Я часто гадал, в какой момент нашего разговора или на какой его фразе оформился у Раффлса тот его план, к исполнению которого мы немедля приступили; ведь мы без перерыва болтали с его приезда в восемь вечера и до двух часов ночи. Хотя с двух до трех мы обсуждали именно то, что делали потом с девяти до десяти, за одним исключением, которое стало неизбежным из-за совершенно неожиданного развития обстоятельств, о которых до определенного момента лучше не распространяться. Воображение и дар предвидения Раффлса безусловно превосходили все, о чем он позволял себе проговориться; но даже во время разговора его идеи могли выкристаллизовываться, притом вполне очевидно для слушателя, и фраза, которая начиналась с бледной тени мысли, в своем развитии заключала законченный проект, подобно тому, как изображение фокусируется при наведении увеличительного стекла, и, в придачу, во всех деталях.
Достаточно будет сказать, что после долгой ночи в Олбани и краткой ванны с чашкой чая у себя, я нашел Раффлса, ожидающего меня на Пикадилли, и мы приблизились к челюстям Джермин стрит. Там мы кивнули друг другу, будто прощаясь, и я пошел дальше, но почти сразу развернулся, словно забыл что-то, и снова зашел на Джермин стрит, едва ли в пятидесяти ярдах позади Раффлса. Я и не думал догонять его. Я шел как раз позади, когда увидел первое затруднение, которое, впрочем, много времени не заняло; прямо в объятия Раффлса выскочил из конторы Дэна Леви один из его самых ранних клиентов. Последовали жаркие извинения, принятые с вежливой холодностью, за ними начались взволнованные излияния, которых я не расслышал издалека. Все это производил небольшого роста человечек, окруженный копной чернейших волос, жестоко мявший в руках свое огромное сомбреро, обращаясь к Раффлсу с речью, которую тот внимательно слушал. По виду собеседников мне ясно было, что речь шла не о только что случившемся столкновении; но я не смог разобрать ни слова, стоя у шляпной мастерской, пока Раффлс не зашел внутрь, а от его нового знакомого не донесся до меня новый залп грубых ругательств на ломаном английском, сопровождаемый взглядом горящих глаз.
«Еще одна жертва мистера Шейлока», – подумал я, и действительно, несчастный, вероятно, страдал от внутреннего кровотечения после изъятия фунта плоти; во всяком случае, жажда кровопролития читалась у него в глазах.
Я долго простоял у витрины шляпника, а потом зашел, чтобы выбрать кепку. Но в таких узких магазинчиках обычно очень темно, и я ощутил необходимость вынести несколько кепок наружу, чтобы определить их оттенок, и как бы ненароком оглядеть улицу. Далее я был коронован специфическим агрегатом, подобным печатной машинке, предназначавшимся для точного измерения и определения формы моего черепа, поскольку я намекнул, что не расположен надевать прибор в будущем более нигде. Все это заняло добрых двадцать минут, но, уже почти добравшись до мистера Шейлока, я вспомнил, что именно у этого шляпника имеются еще и соломенные канотье, и немедленно вернулся, чтобы заказать одно вдобавок к кепке. И так же, как очередная подсечка приносит улов, мое следующее метание туда-обратно (во время которого я всерьез задумался о новом котелке) принесло мне долгожданную встречу с Раффлсом.
Мы обменялись приветственными возгласами и рукопожатиями; воссоединение наше случилось практически под окнами ростовщика, и было настолько не по-английски сердечным, что между объятиями и хлопками Раффлс смог ловко протиснуть увесистый сверток мне в карман. Не думаю, что это движение заметил бы и самый придирчивый прохожий. Однако у улиц глаз не меньше, чем у вечно бдящего Аргуса, и хотя бы пара из них всегда следит за вами.
– Им пришлось посылать в банк за всей суммой, – шепнул мне Раффлс, – пачку они едва ли запомнили. Но не позволь Шейлоку увидеть его собственный конверт!
Через секунду он начал во всеуслышание бубнить нечто совершенно иное, а еще через миг уже поволок меня через порог конторы Шейлока.
