Женя Ео Миссия «Ганимед»

Глава 1. Мгла

Пылающий шар пугал, с мириадами частиц излучал смертельную опасность, но Гейб помнил, что он подарил и жизнь. Глаза не слепило, получилось как следует оценить величие светила – белое, безмолвное и равнодушное, оно не походило на сложившийся в разуме образ. Солнце находилось одновременно далеко – и рядом: момент, как его диск пересекает исполинская скала, Гейб мог рассмотреть в подробностях. Должно быть, камень на деле был небольшим, всего лишь пятно на Солнце, просто оказался ближе – чёрный, совершенно лишённый рефлексов.

Услышав негромкий зуммер, Гейб потянулся и глубоко вздохнул: образ повторялся на грани яви и сна, когда уже выспался – подолгу спать не выходило, – а время в капсуле ещё не закончилось. Почему именно Солнце, Гейб не знал – на ум приходил древний постер в кубрике на прошлом месте: к лубочно-лучистой выцветше-красной звезде устремлялись винтажные, холёно-глянцевые ракеты с подписью одного из ранее существовавших на Земле государств. Здесь, в раздевалке на Онтарио, висел ещё более мерзкий плакат – чудом уцелевший продукт пропаганды, на котором колонист с неизвестной даже Единому целью радостно взбирается на гору на фоне Сатурна, увенчанного роскошными кольцами.

По факту Гейб ни разу не видел Сатурн – мгла отступала лишь на севере и настолько редко, что в прошлый раз он был слишком мал, чтобы выходить на поверхность. А до следующего может не дожить.

Грёбаные постеры – всё, что ему оставалось. Как, собственно, и другим.

– Дэвис, на выход! Время кончилось! – донёсся голос Сэма, пока центрифуга медленно, с нервным дребезжанием в финале останавливалась. – Хорош прохлаждаться!

– Куда опять торопишься? – Гейб толкнул крышку капсулы и неловко перевалился через её борт, чуть не забыв свой плед. Новый в ближайшие полгода точно не светит.

По правилам ботинки надевались уже на пропускном пункте рекреационного блока, потому двенадцать шагов до двери Гейб сделал с непривычной до дискомфорта лёгкостью – генераторов гравитации на комбинате не было, тренажёры вышли из строя лет двадцать назад, а восполнять потребности организма приходилось проведённым в центрифуге временем и медикаментами.

Таблетки на Онтарио раздавали щедро. От всего и для всего, и Гейб не протестовал совершенно – кроме борьбы с потерей костной и мышечной массы, подавленным настроением и недоеданием, они помогали и от головных болей. Гейб догадывался, что симптомы уже должны были усилиться, но чаще становились только сны.

К счастью, Гейб спал неприлично мало и старался игнорировать редкие спонтанные прорывы в собственную действительность. Хотя и в той, где обитало физическое тело, существовать тоже не хотелось.

– Гейб, у четверых наших фильтры едва работают, – сказал Роджер, поймав его у раздевалок.

– Я знаю, я написал Джексону, – Гейб правда писал, трижды. – Должны заменить.

– В других бригадах то же самое, – вопреки правилам, а может, в качестве протеста Роджер сплюнул на пол. – Хер они нам что заменят.

– Должны, – повторил Гейб серьёзно, будто сам в это верил.

Иных вариантов ответа подчинённым всё равно не было: последние десятилетия комбинат доживал своё, и из него пытались выжать максимум жизненных соков, стараясь при этом ничего не вкладывать.

Неисправные дыхательные фильтры, доставшиеся ещё от прошлого поколения рабочих, являлись одной из проблем, коих возникало великое множество: наслаивались, погребали под своим весом любые надежды на светлое будущее.

Надежды Гейба пошатнулись больше двух стандартных лет назад, а окончательно задохнулись и погибли чуть позже по не зависящим от упадка добывающей отрасли Титана причинам, но он продолжал изображать, что ничего страшного не происходит, и всегда искренне пытался помочь на пределе возможностей. Даже обещал лучшую участь остальным. Не потому, что видел её в собственном представлении. Просто знал, что в любом случае не увидит катастрофы. Так было спокойнее.

