Скрипучий голос уничтожал безмятежный сон:
– Внученька, подъем! Анюта, – трепали ее за плечо, – уже одиннадцать. Подъем. Включи мне телевизор.
Свет бил в окна с силой стадионных прожекторов. Аня спрятала голову под одеяло, надеясь скрыться от зудящих требований, холода и выжигающего глаза освещения. Но голос надвигался дрелью:
– Подъем! Тебе звонили. Телефон пищит и пищит, что такое? Аня!
И тут ее похлопали по голой спине холодной ладонью.
– Бабушка! Я встаю.
В коконе одеяла Аня нехотя побрела к телевизору, наступая пяткой на сползшую штанину пижамы. Воткнула вилку в реле напряжения, надавила на кнопку питания. Комнату озарили ликующие голоса. Аня зевнула и наклонилась к телефону на пыльном подоконнике. Два пропущенных от мамы, а потом – сообщение: «Дочь, мозговой центр паникует без информации». Аня усмехнулась, опять зевнула.
– Чем это пахнет?
– Купчиха принесла пышки. Поминать деда. Семёна Марковича, – растолковала. – Как-то тихо, – и бабушка почему-то прищурилась. – Сделай громче. Ничего не слышу.
Аня прибавила громкость и вручила бабушке пульт. Телевизор транслировал бал. Аня зевнула, отвернулась. Плечи озябли, ноги леденели на голом полу: батареи едва справлялись с обогревом.
– Там сильный мороз?
– Ага, – бабушка сосредоточенно вникала в галантные реплики дворян. – Минус десять. Но ясно как летом.
Аня обула тапочки и побрела в туалет, по пути заглянув в открытую комнату брата. Бабушка всегда распахивала дверь настежь в его отсутствие – вот вам и личное пространство, внучата. В свое время Аня порядком настрадалась в борьбе за закрытую дверь, но проиграла. Спальня Вити осталась такой же коричнево-серой: стол, окно, в углу распух шкаф, кровать в ажурном покрывале напоминала музейную. Камин, он же кирпичная печка в прошлом, растапливался один пробный раз. Сейчас бы Аня с радостью разожгла его, но все опасались задымления. Подтянув штаны, она сложила на ходу одеяло и спрятала его в комод за диваном. Вновь покосилась на камин, морща нос. Неужели никто не слышит гари?
Окно над ванной наполовину обросло коркой льда. Зима показала характер. Вспаханный огород мерцал изморозью. Вот и еще один день дома. Что ответить маме? Твой крестник уперся бараном в забор обид. Претензии, обвинения…
Устав от самобичевания, Аня занялась уборкой. Отскабливала, пылесосила, мела, мыла.
Во втором часу окно веранды сотряс стук. Аня бросила полировать зеркало над вешалкой и выглянула во двор. На пороге в норковой шубке стояла Надя.
– Аня! Баб Шура! – позвала она. Новое, энергичное постукивания в расшатанную раму.
– Анечка, кто там? – позвала из кухни бабушка.
– Это ко мне!
Аня прикрыла дверь и поправила растрепанные волосы, стряхнула пыль с колен. Старый спортивный костюм напоминал робу строителя.
– Привет! – произнесла Аня, удивленно всматриваясь в высокую прическу рыжих кудрей.
– Хэллоу! – Надя воодушевленно замахала пятерней, и Аня сконфуженно вспомнила о тыквах и костюмах нечисти. – Я знаю, что внезапно тут появилась, – смутилась гостья, – но у меня беда. С тортом. Через два часа все соберутся, а я испортила коржи. Криворукая. – Она несчастно продемонстрировал острые ногти в содранных стразах: – Еще и маникюр испортила. Но с тортом – хоть плачь.
– Только я не пойму…
– Ты ведь учишься на… кондитера, – бодро выкрутилась Надя, с трудом припоминая точное название профессии. – На…
– …инженера-технолога.
– Это круче кондитера? Я видела в инсте фотки. Вот, – она выставил экран смартфона, на котором растянулся снимок годовой давности – слоеные пирожные, стикер внизу: «Мое тортотворение!» – Не скромничай, – подначивала Надя. – Я знаю, что в Сажном мне помощи не найти. Кроме свекрови, – Надя надула губы и закатила глаза. – Нюта, два часа до гостей! Ромыч млеет от слойки. – Она состроила жалобный взгляд, нижняя губа отвисла. – Нюточка. Золотце. Если у тебя планы, Муха подбросит потом куда скажешь. Там ведь работы минут на двадцать, – и сложила молитвенно ладони.