– Позволь, я введу тебя и представлю, – заорал он. – Ты не мог выбрать партнера лучше, дорогой мой, это честнейший человек Европы. Мистер Леви освободился?
Чахлый молодой джентльмен, который говорил так, будто являлся обладателем заячьей губы или легкого опьянения – ни одно из этих предположений, впрочем, не было правдой, сообщил, что, да, вероятно, но он уточнит, что и сделал посредством телефона, переведя его с динамика на трубку. Затем он соскользнул со стула, и тотчас еще одному поспешно вошедшему человечку, столь же молодому, или, по крайней мере, так выглядевшему, но очень сходному с первым манерой речи, быстро вошедшему с каким-то делом, было велено подождать, пока джентльменов не проводят наверх. В помещении, куда мы взобрались, за стойкой красного дерева располагались еще клерки, и новоприбывший хрипло поприветствовал их.
Дэн Леви, как я должен называть его, раз уж Раффлс не лакирует мой рассказ, казался огромным за своим гигантским бюро, но уж точно не таким огромным, каким он предстал перед нами месяц назад за крошечным столиком в Савое. Его лишения на курорте не только умерили его объемы, что было видно невооруженным глазом, но и как будто заставили скинуть лет десять. Он был одет настоящим джентльменом; даже сидя, облаченный в такой безупречно скроенный сюртук и аккуратнейше завязанный галстук, он наполнял меня едва осознаваемым чувством почтения, видимо, тем же, что его шелковая пижама произвела ранее на Раффлса. Его лицо поприветствовало нас выражением заинтересованного, хоть и насмешливого радушия, что произвело на меня еще большее впечатление. Своими крупными чертами рубленого лица он напоминал скорее кулачного бойца, чем хитрого ростовщика – особенно его нос, который все же выглядел более здоровым, нежели в тот первый и последний раз, когда я его видел, и производил своим размером угрожающее и подавляющее чувство. Было приятно повернуться от этой угрожающей личины к Раффлсу, который вошел с обыкновенным чувством отстраненной уверенности и представил нас с неподражаемой легкостью, которая сопровождала его в любых кругах общества.
– Рад встрече с вами, сэр, как пож'ваете? – произнес мистер Леви, глотая некоторые буквы, невзирая на усилия. – Присядьте, сэр, прошу.
Но я остался на ногах, хоть и чувствовал, что они близки к тому, чтобы задрожать, и, погрузив руку во внутренний карман, начал обрабатывать содержимое, извлекая его из конверта, который передал мне Раффлс, одновременно воспроизводя фразы и особенно тон, что мы отрепетировали этой ночью в Олбани.
– Не уверен я, что вы так рады, – начал я. – Если точнее, радость ваша, наверное, быстро пройдет, мистер Леви. Я пришел по просьбе друга, мистера Эдварда Гарланда.
– А я-то решил, что ты сюда за займом! – вмешался Раффлс без всякого стеснения. Ростовщик уставился на меня блестящими глазами, поджав губы.
– Я этого не говорил, – выпалил я Раффлсу в ответ; и мне показалось, что за его взглядом, словно истину на дне колодца, я увидел одобрение и попытку подбодрить меня.
– И кто же этот маленький нахал? – вопросил его ростовщик с очаровательной наглостью.
– Это мой старый друг, – ответила Раффлс тем обиженным тоном, который определенно означал окончание старой дружбы. – Я решил было, что он на мели – или я никогда и не осмелился бы представить его вам.
– Я вовсе не просил тебя о представлении, Раффлс, – агрессивно возразил я. – Я всего лишь входил в тот момент, когда ты выходил. Я считал, что не в твоем характере лезть в чужие дела!
После чего с истинно англо-саксонским намеком будущего насилия над моей личностью, Раффлс распахнул дверь, порываясь покинуть нашу беседу. Все это произошло точно, как мы репетировали. Но Дэн Леви позвал Раффлса и пригласил войти обратно. И это было именно то, на что мы надеялись.
– Господа, господа! – воскликнул еврей. – Прошу не превращать мой офис в место для петушиных боев, господа; и молю, мистер Раффлс, не бросайте меня на милость своего опасного друга.
– Можете сохранить за собой численное преимущество, – отважно прошипел я, – мне наплевать.
Моя грудь содрогнулась со вздохом, как того требовал режиссерский замысел, но была в том и нотка облегчения из-за того, что пьеса шла, как планировалось.
– Ну что же, – произнес Леви. – Ради чего прислал вас сюда мистер Гарланд?
– Вам это известно, – ответил я, – это из-за его долга вам.
– Вы только не распаляйтесь, – сказал Леви. – Так что насчет долга?
– Это просто позор! – выпалил я.
– Вполне согласен, – отметил он со смешком. – Это дело следовало уладить много месяцев назад.
– Месяцев? – повторил я. – Прошло всего двенадцать месяцев, как он занял у вас три сотни фунтов, и теперь вы хотите выбить из него все семь!
– Верно, – заметил Леви, приоткрыв свои жестко поджатые губы, которые исчезли в следующее мгновение.
– То есть, он занял у вас три сотни на год, от силы, и теперь в конце вы шантажируете его, вытрясая восемь!
– Вы ведь только что сказали – семь, – вмешался Раффлс, голосом человека и стремительно теряющего уверенность в себе.
– А еще вы сказали «шантажировать», – добавил Дэн Леви зловеще. – Не спустить ли вас с лестницы?
– Вы собираетесь спорить с цифрами? – парировал я.
– Не собираюсь. У вас ли его расписки?
– Да, они у меня в руках и моих рук не покинут. Видишь ли, ты просто не знаешь, – добавил я строго, поворачиваясь к Раффлсу, – что этот молодой человек уже выплатил сотню в рассрочку – вот откуда взялись восемь сотен – и все то же самое случится с тобой, если ты заберешься в эту лодку.
Ростовщик уже терпел меня дольше, чем кто-либо из нас мог ожидать, но теперь он отодвинул свое кресло от стола и поднялся – истинный столп угрозы, готовый извергнуть проклятия.
– Это все, что вы желали высказать, явившись сюда? – громыхнул он. – Если это так, наглец, вон отсюда!
– Нет, это не все, – возразил я, разворачивая документ, приложенный к обязательствам о платежах, которые Раффлс получил у Тедди Гарланда; все это мне удалось без излишних довесков вытащить из того самого внутреннего кармана, в котором я пытался опустошить полученный от Раффлса конверт. – Вот, – продолжил я, – письмо, написанное вчера вами к мистеру Гарланду, в котором вы пишете, помимо прочих дерзостей, следующее: «Это последнее предупреждение, больше никакие оправдания я не приму и не потерплю. Вы причинили в десять раз больше неприятностей, чем стоило ваше дело, и я с радостью избавлюсь от вас. Вам следует расплатиться до двенадцати дня завтра, или вы можете быть уверены, что перечисленные выше угрозы будут приведены в исполнение в точности, как это здесь было описано, и что будут предприняты нужные шаги, чтобы эти меры подействовали немедленно. Это ваша последняя возможность и последний раз, как я пишу к вам об этом деле».
– Именно так, – произнес Леви, ругнувшись. – Это дело насквозь прогнило, мистер Раффлс.
– Верно, – поддакнул я. – Могу ли я спросить – вы действительно намерены избавиться от мистера Гарланда, заставив его заплатить всю сумму?
– До полудня, сегодня, – подтвердил Леви, щелкнув своими боксерскими челюстями.
– Всего восемь сотен, за те три, которые парень занял у вас год назад?
– Так точно.
– Несомненно, вы очень суровы к этому мальчишке, – заявил я, достигнув помалу этими вопросами примирительной интонации, за что Раффлс немало хвалил меня впоследствии; но пока что он лишь заметил:
– Должен сказать, это только его вина.
– Ну разумеется, мистер Раффлс, – воскликнул ростовщик, и сам приняв более примирительный тон. – Это были мои деньги; мои три сотни золотых соверенов; и каждый имеет полное право получать доход с того что имеет, верно?
– Несомненно, – подтвердил Раффлс.
– Ну что же, деньги такая же вещь, как и все прочее – если их у вас нет, если вы не можете их выпросить или заработать, вы можете их получить, заплатив за них цену. Я всего лишь продаю свои деньги, вот и все. И я имею право продавать их по хорошей цене, и эту хорошую цену я за них и получу. Быть может, тот, кто платит эту мою цену, и глупец – это зависит от того, насколько ему в этот момент нужны деньги – и это его дело, а не мое. Ваш молодой друг-повеса прекрасно бы себя чувствовал, если бы не обанкротился, но банкрот всего лишь платит больше, вот и все. Это не я подвел под монастырь вашего друга; он сделал это сам, с широко открытыми глазами. Мистеру Гарланду хорошо было известно о том, сколько я требую, и что я не замешкаюсь перед тем, как потребовать свое, и с добавкой, стоит ему дать мне шанс. С чего бы мне мешкать? Он этого не гарантировал? Зачем, как вы думаете, я сижу в этой конторе? В этом суть моего дела, мистер Раффлс, и это вовсе не ограбление, дорогой мой сэр. Если уж рассуждать, то любой деловой человек – грабитель. Но вы видите, что мое дело абсолютно прозрачное, и я веду его согласно обязательствам.
– Действительно, блестящее изложение дела, – веско заметил Раффлс.
– Но к вам это не относится, мистер Раффлс, – ловко ввернул ростовщик. – Мистер Гарланд мне не друг, и к тому же глупец, но я надеюсь, что про вас могу сказать, что вы не похожи на него ни в том, ни в этом.
– Значит, дело сводится к следующему, – сказал я – вы ожидаете, что он заплатит сегодня утром?
– К полудню, и, кстати, уже пробило десять.
– Всю сумму в семь сотен фунтов?
– Фунтов стерлингов, – заметил мистер Леви. – И чеков я не приму.
– Тогда, – сказал я, принимая вид и тон потерпевшего поражение в схватке, – не остается ничего, кроме как последовать моим инструкциям и заплатить вам немедленно!
Я не глядел на Дэна Леви в тот момент, но слышал, как он судорожно втянул воздух, увидев купюры у меня в руках, и почувствовал его злобное дыхание на своем лбу, когда наклонился и начал отсчитывать их по одной над его столом. Прошло немного времени, прежде чем он обратился ко мне с возгласом протеста. В его голосе я слышал нечто напоминающее дрожь. У меня не было необходимости спешить; все выглядело так, как будто я играю с ним в какую-то игру. Почему же я не мог сказать ему, что деньги все это время были у меня? Он невольно ругнулся, задав этот вопрос, ведь я продолжил отсчитывать деньги невзирая на бормотание. Я едва обратил внимание на его гнев.
– Итак, мистер Леви, – заключил я, – могу ли я попросить вас вернуть мне долговое обязательство мистера Гарланда?
– Да, можете, и получите его немедля! – рявкнул он, и дернул дверцу сейфа так резко, что ключи вывалились из нее. Раффлс вернул их на место с изрядным проворством, пока Леви извлекал расписку.
Злосчастная бумажка оказалась, наконец, у меня в руках. Леви что-то проревел в свою трубу и немедля появился юноша с нечетким выговором.
– Забирай этого наглеца, – проорал Леви, – и выкинь его на улицу. Можешь Моисея позвать на помощь.
Но этот смертоубийца только стоял в ошеломлении, переводя взгляд с Раффлса на меня, и наконец поинтересовался, которого из наглецов хозяин имеет в виду.
– Вот этого! – возопил ростовщик, потрясая могучим кулаком в мою сторону. – Мистер Раффлс – мой дорогой друг.