– Дэвис, где табель? – Мортимер стал следующим пунктом, помешавшим Гейбу попасть в раздевалку.

– Чёрт, – еле слышно выругался он и добавил уже громко: – В центрифуге был, сейчас сдам.

– Вечно ты не по графику ходишь, – проворчал начальник, но объяснением удовлетворился.

Гейб слыл ответственным сотрудником, и его без весомых причин старались не трогать.

До выхода в смену оставалось ещё два часа, Гейбу вместо ионного душа в раздевалке пришлось потратить время на создание табеля: в тесной комнате бригадиров всегда было шумно, плохо пахло, но другие способы ввести цифры, написанные карандашом на многоразовом клочке пластика, в электронную форму отсутствовали – допотопный, мучительно медленно работавший терминал стоял только там, а Кракен сводную статистику по комбинату Онтарио по-прежнему требовал.

– Дело дрянь, – Фил играл замызганными колпачками от кислородных баллончиков, развлекая себя и остальных бригадиров нехитрой забавой: угадывали, где спрятан поржавевший от времени металлический шарик. – Таханди сказал, что могут не выйти в смену завтра.

– Говорят, Кракен жандармов пришлёт, – поделился сплетнями Адам; Гейб регулярно слышал их с самого перевода на Онтарио, но тратить ресурсы на убыточный комбинат даже в случае сложностей не торопились.

– Слышь, Дэвис, твои прикатят, – Джон упорно называл Гейба по фамилии, хотя прошёл почти стандартный год: остальные бригадиры работали на комбинате с юности.

– Не мои, – сухо, не отводя глаз от мерцающего дисплея терминала, ответил Гейб.

– Но ты же из жандармов.

– Когда это было? – Гейб нехотя поднял взгляд, но не продолжения беседы ради: наоборот, показал, что разговаривать на подобные темы не намерен.

В жандармерии он выдержал всего полтора года, распределили на Лигею сразу после училища, и предпочитал избегать любых упоминаний о службе. Но на Онтарио с этим не заладилось – жандармов здесь боялись и ненавидели. Экс-жандармов – просто ненавидели.

Тогда Гейб уволился по собственному желанию, но, казалось, только выиграл: дали рекомендации – работа нашлась на крупнейшем комбинате моря Кракена, где условия оказались не в пример лучше, чем на озере Онтарио. Точнее, на момент поступления на работу они были лучше, но власть на Титане окончательно сменилась, и плохо стало везде.

Из Солнечной системы Титан колонизировали вторым, и оттого его многочисленные природные богатства подходили к концу – когда все моря севера, кроме одного, начали превращаться в каньоны, перешли к более бедному югу. Онтарио за каких-то девяносто лет стало походить на лакуну, добычу углеводородов плавно сворачивали, стараясь сократить затраты.

Запустение касалось всего на Титане, но море Кракена ещё не исчерпало свои ресурсы, и поэтому местные комбинаты подвергли модернизации, максимально исключив из технологического процесса участие людей: работу сохранили далеко не все. А больше, по сути, на Титане заняться было нечем, каждый держался за место, опасаясь оказаться за гранью выживания.

Для Гейба эта самая грань обнаружилась на Онтарио: привыкнув к постоянной вони, он каждый стандартный день – в оранжевой мгле Титана длинные сутки не различить – балансировал на ней в тяжёлых магнитных ботинках, одевался в костюм с теплоизоляцией и выходил на поверхность, чтобы контролировать работу подчинённых, задыхающихся от изношенных кислородных фильтров в шлемах.

– Думаю, послезавтра… – почти шёпотом произнёс Адам, а Фил резко накрыл колпачки ладонью.

– Что «послезавтра»? – переспросил Гейб, не понижая голоса; с ним тайнами обычно не делились, но сегодня терпения наблюдать, как в его присутствии секретничают другие, не нашлось.

– Забастовка, Дэвис, – с раздражённым шипением сказал Джон. – Ты блаженный, что ли? Не видишь?

– Всё я вижу, – огрызнулся Гейб. – А смысл?

