Я, замерев, ожидаю удара.
В метро Маша еще раз проверила мобильный. Ее сообщения Димка так и не прочел. И не перезвонил. Маша одновременно и злилась, и расстраивалась. Ну что ему взбрело в голову? Ведь ничего же они с Крестовским такого не сделали.
Почему-то эта фраза, оформившись в голове, Машу смутила. Даже щеки начали гореть.
Мама, стоявшая рядом в переполненном вагоне, изловчилась поднять руку и коснулась ладонью Машиного лба.
– Ты не заболела?
Маша помотала головой, зачем-то вновь думая о Крестовском и краснея от этого еще больше.
«Да отчего там краснеть-то?! – сердилась она. – Ну посидели в ночи, поужинали при свечах…»
Маша выдохнула и зажмурилась. Она до этого ни с кем не ужинала при свечах. Это, конечно, не превращало Крестовского в кого-то особенного, но воспоминания о самой обстановке на палубе волновали. Наверное, потому что в ее сознании ужин при свечах означал романтическое свидание. Конечно, в реальности это было не так, но краска продолжала заливать щеки.
Чтобы отвлечься от глупостей, Маша решила проанализировать то, что она знала о Крестовском. Именно знала, а не додумала.
Выходило, что не так уж и много. Да, она наблюдала за ним все эти месяцы, потому что на него нервно реагировал Димка, но до вчерашнего вечера ни разу с ним не говорила, за исключением приветствий по утрам. Впрочем, утренние приветствия в их группе были формальными и безадресными. Любой входивший громко здоровался, а отвечали ему выборочно. Машу и ботана Валерку, бывало, игнорировали. Крестовский отвечал всегда и всем в силу того, что был просто хорошо воспитан. Маша же, к своему стыду, здоровалась с ним в ответ, только когда Димки не было рядом, успокаивая себя тем, что Крестовский все равно вряд ли слышит, кто и что там ему отвечает.
Итак, она знала, что Крестовский живет один. Недалеко от универа. Ходит на занятия пешком или – изредка – ездит на такси. Носит рубашки и пиджаки, в то время как большинству плевать на дресс-код. В дни, когда светит солнце, меняется местами с Шиловой. То ли он вампир, то ли Шилова сама просится пересесть за солнечную часть парты. Сдает все работы в срок и всегда ввязывается в научные проекты, но последнее, кажется, просто потому, что не догадывается: это делается по желанию. Пользуется библиотекой и периодически теряет мобильный телефон. Всегда выключает звук мобильного на занятиях, но иногда на лекциях с кем-то переписывается, по-дурацки при этом улыбаясь, чем раздражает Шилову. Со всеми в общем-то вежливо-нейтрален, но смотрит и отвечает обычно так, что общаться с ним все почему-то побаиваются. Кроме Шиловой и ее свиты. Но там все понятно.
Маша вспомнила, как Шилова познакомила Крестовского с Димкой. Димка, несмотря на периодически проявляющуюся социофобию, большей частью был довольно приветлив, поэтому Машу очень удивило, когда он вдруг сказал что-то резкое и ушел. Впрочем, Крестовский тоже протянул тогда руку не сразу и с таким видом, будто одолжение делает. Маша думала, что Димку тогда зацепило именно это – царственно протянутая для рукопожатия ладонь, а теперь выяснилось, что они давно и хорошо знакомы. Выходит, между ними что-то произошло. Как бы теперь узнать, что именно?
Метро выплюнуло толпу спешащих пассажиров, и Маша, застегивая на ходу пиджак, почти бегом бросилась за мамой, искренне поражаясь, как та умудряется так быстро ходить на неизменных каблуках. Поднимаясь вслед за мамой по лестнице, Маша размышляла о том, почему природа пошутила, передав ей самой больше отцовских генов. Она хотела бы быть такой же яркой и красивой, как мама. А еще мама была очень уверенной в себе. Маше же уверенности ох как не хватало.
Сегодня они, против обыкновения, не разговаривали. Мама торопилась в ректорат, Маше же торопиться было некуда, но она все равно почти бежала за компанию с мамой. На подходе к учебным корпусам они пожелали друг другу хорошего дня, и Маша привычно отстала. Ни для кого не было секретом, что она дочь Ирины Петровны Кротовой. Однако входить с мамой в здание чуть ли не за ручку было бы слишком.
