Глава 5

Ты исчезаешь отметкой с радара.

Роман так и не смог уснуть, хотя был уверен, что стоит ему добраться до постели, как он упадет и проспит минимум часов десять. Однако, войдя в пустую темную студию, он первым делом зачем-то побрел в зону кухни и включил кофемашину, приготовил кофе и, передумав его пить, вылил в раковину. Потом отправился в ванную, потому что ему вдруг пришла в голову идея погреться в теплой воде. Он не был уверен, что это поможет снять неприятную нервную дрожь, которая преследовала его весь путь до дома, но попробовать стоило.

В итоге Роман встретил рассвет, сидя на широком подоконнике с большой чашкой остывшего чая в руках. Он смотрел на то, как высотка университета проступает на фоне сереющего неба, и думал, что этот город так и останется ему чужим. Многополосные дороги, высотки, пробки…

Определенно не так представлял Роман свою жизнь еще год назад. Тогда он выбирал между Оксфордом и Кембриджем. Попасть и в тот, и в другой у него были все шансы. Кто-то, конечно, шутил, что элитное образование в его школе считалось элитным только из-за непомерной стоимости, но Роман прекрасно понимал, что так говорят лишь злопыхатели. Выпускники его школы имели наивысший средний балл и могли выбирать самые престижные колледжи Британии.

Но все его планы в одночасье рухнули год назад, во время семейной поездки в Инсбрук. Родители сообщили ему, что разводятся. Роман до сих пор помнил тот момент. Он как раз мимолетно удивился, что отец и мать подарили ему отдельные подарки ко дню рождения, и даже почти успел открыть подарок мамы, когда она вдруг сообщила ему эту во всех отношениях потрясающую новость. Роман тупо смотрел на надорванную упаковку и пытался угадать по показавшемуся углу коробки, что внутри. Лишь бы не обдумывать то, что сказала мама.

– Рома, ты слышал? – уточнил отец, и Роман вновь некстати отметил, что отец спросил по-русски, чего почти никогда не делал при маме.

Оказалось, что мама уже год как общается – они так это назвали – с другим мужчиной. Общается! Будто Роману исполнилось не семнадцать, а семь. Он тогда смотрел на маму и пытался подумать о том, что у нее роман с каким-то мужчиной, но никак не получалось. Она была просто мамой: активной, веселой, увлекающейся живописью и любящей принимать гостей. Когда Роман был маленьким, кто-то из папиных русских друзей сказал однажды отцу: «Твоя Диана совсем непохожа на англичанку». Роман не очень понял тогда эту фразу, но на всякий случай обиделся, потому что мама не могла быть поддельной. Мама родилась и выросла в Энфилде, и Роман часть каникул обязательно проводил там с дедом. Ребенком он даже мечтал, что пойдет в местную школу, но отец был против.

И вот вдруг оказалось, что у его настоящей, неподдельной мамы есть другой мужчина, отец смотрит так, будто ничего хорошего в жизни уже не будет, а Роман стоит с наполовину развернутым подарком, и ему очень-очень хочется орать.

Он был уверен, что у них идеальная семья. Почти такая же, как была у Волкова. Родители никогда при нем не ссорились. Мама любила выходы в свет, отец старался ее сопровождать, если ему не нужно было лететь по делам на другой конец земного шара, а Роман сначала был на попечении нянь, всегда русскоязычных, что не очень нравилось маме, но было непременным условием, выдвинутым папой, а после – в школе. Так жили все его друзья, и Роман искренне считал, что семья Волковых, которые проводили все время вместе, – это какая-то утопия. Наверное, потому что они русские. Мама иногда говорила Роману: «Это в тебе русские корни». Обычно фраза звучала в моменты, когда Роман делал что-то недопустимое. Например, когда сбежал из школы или же когда вдруг решил бросить теннис. После этих слов Роману всегда было немного стыдно, потому что из уст мамы это звучало как приговор. И он старался прятать эти самые корни, как мог. Хотя, признаться, понятия не имел, что именно должен прятать. Роман никогда не был в России. Вся его жизнь прошла за пределами родины отца. У судьбы же вдруг оказалось отменное чувство юмора, и свое совершеннолетие Роман встретил в Москве, вдали от друзей и привычной жизни. А мама даже не позвонила.