Никто ему не ответил – бригадиры тоже не знали, зачем устраивать акцию протеста: фактически абсолютно все работники комбината Онтарио находились в равных условиях. И одинаково терпели чудовищную рабочую обстановку, не имея других вариантов. Гейб был самым молодым – редко кто без полноценной компенсации недостаточной гравитации и при нелёгком труде доживал до шестидесяти лет. Два года на Титане.

– Ничего не будет! – в комнату как нельзя кстати заглянул Мортимер. – Дэвис, табель готов?

– Нет, ещё не отправил, – Гейб вернулся к экрану, чтобы проверить последние столбцы.

– Чего сопли жуёшь?

Гейб и не думал оскорбляться, вместо этого сохранил документ и наконец пошёл в раздевалку: организм требовал новой порции таблеток, которые выдавались еженедельно и хранились в шкафчике. За пару месяцев Гейб научился глотать целую горсть почти без воды – особого дефицита этого ресурса на Онтарио не было, но специфичный привкус провоцировал рвотный рефлекс. Впрочем, еда по качеству не превосходила воду – Гейб предпочитал таблетки всему. И чувствовал себя относительно неплохо.

К тонким скафандрам, состоящим по большому счёту из слоя термоизоляции, привыкли все жители Титана, только на Онтарио они сковывали движения из-за дубеющего от старости материала. Гейба не зря взяли в училище жандармерии – отличался физическими данными, поэтому мог не обращать внимания на подобные неудобства. Хрупкая женщина на его месте не справилась бы, но на Онтарио женщин не было. Вообще. Бригадиры и рабочие поголовно выглядели болезненно худыми, и на их фоне Гейб всё ещё выделялся. Не успел потерять мышцы и сгорбиться от остеопении.

Гейб вышел на поверхность последним из бригады: потрескался материал костюма на локтевом сгибе, внепланово клеил заплатку. Так что вся бригада ждала его на открытой платформе грузовой вертушки – полигон находился южнее, в пойме впадающей в озеро реки. Путь туда стал привычной рутиной, и Гейб провёл его на полу платформы, прикрыв глаза; вокруг только оранжевый туман.

Сразу после прибытия рабочие разбрелись по своим местам, для перемещения в условиях ограниченной видимости от комбайна к комбайну использовали натянутые между столбами тросы: равнинный ландшафт благоприятствовал продуктивности – его бригада всегда выполняла план и имела меньше претензий к условиям труда. А может, не возникало желания конфликтовать с ответственным и миролюбивым Гейбом.

Из-за изношенности систем насосы комбайнов регулярно забивались фракциями грунта, операторам приходилось разбираться с засорами. Огромные механические лапы рыли канавы для упрощения работы насосов: вгрызались в мёрзлую твердь, но в итоге выворачивали камни различных калибров, появлялись рытвины. Алгоритм функционирования машин был далёк от совершенства, но его не меняли годами.

Трубопроводы вели к распределительному центру полигона, где производилась первая степень очистки. Уже на самом комбинате газом заполняли ёмкости для дальнейшей транспортировки: суперлёгкая тара, не становящаяся хрупкой при минусовых температурах, – единственное, на что были готовы тратиться владельцы.

Цепкие подошвы ботинок помогали относительно безопасно передвигаться по скользкой почве. Ходить нужно было много, задачи решались тривиальные, но Гейб не мог отключить голову: что он делает и зачем, не разобрать.

Мелкая морось покрывала мутный визор шлема, но Гейб, как и остальные, её игнорировал – всё равно ни черта не видно. На Титане властвовала мгла, Гейб лишь по примеру неосвещённых углов помещений знал, как она выглядит в классическом – градации серого – варианте, но в рыжем цвете она казалась ещё более гнетущей.

Первым призрачные огни прожекторов заметил Уитни: Гейб услышал его короткий возглас – на небольших расстояниях рация худо-бедно работала, но прочим средствам связи и радарам в условиях Титана приходилось несладко.

– А вот и Кракен, – невесело ухмыльнулся оператор, остановившись, чтобы рассмотреть холёное тело дирижабля, поблёскивающее в сумраке серебристыми боками.