Аня колебалась.
– Я заплачу. – Надя достала из кармана блестящий кошелек, начала отсчитывать деньги.
– Прекрати! – отвернулась Аня, желая остановить поток трюков. – Дело ведь не в деньгах.
– А в чем? – заглядывала в глаза Надя, ожидая правдивый ответ.
От ее дурачества не осталось и следа. Признаться сейчас? Высказаться с порога, что дружба себя исчерпала. Давно. Лет пять или шесть назад, а делать видимость – пытка. Заявить вот так в лоб растерянной подруге детства: «Мы чужие люди»? И Аня уступила:
– Я переоденусь. Заходи, не мерзни.
– Свежим воздухом подышу, – отказалась Надя, поднимая воротник к румяным щекам. – Баб Шуре привет!
Аня достала чемодан, ненавидя собственную мягкотелость. Ей было проще избегать, ожидать корректив времени, а сказать правду в глаза – нет. Честность казалась грубой местью, а на деле все получалось лицемерием и трусостью. Натянув джинсы и бежевый свитер, она собрала резинкой волосы в хвост и сбрызнула их духами. Запахло цитрусом, странный привкус гари немного ослаб.
По пути к коттеджам разговор вращался вокруг слоек и детского питания. Надя скользила шпильками по гололеду, и Ане приходилось вести ее под руку. Со стороны они выглядели близкими родственницами, жужжащими о мелочах, – но возле дома погибшей девочки легкокрылый разговор оборвался бичующей паузой, затянувшейся до конца улицы.
Ярмак и Надя жили во втором от леса коттедже. Его построил двоюродный дядя Нади, шурин предпринимателя Глотова, ради соседства с сестрой. Теперь в доме Глотова под лесом жил Сыч, а дядя Нади увез семью в деревню за Урал, оставив в подарок молодоженам двухэтажный коттедж. Надя и Ярмак поженились сразу после ее выпускного. Экзамены она сдавала с заметным пузом-карапузом, и Аня вспомнила, как торопливо подписывала открытку с аистом на первой паре в университете.
– Я в этом году поступать хотела. Заочно. – Надя толкнула плечом кованную калитку. – Но этот мост. Мама успокаивает, что отремонтируют, а Ромыч радуется: «Сиди дома».
Аня невольно подняла взгляд. Двухэтажный дом был высоким и узким, с косой плоской крышей и отштукатуренными стенами. Серая темница с решетками на окнах. Они прошли по кирпичикам желто-зеленой плитки к каменному крыльцу. Помимо забора из штакетника, пустой дворик огораживали буквой «П» хвойные насаждения в игрушках и гирляндах. На душе потеплело от близости новогодних чудес. Стальная дверь дома отворилась. На пороге стояла мама Нади с белокурой девочкой на руках.
– Ося, – улыбнулась Надя, протягивая руки. – Осенька моя, пирожочек.
– Там кастрюля дымит паровозом, – напомнила мама Наде, и смерила притязательным взглядом Аню.
Мама Нади преподавала в школе музыку. Галина Альбертовна. Альбертина. Прозвище до сих пор держалось в обиходе – Витя упоминал классную руководительницу только так. С последней встречи она заметно похудела, будто ссохлась. Щеки впали, над агатовыми глазами повисла челка. К пепельному цвету волос и юбкам в пол Альбертина питала слабость. В школе она единственная из учителей делала замечания за мятую одежду.
– Так надо. – Надя, покачивая дочку, повернулась к Ане. – Посмотри, куколка моя, это Анюта. Знакомьтесь: Анюта – Олеся.
Девочка была похожа на отца. Редкие волосики, кожа – фарфор, бездонно-голубые глаза. От матери ей достались только щечки-яблочки и пышные губки бантиком. Девочка прижалась к маме стеснительно. Альбертина стояла на ступень выше, отбрасывая на гостью тень коршуна. Аня неловко улыбнулась. Ее опыт общения с детьми равнялся плачевному нулю.
