– Станислав Викторович, к вам Тихонов Геннадий Сергеевич! – трагическим полушепотом известила Галка, сунув в кабинет полную симпатичную мордаху.
Она всегда так к нему заглядывала, если не хотела сообщать о визитере по селекторной связи. Тело оставалось меж двойных дверей, а в кабинет протискивалась одна голова.
– Чего ему надо? – сразу набычился Супрунюк, прекрасно понимая цель визита Георга Третьего.
– Поговорить. – Голова у Галины качнулась, видимо она пожала невидимым Стасу плечом.
– О чем?
– Разве скажет! – Губы у Галины съежились скорбной ниточкой. – Приняли бы вы его, что ли, Станислав Викторович. Неудобно как-то, по рангу он вас не ниже, а…
– Галь… – прервал ее Стас с неудовольствием. – Ты бы не забывалась, а! Думаешь, не знаю, чего он приперся?
– И я… догадываюсь, – с заминкой кивнула Галина.
– И что?
– И присоединяюсь.
– К кому?
– К нему!
– Ага, вот, стало быть, как! Ты просишь за просящего?! Отлично!
Со злой ухмылкой Стас послал авторучку в угол, ближе всего располагающийся к двери, но Галка не испугалась и даже не вздрогнула, продолжая смотреть на него умоляющими глазами.
– А почему, Галь? Почему ты просишь за него?
– Я не за него, Станислав Викторович. Я за нее.
– А за нее что?!
– А то… – Галина вздохнула, и глаза все же опустила, невмоготу был тяжелый, не прощающий взгляд начальника. – Не могла она этого сделать, понимаете! Не могла!
– А кто?! Кто тогда, ответь?! – заорал он, не выдержав.
Он последнюю неделю все время орал. На кого придется. Галке доставалось больше всех, но она терпеливо сносила. И жалела его, и не обижалась, и даже бутербродами пыталась прикармливать. Он отказался. Ну не мог он даже с великого голода есть хлеб с паштетом из шпината и цветной капусты. Не жаждал его организм избавления от лишних калорий.
Отмщения он жаждал, вот чего! Жестокого, хладнокровного и беспощадного отмщения! И плевать ему было, что мстить придется женщине, с которой делил три года постель. Плевать было на ее слезы и клятвы. Он ей не верил! Он никому теперь больше не верил! Ни ей, ни ее адвокатам, ни…
Ни врачам.
Как он сказал ему в ту ночь, когда прооперировал Свету? Что все будет хорошо? Нет, не так, но как-то так сказал, что Стас поверил, что если она выкарабкается, если откроет глаза, то все будет хорошо. А на деле все вышло не так. На деле все вышло ужасно!
– Реабилитация организма потребует очень длительного времени, – вежливо проинформировал его на следующее утро тот самый доктор, и начал перечислять.
И по мере того как он перечислял, надежды Стаса на уютный счастливый мирок рушились. Они разбивались вдрызг, как дешевое второсортное стекло, с отвратительным дешевым треском. Они превращались в пыль, в пепел, который только дунь – не собрать.
Светка долго не сможет ходить, задет какой-то нерв. А это значило…
А это значило – искать сиделку. А это значило – чужой человек постоянно в доме. Запах лекарств, стоны, пролежни, гной. Это значило потом многомесячный курс лечебной физкультуры, а это больно! И снова стоны, запах лекарств и изнывающее от немочи, тающее на глазах любимое тело рядом с тобой.
Светка никогда не сможет стать матерью, потому что детородные органы тоже задеты. А это значило…
А это значило, что не будет в его доме никакого вихрастого пацана с его сладким нытьем – почитай книжку и купи мороженого, когда гланды в кулак. Это значило, что он, Стас, никогда не подхватит на руки с дивана сопящее крохотное родное существо и не перетащит его в детскую кроватку. И никогда не влепит подзатыльник, когда тот начнет грубить матери срывающимся ломким баском.
Ничего в его жизни не будет теперь, кроме боли, страха, разочарования и преодоления всего этого дерьма! Все поломано, все исковеркано и восстановлению не подлежит.
И он имел право на гнев и имел право требовать отмщения! А они, понимаешь, просить тут за нее пришли.
– Она не могла, Станислав Викторович, – упрямо повторила Галка, и пухлый подбородок задрожал.
– Она ее ненавидела! – парировал он и сделал знак уйти.
– У нее был повод для ненависти, – Галка не уходила, протиснув теперь из-за двери еще и плечо.
– У нее тогда мог быть повод и для убийства.