Мама скрылась в корпусе, а Маша, постояв немного у крыльца, еще раз проверила мобильный и все же решилась позвонить Димке.
К ее удивлению, после первого же гудка в трубке раздалось резкое:
– Да!
– Ой, – растерялась Маша, – привет. Не клади трубку, ладно?
– Ну?
– Дим, пожалуйста… я понимаю, что ты психуешь, но давай просто поговорим, а?
– Ты где?
– Перед корпусом. Маме нужно было раньше. Я с ней за компанию…
Димка некоторое время молчал, а потом вдруг спросил:
– Машка, он тебе нравится?
– Кто? – Маша сделала вид, что не понимает, о ком речь.
– Ромео наш недоделанный.
– Ты про Крестовского?
– Ну разумеется!
– Волков, – Маша начала всерьез злиться, – я не знаю, что ты там в себя влил или получил каким-то еще способом на яхте, но это явно не пошло тебе на пользу.
– Что за намеки? – тут же взъерепенился Димка. – С чего вы все думаете, что я что-то употребляю?
– Потому что ты ведешь себя как неадекват! – рявкнула Маша.
– Мария, – раздался рядом голос преподавателя философии.
– Извините, Пётр Никифорович, – пробормотала Маша и, понизив голос, продолжила: – Я тебя искала! Я за тебя волновалась, дурак ты психованный!
Маша сбросила вызов и яростно отвернулась от крыльца, собираясь пройтись вокруг корпуса, чтобы успокоиться. Лицо горело. И это было хорошо, потому что она все равно покраснела бы: в метре от нее стоял Крестовский, которого тоже зачем-то принесло на учебу на полчаса раньше.
– Доброе утро, – буднично сказал он.
Маша некстати вспомнила, как разоткровенничалась с ним вчера и, сгорая от стыда, пробормотала:
– Доброе.
– Ты с Волковым сейчас разговаривала? – неожиданно спросил Крестовский, хотя мог бы, как порядочный человек, сделать вид, что не слышал ее разговора.
– А тебе-то что? – огрызнулась Маша.
Крестовский сделал шаг назад и выставил руки ладонями вперед.
– Понял. Не в тему.
Маше стало неловко. Сама ведет себя ничуть не лучше Волкова. Крестовский же не виноват. Это она его вчера из дома выдернула, отвлекла от гостей, напрягла…
Крестовский явно собрался уйти, а Маша вдруг поняла, что они сейчас вернутся к их привычному общению, то есть к полному отсутствию общения, и у нее не будет больше возможности ничего выяснить. Волков точно не расскажет, раз за столько месяцев не раскололся.
– Что произошло у вас с Димкой? – напрямую спросила она.
Крестовский прищурился и некоторое время молча ее разглядывал. Маша отметила, что выглядит он сегодня как-то непривычно. Только она не могла понять, в чем именно это выражается.
– А он тебе не рассказал? – медленно произнес Крестовский.
Маша неохотно покачала головой.
– Но вы же вместе, так? – все еще разглядывая Машу так, будто видит в первый раз, спросил Крестовский.
– Ну, в какой-то мере, – ответила она и сложила руки на груди, потому что под внимательным взглядом Крестовского было неуютно.
– Если Волков не рассказал, значит, не хотел рассказывать, – вдруг выдал Крестовский. – Ничего личного. Извини.
И, обойдя стоявшую на тропинке Машу, направился к ступеням.
– Стоять! – от неожиданности Маша обратилась к нему так, как могла бы обратиться к Димке.
Крестовский остановился и, медленно повернувшись, уточнил:
– Это же собакам так командуют? Как stand, да?
Маша растерянно моргнула и, не успев подумать, согласно кивнула.