– Приветик! – выставила Аня зубы в растянутой улыбке. – Какая ты модница. Ух ты, это кейп? – восхищалась она, потирая бирюзовую шерсть пальтишка.
В ответ малютка непонимающе погладила вышивку вдоль кармана. Одежда на ней копировала взрослую. Зауженные брючки, ботиночки с ремешками, на меховой шапочке торчали ушки-помпоны.
Аня выдавила наконец Альбертине:
– Здравствуйте.
– Добрый день, – холодно приветствовала та, затягивая ремень на узкой талии пальто. – Витя не сообщил, что приехала крестная.
– Мама не приехала. Я одна.
– Хм. Что ж, я надеялась с ней поговорить.
– По поводу?
– Касательно Вити.
– Что-то случилось?
Она осмотрела Аню с ног до головы, и нехотя удостоила кратким объяснением:
– У него конфликт. С классом. Опять. Пусть она мне позвонит. – Альбертина улыбнулась, протягивая руки к внучке: – Наденька, давай сюда Олесю.
Надя затопталась у порога, прижимая дочку:
– Муха вот-вот приедет.
Они обменялись режущими взглядами.
– Надя, мне идти пора. Скоро отец вернется с работы.
– Ладно. Иди. Мы через час завезем Осю.
Галина Альбертовна сухо чмокнула внучку в висок.
– До свидания! – протянула назидательно, словно желая по старинке добавить: «Не балуйтесь здесь».
Надя с дочкой уже исчезли в доме, и Аня с пуховиком в руках нерешительно замерла в центре коридора. Белые стены отпугивали меловой штукатуркой.
– Эй, Нюта! – позвала ее Надя из кухни. – Где ты пропала? У меня аврал!
Аня скинула сапоги и пересекла затемненную гостиную, двигаясь на звук посуды. В тесной кухне пахло вареным картофелем и чесноком. Свет ограниченно проникал сквозь узкие окна. Белые поверхности столов утопали в грязной посуде, обрезках и продуктовых обертках. Надя отставила картофель, задвинула курицу в духовку, но на пути к скалке появилась Олеся. Игрушки ей надоели – дочка хныкала, просясь на ручки. Аня заверила, что справится сама, выпроваживая хозяек дома на второй этаж. Она не любила, когда вмешивались в приготовление, – всегда стряпала себе на уме, в одиночестве, напевая под нос что-нибудь из рекламы.
Пока Надя развлекала Олесю считалками, Аня в фартуке с изображением многорукой индийской богини просеивала муку, раскатывала коржи, мешала мясное рагу на плите. Таймер духовки звякнул. Надя примчалась достать курицу, но в доме раздались мужские голоса.
«Надёна!» – позвал Муха из гостиной.
– Пришли, – встрепенулась Надя, поправляя прическу и скрылась из виду.
«Надя, что так вкусно пахнет?»
В гостиной раздался хохот, завязалась беседа. Аня сверилась с часами над холодильником. Полчетвертого. На улице стремительно темнело, будто солнце замертво рухнуло в пропасть.
Аня достала курицу и поставила выпекаться первый корж.
В кухню вошли Ярмак с Мухой.
– Нюта! – улыбнулся Муха без малейшего удивления. Он потер ладони, водя носом: – Вкусно же пахнет. Как дела?
– Спасибо, нормально. – Она обернулась к Ярмаку с приветливой, выхолощенной улыбкой, поздравляя: – С днем рождения! – И тут же оправдалась за свое присутствие: – Надя просила помочь.
При всем уважении к Наде, Ярмака она считала безобразным хлыщом. Короткие белобрысые волосы, водянисто-голубые глаза и круглая голова на индюшиной шее. За три года к общему отталкивающему портрету добавилась редкая бородка. На нем темнели толстовка с черепом над броской надписью: «А ну-ка ша!» и спортивные штаны в кислотных надписях. Главенствующему выбору спортивных костюмов он не изменил. Аня никогда не замечала за братом Лоры увлечения спортом. Худощавый, немного выше ее – рядом со здоровяком Мухой в рубашке и брюках он выглядел нескладным подростком.