– Она не убивала! – ахнула Галка.
– Она – нет, но человек, которому она заплатила, сделал такую попытку! Все, Галь, уходи ты, Христа ради! И Тихонову скажи, чтобы ушел. Я не желаю с ним говорить об Ольге. Все!..
Галина ушла, плотно прикрыв дверь, а Стас тут же уронил голову на руки.
Он не мог больше выносить всего этого. Не мог!
На него давили со всех сторон.
Тихонов звонил без конца, взвалив на себя роль Ольгиного адвоката.
Мать тихонько плакала и просила о снисхождении. Мол, прощать мы все обязаны. И еще что-то испуганно бормотала о возмездии.
Галка тоже вставляла время от времени всевозможные намеки на то, что они все Ольге очень обязаны и бросить ее теперь в таком состоянии…
А какое?.. Какое у нее состояние?! Он вообще не мог себе представить, как может себя чувствовать человек, совершивший покушение на убийство! Пускай даже и не своими руками, но совершивший! Как он может себя чувствовать, как?!
У Светки состояние, это да! Самое плачевное, самое безнадежное и самое страшное! Она не могла пить, есть, говорить. Она могла лишь глаза приоткрывать на пару минут за час, не более. Температура у нее высокая еще держалась. И анализы крови были отвратительными.
Вот чье состояние ему не давало покоя и сна. Вот чьим состоянием он болел день за днем, час за часом.
А они тут, понимаешь, за Олю похлопотать пришли. Скажите, нашлась пострадавшая!
Коварная, подлая дрянь! Надо же было до такого додуматься – нанять убийцу, чтобы избавиться от соперницы! Да он…
Да он не то чтобы вернуться к ней, даже в мыслях никогда себя снова рядом с Ольгой не видел. Никогда! А теперь… Теперь он вообще ее видеть не хочет. На свободе, во всяком случае. А вот на скамье подсудимых рядом с тем уродом – это да. Это Стас посмотрел бы с удовольствием.
О встрече она просит, поговорить желает! Совсем идиотка, что ли?! Он ведь может не сдержаться, вцепиться в ее милую красивую шейку и сдавить посильнее, чтобы избавить сразу себя от зудящего желания отомстить.
И кстати…
Вчера поздно вечером, когда он бродил по опустевшей квартире и собирал какие-то вещи для Светланы, он вдруг понял, что ненависть – как раз то самое чувство, которое способно заставить совершить самое страшное из зол. Он вдруг понял, что ненавидит Ольгу с такой силой, что в самом деле убил бы ее.
И посему, сделал он вывод минут через десять, зная о силе Ольгиной ненависти, даже крохотной доли сомнения в ее виновности допускать нельзя.
А она у них есть! Она есть у них, у этих бездушных сволочей, которые завели уголовное дело по факту нападения на его жену. Они изо всех сил сомневаются, дергают плечами, требуют с него каких-то фактов, улик, намеков на мотивы. Будто ненависть к сопернице не могла быть мотивом!
– Знаете, тогда у нас трупами все вокруг было бы завалено, – многозначительно хмыкнул здоровенный малый, вечно забывающий бриться.
– Что вы хотите этим сказать?! – возмутился тогда Стас.
– То, что неприязненное чувство на почве ревности давно должно было иссякнуть у вашей бывшей жены.
– Она не была мне женой! – продолжил возмущаться Супрунюк, потея от злости и бессилия и без конца елозя носовым платком по лбу и щекам.
– Она была вашей гражданской женой, – поправил небритый следователь или оперативник, черт их разберет. – Без малого три года. И по моим сведениям, отношения у вас были великолепными. И…
– До тех пор, пока я ее не бросил! – ухватился сразу Стас как за соломинку. – Потом-то все изменилось!
– А по моим сведениям, отношения у вас и оставались совершенно нормальными, в отличие от некоторых подобных случаев. Там и морды, простите, соперницы друг другу бьют, и стекла бить не гнушаются. А вы, по слухам, даже в гости друг к другу ходили.
– Я не ходил, – огрызнулся Стас. – Это Ольга вечно к нам таскалась. А я, между прочим, был против!
– А ваша теперешняя жена?
– Она терпела. Улыбалась ей…
Стаса последние дни при воспоминании о ее улыбке начинало пробивать желание расплакаться. Вот стоило вспомнить Светку улыбчивой, счастливой, как тут же слезы наворачивались.
