Малявку звали Сёко Сано. Я узнал, что она училась в девятом «А» классе вместе с Макото и тоже ходила в кружок рисования. При этом она загадочным образом не попадала в поле зрения Макото. Наверное, оттого, что его целиком занимала только Хирока Кувабара.
Как бы то ни было, после этого девочка по имени Сёко Сано стала беспощадно меня донимать.
Она была твердо убеждена, что «Макото теперь другой» (и в этом попала прямо в яблочко), и настойчиво преследовала меня, будто хотела разоблачить мою истинную сущность.
– Раз не семинар, то гипнотерапия, да?
– Хм… вряд ли ты признаешься, но, может быть, все-таки… Из тебя не изгоняли дьявола где-нибудь на Шри-Ланке?
– Только честно, ты не плавал с дельфинами?
– У моего отца, знаешь, есть знакомый, который стал совершенно другим человеком, когда у него появился ребенок… Хотя, Кобаяси, дети в твоем возрасте…
Она буквально бомбардировала меня теориями. И откуда только они у нее брались?
Сначала я пытался возражать:
– Я не верю в гипнотерапию.
– Изгнание дьявола? Я бы обратился к ангелу.
– Я плохо плаваю.
– Не помню, чтобы у меня были дети.
Постепенно мне это надоело, и я стал удирать, едва учуяв присутствие Сёко.
Самым безопасным местом оказался кабинет рисования. Сёко волшебным образом переставала меня допекать, только когда я стоял перед мольбертом. Она всегда держалась на расстоянии и молча разглядывала мою картину, совершенно не пытаясь вмешаться. Может, раз она тоже любила рисовать, этот кабинет представлял для нее священную территорию.
Да, стыдно признаться, но я продолжал ходить в кружок.
Что ни говори, а времени у меня было много. После уроков я не особо-то и хотел возвращаться домой. Сидеть в школе допоздна было в сто раз лучше, чем беситься от одного только вида домашних.
Меня также волновала Хирока Кувабара. Короче говоря, как и Макото, я, затаив дыхание, ждал, когда она обратится ко мне. Пусть я слишком хорошо знал, что ничего путного из этого не выйдет и что Макото свел счеты с жизнью и из-за нее тоже, но все-таки Хирока обладала особым магнетическим обаянием. Мне хотелось, чтобы она говорила и говорила всякие чудные вещи своим милым голоском. Порой я даже представлял себя на месте того мужчины…
Но все же главная причина, по которой я ходил в кружок, была проста: мне нравилось рисовать.
Я решил потратить время на доработку голубой картины Макото. Я уже привык писать маслом и даже преуспел в этом – скорее всего, потому, что находился в теле Макото. Так что вместо медленного овладения техникой с нуля я словно бы постепенно вспоминал то, что всегда знал.
Вот я трепетно дотрагиваюсь кистью до холста.
На нем теперь обитает нечто новое, нечто маленькое. Несколько мазков – и оно потихоньку растет.
И, наконец, приобретает очертания нового мира.
Нового мира.
Нашего с Макото.
Только здесь, в мире рисования, я забывал обо всех бедах и неудачах Макото, о его одиночестве и хандре, даже о его маленьком росте. День за днем живопись околдовывала меня все сильнее и сильнее. Промежуточные экзамены второго триместра были уже на носу, и кружок рисования совсем опустел – только я один старательно приходил туда.
Все закончилось тем, что сразу после экзаменов меня вызвал классный руководитель Савада.
– Итак, Кобаяси. Мне хорошо известно, что ты долго отсутствовал. И что для твоей психики это время было нелегким. Но даже принимая все это во внимание… – Тут Савада потряс листком с результатами экзаменов. – Это никуда не годится!
И я был с ним полностью согласен.
После уроков в учительской было сумрачно. Нас с Савадой одинаково заботило сложное положение, в котором оказался Макото. Речь шла о совершенно неутешительных результатах промежуточных экзаменов: по трем предметам – математике, японскому и английскому – его средний балл составлял тридцать пять, а по пяти – тридцать один. Из ста.
– Итак… В первом триместре оценки у тебя были такие же. Это в твоем духе, но обычно ко второму триместру ученики начинают пошевеливаться, чтобы успешно сдать выпускные экзамены. А ты, похоже, собираешься и дальше продолжать в том же темпе…
Савада нахмурил брови. Похоже, он зашел в тупик.
Как и я.
Все-таки это были экзамены Макото Кобаяси, на которых проверялись все накопленные им знания, но, даже несмотря на то, что во втором триместре я почти не учился, я надеялся, что при виде бланка с вопросами мозг Макото активизируется и поможет мне решить задания. Но когда пришло время и передо мной оказался бланк, меня вдруг охватило нехорошее предчувствие, что мозг Макото мало чем сможет помочь…
– Так ты в старшую школу не пройдешь.
В это время любой разговор сам собой сводился к экзаменам.
По словам Савады, в характеристику, необходимую для поступления в старшую школу, вносились результаты, полученные до второго триместра девятого класса включительно, причем не только оценки на экзаменах, но и отношение к учебе, и посещаемость, и домашние задания – в общем, все вместе. В первом триместре успехи Макото были хуже, чем у его одноклассников. Из этого я сделал вывод, что он учился хуже всех в классе, хотя Савада прямо этого не сказал.