– Спасибо, – Ярмак потер кончик красного носа, осоловевшими глазами пялясь на запеченную курицу. Лицо его напоминало слепок. – Надя! – гнусаво всполошил полдома, после чего побрел на приглушенный голос жены.
Аня потянулась за салфетками. Хуже и быть не могло. Она не хотела здесь находиться, не хотела печь торт Ярмаку, готовить на подхвате, – и в целом создавать впечатление заискивающей одиночки.
Муха принялся заполнять посудомоечную машину тарелками.
– Надя рассказывала, ты на повара учишься, – спросил, поглядывая, как Аня задвигает в духовку новый корж.
– Инженера-технолога. Пищевая промышленность и все такое.
– А рыбную солянку умеешь готовить?
– Теоретически, да.
– Круто!
– Сама тащусь!
Они засмеялись.
Торт Аня доделывала под шутливые рассказы Мухи о том, что все дорожки ведут в Сажной. В мореходку он не поступил, подрабатывал на карьере. Потом Сыч позвал в автосервис, где Муха второй год подряд делал хромированный тюнинг «ямским гонщикам». Из всех пятерых одноклассников их компашки – С Мухой болталось о жизни проще простого.
Когда коржи скрыл заварной крем, в кухне появилась Надя с сонной дочкой на руках:
– Какая красота! – она заулыбалась при виде готового торта. – Анюта – ты золото. Ты наше сокровище. – Но забеспокоилась: – И посуду вымыла?
– Это я! – поднял руку Муха. – Ага? Сокровище?
Она приблизилась к нему и обняла свободной рукой:
– Не друзья, а клад. Всё – не выпущу.
Муха просиял ярче зеркала под лучом. Аня впервые за пять лет грустно подумала: «Зря он не признался Наде».
– Муха, отвезем Осю к маме? – планировала Надя, передавая дочь на руки счастливому здоровяку. – Рома выпивший. Где вы были? У Кости?
В гостиной раздался женский хохоток. Муха пожал плечами, оправдываясь:
– Я его подобрал у «Шико».
– Ладно, – отступила она, поправляя рукав мятно-синего платья. – Там Инга, Таня пришли. Нужно встретить.
Надя умчалась, оставляя растерянную Аню в компании улюлюкающего приятеля детства и трехлетнего ребенка, желающего вонзить пальцы в торт. Муха мокнул обрезком коржа в крем.
– М-м? – протянул крохе, и заговорщиком подмигнул. – Мы маме не скажем.
А потом началась суматоха, в которой Ане не позволили уйти дальше порога. Она подыгрывала каламбуру именинника и девушек, не протестуя – и злясь, что, попытки избежать застолья приведут к выяснению отношений и нежелательным воспоминаниям многократных ссор. В гостиной стол накрывался блюдами из холодильника, отнявшими у Нади не один час сна. Всех захватило предчувствие пирушки. С упаковкой фейерверка вернулись Муха и Надя. Ярмак врубил клубную музыку, в низких басах которой тесная комната превратилась в машину времени. Инга рассказывала последние новости поселка, Таня подначивала именинника танцевать пластичнее, а Муха ходил по пятам за суетливой Надей. Аня опустилась на кожаный диван, признавая, что помалкивать мышью в опоясывающей круговерти фраз вполне разумно для спокойствия.
Последними из гостей появились Лора с Костей. Лора в алом платье собрала все комплименты. Она единственная заострила внимание на присутствии в доме Ани, переспросив раза три: «А когда тебя пригласили, милая?» Вместе с Надей они развешивали серебристо-желтые шары на белых стенах, вручали букеты и подарки, декламировали пожелания, приглашали к столу. Ярмак нейтрально воспринимал расцветающее торжество, усиливая впечатление, что именины сегодня у Лоры и Нади.
За ломящимся блюдами столом Аня сидела на углу, по левую руку от нее за обе щеки уплетала холодец Таня. Ярмак плоско шутил о гололеде и «тормозах». Надя сглаживала его высказывания фактами из новостных сводок. Костя и Муха вполголоса обсуждали претензии клиента. Лора скучающе потягивала сок через трубочку, и только Инга сохраняла надменный вид несокрушимого достоинства каждый раз, когда Ярмак рявкал: «Короче, жопа».