Крестовский несколько секунд смотрел на нее с очень странным выражением лица, а потом молча развернулся и взбежал по ступеням. Маша с хныканьем запрокинула голову. Ей жутко хотелось зарыдать по-настоящему. «Да что ж за день такой?» С этой мыслью она потащилась вокруг корпуса, ежась от прохлады, но твердо намереваясь гулять до звонка, потому что от мысли, что в кабинете сидит Крестовский, становилось дурно. А еще с новой силой захотелось убить Волкова. Это он во всем виноват!
Волков позвонил, когда она нарезала пятый круг вокруг здания.
– Ты где?
– За корпусом, – буркнула Маша и отключилась.
Димка появился через минуту. В ярко-красной толстовке с капюшоном и солнцезащитных очках в пасмурный день он выглядел на территории вуза вызывающе и неуместно. Интересно, если бы он плохо учился, стали бы его терпеть с учетом его денег или нет? Впрочем, интерес был чисто академический: учился Димка на удивление хорошо.
Димка остановился, не дойдя до Маши пару шагов. Засунув руки в карманы джинсов, он молча стоял напротив нее, и из-за дурацких очков Маша понятия не имела, в каком он настроении.
– Солнце сегодня так и слепит, – указала она на затянутое тучами небо.
– Солнце – нет, а вот твоя несравненная красота – еще как.
– Волков! – Маша прищурилась.
Она терпеть не могла, когда Димка шутил по поводу ее внешности. Она все прекрасно знала о своей «несравненной красоте», и Димка с его внешностью мальчика с глянцевой обложки должен был бы испытывать стыд за такие реплики, но, похоже, не испытывал.
Волков вздохнул и, скинув капюшон, поднял очки на макушку. Спал он сегодня, видимо, опять паршиво.
– Ты что за балаган устроил, Дима? – стараясь говорить спокойно, спросила Маша. – Я не знаю, что там за терки у тебя с Крестовским, но давай так: либо ты объясняешь, в чем дело, чтобы я хотя бы понимала, за что меня тут линчуют, либо катись на фиг!
Когда она это говорила, внутри все противно ныло, потому что вероятность того, что Димка просто «покатится на фиг», стремилась к абсолютной. Маша до сих пор не понимала, почему они дружат, зачем ему она. Ладно бы его и правда потянуло на экзотику и он решил на время оставить гламурных девочек, так нет же: гламурные девочки из его жизни не исчезли, а в их с Машей отношениях так и не появилось никакого подтекста, хотя в первые месяцы после знакомства она этого ждала. Одновременно боялась и хотела. Наверное.
– А ты хочешь, чтобы мы перестали общаться? – Димка смотрел очень серьезно. Почти как Крестовский вчера, когда она рассказывала ему о бабушкином соседе.
– Нет, – нехотя ответила Маша.
– Тогда просто прекрати общаться с Крестовским. И все.
– Но что у вас случилось, ты не скажешь?
Волков молча развернулся и пошел туда, откуда явился.
– Стоять! – рассердилась Маша.
– Сама «стоять», – откликнулся он и, сорвавшись с места, бросился вперед.
– Ах ты… – Маша рванула следом.
Догнать Волкова был непростой задачей, однако вереница студентов и преподавателей, тянувшихся к главному входу, вынудила его притормозить. Маша использовала этот шанс по полной. Схватив остановившегося поздороваться с кем-то Волкова за рукав, она просунула руку ему под локоть и ущипнула паразита за бок. Волков дернулся, однако не издал ни звука. Его попытка вырвать руку успехом не увенчалась: Маша вцепилась как клещ.
– Я сегодня буду разделывать тебя по частям, – пообещала она и вновь ущипнула его за бок. – Ты меня достал.
– Блин, Рябинина, что я девушке своей скажу? – произнес Димка, встраиваясь в поток студентов.
– Это Мокровой, что ли? Скажешь, что это ее рук дело. Вы все равно в таком состоянии оба были, что она и не вспомнит.
– Ты заноза.
– Сам такой.
На крыльце Димка неожиданно оттащил ее от двери к самому парапету и негромко сказал:
– Рябинина, я не шучу: либо я, либо он. Дружбы на троих не получится. Имей в виду.
– Господи, Димка, ну что ж ты такой дурак бываешь? Да я с твоим Крестовским парой фраз в первый раз за столько месяцев перекинулась. А ты такое раздул.
