороги, прочь и мгновенно исчезли, оставив после себя падавшие с небес листки, которые – странное дело! – не достигали земли, но таяли, словно были слеплены из снега.
Одну такую бумажку я успел поймать, прежде чем она растаяла. Пустую же папку для бумаг поднял с земли и сунул ее подмышку, надеясь, что все случившееся со мной рано или поздно объяснится какой-нибудь высокой духовной и все понимающей инстанцией.
Вечером, после службы, я слегка пришел в себя и, набравшись смелости, попросил отца Ферапонта уделить мне немного времени, после чего подробно рассказал ему свое утреннее приключение.
Выслушав меня, отец Ферапонт долго молчал, меря свою келью шагами из угла в угол, потом долго смотрел в окно, где трудники курили, сидя на досках и, наконец, приступил к нашей теме, обозначив ее начало легким покашливаем.
«Наверное, ты думаешь, что видел сегодня двух полоумных монахов, которые что-то не поделили, – сказал отец Ферапонт, усаживаясь в кресло и приглашая присесть меня. – Но в действительности ты видел столкновение и противоборство двух потусторонних сил, одна из которых носит имя архистратига Михаила, а у другой было столько имен, что мы давно уже зовем его просто Безымянным. Впрочем, если хочешь, то можешь звать его Сатаном
И вот что отец Ферапонт рассказал.
Много столетий назад, когда Всемогущий еще только обустраивал эту, еще совсем молодую землю, пред его светлые очи предстали два нижайших просителя – Михаил архистратиг и Сатан, прозванный Безымянным
Оба они держались за желтую кожаную папку и время от времени искоса поглядывали друг на друга, словно опасаясь, что их сосед вдруг даст деру или начнет обличать тебя перед лицом Господним, не давая высказать и слова.
Между тем Господь уселся рядом с троном на приступочек, закинул ногу за ногу и произнес:
«А вы, я гляжу, все еще мордобои устраиваете. Стыдно, однако. Не дети. Мы пример должны показывать окружающим, а не наоборот… Зачем вас в монастырь-то понесло, олухи?»
«Виноват, – сказал Архистратиг. – Больше не повторится».
«Истинная правда», – поддакнул Сатан и для вящей убедительности даже слегка подпрыгнул.
«А сюда зачем?.. Или Я вас звал?» – продолжал Господь, делая вид, что ничего не помнит.
«Вот, – сказал Архистратиг, махая папкой. – Думал, может, нужна кому».
«Ах, вот оно что!.. – усмехнулся Господь. – А я как раз подумал, куда это она запропастилась-то. Давненько ее не было. А она оказывается вот где…»
«Я нашел, – сказал Архистратиг, выступая вперед и улыбаясь. – Прямо в Стиксе плавала, возле берега».
«И я, – сказал Сатан, пытаясь незаметно отодвинуть плечом улыбающегося соседа. – На скамейке лежала, возле фонтана».
«Вот, значит, как. На скамейке», – зевнул Господь, затем быстро перекрестил рот и сказал:
«Вы в следующий раз заранее договаривайтесь, на скамейке там или у берега. А то неудобно получается».
«Виноват, – Архистратиг незаметно погрозил Сатану кулаком. – Больше не повторится».
«Мамой клянусь», – сказал Сатан и скорчил Архистратигу рожу.
Господь, между тем, откашлялся и спросил:
«Надеюсь, вы ее хоть не открывали?»
«Как можно? – Архистратиг сделал возмущенное лицо. – Чужая вещь».
«Совершенно чужая», – подтвердил Сатан.
«Вот в том-то и дело, что чужая, – без особого восторга сообщал Господь, рассматривая папку. – Была бы своя, так все, наверное, было бы попроще».
«Непременно так и было бы», – поддакнул Архистратиг и, чуть помедлив, немного смущаясь, спросил, сколько и чего ему полагается за то, что он принес папку.
«И мне», – сказал Сатан, тоже слегка смущаясь.
«Да, ничего, – Господь, похоже, начал сердиться. – Или вы про эту папку первый раз слышите?.. Так я могу вам напомнить, при случае».
И Он действительно напомнил, как много лет назад возле священного трона была найдена неизвестно откуда взявшаяся кожаная папка для бумаг, которую до этого видели то там, то здесь, хоть при этом никто и никогда не признавал себя ее возможным хозяином. Даже Господь поначалу только пожал плечами, когда Ему показали эту странную находку и попросили разъяснить, что она значит. Разъяснять Господь ничего, конечно, не стал, а вместо этого пустился приводить совершенно отвлеченные примеры, отчего вся трава в окрестностях скоро пожухла и умерла. Впрочем, Господь наш не был бы Господом, если бы не добавил к этому еще некоторые, не совсем уместные, соображения, главное из которых заключалось в том, что насельникам Царства Небесного следовало бы почаще обращать внимание на Всемогущего и поменьше болтать с ангелами небесными, которые только и умеют, что точить лясы, да чистить перья на крыльях.
Что же касается папки, то тут Господь настоятельно рекомендовал не открывать ее ни при каких обстоятельствах, к тому же никто по-прежнему ничего не знал о том, что скрывается под этой загадочной и, на первый взгляд, вполне мирной вещью.
– Тем более, – предостерегал Господь, – что это папка время от времени открывается сама, являя миру какие-нибудь нелепые чудеса – щипчики для орехов, Троянскую войну, билеты на ангельскую оперу или, на худой конец, ключи от Царства Небесного, которые в последнее время приобрели большую популярность.
В тот вечер, возвращаясь от отца Ферапонта, я твердо решил ни в коем случае не открывать эту сомнительную папку, которая, похоже, сама не слишком отчетливо знала, чего она хочет. Но чем ближе стрелки часов двигались к двенадцати, тем тревожнее становилось у меня на душе, и тем сомнительнее казалась мне моя уверенность в необходимости держать эту загадочную папку закрытой. Множество вопросов теснилось в моей голове, тогда как ответов не было ни на один из них. И тогда я решился.
Я осторожно подошел к лежащей на столе папке, и протянул руку.
– Не открывай, – сказал внутри чей-то голос.
Но было поздно.
Папка щелкнула и раскрылась…