– Но, однако, он и эт'му друг, – прошепелявил молодой человек. – Симон Маркш, наш шосед через улитшу пришел и рашсказал мне. Он видел, как они пожимали руки, а до того он видел их на Пикадилли, и пришел чштоб шкажать, што…
Но шепелявому юнцу не было дозволено завершить объяснение; он был схвачен за загривок и вытолкан из комнаты, а его стоячий воротничок полетел вслед. Я слышал еще, как он бормочет что-то, летя вниз по ступенькам, когда Леви запер дверь и повернул ключ в замке. Но я не слышал, как Раффлс проскользнул в хозяйский стул на колесиках за бюро, и не догадывался о том, что он сделал это, пока мы вместе с ростовщиком не обернулись одновременно.
– А ну брысь оттуда! – неистовствовал Леви.
Но Раффлс лишь откинулся назад на пружинной спинке и тихо рассмеялся тому в лицо.
– Да вот уж дудки, – отозвался он. – Если вы в течение одной минуты не отопрете дверь, я буду вынужден вызвать полицию вот по этому вашему телефону.
– Полицию, а? – сказал Леви, вновь обретая мрачный самоконтроль. – Вам стоит оставить это дело мне, вы, пара мошенников!
– Кроме того, – продолжил Раффлс, – вы, разумеется, храните argumentum ad hominem[4] в одном из этих ящиков. А, вот и он, и в моих руках он так же хорош, как и в ваших!
Он открыл верхний ящик в тумбе по правую руку и извлек оттуда здоровенный револьвер с коротким стволом; в несколько мгновений опустошил пять его камеорОтверстия под патроны в барабане револьвера называются «камОры»., и, держа за ствол, передал его владельцу.
– Будьте прокляты! – прошипел тот, швырнув оружие на каминную полку с устрашающим стуком. – Да уж, вы заплатите за это, мои прекрасные господа; это вам не рискованное ведение дел, а уголовные штучки, мошенничество!
– Ну бремя доказательства, – заметил Раффлс, – лежит на вас. А тем временем, не будете ли так любезны, чтобы отворить дверь, вместо того чтобы смотреть на нас уныло, как остывшая грязевая припарка?
Лицо ростовщика побелело, в тон его прически, и только черные брови, которые он, очевидно, подкрашивал, выделялись, как два росчерка чернил. Однако сравнение, которое Раффлс использовал, было более живописным, чем сдержанным. Я заметил, что оно заставило мистера Шейлока поразмыслить. К счастью, текущее положение полностью занимало его разум; но, будучи далек от любых уступок, он припер запертую дверь собственной спиной и поклялся не сдвигаться с места.
– О, что ж, чудесно! – продолжил Раффлс, и немедля приложил к уху динамик телефонного аппарата. – Это станция? Дайте мне девять-два-две тройки Геррерд, пожалуйста.
– Это мошенничество, – повторил Леви. – И вам о том известно.
– Ничего подобного, и ВАМ о том известно, – промурлыкал Раффлс, всем видом выражая занятость человека, говорящего по телефону.
– Вы одолжили ему деньги, – добавил я. – Это ваша профессия. Но не ваше дело, что он после этого сделал с ними.
– Он проклятый аферист, – шипел Леви. – А вы его чертов подручный!
К моему удовлетворению, лицо Раффлса за столом просияло.
– Это Хьюстон, Энструтер и Мартин – они единственные мои поверенные, мистер Леви…. Переключите на мистера Мартина, прошу вас… Чарли, это вы? Вы не могли бы взять кэб до Джермин стрит – номер дома я не помню – к Дэну Леви, ростовщику – благодарю, старина! Погодите, Чарли, еще нужен констебль…
Но Дэн Леви уже вставлял ключ, и широко распахивал отпертую дверь.
– Извольте, господа мерзавцы! Но мы еще встретимся, милые мои разряженные бандиты!
Раффлс у телефона нахмурился.
– Меня отключили, – сказал он. – Погодите! Очевидно, тут требуют вас, мистер Леви!
И они поменялись местами, не говоря ни слова до того самого момента, когда Раффлс и я оказались на лестнице.
– Погодите, но ваш звонок еще даже не прошел! – проорал, подскочивши с места, ростовщик.
– А мы прошли, мистер Леви! – воскликнул Раффлс. И мы припустили прочь по улице.