Ведь она уже никогда не станет прежней! Никогда не будет счастливой и улыбаться не будет. У нее ведь нерв какой-то задет, зачитал ему выписку из истории болезни тот самый доктор. И как ее организм поведет себя потом после длительного курса реабилитации, одному только богу и известно.
– Вот видите! – поднимал палец щетинистый малый, опоясанный кобурой. – Улыбалась! А это о чем говорит?
– О чем?
– О том, что между женщинами сохранялись вполне приемлемые отношения.
– Так, видимость одна, – махнул рукой Стас.
– Пусть так, но они находили в себе силы соблюдать приличия. И длилось это… По моим сведениям, больше года.
– Вы куда клоните, не пойму?! – снова начинал свирепеть Стас. – Вы считаете, что Ольга не виновата?!
– Я пока никого не могу и обвинять, – сводил брови мужик, намекая на презумпцию невиновности. – Я могу лишь строить версии.
– И Ольга у вас на роль подозреваемой никак не подходит?!
– Послушайте, Станислав Викторович… – начал с угрозой мужик, потом втянул в себя воздух, выдохнул его с шумом, надув щеки шариком, потом считать до двадцати, видимо, начал, больно уж долго молчал. – Мы не можем подсовывать людей на роль подозреваемых просто потому, что это кого-то из пострадавших могло бы устроить.
– Это вы к чему?
– Это я к тому, – повысил он голос, – что вы сами вполне могли бы заказать свою жену, а потом разыгрывать передо мной горе.
– Да вы!.. Да вы… – тут он начал задыхаться гневом, как тот киношный герой. Слава богу, вовремя взял себя в руки. – Мне-то зачем?
– Может, надоела она вам?
– Развелся бы.
– А может, бизнес у вас на двоих?
– Да нет, встретились мы с ней, когда уже все работало на полную катушку.
– Квартирный вопрос мог быть задет, а? – продолжил с надеждой перечислять заросший щетиной малый, скорее просто для того, чтобы отвлечь Стаса от Ольги.
– Да нет, – спокойно возразил тот, сразу поняв его уловку. – И квартира моя изначально.
– Она могла вам изменять, а вы ее выследить и…
– Мы не расставались практически никогда! У нее не было времени на измену. Мы все время были вместе, – вспомнил Стас и замотал головой, зажмурившись. – Как вот я теперь без нее, а?! Как?!
– Она же не умерла, – опешил парень. – Она жива.
– Жива! Это для вас она жива! Это всего лишь строка в вашем протоколе! Это «жива» значит для вас отсутствие трупа, и это для вас здорово. А для меня… Она покалечена! Она долго не сможет ходить. Она никогда… не сможет иметь ребенка, понимаете? А вы говорите – жива!.. И вы должны меня понять, вы просто обязаны понять, насколько важно для меня найти этого урода!
– Понимаю, – осторожно кивнул малый.
– И вы так же должны доказать, что это Ольга наняла убийцу.
– А если мне удастся доказать как раз обратное? – хитро прищурился знающий все о презумпции невиновности. – Вы все равно не успокоитесь и во всех своих бедах будете продолжать обвинять Лаврентьеву?
– Да докажите мне хоть что-нибудь! – закричал тогда Стас в отчаянии. – Не сидите же, делайте что-нибудь!..
Его отчаянное подталкивание к действию совершенно не понравилось сотруднику милиции, кажется он представлялся Ростовым Дмитрием Николаевичем. И они, кажется, и вовсе забыли об этом деле. Забыли про него, про бедную Светку, про Ольгу, которая исковеркала им жизнь, тоже забыли. Галка что-то намекнула после обеда, что Тихонову удалось выхлопотать ее освобождение под подписку о невыезде или под залог, он плохо вслушивался.
Да и какая, в сущности, разница, с какой мотивацией ее отпустят? Главное, она выйдет из тюрьмы, а Света этим временем так и останется в больничной палате!
Главное, что Ольга снова станет спать в своей постели, пить, есть, ходить по магазинам, улыбаться встречным людям – она любила находить в незнакомых людях приятное и улыбаться им. А Света в сознание начала приходить лишь позавчера.
Мог он допустить подобный беспредел?! Мог позволить человеку, скомкавшему все его мечты, оставаться безнаказанным и жизнерадостным?
Нет! Никогда…
Он подождет еще немного, терпеливо, без суеты. А потом, если сотрудникам правоохранительных органов будет недосуг разбираться с делом, где даже труп отсутствует, а есть лишь пострадавшая, он сам с ним разберется. Он найдет способ, а времени и средств у него предостаточно…