Спустя час за окном стемнело до слепоты. Угощений поубавилось, шампанское выпили, и Надя скомандовала убирать со стола. Колонки извергали что-то долбяще-танцевальное, пока Аня с Ингой уносили грязную посуду. Парни и Таня за журнальным столиком распивали коньяк.
– Хватит гипнотизировать зеркало. Ты и так красотка.
Лора крутнулась у зеркала возле холодильника, с вялой улыбкой отвечая Наде:
– После твоих десертов эта красотка прибавит лишние килограммы.
Надя изобразила хихиканье ведьмы:
– Я коварна! У меня еще пряники в шкафу, Грета.
Инга хмыкнула что-то сумбурное, пока Аня искала на упаковке конфет страну-производитель. Лора подошла ближе к обеденному столу.
– Да, женская подлость безгранична. – Она покосилась на ребят за журнальным столиком, где всем вниманием Тани завладел Сыч. – Сейчас ее грудь вывалится из платья, – желчно заметила Лора. – Похабщина.
Все невольно посмотрели на подвыпившую компанию. Перебивая Муху, Ярмак то и дело нервно порывался встать.
– Чего она так набралась? – спросила Надя у Инги.
– Кто? Таня? – Инга обернулась и придирчиво глянула на подругу в обтягивающем трикотаже. – Она вчера с Егором разругалась.
– С Егором?
– Хлеб привозит, – пояснила Лора.
– Они встречались?
– Таня думала – да.
Лора ухмыльнулась:
– Воображать она умеет. – Вновь надзирателем уставилась на парней, проследила за насмешливыми взглядами каждого и немного успокоилась.
На стол в гостиной поставили торт. Ярмак заплетающимся языком спорил о чем-то с Мухой. Сыч игнорировал звонкий рассказ Тани о недавней драке.
– Пора задувать свечи! – громко напомнила Надя собравшимся. – Уже восемь. Всё! Двадцать один! Юху!
Загалдев, гости кучно встали напротив именинника. Аню со всех сторон окружили. Позади навис Сыч. И тут резко выключили свет. На душе стало как-то холодно, в комнате – неуютно. Грянуло хмельное подначивание: «За-ду-вай!» Аня шагнула в сторону, но ее удержали. Выше локтя. Нечто грубое и острое впилось в кожу руки болью. Она вздрогнула, обернулась. За спиной чернела пустота. Справа Сыч обнимал умиротворенную Лору. Муха и Надя аплодировали. Таня водила пустым бокалом по воздуху, Инга протягивала блюдце.
Ореол свечей погас. Легкие до тошноты заполнились едким дымком, а движения окружающих замедлились. Аня мотнула головой, гоня прочь иллюзорный дурман. Люстра над столом вспыхнула ярко, громкие поздравления вновь зазвучали внятно: «С днем рождения! Ромыч лучше всех!»
Потом гости сидели устало, вилками кромсая куски торта. Аня беспокоилась о приторной сладости, но крем получился сливочно-пломбирным.
– …торт испекла Аня! – объясняла Надя Инге.
– Она учится на инженера, – важно сообщил Муха.
Аня, обхватывая локоть рукой, поправила:
– Инженера-технолога.
На лице Лоры отразилось недоумение.
– Пищевое производство, – добавила Аня.
И Таня нахмурилась:
– Типа повар?
Аня открыла было рот рассказать о режимах технологических процессов, о выпуске продукции, о контроле качества и технической документации, но заметив ленивые взгляды, ответила кратко:
– Да.
– Ань, оставь их – иди покажу фотографии, – позвала Надя из кресла, где высился жирафом пятнистый стеллаж. – Свадебные, – размахивала она планшетом со вставленной флешкой-сердцем. – Иди!
– Опять! – Ярмак уронил щеку в ладонь. – Каждый месяц пересматривает, – жаловался пустому стулу рядом.
– Девочкам фото нравятся, – возмутилась Надя, улыбаясь ослепительно. – Да ведь?
Инга закатила глаза, Таня фыркнула.
– Я хочу танцы! Поехали в Ямс… – именинник запнулся, мотнул головой, – в Ямск! В клуб!
Лора взъерошила брату волосы:
– Ромыш, не порть праздник.
Ярмак вздыбился от прикосновения.
– Я порчу? Да я просто счастлив. Да? – Исподлобья посмотрел на Сыча.