– Работай лучше, – строго сказал Гейб, провожая взглядом транспорт жандармов.

Их прибытие заставило внутренне содрогнуться – методы Гейб усвоил из собственного опыта, и никаких оптимистичных прогнозов дать не получалось, потому решил после смены поговорить со вздумавшими бунтовать рабочими.

Гейб руководствовался лучшими побуждениями: Онтарио считалось конечной точкой жизненного цикла, и за людей здесь не держались. Будь Гейбу пятьдесят пять, возможно, и ему бы терять было нечего, но надежда после радикальной резекции оставила фантомные боли. Да, Гейб хотел жить. Дожить.

Рассмотреть жандармов и их скафандры последней модели, идеально подогнанные под фигуры, даже при большом желании не удалось бы – Гейб просто знал, что всё именно так, но встретился с одним из слуг правопорядка только после окончания смены: горделивый разворот плеч и надменное выражение лица являлись стандартом. В нормальных условиях жандармы тоже возвышались над простыми смертными, но здесь, на Онтарио, презрение было возведено в абсолют.

Лишь из-за этого Гейб, несмотря на усталость и навязчивый тупой гул в ушах, распрямился и прошёл так, словно считал себя равным. Словно носил не засаленную и прохудившуюся спецовку, а безупречный мундир, и не был побрит налысо наравне с почти всеми, кто работал на Онтарио. Весь протест, на который его хватило.

Раздевалка рабочих вообще напоминала склад – личные вещи хранились без запираемых шкафчиков, потому нередко возникали конфликты. В основном из-за болеутоляющих таблеток, при злоупотреблении вызывающих, по подозрениям Гейба, довольно сильное привыкание.

– Борк! – позвал Гейб, пытаясь найти взглядом в нагромождениях коробок и тряпок самого авторитетного оператора.

– Чего надо, Дэвис? – тот выглянул из-за самодельной ширмы: покрытая редкими клочками седых волос неестественно большая голова на болезненно худых плечах и загнутом до горба позвоночнике – на Онтарио Борк был долгожителем.

– Поговорить, – сказал Гейб и посмотрел ему в глаза: на удивление, живые и яркие.

– Зачем, Дэвис? – несмотря на разницу в росте, Борк не казался подавленным.

– Жандармы прилетели, – Гейб готовил более пространную речь, но уложился в несколько слов, – отмените забастовку.

– Тебе какая забота? – нахмурил серебристые брови Борк.

– Ему вечно больше всех надо, – хмыкнул Стив, слушавший диалог из дальнего угла.

– Это ничего не изменит, – выдал ещё одну порцию банальных мудростей Гейб. – Но вы можете пострадать.

– Дэвис, мы просто устали терпеть, – Борк скривился, словно от боли, и присел на ближайшую кипу вещей.

– Я… понимаю, – внезапная слабость Борка и безнадёга в его глазах обезоружили Гейба и сделали слова пустыми.

– Вот и ступай.

Никто не обругал, не проявил и толики агрессии, но Гейб почувствовал себя хуже, чем после драки или перебранки с сослуживцами: беспомощность, тотальная беспомощность.

По заключению медиков с прошлого места работы Гейбу полагались дополнительные часы в центрифуге – вместе с дополнительными таблетками, – и эту условную ночь он тоже должен был провести в капсуле. Но планы опять смешал Мортимер, поймавший его на выходе из душа.

– Дэвис, чего лезешь? – с нажимом спросил начальник участка.

– Я не лезу, – Гейб не намеревался развивать эту тему.

– Не лезешь, говоришь? – на обычно нейтральном лице Мортимера проступала злость. – Хер тебе сегодня, а не центрифуга. Понял?

– Понял, – Гейб не счёл это существенным наказанием.

Центрифуга, безусловно, приносила пользу, но для облегчения тошноты, возникающей при наборе скорости и торможении у многих, тоже принимали таблетки. К тому же целительная ценность шестичасового сна в капсуле казалась Гейбу более чем сомнительной. Не будет центрифуги, и ладно.

Другие бригадиры его сторонились с самого начала, и Гейб обустроил себе спальное место в коридоре: на лежанку из листа пластика коллеги не покушались, но за пледом приходилось следить. Впереди была ещё одна беспокойная ночь в череде сотен.

Гейбу опять приснилось Солнце – вдруг оно и правда так выглядит, знать он не мог, а обучающим голофильмам из училища не доверял, – потом зачем-то пришёл Крис: от фальшивой вины в голубых глазах почему-то защемило сердце уже наяву. Гейб считал себя сильным, признал аргументы значимыми, но всё равно не смог смириться и поэтому злился. Гораздо чаще, чем хотел бы.

Новый день не отличался от прошедшего: опять работа. Не менялся и Титан. На нём всегда царил холод, но зимой вместо дождя мог пойти снег, имеющий мало общего с осадками на Земле.

Смена Гейба начиналась аккурат после обеда, и он невольно следил за перемещениями жандармов по комбинату – старший по званию ушёл с Мортимером в кабинет управляющего. Сам Хаксли редко общался с сотрудниками, предпочитая действовать через непосредственных подчинённых.

– Доложите о состоянии скафандров по списку, – хмурый, как горы на севере Онтарио, Мортимер явился в комнату бригадиров.

Дождавшись очереди, Гейб бездумно заполнил форму своей бригады: износ составлял сто процентов, причём костюмы пришли в фактическую негодность задолго до начала эксплуатации нынешними владельцами. Правда, система подачи кислорода была исправной – на памяти Гейба только один рабочий погиб, не сумев добраться до комбината.

Поэтому баллоны заправляли не полностью – кислорода хватало на смену с запасом от силы в полчаса, но иногда по факту, чтобы дотянуть до конца, приходилось подкручивать вентиль вручную. Гейб по примеру остальных научился подбирать интенсивность потока интуитивно, автоматизация и тем более индикация отсутствовали.

Страшная догадка, что данные могли запросить совсем не для замены или модернизации скафандров, прошила сознание – Гейб рванул к раздевалке рабочих настолько быстро, что подошвы ботинок не цеплялись за пол: срочно нужно было что-то предпринять. Но со всего ходу налетел на жандарма.

– Дэвис, ты опять? – за спиной возник Мортимер.

Гейб сделал глубокий вдох и развернулся к начальнику – опять его действия не имели смысла. Лишняя суета.

– Собирайся, – старший жандарм смерил Гейба снисходительным взглядом.

– Но… капитан, это лучший бригадир… – внезапно заблеял Мортимер, а в глазах отразился страх. – Я же писал вам о ситуации…

– Лучший, говорите? – на лице, подобном маске из-за малоподвижной мимики, появилась кривая улыбка.

– Всё нормально, сэр, это воспитательные меры, – заверил Мортимера другой жандарм.

Увы, Гейб так не думал, но ничего поделать уже не мог – его вместе с Борком и пятью единомышленниками погрузили, словно неживую тару, на платформу вертушки. Гейбу могло показаться, что мгла стала гуще, но так работала психика: давящая неподъёмным весом тревога заставляла видеть лишь плохие знаки.

– На север, – скомандовал пилоту оставшийся безымянным жандарм.

На севере озера полигонов не было – разработке мешали ландшафт и скалистая порода, не позволяющие без серьёзных затрат разместить там комбайны и проложить трубы.

Разглядеть выражения лиц рабочих из-за шлемов было проблематично, но Гейб и так знал эмоции: все боялись. Правда, он до сих пор не понимал причину настолько жёсткого поведения жандармов: привычная логика расходилась с действительностью – попугать могли и возле комбината. Жандармы умели это делать.

Когда грузовик долетел до северного берега озера, рабочих согнали к краю платформы – по законам жанра. Гейба сбрасывать не собирались, он подошёл сам, не был в состоянии наблюдать со стороны.

– Где находится база? – спросил жандарм.

– А не пошёл бы ты на хуй? – ответил вопросом Борт, звук по рации имел плохое качество, но Гейб почувствовал в интонации вызов.

– Я туда не пойду, – жандарм говорил спокойно. – А вот вы можете пойти на дно.

– Мы и так на дне, – усмехнулся Борт, а динамик в шлеме неприятно зашипел.

– Ладно. – Неспешно смерив платформу тяжёлыми шагами, жандарм вновь повернулся к рабочим. – Кто расскажет мне, где база, тот вернётся на Онтарио.

Гул винтов практически не был слышен, лишь отдавал вибрацией по корпусу, потому тишина оглушала – Гейб не знал ни о какой базе, зато теперь начал понимать суть происходящего. И она ему совсем не нравилась.

– Молчите? – жандарм стоял напротив и по очереди вглядывался в покрытые тонким слоем влаги визоры шлемов. – А если так?

Один пинок столкнул Стива с края платформы – было невысоко, но без посторонней помощи спастись не удастся. Гейб не был в курсе глубины озера в этом месте, но привык держаться от газа на безопасном расстоянии или пользоваться страховочными тросами.

Язык и тело сковало плотными путами оцепенения, а внутри всё горело: он не поступал, как они, нарушал приказы, а теперь волей случая оказался с другой стороны баррикады. Стоять и смотреть – всё, что оставалось.

– Ну, что, кто скажет? – вновь спросил жандарм. – И ваш товарищ будет спасён.

– Иди на хуй, – повторил Борк, и его тоже сбросили – осталось четверо.

– Да что вы творите! – воскликнул внезапно отмерший Гейб и схватил валявшийся у борта трос с кошкой.

Активного сопротивления жандармы не ожидали: Гейб успел замахнуться, но его толкнули – кошка полетела не туда и утонула во мраке, увлекая за собой конец троса. Потасовка была короткой, два разряда бластера решили её ход, несмотря на то, что не несли смерти. Гейбу вообще не досталось, но он не удержался на краю и упал с платформы вместе с рабочими.

– Теперь вы узнаете, что такое настоящее дно, – ехидно произнёс жандарм перед тем, как вертушка стала удаляться в сторону комбината.

Удержаться на плаву было нереально, Стива Гейб уже не увидел, а остальные хватались друг за друга, тщетно пытаясь выбраться на мелководье. Первым выбыл из борьбы Борт, кто-то задел его кислородный баллон. Гейб пытался не паниковать, но не находил слов, чтобы остановить бесполезную возню, в итоге сам начал отбрыкиваться, пытаясь нащупать опору – сделать это ему позволяли рост и физическая сила.

Если бы не руки рабочих в цепких перчатках, у него был бы шанс идти, отталкиваясь от дна, но его неосознанно топили. Сколько выдержит система жизнеобеспечения в сжиженном газе, Гейб понятия не имел, но его спасла бережливость жандармов – из желания сэкономить они поставили рабочим неполные баллоны. Не планировали их возвращения на Онтарио в любом случае.

Гейб не видел направления, не мог толком идти – газ доходил почти до уровня глаз, – но споткнулся о кошку и нагнулся, чтобы поднять неожиданную находку. Вероятность докинуть до тверди он оценивал как нулевую, из-за отдачи сохранять равновесие было сложно, но не оставил попыток и после третьей неудачи: движение создавало иллюзию, что у него ещё есть время. Пока не прохудится отжившая своё термоизоляция, пока не закончится кислород в баллоне…

С какого раза услышал характерный звук, Гейб не заметил, но потянул за трос, проверяя, как зацепился крюк – кажется, надёжно. Шёл аккуратно, боясь оступиться на неровном грунте и с замиранием сердца видя, что выходит на сушу. Кошка чудом попала на крупный валун в нескольких метрах от берега, так что последние шаги были самыми сложными: Гейб полз по скользким скалам на четвереньках, теряя остатки сил. Даже то, что выберется из озера, не означает, что он выживет.

Оказавшись на берегу, Гейб встал на колени, посмотрел вверх – в непроглядную мглу – и закричал. От боли, от отчаяния, от того, что его никто не услышит. Оболочка психики не удержала крик, ограниченный слоем стеклопласта и термоизоляции.

Ответом мироздания стал лишь снег – мелкие хлопья неспешно спускались на визор шлема, покрывали, тут же тая, камни вокруг.

Ничего не имело смысла. Даже жизнь.

Загрузка...