Взгляд Димки наконец стал виноватым. Помолчав, он произнес:
– А о чем вы говорили?
– Да так, – пожала плечами Маша. – Я фото в каюте увидела. Там ваши родители были. Он сказал, что они дружили. Ну и так по мелочи.
Взгляд Димки тут же стал колючим.
– Что еще говорил?
– Да больше ничего особенного.
– Маш, есть у Крестовского очень неудобная для жизни черта, – со вздохом произнес Димка. – Он не умеет врать. Я ведь могу и у него спросить.
– Придурок ты, Волков. Если бы ты так вокруг него не скакал, я бы в его сторону вообще не посмотрела. Ну пришел новенький и пришел. Учится, никому не мешает. Так нет же…
Машу в самом деле достали эти пляски вокруг Крестовского. А еще ей вдруг стало страшно, что если Димка не врет, то Крестовский может рассказать про бабушкиного соседа. Как потом объяснить, почему она рассказала ему такие личные вещи?
Маша решительно направилась ко входу в здание, бросив Волкова одного. Пусть прогуливает, если ему хочется. Она опаздывать не собиралась.
Первым занятием шел английский. Мамы в кабинете еще не было, группа же почти в полном составе сидела на своих местах. Крестовский поднял голову, когда услышал Машино приветствие, однако ничего не сказал. Вероятно, до сих пор не мог простить слова «стоять». Признаться, Маше было жутко неловко за это нелепое обращение, но сделанного не воротишь.
Она прошла к своей парте и, стараясь не смотреть в сторону Крестовского, выложила на парту «Театр», тетрадь, ручку. Кабинет английского был длинным и узким, поэтому столы были расставлены в два ряда: у окон и у стены. Крестовский сидел за третьей партой у окна. Маша с Димкой – за третьей партой у стены, так что стоило Маше занять свое место, как Крестовский прочно обосновался в поле ее зрения, и не замечать его почему-то было очень сложно.
Димка вошел в аудиторию и, не снимая с плеча рюкзака, направился в сторону Крестовского. В кабинете разом наступила тишина. Маша в оцепенении смотрела на то, как Димка подходит к читающему «Театр» Крестовскому и молча опирается ладонями о его парту. Крестовский оторвался от чтения и поднял вопросительный взгляд.
– На пару слов, – на удивление миролюбиво сказал Димка.
Крестовский, отодвинув книжку, встал и послушно вышел за Димкой из кабинета.
Все рванули к двери. Пожалуй, местный театр будет поинтересней моэмовского! В эту минуту прозвенел звонок, и проходивший мимо кабинета препод философии демонстративно захлопнул дверь перед носом любопытствующих.
– Машка, что у них стряслось? – налетели на нее одногруппники.
Маша в ужасе подумала о том, что не умеющий, по словам Димки, врать Крестовский сейчас сдаст ее с потрохами. Отмахнувшись от дергавших ее за рукава одногруппниц, она бросилась в коридор.
Крестовский и Волков стояли недалеко от двери и выглядели так, будто любое неосторожное движение может спровоцировать начало боевых действий. Маша на миг замерла, а потом решила, что уж лучше сейчас утащить Волкова, выслушать его ор, а затем надавить на чувство вины, которое в нем можно вызвать очень легко, чем расхлебывать последствия своей неуместной откровенности.
– Дима, пойдем, пожалуйста, – произнесла Маша, вклиниваясь между юношами.
– Пять сек, – отмахнулся Димка, не глядя на нее.
– Нет уж, разбирайтесь сами, – подал голос Крестовский, вероятно, в продолжение их разговора и развернулся, чтобы уйти.
– Стой. – Димка дернул его за плечо и тут же отступил, когда Крестовский крутанулся на месте. – Скажи-ка мне, чем вы занимались на яхте с Машей?
Машино сердце оборвалось, когда Крестовский перевел на нее нечитаемый взгляд.
– Я уже тебе говорила… – начала она.
– Маша, помолчи, будь добра. – Димка не глядя бросил рюкзак на подоконник позади себя и развел руки в стороны: – Ну же, Крестовский.
– Мы искали тебя, – четко произнес Крестовский, – потом просто разговаривали.
– О чем?
Крестовский не ответил. Димка приподнял бровь.
– О чем, Крестовский?
– В основном о тебе. Где тебя искать и… немного о родителях. Ничего важного.
Крестовский вновь посмотрел на Машу, но на этот раз напряженно и немного растерянно.
– Ты врешь, – вдруг сказал Димка. – Было что-то еще.
– Это… приватное, то есть… личное, – неловко произнес Крестовский, и, к ужасу Маши, на его скулах проступили красные пятна.
– Приватное? – издевательски повторил Димка. – С моей девушкой?
И вдруг расхохотался очень громко и очень зло. В опустевшем после звонка коридоре это прозвучало пугающе. Маше жутко хотелось, чтобы мама вернулась наконец из своего ректората и урок начался, потому что она не представляла, как развести этих двоих. Краем глаза она видела, что одногруппники высунулись из-за дверей и напряженно прислушиваются.
– А рассказать тебе, Маша, сказочку? – понизил голос Димка, не отводя взгляда от Крестовского. Тот прищурился, однако ничего не сказал. – Познакомился я однажды с чудесной девочкой. Любовь у меня была, типа. Мне тогда пятнадцать было, но, сама понимаешь, любви все возрасты покорны и все такое. А потом я уехал из города на два дня. На два! Даже не на неделю. А когда вернулся, оказалось, что мой дорогой друг успел завести нечто… приватное с моей чудесной девочкой. Просто так. По приколу.
Димка продолжал смотреть на Крестовского, щеки которого уже просто пылали. Маша же переводила взгляд с одного на другого и никак не могла взять в толк, как это могло случиться, если Крестовский никогда не жил в Москве.
– Так что он специалист по приватностям, ага. Тебе там тоже, небось, приватное предлагал?
До Маши наконец дошло, что Димка рассказывает о причине своего конфликта с Крестовским. А заодно она вдруг поняла, что Крестовский и правда пригласил ее на ужин, хотя в этом не было никакой необходимости. И сейчас он, вместо того чтобы соврать, мол, поискали и все, сделал так, что Димка заподозрил их в чем-то неприличном. Вмиг все действия Крестовского предстали в новом свете. Маша потрясенно повернулась к Крестовскому и посмотрела на него снизу вверх, наконец осознав, что с ним сегодня не так. Тот был в очках в тонкой, почти незаметной оправе.
Крестовский, почувствовав ее взгляд, посмотрел в ответ. На его скулах ходили желваки. Видеть его таким было непривычно, но Маша все же верила, что воспитание возьмет свое, правильный до зубовного скрежета Крестовский скажет что-то нейтральное и уйдет, потому что это было бы лучшим вариантом. Однако в его обращенном на Машу взгляде вдруг мелькнула злость, и он, неожиданно схватив Димку за плечо, прошипел ему в лицо на грани слышимости:
– А знаешь, Волков, ты меня задолбал. Меня достало чувствовать себя виноватым за тот случай. Хотя это был спор, который ты сам затеял. Только почему-то об этом забыл. Меня задолбало чувствовать себя виноватым в том, что твои родители летели к нам, в том, что Юла перестала смотреть в твою сторону. А теперь еще это. – Он мотнул головой в сторону Маши. – То, что ты не можешь удержать своих девушек, – не мои проблемы.
На этих словах Димка резко отклонился назад, и его кулак влетел в лицо Крестовского. Тот отшатнулся, выпустив плечо Волкова. Наблюдавшие у дверей кабинета девчонки завизжали. Маша бросилась вперед и попыталась схватить Димку за локоть, но тот в запале оттолкнул ее с такой силой, что она отлетела и врезалась поясницей в край подоконника. Ботан Валерка повис на Крестовском, хотя тот, кажется, ничего не делал. Вокруг забегали девчонки. Кто-то из ребят попробовал скрутить рвавшегося вперед Волкова, когда над всем этим раздался громогласный окрик ректора:
– Отставить!
Странное дело, но этот армейский приказ подействовал на ура. Все замерли в нелепых позах.
– Все в аудиторию! Кроме вас двоих и тебя. – Ректор указал на Машу.
Маша увидела бледное лицо стоявшей за ректором мамы, и ей захотелось провалиться сквозь землю. Одним из условий того, что мама смирится с ее поступлением сюда, было Машино обещание ни при каких обстоятельствах ее не опозорить.
Маша перевела взгляд на Крестовского и негромко охнула. Тот зажимал нос ладонью, а из-под руки по подбородку лилась кровь, капая на рубашку, на пол…
– В медпункт. Немедленно. Волков, ко мне объясняться. А… – ректор запнулся, глядя на Машу.
– Рябинин, – подсказал мама чужим голосом и, достав из сумки пачку бумажных платочков, протянула ее Крестовскому.
– Рябинина, сопроводи в медпункт, раз уж ты у нас такая роковая, – закончил ректор.
Красная как рак Маша, не поднимая головы, пошла по коридору, даже не проверив, идет ли Крестовский следом. Она понятия не имела, как теперь оправдаться перед мамой.
У лестницы она оглянулась. Крестовский, прижав к лицу ворох салфеток, шел за ней. Не глядя на Машу, он свернул в мужской туалет, а Маша осталась ждать, потому что у нее был дурацкий приказ – сопроводить. За драки в универе порой ставили на отчисление. Впрочем, платникам вряд ли что-то грозило. Пожурят и отпустят. А вот у Маши, учившейся на бюджете, могли быть серьезные проблемы.
Крестовский вышел с мокрой челкой и влажным пятном на груди. Вероятно, он пытался замыть рубашку. К лицу он прижимал новую партию салфеток, но кровь, кажется, так и текла.
– Голову запрокинь, – посоветовала Маша.
– Я так захлебнусь, – прогнусавил Крестовский. – Ты скажи, где медпункт, я сам дойду.
– Вот еще. Чтобы мне потом влетело? Идем.
Крестовский не стал спорить.
В медпункте пожилая медсестра усадила его на кушетку и начала оттирать кровь с лица, щупать нос и расспрашивать, не кружится ли у него голова и не двоится ли в глазах. Крестовский уверял, что с ним все отлично, однако она не верила.
Маша подпирала стену и не понимала, зачем она-то в кабинет зашла. Подождала бы за дверью. Так нет же, сопроводила до самой кушетки.
– А кровь у него всегда так плохо останавливается? – спросила медсестра у Маши таким тоном, будто та должна была знать ответ.
Маша растерянно пожала плечами, а Крестовский сообщил, что он сейчас принимает препарат для улучшения мозгового кровоснабжения и, вероятно, такой эффект от него. Название Крестовский произнес на своем британском английском так, что ни медсестра, ни тем более Маша препарат не узнали, но медсестра согласилась, что тот вправду может разжижать кровь.
– А зачем ты его принимаешь? – спросила она.
Крестовский сообщил свой диагноз. Вновь на английском.
– Милый, ты издеваешься? – прищурилась медсестра.
– Он живет в России совсем недавно, – заступилась Маша за Крестовского.
Медсестра покачала головой, что-то пробормотала и обратилась почему-то к Маше:
– Его сейчас домой. Если будет кружиться голова, откроется рвота или же будет стойкая головная боль – скорую и в больницу. Поняла?
Маша кивнула, стараясь не смотреть на обалдевшего Крестовского. Тот, надо отдать ему должное, при медсестре спорить не стал. И вообще молчал до самого кабинета английского. А там наконец подал голос:
– Попроси, пожалуйста, Юлю после лекции закинуть мои вещи мне домой. Я туда в таком виде не пойду, – указал он почему-то не на заклеенную переносицу, а на испачканную одежду.
– Я позвоню на перемене маме и попрошу ее передать Шиловой, – ответила Маша, понимая, что у нее не хватит духу предстать сейчас перед рассерженной мамой и взбудораженными одногруппниками.
– Так сложно сказать самой? – прищурившись, спросил Крестовский.
– Сложно, потому что мне велено тебя сопроводить.
Он растерянно моргнул и после паузы выдал:
– Ты шутишь?
– И в мыслях не было, – хмуро сообщила Маша, стараясь не думать о том, что скажет мама и что подумает Димка.