В общем, мне предстояло во что бы то ни стало наверстать отставание до конца триместра.
– М-да, что же с тобой делать… – растерянно пробормотал Савада. – Что ж, Кобаяси. Похоже, у тебя единственный выход: подать документы в частную школу[2].
– Почему?
– Даже если ты возьмешься за ум и хорошо сдашь вступительные экзамены, с такой характеристикой поступать в государственную школу – дело рискованное. Говоря начистоту, я посоветовал бы либо поступать в частную школу, либо получить рекомендацию от преподавателя. В государственных школах для учеников с рекомендациями теперь выделяют больше мест, но надежнее всего, конечно, подать заявление в частную школу.
– То есть если я подам документы в частную школу, то пройду?
– Смотря какая это будет школа.
Частная школа.
Я так и не понял, чем это грозит, но уже все решил.
– Тогда так и сделаю.
– Что?
– Подам документы в частную школу.
– Ты так запросто это решил?
– Ну, мне же неважно куда. Я же могу поступать в любую школу?
– Да, но с учетом твоей успеваемости, конечно…
Савада смешался, а я пожал плечами:
– С учетом моей успеваемости? Ну и пусть.
Я решил, что разговор окончен, и поднялся со стула. Кажется, волноваться больше было не о чем.
– М-да, ты тоже, что ли, из этих?.. – Савада склонил голову и, шепотом, чтобы его не услышали другие учителя, заговорил:
– Никакого духа соревнования. Сейчас таких много… Ладно, время пока есть, подумай еще. И с родителями посоветуйся.
Тяжелая рука Савады легла на мое плечо и усадила меня на место.
– Как твой… ну, этот… настрой?
– Настрой?
– Ну, это, ну… то самое…
Савада запинался, будто с трудом подбирал слова:
– Я об этом… ну… Твоя мама попросила меня этой темы не касаться, но… я переживаю…
– А-а… – Я вдруг все понял. – Вы о самоубийстве?
– Ш-ш! Тише! Да, об этом.
– У меня уже все хорошо. Я просто немножко сбился с пути. Я больше так не буду.
Я старался невозмутимо улыбаться, но Савада с подозрением наблюдал за мной.
– Точно?
– Точно.
– Поклянешься?
– Нет, не поклянусь.
– Вот хитрец!
– Вы тоже, учитель.
– Да, я вижу, что в последнее время тебе стало полегче. – Выражение его лица стало грозным. – Но если у тебя вдруг возникнут проблемы, сразу же скажи мне! Я помогу. Я же сильный!
Похоже, он не врал.
Судя по пособию Пурапуры, Савада и в самом деле пользовался своей огромной гориллоподобной силой, чтобы защитить учеников. Если хоть в чем-то неудачнику Макото и повезло, так это с классным руководителем, кредо которого можно было сформулировать так: «Если замечу, что кто-то из вас издевается над слабыми, сначала изобью до полусмерти. А потом уже выслушаю».
Охваченный эмоциями, я быстро поклонился Саваде и вышел из учительской.
В тот вечер я объявил родителям Макото, что подам документы в частную школу. Еще я хотел решить вопрос с подготовительной школой, куда перестал ходить после самоубийства Макото. Я сказал, что не буду целиться высоко и как-нибудь справлюсь с экзаменами и со своими нынешними знаниями, поэтому с ней можно завязать.
После моего внезапного объявления мать пришла в замешательство.
– Как? Ты уже все решил? Ты посоветовался с учителем?
– Угу.
– И он тебе это сказал?
– Ага.
– Ох…
И мать погрузилась в раздумья. Меня же заинтересовала не ее реакция, а кое-что другое.
Семь вечера. Пора ужинать. И в то же время за традиционным столиком в гостиной мы сидели только вдвоем.
Почему в доме так тихо?
Ладно Мицуру нет – он каждый вечер ходил в подготовительную школу. Но и отца, который всегда восседал за столом, как образцовый глава семейства, сегодня тоже не было – впервые с тех пор, как я вышел из больницы.
– Папе с сегодняшнего дня снова придется работать сверхурочно. – Мать взглянула на его пустое место, будто прочитав мои мысли. – Ты ведь понимаешь, Макото, что у него в компании сейчас настали непростые времена. После того как раскрыли мошенничество, все должны работать не покладая рук, чтобы вернуть доверие покупателей… Но для папы ты был важнее работы, и он каждый раз отпрашивался пораньше. Больше отпрашиваться нельзя… Когда папа увидел, что тебе стало лучше, он снова вернулся к работе.
Я ехидно хмыкнул.
– Да, у начальника отдела дел-то полно.
– Конечно, у него много новых обязанностей.
Такая непонятливая, даже иронию не уловила.
Неужели нам теперь придется ужинать вдвоем? От одной этой мысли есть уже расхотелось. Мало какой подросток захочет ужинать вдвоем с матерью, а мне приходится это делать с чужой матерью.