Роман сделал глоток остывшего чая и закутался в плед, устраиваясь поудобнее на широком подоконнике. Подоконник был единственным, что нравилось Роману в неуютной студии, которую отец купил к его приезду. Увидев фото своего будущего жилища, он правдоподобно изобразил энтузиазм, хотя до этого почему-то думал, что они будут жить вместе. Однако по здравом размышлении Роман понял, что отец молод и у него должна быть своя жизнь, а самому Роману, в конце концов, уже почти восемнадцать.

Первые ночи он совсем не мог здесь спать. Слушал британское радио, смотрел британские каналы, а потом волевым усилием заставил себя отключить спутниковую антенну, чтобы не было соблазна, и без того было плохо. Тогда же он понял, что, если бы знал заранее, насколько изменится его жизнь, вряд ли у него хватило бы духу пойти до конца. Поэтому Роман был рад, что принимал решение, находясь в счастливом неведении. Отцу нужна была его поддержка, и он хотел вернуться в Москву, потому что разом возненавидел все, связанное с Англией.

Роман искренне надеялся, что отец станет здесь счастливее. И вот прошло почти девять месяцев, а видимого эффекта пока не наблюдалось.

Взглянув на часы в сотый раз, Роман понял, что надеяться бессмысленно. Мама уже не позвонит, раз не позвонила до сих пор. Вот бы еще перестать наконец проверять пропущенные на мобильном. Он же вроде как уже взрослый, совершеннолетний, самостоятельный…

Телефон завибрировал, и Роман, вздрогнув, выплеснул остатки чая на подоконник. На экране высветилось лицо английского деда. С детства в картине мира Романа родственники четко делились на русских и английских.

– Как дела у моего взрослого внука? – Дед некогда был спортивным тренером, но, даже отойдя от дел, сохранил командный голос.

Роман отвел телефон от уха и уменьшил громкость звука.

– Все отлично. Как твое юное дарование?

– Ноет, как девчонка, – проворчал дед.

– Она и есть девчонка, – рассмеялся Роман, вспомнив соседскую Люси, восьмилетнюю оторву, от которой отказались все перспективные тренеры, после чего дед взялся с ней поработать из спортивного интереса.

– Пусть плачет от счастья, когда завоюет свою первую медаль и побьет на Олимпиаде всех русских.

Дед громогласно расхохотался. Роман не мог не улыбнуться. Эту шутку дед повторял, сколько Роман себя помнил. Увы, ни один дедушкин подопечный не смог добиться громкого успеха в фигурном катании. Много надежд дед возлагал на Романа, но тот в детстве часто болел, а когда наконец перестал, начал расти с такой скоростью, что на льду делать ему было нечего, поскольку ни о каком балансе и владении телом речи не шло. От безысходности дед предложил Роману попробовать теннис. Им-то Роман и занимался большую часть жизни, пока не переехал в Москву.

Дед стал рассказывать об успехах Люси, а слушавший вполуха Роман думал о том, что ему самому очень не хватает физической нагрузки. Надо бы поискать место, где можно будет хотя бы пару раз в неделю играть в теннис. Ему ведь не нужен серьезный уровень. Теннисист он весьма средний. Наверное, проблем с поиском корта не будет. Может быть, если окружить себя привычной активностью, станет не так муторно?

– Ну а что Диана?

Роман вынырнул из своих мыслей, услышав имя матери.

– М-м-м… Хорошо все. А что?

Дед некоторое время молчал, а потом непривычно тихо спросил:

– Не позвонила?

Роман почувствовал, как в носу защипало.

– Да у меня же вчера вечеринка с друзьями была. Может, я просто пропустил.

– Сынок, – дед вернул голосу привычную громкость, – я, может, и старый, но не тупой. Если бы ты пропустил, то увидел бы ее звонок в пропущенных.

– Да ты круто разбираешься в современных технологиях, – неестественно громко рассмеялся Роман, а потом добавил: – Не бери в голову. Наверняка у нее есть причины.

– О да, – откликнулся дед. – Ладно, мне пора на партию века. Дженкинс хочет взять реванш за прошлый уик-энд.

– Порви его, – пожелал Роман и подумал, что он очень хочет в Энфилд, где каждый уик-энд вот уже больше пятидесяти лет его дед играет с мистером Дженкинсом в шахматы, и они оба ведут скрупулезный учет выигрышам и поражениям, каждый в своем ежедневнике.