Тот протянул ему бутылку с минералкой.
– Ой, не. Не, – отмахивался именинник. – Давайте выпьем еще. Че за тухлятина брынчит?
Пока Ярмак по две секунды прослушивал плей-лист, Инга с Аней присели на пуфы рядом с Надей. Таня, расстроенно влипнув в стул, осталась слушать Муху по соседству с Сычом. Лора с досадой оттирала крем от рукава платья.
Июльское солнце на свадебных фото согревало. Повсюду кинематографично раскинулось море зелени. Надя в кружевном платье и воздушной фате, неизменно на первом плане, искрящаяся счастьем, детской непосредственностью сглаживала хмурость жениха. Аня с трудом фокусировалась на кислой физиономии Ярмака, то и дело вонзая взгляд в его пурпурный пиджак. Гости выделялись смелыми красками. Оранжевое платье свекрови, Инга в золотых пайетках, Альбертина в полупрозрачной малиновой блузе. Траурно-черный костюм с белой розой в петлице завершал траурный вид Сыча, пока рядом прижималась Лора, в снежно-шелковом платьице, улыбалась фотографу с обворожительностью невесты.
Надя скользнула пальчиком по фате.
– Лора помогала мне планировать свадьбу.
– Она любит планировать, – съязвила Инга, наблюдая за томным приближением Лоры.
– А работаю бухгалтером, – пожаловалась Лора.
– Начисляешь брату зарплату.
Лора ухмыльнулась:
– Не я, а Костя.
– Он работает в мастерской? – спросила Аня. – Рома?
– Да, – подтвердила Надя. – И Муха. А еще Чаплыгин, помнишь?
– Гитарист из параллельного класса? Брынь?
– Ага. Он на аэрографии помешан.
– Жуть. Сатанизм, а не творчество, – возмутилась Инга. – Черепа, оборотни. Кому это нравится?
Надя отложила планшет.
– Инга, милая, – обратилась насмешливо Лора. – Говоришь занудно, а ты еще даже не учитель.
Девушки хихикнули, но Аня воодушевилась:
– Ты работаешь в школе?
– Да, секретарем. Пока. – Инга презрительно осмотрела подруг. – Я учусь заочно на учителя младших классов.
– В жизни бы в школу не пошла. – Лора закатила глаза под лоб. – Еще и к мелюзге.
– А я бы в торговлю.
Лора достала с полки стеллажа томик с идеями Фрейда.
– Послушаем психоаналитика, – переворачивала листы. – Итак…
Со стороны дивана злобным взглядом впилась в их кружок Таня.
– Тише, – Инга опустила голову. Смешки стихли. – Она нетрезва. Мало ли что послышится.
Аня столкнулась со стеной в мутном взгляде Тани.
– А в чем дело?
– Ее мать упекли в психушку, – проинформировала Лора с отвращением. – Год назад где-то. Вроде как белая горячка, или что-то в этом роде. – Лора скучающе осмотрела стеллаж. – Надь, зачем вам столько книг по психологии?
– Мама дарит.
– А отец Тани? – волновалась Аня.
– У него роман с продавщицей «Шико». Танька себе предоставлена.
– Она ведь поступала?.. – припоминала Аня экзамены. – Она хотела ветеринаром стать.
– Окончила училище. Швея, кажется, – наморщила лоб Инга. – Работает в магазине посменно – отец пристроил за прилавок.
Надя заполошно вскочила с кресла, перекрывая дорогу мужу. Ярмак размахивал над столом бутылкой шампанского, и она запротестовала, указывая на декоративные розочки вокруг горлышка:
– Это со свадьбы!
– И что? Все в сборе, почему его не распить?
– Оно на пятую годовщину. Деревянная свадьба.
– Тьфу, Надь! – Ярмак с хлопком откупорил бутылку и выкрикнул: – Давайте дружно накатим!
Выставив грязные бокалы на стол, Ярмак потребовал тосты за его здоровье. Из-за отказа Тани продолжать застолье, он разразился оскорбительными шуточками.
– Не настаивай, Ром, – заступилась Надя за гостью, краснея от стыда. – И хватит вспоминать школу. Танюш, не грусти.
Ярмак впечатал бутылку в стол, пьяно изрекая: