Сотовый зазвонил рано утром. Посчитав, что звонят из офиса, Грейс торопливо поднялась и потянулась за трубкой, чтобы успеть ответить до того, как звонящего переведут на голосовую почту.
И только секундой позже вспомнила, как помогала Джорджу втаскивать наверх, в бывшую спальню Ивонны, привезенную им кровать.
Ты же не в Джексоне. Ты в Стилуотере, напомнила она себе. И собираешься пожить здесь какое-то время.
– Никто меня не украдет, Джордж, – пробормотала Грейс, нажимая на кнопку и ожидая услышать его голос. К счастью, накануне он так спешил вернуться в Джексон и заняться делом Ригли, что даже не стал тащить ее в постель. А теперь, наверно, хотел сообщить, что добрался до дому в целости и сохранности. – Алло?
– Тебе нужно поскорее позвонить маме и Мэдлин.
Голос принадлежал ее младшей сестре, Молли, работавшей на одного нью-йоркского дизайнера. Подростком Молли не меньше Грейс рвалась из Стилуотера, но первый после окончания школы год провела с матерью, помогая той перебраться с фермы в город. Потом она получила грант от федерального правительства, позволивший ей посещать Институт моды и маркетинга дизайнерской продукции в Лос-Анджелесе. С тех пор Молли возвращалась только для того, чтобы навестить Грейс в Джексоне и Айрин, Клэя и Мэдлин в Стилуотере.
Прогоняя остатки сна, Грейс потерла лицо и тряхнула головой.
– Почему?
– Они знают, что ты в Стилуотере.
– Клэй уже рассказал?
– Насколько я знаю, ты позапрошлой ночью останавливалась возле фермы. И сколько, по-твоему, Клэй должен был ждать?
– Ну, наверно, столько, чтобы я смогла приготовиться.
– А ты попросила его никому о своем переезде не рассказывать?
– Нет. Я знала, что он в любом случае расскажет маме.
– Ну вот.
Подавив зевок, Грейс отбросила простыню. Утро, а термометр уже показывает тридцать шесть, и духота такая, что не продохнуть. Ни открытые окна, ни тихо бормочущий в углу вентилятор положения не спасали. И никаких других вариантов не было – разве что сесть в ванну, наполненную кубиками льда. Кондиционером Ивонна так и не обзавелась.
– Хорошо, позвоню, но только чуть-чуть попозже.
– Ты знаешь, что мама с кем-то встречается? – спросила Молли.
Сонливость, с которой Грейс сражалась уже несколько минут, вдруг улетучилась сама собой.
– Через столько-то лет? Не может быть. Ты меня разыгрываешь?
– Нет.
– Я разговаривала с ней пару недель назад, но она ничего такого не сказала…
– Все началось относительно недавно. Я позвонила Клэю в субботу, и он рассказал, что мама часто куда-то уходит и ведет себя скрытно. Мы подумали и решили, что она с кем-то встречается.
– По-твоему, это кто-то здешний?
– Если и здешний, то я даже представить не могу, кто это мог бы быть. Ты ведь знаешь, в Стилуотере ее всегда недолюбливали.
– Но теперь-то все не так плохо, как раньше, согласна?
– Конечно. Но в городе еще немало людей, которые никогда не примут ее за свою.
– Подозрения так легко не уходят.
Молли пропустила комментарий сестры мимо ушей.
– Как бы там ни было, если ей встретился приличный человек, то, на мой взгляд, самое время. После всего того, через что ей пришлось пройти, она заслуживает хорошего мужчины.
– А если он не хорош?
– Ты не думаешь, что когда-то и нам должно повезти? Ошибиться трижды кряду было бы несправедливо. Да это и невозможно.
Возможно, невозможно – наверняка никто заранее не скажет. Но даже если Айрин и впрямь встречается с приличным, достойным человеком, заслуживает ли он такой награды, как их семейство? В любом случае худшего он наверняка еще не знает. Частью ее собственной проблемы с Джорджем была именно невозможность быть честной до конца.
– Такого, чтобы был хуже нашего отца или преподобного, найти не так-то легко.
– У нашего папочки бывали светлые моменты.
– Да, пока он не сбежал.
– Вот и я к тому же. Говорить можно не о двух ошибках, а об одной большой. Ей не следовало выходить за преподобного. Она бы и не вышла, если бы не оказалась в отчаянном положении. Мама всего лишь заботилась о нас.
– Знаю.
Грейс никогда не винила Айрин за то, что она купилась на мечту, олицетворением которой казался преподобный. Солидный семейный человек, способный постоять за нее и ее детей, не уклоняющийся от ответственности, как их родной отец. Никто и представить не мог, что у Баркера, пользовавшегося всеобщей любовью проповедника, есть и скрытая, темная сторона.
– Так почему ты мне не сказала? – спросила Молли. Судя по изменившемуся тону, она переключилась на новую тему.
– Не сказала что? – Измученная духотой, Грейс стащила майку, в которой спала, и теперь сидела перед вентилятором в одних трусиках. Кожа блестела от выступившего пота.
– Что наконец-то возвращаешься в Стилуотер.
Грейс уже думала об этом. Она знала, что Молли, если попросить, составит ей компанию. В семье Молли всегда обо всех заботилась, всем старалась помочь. Но идти по стопам матери, вечно искавшей, на кого бы ей опереться, Грейс не желала.
– Все решилось так внезапно, буквально в последнюю минуту.
– Извини, но в такое трудно поверить.
– Тем не менее это правда.
– Но ведь к переезду надо было подготовиться.
– Говорю тебе, это случилось очень быстро.
– Ну, как скажешь. – Похоже, продолжать спор Молли не хотелось. – И как оно? Ты уже осознала, что вернулась? Как себя чувствуешь?
Грейс упала на кровать и уставилась в потолок, словно надеясь найти там ответ на вопрос сестры. Разумеется, некоторая настороженность осталась, но в данный момент спальня Ивонны воспринималась как место привычное, знакомое и безопасное. И она вовсе не горела желанием куда-то спешить, с чем-то торопиться.
– Все в порядке.
– Ты там надолго?
– Я сняла дом на три месяца, но не уверена, что смогу так долго здесь продержаться.
– Пожалуйста, пообещай, что позвонишь маме.
– Я и собиралась. Просто… не успела.
– Звонок много времени не отнимет – всего лишь несколько минут.
– Молли, не начинай.
– Я и не начинаю. Сама жутко спешу. Если сейчас не выйду, точно опоздаю на работу.
– Ну так иди.
– Если что-то понадобится, позвони.
– Обязательно. – Грейс знала, что сестра вот-вот положит трубку, но все же не удержалась от еще одного вопроса: – Молли?
– Да?
– Как у тебя это получается?
– Что получается?
– Ну, ты приезжаешь сюда, бываешь у Клэя в том… в том доме, обедаешь с Мэдлин, зная при этом, что…
– Я об этом не думаю, – оборвала ее сестра.
Но разве можно не думать? Человек, бывший их отчимом, мертв. С тех самых пор, как Грейс помогла Клэю стащить тело по ступенькам и положить в тачку, ей едва ли не каждую ночь мерещилось, что преподобный смотрит на нее через окно.
– Знаю, Мэдлин до сих пор надеется, что отец вернется однажды в город и преподнесет всем большой сюрприз, – продолжала Молли. – Но мы же с тобой понимаем, что его нет. Что он ушел навсегда. И что мир стал без него только лучше.
– Аминь, – пробормотала Грейс. – Да вот только не так все просто.
– Будет просто – надо только не забивать себе этим голову.
Неужели она это серьезно?
– А если кто-то догадается, что случилось на самом деле? В наше время старые дела раскрываются не так уж редко. Кто-то может наткнуться на машину в карьере. Или смерч вывернет из земли такое, что и представить страшно. Или появится заслуживающий доверия свидетель, который представит иную версию тех событий.
– Успокойся. Прошло восемнадцать лет. Все в порядке.
– Знаешь, в Стилуотере люди никогда ничего не забывают. Преподобного здесь почитали чуть ли не за святого. Никто ведь и понятия не имел, каков он на самом деле.
– Они не могут даже доказать, что он умер. Уж ты-то прекрасно знаешь, как работает наша судебная система.
Странно, от слов Молли легче не становилось. Сам факт, что они все еще скрывали случившееся много лет назад, беспокоил Грейс, служа доказательством того, что она осталась прежней и не стала тем, кем считали ее другие.
– Ладно, отправляйся-ка на работу.
– Поговорим позже.
– Хорошо. – Грейс положила трубку и, подойдя к окну, посмотрела на задний дворик. Судя по всему, родственники Ивонны вовсе не заботились о доме так, как его прежняя хозяйка. После ее смерти здесь ничего не чинили и не поправляли.
Ну, это дело поправимое и…
Грейс вдруг заметила черный внедорожник, остановившийся у забора в переулке.
– Ой! – Она отпрыгнула от окна. Заметил ли ее водитель? Вполне возможно. Вечером она завесила окно простыней, но посреди ночи сняла ее из-за духоты.
Грейс в смущении прикусила губу. Что же делать?
Впрочем, если кто-то ее и заметил, то многого с такого расстояния он не увидел. По крайней мере, она на это надеялась.
Натянув футболку и шорты и сунув ноги в кеды, Грейс спустилась вниз. Через часик можно будет позвонить матери и Мэдлин. А для начала стоит поработать в саду.
Рука дернулась, кофе выплеснулся на колени, и Кеннеди Арчер коротко ругнулся – в окне стояла обнаженная женщина. Дом Ивонны еще не выставили на продажу, поэтому он и не ожидал увидеть в нем кого-либо. И меньше всего черноволосую красотку. Тем более в половине седьмого утра. Судя по тому, с какой быстротой незнакомка скрылась из вида, она вовсе не собиралась выставлять себя напоказ. Но такое тело привлекло бы любого и, уж конечно, не оставило бы равнодушным мужчину, не знавшего женщин вот уже два года, с тех пор как умерла его жена.
– Папа? Ты в порядке?
Кеннеди прижал сотовый к уху. Надо же такому случиться: сын позвонил за пару секунд до того, как его привлекло движение в окне, а потом выплеснувшийся кофе обжег колени, и он, разумеется, не сдержался.
– В порядке, Тедди, – ответил он, пытаясь удержать растекающуюся по брюкам лужицу подальше от самой уязвимой зоны.
– Я не хочу сегодня оставаться с бабушкой, – понизив голос, сообщил сын.
Кеннеди и сам это знал. Хит, которому исполнилось всего лишь десять, неплохо ладил с Камиллой Арчер и почти никогда не жаловался. Но он был спокойный, терпеливый, внимательный – из тех детей, что склонны к интеллектуальной деятельности. Камилла всегда называла его «хорошим мальчиком».
Тедди был совсем другим. Активный, шумный, упрямый, высокого мнения о себя – это в восемь-то лет! – он постоянно, при каждом удобном случае задирался с бабушкой. По крайней мере именно так это подавала сама Камилла. Они как будто боролись за власть, и никто не хотел уступать. Тем не менее Кеннеди знал, что при правильном подходе договориться с Тедди совсем не трудно. У Рэйлин это всегда получалось, но она с самого начала была ближе к младшему сыну.
– Куда бы ты хотел пойти? – спросил он.
– Домой?
– Домой нельзя. Там за тобой некому присматривать.
– А Линди?
Линди было шестнадцать, и она жила неподалеку. По крайней мере, Кеннеди воспринимал ее как соседку. Просто его дом стоял в таком месте, что в пределах видимости никого не было. Линди ему нравилась, но в последний раз она пригласила в дом своего приятеля, и они с его мальчиками смотрели фильмы ужасов категории «R». В общем, на ее здравомыслие полагаться не приходилось.
– Нет. Но можешь побыть у миссис Уивер.
– Я туда не хочу!
Жаль, что родители Рэйлин десять лет назад отправились вслед за ее братом во Флориду. С бабушкой Хортон Тедди ладил лучше, чем с бабушкой Арчер. Но теперь мальчик виделся с ними лишь пару раз в году.
– Тедди, мы это уже обсуждали. Принимая во внимание все варианты, дом моей мамы – самое подходящее для тебя место. И не так уж там плохо. На прошлой неделе бабушка возила тебя в зоопарк в Джексон, помнишь?
– Да, было здорово, – согласился Тедди. – Но я… мне скучно. Ты можешь приехать и забрать меня?
– Извини, приятель, но у меня сегодня работа. И ты это знаешь.
– Тогда возьми меня с собой. Я могу играть в твоем офисе в банке.
Кеннеди прижал «эксплорер» к обочине. Улица еще оставалась пустой в ранний час, но ему нужно было добраться до салфеток в бардачке и попытаться сделать что-то с расплескавшимся кофе.
– Не могу. Сегодня не могу. У меня завтрак с руководителем моей предвыборной кампании и несколькими ключевыми сторонниками. Потом нужно выступать в «Ротари-клаб». А потом еще и встреча с акционерами.
– А зачем тебе избираться мэром?
Кеннеди задумался. Не пора ли рассказать сыну о дедушке Арчере? Разговаривать на эту тему легче по телефону. Только вот справится ли Тедди в одиночку с такой новостью? Учитывая, что недавно мальчик потерял мать…
– Твой дедушка уходит в отставку, и пост освобождается впервые за последние тридцать лет. Я планировал это очень-очень давно, еще когда был ребенком.
– А когда заканчивается эта твоя кампания? – спросил Тедди.
– В ноябре. И тогда, как бы все ни закончилось, жизнь станет легче.
– В ноябре? – простонал Тедди. – Я уже в школу пойду.
– Знаю. Год выдался тяжелый. Тяжелый, но не тяжелее предыдущего.
Заставив себя не вспоминать те первые, самые трудные месяцы без Рэйлин, Кеннеди еще раз мысленно прошелся по расписанию и решил, что встречу с Баззом и ребятами в пиццерии можно отменить. Да, он с удовольствием посидел бы с парнями, которых знал еще со школы, но в данном случае на первое место выходили потребности Тедди.
– А что, если я заеду за вами в четыре, а потом мы поедим мороженого? – Он уже рассчитал, что мог бы на обратном пути заглянуть в пиццерию и поздороваться с парнями.
– А в шесть заехать можешь? Кеннеди вытер наконец кофе с брюк.
– В шесть? Но я же всегда забираю вас в шесть.
– Знаю, но бабушка сказала, что в четыре отведет нас поплавать.
– Значит, кое-что интересное вы все-таки спланировали.
– Но только после четырех!
– Перестань, Тедди! Пауза затянулась.
– А за город на выходные поедем?
– Может быть.
– Пообещай, что поедем. Пожалуйста!
– Пообещаю, если ты не будешь сегодня спорить с бабушкой.
Ответом на эту просьбу был драматический вздох.
– Ладно.
– Что делает Хит?
– Смотрит телевизор. Больше здесь делать нечего. Бабушка боится, что мы испачкаем ее ковер.
– Мне казалось, вам понравилось стричь газон и…
– Ой, бабушка идет, – быстро сказал Тедди и повесил трубку.
Кеннеди знал, что Камилла восприняла бы желание Тедди сбежать из ее дома как личное оскорбление. Она старалась во всем угодить обоим внукам, но справляться с ними становилось все труднее, и она уже не выдерживала пять дней в неделю. Но и без них Камилла не могла – присутствие мальчиков позволяло отвлечься от тяжелых мыслей, не думать о поставленном мужу диагнозе. Она не раз пыталась убедить сына, что мальчики счастливы с ней.
Ой, бабушка идет…
Похоже, Тедди постигал искусство избегать конфликтов.
Кеннеди усмехнулся и положил телефон на дополнительную чашкодержательницу. Да, с Тедди приходилось нелегко, но, будь Камилла помоложе, поняла бы, что все дело в его мальчишеской неуемности, непоседливости.
– Переживет еще денек, – сказал себе Кеннеди.
Камилла и Тедди, может быть, не сходились характерами, но она любила мальчиков так же сильно, как любила его. И никто, даже Тедди, не ставил этот факт под сомнение.
Он посмотрел на часы на приборной панели. Пора ехать. Дел сегодня много. А из-за промелькнувшей в окне женщины придется возвращаться домой и переодеваться.
– Могла бы позвонить и хотя бы сказать, что ты уже в городе.
Не поднимаясь с колен, Грейс обернулась и увидела свою мать. Примерно раз в год Айрин навещала ее в Джексоне, но в Стилуотере они встретились впервые с того времени, как Грейс закончила школу.
Она прочистила горло и неуклюже поднялась. Запланированные первоначально два часа растянулись на все утро. В какой-то момент работа в саду оттеснила все прочее, став миссией дня. Одежда липла к телу, мышцы ныли с непривычки, но Грейс находила странное удовлетворение в спасении растений от наступающих сорняков, захвативших инициативу за последние недели небрежения.
Перчатки перепачкались, и Грейс вытерла пот запястьем.
– Извини, – сказала она, пытаясь улыбнуться. – Собиралась, но… заработалась.
Айрин кивнула в сторону сада:
– А сорняки, конечно, подождать не могли?
Она явно чувствовала себя оскорбленной ее невниманием. Грейс перевела дух и, пройдя через лужайку, обняла мать. Она восхищалась матерью и скучала по ней, но всегда подсознательно оттягивала момент встречи – уж слишком много самых противоречивых эмоций пробуждала Айрин.
– Они мне мешают. Цепляют глаз. Ивонне бы точно такой беспорядок не понравился. Вот я и подумала, – Грейс отступила и, стащив с головы шляпу с обвислыми полями, посмотрела на небо, – что поработаю сегодня подольше, пока дождь не пошел.
Скорее всего, такое объяснение не убедило Айрин, но Грейс сомневалась, что мать станет требовать другого. За прошедшие годы они выработали некую модель поведения, к которой прибегали в напряженных ситуациях. Суть ее была проста: чем спорить из-за чего-то, лучше сделать вид, что предмета спора не существует.
– Хорошо выглядишь, – ничуть не погрешив против правды, сказала Грейс.
– Чересчур располнела, – возразила Айрин, хотя лишнего веса в ней набралось бы не больше десяти – пятнадцати фунтов. Да и сам тот факт, что она приоделась даже по такому незначительному поводу, как встреча с дочерью, уже служил убедительным доказательством ее тщеславия.
– Нет, нет, как раз то, что надо.
Комплимент пришелся кстати, мать оживилась, и Грейс улыбнулась еще шире и непринужденнее. Хотя Айрин исполнилось пятьдесят два, лицо у нее было такой же овальной формы, как и у старшей дочери, и глаза такие же голубые. Волосы Грейс обычно собирала в узел на затылке, а макияжем пользовалась по минимуму. Айрин же обильно накладывала тушь, не стеснялась красить губы темно-красной помадой и укладывала волосы, подражая Лоретте Линн.
– Молли сказала, ты с кем-то встречаешься, – заметила Грейс, которой не терпелось получить подтверждение или опровержение правоты сестры.
Айрин небрежно махнула рукой:
– Не совсем. А вот она снова встречается с тем парнем, которого привозила на Рождество.
– Они с Бо всего лишь друзья, и тебе это прекрасно известно. А вот твоя попытка сменить тему подсказывает мне, что ты что-то скрываешь.
– Да с кем мне встречаться? Я здесь никогда никому не нравилась, – усмехнулась Айрин.
Возможно, сейчас это заявление и не соответствовало действительности, но прошлое оно отражало верно. Когда мать двадцать два года назад вышла за преподобного Баркера и переехала из соседнего городка Буневилля с троими детьми, Грейс было всего лишь девять лет. Возраст вполне достаточный, чтобы понять: то, что говорят о ее матери, лестью не назовешь.
Вы только на нее посмотрите – расхаживает тут, задрав нос кверху. Я такой выскочки еще не видела. Да у нас в Стилуотере нашлось бы с десяток дам куда как более достойных, чтобы стать женой преподобному. Да эта Айрин на все десять, если не пятнадцать лет моложе преподобного. Нацелилась на его деньги, только они ей и нужны.
Жил Баркер скромно, владел только лишь фермой, но и это было больше того, что имели в Буневилле Айрин и трое ее детей. И этого было достаточно, чтобы вызвать у обитателей Стилуотера негодование и возмущение. Они были чужаками, и обращались с ними так, словно их мать присвоила что-то, на что не имела права.
Сыграло свою роль и то, что преподобный не стеснялся при каждом удобном случае отзываться о своей супруге в уничижительном тоне, причем даже с кафедры. И если поначалу Айрин еще вспыхивала от волнения в обществе мужа, то через некоторое время, узнав его получше, прониклась совсем другими чувствами.
Грейс всегда удивлялась тому, что город души не чаял в Баркере, что человек столь дурной и злобный смог убедить большинство в том, что он святой.
Мозолистая рука сжала ее запястье, глухой голос прохрипел в ухо: «Молчи». Она пискнула, и человек, которого она называла папой, надавил сильнее, предупреждая о последствиях, которые ждут ее в случае неповиновения. Мэдлин, его дочь, спала на кровати в той же комнате, но Грейс, боясь его мести, не смела разбудить сводную сестру…
– Что с тобой? – Мать с тревогой посмотрела на нее.
Воспоминание свернулось и спряталось. Она обхватила себя за плечи – прошлое как будто дохнуло холодом – и попыталась улыбнуться:
– Ничего.
– Точно?
– Конечно, – уверила ее Грейс, но мир и покой уже улетучились. Она словно шагнула из-под солнца в мрачный, стылый подвал. Образы и ощущения, все то, чего она так старательно избегала, что удерживала, чему противилась, нахлынули с новой силой. – Здесь… здесь слишком жарко. Пойдем посидим на веранде.
– Никак не могу поверить, что ты вернулась. Через тринадцать лет… – пробормотала, следуя за ней, мать.
Ответ сорвался с губ, прежде чем она успела взять себя в руки:
– А я не могу поверить, что ты так и не уехала.
– Я и не могла уехать, – возразила Айрин. – Неужели ты думаешь, что бросила бы Клэя?
– Как это сделала я?
Мать удивленно взглянула на нее:
– Нет. Я… я вовсе не это имела в виду.
Грейс опустилась на подвесную скамеечку. Потерла лоб. Конечно. Никто из тех, кто знал правду, ни разу ни в чем ее не обвинил. Не зная, что сказать или сделать, они просто жалели ее. Жалели, но не винили. Это она винила себя.
– Извини. – Усилием воли Грейс попыталась успокоить заколотившееся вдруг сердце, умерить пульс. – Мне трудно приезжать сюда.
Мать села рядышком и взяла ее за руку. Она ничего не говорила и только покачивалась взад-вперед.
Странно, но напряжение ослабло. Жаль, что тогда, восемнадцать лет назад, Айрин не смогла, не нашла в себе сил поступить вот так же. Поддержать. Успокоить…
– А здесь мило, да? – заметила наконец Айрин.
– Мне нравится.
– Ты надолго?
– На три месяца. Если получится.
– На три месяца? Это хорошо. – Мать разжала пальцы и поднялась. – Я люблю тебя. Наверно, мне следовало бы почаще говорить тебе это, а я… подвела тебя. Но я тебя люблю.
Что ответить? Грейс не знала. И потому задала давно мучивший ее вопрос:
– Если не обращать внимания на что-то ужасное, отвратительное, значит ли это, что оно исчезает, перестает существовать?
С минуту мать молча смотрела на нее потемневшими вдруг от боли глазами.
– А разве оно уйдет, если поступать иначе? Я делала то, что должно. Надеюсь, когда-нибудь ты простишь меня за это. – Она помахала рукой, пересекла веранду и спустилась по ступенькам. – У меня назначена встреча. Позвони попозже, если… если захочешь повидаться.
– Позвоню, – глядя ей вслед, пообещала Грейс.
Сумрачный, прохладный зал пиццерии принес наконец приятное и долгожданное отдохновение от изнуряющей жары. Грейс только что приняла душ, но одежда уже липла к телу. Воздух на протяжении дня пропитывался влагой, тяжелел, но дождь так и не собрался, грозя зарядить на всю ночь мелкой, противной моросью.
– Ваша пицца. – Девочка-подросток остановилась у столика с небольшим подносом. Освобождая место для заказанного блюда, Грейс сдвинула к краю тарелки салат, и в этот момент двери распахнулись перед небольшой группой новых посетителей.
– Спасибо, – сказала Грейс и тут же отвернулась, чтобы не встречаться ни с кем глазами – ни привлекать к себе внимание, ни ввязываться в разговор не было ни малейшего желания. Сюда она пришла только затем, чтобы пообедать да укрыться от изнуряющей духоты.
Но не прошло и трех минут, как реплики, долетевшие со стороны расположившихся неподалеку мужчин, подтвердили – ее заметили, о ней говорят.
– Говорю тебе, Тим, это она.
– Зубрилка Грейси? Нет…
– Точно! Мне Рекс Питерс сказал, что она возвращается в город.
– А зачем? – подал голос кто-то еще. – Говорят, она стала где-то помощницей окружного прокурора. Про нее даже в газете писали.
Ответ Грейс не расслышала и, блокировав внешние сигналы, сосредоточилась на еде. Но уже через минуту кто-то присвистнул и довольно громко выразил мнение, что выглядит она очень даже ничего. Грейс невольно обернулась.
Один из посетителей стоял перед стойкой и, повернувшись спиной к залу, делал заказ, но остальные четверо сидели за столиком. Крепкие, загорелые, определенно качки – те самые, что в далекие годы сводили с ума девчонок-старшеклассниц. В свое время она тоже смотрела на них восторженными глазами. Но теперь Грейс была совсем другим человеком, и желание оставаться здесь внезапно пропало.
– Может, мы не узнаем ее в одежде, – сказал Джо Винчелли.
Сопровождавший эти слова многозначительный смешок помог Грейс вспомнить полузабытое имя. Любимый племянник преподобного. Это он придумал уничижительное прозвище, появившееся потом на дверце ее шкафчика и эхом следовавшее за ней по школьным коридорам.
– Потише, еще услышит, – проворчал кто-то. Уж не Базз ли Харт? Грейс не могла сказать точно. Из присутствующих он изменился больше всего, лишившись едва ли не половины былой пышной шевелюры.
Голоса стихли, но приглушенный гогот все же долетал до нее. Грейс почувствовала, как полыхнули жаром щеки и уши. Заколотилось сердце. Она опустила голову, упершись взглядом в тарелку. Лет четырнадцать – пятнадцать назад она, как тогда говорили, крутила любовь по меньшей мере с тремя из этой компании. В укромном уголке или на заднем сиденье машины. Очевидно, те «свидания» запомнились им куда лучше, чем ей самой. И как только она могла позволить кому-то, тем более парням, с которыми вместе ходила в школу, пользоваться ею так бесстыже, так дико. Теперь Грейс этого не понимала.
Разве что искала что-то такое, чего не могла найти.
Чувствуя неприятную слабость в ногах, она вытерла пот с верхней губы. Как бы выскользнуть отсюда, не проходя мимо их столика?
И снова голос Джо. Голос, перекрывший все остальные. Голос, будто вернувший ее в то давнее прошлое.
– А ее ведь и просить не приходилось, а? Только пальцем помани – и готова, сама раздвигала ножки. Я сам однажды отымел ее на задней трибуне, когда предки сидели не дальше чем в десяти футах.
Компания расхохоталась. Грудь сдавило так, что стало не продохнуть. С Джо у нее было не так, как с остальными. Она не просто хотела нравиться ему. Она чувствовала себя обязанной дать ему какую-то компенсацию за потерю дяди.
– Помню, как-то спросила, нельзя ли ей побыть моей девушкой пару недель, – подхватил Тим. Говорил он потише, чем Джо, но достаточно громко, чтобы Грейс слышала каждое слово. – Я пообещал, оттрахал, а потом сразу дал отставку. – Он коротко, словно сам себе не веря, хохотнул. – И такая дура, подумать только, поступила в Джорджтаун.
Кто-то – Базз? – должно быть, ткнул его кулаком, потому что он застонал.
– Дура? Перестань. Уж дурой она точно не была. Она была… – Базз понизил голос, но Грейс все расслышала, – какая-то пришибленная… в том доме творилось что-то неладное…
– Ничего там такого не творилось, – обиженно сказал Джо, – пока они не убили моего дядю.
– Ты же не знаешь, что с ним случилось, – возразил Тим. Джо попытался спорить, но Тим поднял руку. – И поверь мне, они с самого начала были чокнутые.
– Это из-за их сучки мамаши, – проворчал Джо.
Голоса упали до шепота, но Грейс уже не прислушивалась – она изо всех сил старалась сохранить самообладание.
Жаль только, что желудок оказался плохим помощником. В памяти всплыли яркие, со всеми омерзительными деталями, картины тех суматошных встреч, и живот как будто стянуло тугими канатами.
Сколько раз она пыталась объяснить себе те ошибки, забыть, выбросить из памяти навсегда. Не получалось.
– Иди, Джо, поздоровайся с ней, – сказал Тим. – Может, уделаешь ее прямо здесь. А если хорошо постараешься, то, может, узнаешь, что случилось с твоим дядей.
Джо прошипел что-то в ответ, и в этот момент к столику вернулся мужчина, делавший заказ.
– О чем треп, парни? – спросил он.
Лица его Грейс не видела, но в этом не было никакой необходимости. Кеннеди Арчер. Самый симпатичный из всех. Самый накачанный. Предмет всеобщего восхищения и обожания. Она узнала его мгновенно и все равно не удержалась и оглянулась.
Вот кто совсем не располнел. И не облысел, как некоторые из его дружков. Высокий, широкоплечий, с русыми волосами и ямочками на щеках улыбчивого лица. Судя по развешанным по всему городку плакатам, Кеннеди Арчер выдвигался на должность мэра, рассчитывая сесть в кресло, которое на протяжении многих лет занимал его отец.
Глаза их встретились, и на его лице проступило удивление – узнал. Узнал и безотчетным жестом подтянул ослабленный галстук.
Грейс сразу же отвернулась. Четыре часа – тихий час для ресторанного бизнеса. Неужели они, Кеннеди Арчер и его компания, случайно оказались здесь одновременно с ней, как бывало в те времена, когда она шестнадцатилетней девчонкой сама работала за стойкой?
Она помнила, как не сводила с них глаз, стараясь предугадать каждое их желание, как лезла вон из кожи, пытаясь быть «клевой», веселой, интересной, как кусала губы, сдерживая рвущиеся наружу эмоции. Она никак не ожидала, что столкнется сразу со всеми, и не подготовилась к тем чувствам, что всколыхнула эта встреча. Они как будто запихнули ее в шкуру одинокой, обделенной вниманием девчонки, которой она была когда-то.
Как же она допустила такое? Почему не предусмотрела такой вариант?
Потому что слишком сосредоточилась на том, что важно ей нынешней, взрослой. Потому что думала только о Клэе и Айрин, а еще о Мэдлин, своей сводной сестре, которой так и не позвонила. Школа представлялась другой жизнью, неким мрачным временем, когда она ненавидела себя неизмеримо больше, чем кого-либо еще.
Грейс вдруг поняла, что не может больше оставаться здесь. Во рту уже ощущался кисловатый привкус желчи. Еще немного…
Она поднялась, изо всех сил стараясь не уронить остатки достоинства, торопливо прошла через зал и проскользнула в дамскую комнату.
Закрыв за собой дверь и тем самым отрезав себя от провожавших ее любопытных взглядов, Грейс метнулась в кабинку и упала на колени перед унитазом, куда в следующее мгновение выплеснулось все, что она успела съесть.