Роман с детства помнил пухлый ежедневник в черной обложке, на котором золоченым тиснением было выдавлено: Austin Motor Company.

– Непременно порву, мой мальчик. И, знаешь, бросай ты к чертям эту Москву. У нас тут такая зелень вокруг, а там, поди, уже снег ложится.

Роман вздохнул:

– Здесь еще тоже тепло. Я пока даже без куртки хожу.

– Ну, это может говорить не о погоде, а о твоем здравом смысле, не так ли?

– Это да, может, – улыбнулся Роман, мечтая прямо сейчас оказаться в зеленом и таком родном Энфилде. – Спасибо, что позвонил. Напиши потом, как закончится партия века.

Дед пообещал сообщить результат, и Роман знал, что он обязательно сообщит. Питер Андерсон всегда держал свое слово и поступал по совести. В отличие от его никчемного внука.

Роман сходил за тряпкой, вытер чай с подоконника и подумал, что ему все же нужно поспать. Завтра новая учебная неделя, а значит, нужны силы – и моральные, и физические. Особенно после того, что он вчера натворил. Роман застонал, вспомнив вчерашний вечер. Вот бы отмотать время назад и не отвечать на звонок Маши Рябининой. За этим последовала неприятная мысль, что тогда ей пришлось бы до утра мерзнуть на причале. Роман вздохнул, понимая, что он круглый идиот.

Телефон вновь зазвонил.

– Ты там живой? – отец старался говорить бодро, как всегда делал в последние месяцы, но Роман чувствовал фальшь за милю, как хорошая гончая чувствует добычу.

– Живее всех живых, – отрапортовал Роман, – а ты?

– А что я? Это же не я вчера развлекался на яхте с девушкой.

Роман возвел глаза к потолку:

– Уже донесли?

– И притом разбудили. Ты в следующий раз с охраной договаривайся так, чтобы я о твоих похождениях не узнавал в девять утра в воскресенье, окей?

– Окей, – откликнулся Роман. – Ругать будешь?

– Да кто ж тебя, здоровый лоб, ругать будет? Главное – голову на плечах имей, чтобы потом не жениться в восемнадцать.

– Па-а-ап, ну хватит уже! – простонал Роман. – Ну мне же не десять лет.

– Да то-то и оно.

Отец замолчал, и Роман почувствовал, что он хочет что-то добавить. В трубке пошел сигнал второй линии. Роман взглянул на экран, и его сердце зачастило: мама. Роман завис, не зная, как поступить – сбросить звонок отца, когда тот явно решается о чем-то сказать, или ответить матери, звонка от которой он ждал вторые сутки?

– Рома, – голос отца в трубке звучал очень серьезно.

– Да, я здесь, – ответил Роман и, сбросив звонок мамы, зажмурился. – Я слушаю.

– Ты ведь был не с Юлей?

Роман шумно выдохнул. Он-то надеялся, что отец скажет что-то важное.

– Нет, не с Юлей. Она… устала вчера.

– Я так понимаю, прививать высокие моральные качества восемнадцатилетнему сыну уже поздно? – голос отца прозвучал устало.

– Пап, это вообще не то, о чем ты подумал…

– Да я еще ни о чем и подумать не успел. Я спал десять минут назад.

– Везет тебе, – вздохнул Роман.

– Так с кем ты был?

– С Машей. Помнишь, Маша Рябинина? Она с Вол…

– С девушкой Димки? Рома, ты там вообще берега потерял?

Отец заговорил тем тоном, которым распекал нерадивых менеджеров. Роман ненавидел этот тон с детства, потому что сразу начинал чувствовать себя никчемным и жалким. Сегодня это ощущалось особенно остро.

– Папа, я не идиот! – четко выговорил он. – Она попросила о помощи и…

– И ты должен был ответить, чтобы за помощью она обращалась к Димке! – отрезал отец.

– Я должен был бросить девушку ночью в беде?

– Нет, что ты! Разумеется, самым правильным было притащить девушку друга на яхту и устроить там романтический ужин. Это что за беда такая, которую только при свечах и можно решить? Хотя… чего еще можно ожидать от сына твоей матери?..

Это было хуже, чем пощечина. Роман в сердцах нажал на «завершение вызова» и, усевшись на пол, обхватил колени. Жутко хотелось плакать, но это было бы совсем жалко, поэтому он прокручивал в голове детскую считалочку, которой когда-то научила его Кэтрин, жена мистера Дженкинса, сказав, что это лучшее средство от слез. Оно помогало ему вот уже больше десяти лет.

Сообщение о пропущенном вызове продолжало висеть на экране. Роман сходил на кухню, умылся, выпил воды и, устроившись на высоком барном стуле, набрал номер мамы.

На шестом гудке мамин голос радостно воскликнул:

– Привет, солнышко! Как ты там?

Роман ожидал, что мама извинится, как-то объяснит свое вчерашнее молчание, что будет чувствовать себя виноватой. Ведь он ждал ее звонка вторые сутки. Но ее голос звучал так же весело и легко, как обычно, будто ничего не случилось. Будто можно вот так привязывать человека к телефону…

– У меня все отлично. Спасибо.

Роман и сам понимал, что говорит сухо, но ничего не мог с этим поделать, потому что он правда обиделся и до звонка матери даже не подозревал, насколько сильно.

– Роман, тебе не идет этот тон, – безапелляционно заявила мама. – Представляешь, я сегодня держала на руках детеныша кенгуру! Здесь недалеко есть что-то вроде приюта, где выхаживают кенгурят, которые остаются в сумках погибших матерей. Ты не представляешь, как часто здесь сбивают кенгуру. Кенгурята невероятно милые. И смотрят так серьезно. Один вообще был жутко на тебя похож. Такой же бука.

Роман положил телефон на барную стойку, включил громкую связь и, опершись локтями о столешницу, запустил пальцы в волосы. Ему очень хотелось сказать, что вчера у него был день рождения, что ему было очень важно, чтобы она позвонила, что она, черт побери, обещала приехать! Но вместо этого Роман смотрел на мамино фото, сделанное пару лет назад на борту «Рене», и слушал рассказ про то, как мама и Патрик нянчились с несчастными кенгурятами. В общем-то ничего необычного сегодня не произошло. Если быть до конца честным, мама и раньше могла надолго уехать и пропустить его день рождения, но хотя бы всегда звонила.

На экране засветился вызов от отца. Роман потянулся к телефону, и пальцы застыли в нескольких сантиметрах от экрана. Мама продолжала рассказывать о том, как чудесно в Австралии и сколько всего он пропустил, не согласившись поехать с ней, хотя, признаться, Роман не помнил, чтобы ему предлагали.

– Солнышко, ты все еще дуешься? – голос мамы звучал ласково и виновато.

Он как наяву видел сейчас ее лицо: в такие минуты оно становилось похожим на лицо юной девочки, немного капризной и очень милой.

– Не дуюсь, – сказал Роман то, что она хотела услышать, и сбросил входящий.

– Ну и славно. Давай в следующий раз ты все же поедешь с нами? Патрик – удивительный человек. Вы понравитесь друг другу. Он уже тебя любит. Дай ему шанс.

«Шанс на что?» – едва не спросил Роман. Он искренне не понимал, почему он должен давать какие-то шансы незнакомому мужчине, который разрушил их семью, отнял у него мать, уничтожил его отца, который виноват в том, что Роман торчит в чужом городе. Бабушка Аня, его русская бабушка, сказала, что нельзя винить во всем этого мужчину. Диана, мол, – взрослый человек, и ее невозможно куда-либо увести против воли. Но винить мать у Романа почему-то не получалось. Она была такой хрупкой, нежной, милой, так любила, чтобы о ней заботились и восхищались ею… Она была центром их семьи, вокруг которого все вертелось.

– Хорошо. – У Романа не были ни сил, ни желания говорить о Патрике.

– Спасибо, милый. Ну а как ты там на самом деле? – на этот раз в голосе мамы послышалась искренняя забота, и на Романа вдруг накатило все разом: мысли о чужом городе, дурацком университете, Волкове, его девушке…

Роман сглотнул и, выключив громкую связь, чтобы больше не видеть счастливую улыбку мамы, поднес телефон к уху:

– Все хорошо. Я уже привык. Здесь… весело.

– Отлично. Я очень за тебя рада. А как отец?

– А ты спроси у него сама, – ответил Роман, чувствуя, как на него наваливается усталость.

– Ладно, милый. Передавай Анне и Константину привет, когда будешь звонить. Целую.

Тон у мамы изменился. Роман не стал предлагать ей самой позвонить родителям отца. Это было бесполезно. У мамы там кенгуру и эвкалипты. Рай на земле.

Роман положил на барную стойку замолчавший телефон, потер лицо руками, понимая, что нужно непременно поспать, но вместо этого придвинул мобильный вновь и набрал номер английского деда.

– Да, мой мальчик, – бодро откликнулся дед. – Что-то случилось?

– Как партия века? – спросил Роман, гоняя пальцами по столешнице пару кунжутных зернышек, невесть как пропущенных домработницей.

– Пока идет. Но я уже выигрываю по материалу.

Мистер Дженкинс что-то возмущенно сказал на заднем плане, дед злорадно рассмеялся.

– Слушай, а это ты сказал маме, чтобы она позвонила?

После секундной заминки дед проворчал:

– Делать мне больше нечего.

Но этой заминки Роману хватило.

– Ладно. Дженкинсам привет. Передай миссис Дженкинс, что я скучаю по ее тыквенным печеньям.

– А мы скучаем по тебе, сынок, – тихо сказал дед.

Роман кивнул, хотя дед и не мог этого видеть.

Вдруг дед разразился бранью, а Дженкинс расхохотался.

– Я перезвоню, сынок. Этот старый книжный червь считает, что нашел брешь в моей обороне.

– Нашел, нашел, – злорадно хохотал Дженкинс, и Роман представил, как он потирает свои большие смуглые руки.

– Пока, – сказал Роман, но дед оборвал связь раньше.

Стоило Роману положить мобильный на столешницу и отойти на пару шагов, как телефон зазвонил вновь. Из трубки донесся раздраженный голос отца:

– Роман, давай мы решим раз и навсегда: как бы мы друг на друга ни злились, что бы друг другу ни наговорили, мы никогда не будем сбрасывать звонки.

Роман устало потер лоб.

– Хорошо.

– Договорились?

– Да, конечно. Извини.

– Ладно. И насчет девушки Волкова…

Роман вздохнул.

– Ты меня слушаешь?

– Да, конечно.

– Вычеркни ее навсегда из списка девушек, на которых стоит обратить внимание. Я признаю, что она красивая и ножки у нее что надо, но давай ты не будешь делать глупостей?

Романа отчего-то покоробило упоминание о Машиных ногах. Сразу вспомнился ее рассказ о бабушкином соседе и то, как это задело его вчера. Роман тряхнул головой, отгоняя неприятные мысли.

– Роман, ты меня слушаешь?

– Да, конечно.

– Ты обещаешь? Имей в виду, еще раз скажешь «да, конечно», и я решу, что ты там параллельно чем-то занят и меня не слушаешь вообще.

Роман запнулся на очередном «да, конечно» и произнес:

– Да, я обещаю, что проблем с Волковым не будет.

– Это не то, что я хочу услышать, Рома. Я уж молчу о том, что в своей картине мира я бы хотел, чтобы мои сыновья – крестный и родной – были вновь не разлей вода. Но хотя бы просто не влезай в отношения Волкова и его девушки. Я прекрасно понимаю, что Димка вчера зажигал с другой и Маша обиделась. Но тебя это не касается никоим образом. У девушек такая дурь в голове порой, что тебе и не снилось, поверь. Она может сейчас окручивать тебя, чтобы Волков позлился и повымаливал прощение. Плавали – знаем. Поэтому повторяю: держись от нее подальше.

– Папа, я тебя услышал, – четко произнес Роман, чувствуя, что вчерашняя дрожь вновь возвращается. Простыл он, что ли?

– Обещаешь?

– Да, конечно.

Отец фыркнул и, пожелав ему хорошего дня, отключился.

Роман обвел бездумным взглядом студию, решил, что надо сполоснуть чашки после кофе и чая, но вместо этого направился на кухню и, порывшись в шкафчике, вытащил прописанное ему полгода назад снотворное. Он прибегал к нему в крайних случаях, ненавидя то, каким заторможенным бывал на следующий день, но выбора не было: его колотило все сильнее, и он понимал, что дрожь – нервная.

Запив таблетку водой из-под крана, Роман аккуратно завинтил крышку, убрал пузырек на место и выключил звук на телефоне. Несколько секунд подумал и написал сообщение Юле, чтобы та не беспокоилась. А потом, не раздеваясь, забрался в постель и, едва начав читать третью главу «Театра», вырубился на ближайшие восемнадцать часов.

Загрузка...