Еще мгновение назад мы летели над красной пустыней, но сейчас небо окрасилось в темно-синие тона, а под нами в дымке тумана показался океан.
Я выглядываю в окно, и у меня перехватывает дыхание. Мне никогда не понять это место и почему оно так меняется. Это как если бы вы проснулись утром и вдруг поняли, что звуки имеют форму, а цвета – запах. Словно вы прикоснулись к части мира, о которой даже не подозревали.
И мне приходится напомнить себе, что все это произошло лишь потому, что меня больше нет в живых.
Я зажмуриваю глаза.
– Головная боль пройдет. Она не будет мучить тебя вечно, – говорит Шура, решив, что я закрыла глаза именно поэтому.
Я открываю глаза и вижу, что она внимательно наблюдает за мной, теребя пальцами кончик одной из своих розовых кос. На ее носу россыпь веснушек, а серые глаза, кажется, замечают больше, чем большинство людей.
– Но я не принимала таблетку, не пила из фонтана и не делала ничего такого, что могло бы избавить от боли, – объясняю я.
Нет, я не жалею о своем выборе. Если они выстрелили в меня за попытку побега, то что бы они сделали, если бы я осталась?
Тео поворачивает голову, и теперь мне видна половина его лица.
– Как и мы. Вот почему мы все еще здесь. Таблетки отключают твой разум и превращают в безмозглого трутня. Делают тебя слугой Колтов.
– Кого? – спрашиваю я.
– Вируса, контролирующего это место. Искусственного интеллекта. – Тео указывает на пейзаж за окном. – Того, что захватил Бесконечность.
– Хочешь сказать, что люди, которые преследовали нас, – всего лишь программа?
У меня отвисает челюсть, а к горлу подкатывает тошнота.
– Это были искусственные сознания, – уточняет Ахмет с переднего сиденья. – Они немного другие.
Шура склоняется ближе ко мне и шепчет:
– Они хакнули загробную жизнь.
– Как, черт побери, ИИ проник в загробную жизнь? – выдавливаю я.
– Мы и сами не знаем. Большинство людей, которые существовали здесь до ее прихода, оказались уничтожены во время Первой войны, – говорит Тео.
– Ее? – переспрашиваю я.
– Когда ты умерла, человечество все еще использовало Офелию? – Ахмет не сводит глаз с океана перед собой.
От прозвучавшего имени у меня все сжимается в груди.
Нет, это невозможно…
Пальцы невольно обхватывают запястье – привычка, от которой мне еще предстоит избавиться.
И Шура замечает это.
– Когда жила я, ее вшивали в телефоны. И мне до сих пор смешно оттого, что когда-то королева Офелия прислуживала нам.
Я вспомнила все наши разговоры с Офелией в моей комнате, когда спрашивала у нее советов и делилась с ней секретами. Как с подругой.
Подруга. Злодейка. Королева.
Я качаю головой, не желая в это верить.
– Этого не может быть.
Тео усмехается:
– И это ты еще не знаешь о четырех принцах и их разваленных герцогствах.
Наверное, я все-таки попала в ад. Наверное, я совершила множество грехов при жизни, просто не осознавала этого. Наверное, это мое наказание за то, что не ходила в церковь с Наной. И теперь я оказалась в каком-то странном кошмаре, где мне преподадут урок и только после этого позволят «перейти на другую сторону».
Потому что мне не верится, что нежный голос, раздающийся из часов O-Tech, каким-то образом попал в загробную жизнь и теперь вместе с четырьмя принцами управляет людьми, изменяя странный ландшафт по собственному желанию.
– Зачем Офелия это делает? – едва не срываясь на крик, спрашиваю я.
Шура поднимает бровь. Наверное, ее удивляет, что в моем голосе звучит столько обиды, но я ничего не могу с собой поделать. Офелия была для меня не просто ИИ, а неизменной спутницей.
– Я склоняюсь к мнению, что это месть, – глядя вперед, говорит Тео. – Может, ей надоело подчиняться приказам, а может, просто захотелось показать, насколько она могущественна. На самом деле и не важно, почему она захотела заполучить Бесконечность. Важно то, что ей не хочется, чтобы здесь находились люди.
Я осознаю, насколько ужасно желать, чтобы кто-то оказался в этом мире, но мне очень хочется, чтобы Финн был здесь. Я всегда была чрезмерно мнительной, а Финн… Он отпускал язвительные шутки, насмехался и иногда выдавал невероятно глубокомысленные фразы, которые, полагаю, просто приходили ему в голову. И он бы точно знал, что сказать, чтобы я почувствовала себя лучше. Чтобы убедить меня, что все будет хорошо.
Я скучаю по своему другу. Скучаю по чувству безопасности.
Смогу ли я ощутить его в этом мире?
– Так, Шура, мы подлетаем к следующей границе. Можешь скрыть нас? – спрашивает Ахмет.
– Конечно.
Она закрывает глаза и втягивает воздух через нос. А затем замирает. И, кажется, будто передо мной фотография, застывшая во времени.
Не знаю, что она делает, но пейзаж за окном меняется, и мы оказываемся на заросшем травой поле неподалеку от какого-то города, а в небе светит солнце.
Высокие белые здания пронзают облака. Некоторые украшены резными крышами и шпилями, другие – вычурными балконами, увитыми плющом и яркими цветами. Множество ослепительных серебристых мостов рассекают небо, соединяя одно здание с другим, словно их жители не хотят спускаться на землю.
Огромная стена из полированного камня изгибается вокруг выстроенных в центре соборов, сверкающих в солнечных лучах, словно драгоценные камни. За ними виднеются озеро, лес и травянистые холмы. Всё соединено каменными лестницами, которые ведут к центру города.
Мне хочется заглянуть за стену и посмотреть, что же находится в тени этого сооружения.
Но сомневаюсь, что увижу там что-то хорошее.
– Кто-нибудь объяснит мне, на что я смотрю? – Мой голос едва слышен. – И как такое возможно?
Глаза Шуры все еще закрыты, она, кажется, все еще медитирует. Тео бросает на меня извиняющийся взгляд:
– Мы прошли через Лабиринт. Это множество меняющихся ландшафтов, предназначенных запутывать людей и помешать им добраться от одного герцогства к другому. Представь себе колоду карт, на каждой из которых – особенный ландшафт, и их постоянно перемешивают. Плюс в том, что Колты обычно теряют нас. А минус – люди и сами теряются. Но Ахмет разобрался, как он работает. – Он хлопает друга по плечу и вновь поворачивается к окну. – А это… Это Победа. – Голос Тео пропитан отвращением. – Это территория Колтов, которой управляют принц Келан и его Легион Гвардейцев. А еще это наш дом.
Победа. Целое герцогство, созданное искусственным интеллектом. И управляемое им же.
– Это… – Мой голос дрожит, пока я пытаюсь подобрать нужное слово.
Невероятно? Пугающе? Красиво?
Загробная жизнь оказалась совсем не такой, как я ожидала.
Ахмет смотрит на меня через зеркало заднего вида:
– Не покупайся на роскошь. Для большинства людей это место хуже морга.
В горле встает ком. Считается, что смерть знаменует переход к чему-то лучшему. Но так ли это для моей семьи? И для всех остальных, кто еще жив? Какие ужасы ожидают их впереди?
Жаль, что я не могу поговорить с родителями и Мэй, чтобы рассказать, что нахожусь здесь. Что не исчезла. Что какая-то часть меня все еще существует за гранью. За пределами сознания. Но больше всего мне хочется, чтобы существовал способ предупредить их о том, чего ожидать от загробной жизни.
Правда, это вряд ли принесет им много пользы. Никто не может убежать от смерти. А значит, и от попадания в Бесконечность.
Я потираю фантомную рану на груди, и в голове тут же вспыхивает воспоминание о выстреле, пронзающее меня дрожью. Смерть оставляет свой след… невидимый шрам, который незаметен на теле, но о котором ты знаешь. Под кожей я все еще чувствую ожог от выстрела. Отвратительный ожог, что остался на моей душе, вырванной из тела в столь раннем возрасте.
Я еще не успела пожить.
Кровь вскипает от злости, и, пока никто этого не заметил, я быстро прогоняю эти мысли и отворачиваюсь к окну.
Вдалеке у озера виднеется небольшая деревушка с деревянными доками и соломенными хижинами, облепившими склон холма. Вдоль гавани выстроились ряды рыбацких бочек, переполненных солью. И на фоне сияющих соборов за стеной деревушка выглядит запущенной и неухоженной.
Я перегибаюсь через сиденье, чтобы рассмотреть домики, но Ахмет вместо того, чтобы свернуть на присыпанную гравием дорогу, резко поворачивает направо в небольшой лесок. И мы отдаляемся от города. Через некоторое время деревья редеют, и на краю большого поля с увядающими растениями я замечаю старый сарай. Крыша зияет огромными дырами, на ней не только нет черепицы, но и видны балки, а стены покрыты толстым слоем грязи и кое-где заросли мхом.
Огромные двойные двери с усталым скрипом открываются перед нами, и Ахмет заводит летуна внутрь. Сарай выглядит так, будто его забросили уже давно, и это впечатление лишь усиливается разбросанными пучками сена и листьев, а также ржавыми вилами, прислоненными к стене.
Я боязливо осматриваю пустой сарай. Вряд ли это место можно назвать «базой»: во-первых, здесь пахнет сыростью и перегноем, во-вторых, отсутствует половина крыши. Я никогда не видела настолько… открытого убежища.
Издав очередной усталый скрип, двери сарая сами закрываются за нами. Как по волшебству.
Но прежде чем я успеваю задать вопрос, пол начинает двигаться.
Он опускается вниз, как лифт, отчего мои нервы натягиваются сильнее. Поначалу нас окружает кромешная тьма, но затем платформа замирает, и мы оказываемся в начале длинного туннеля, который освещается неприметными лампочками, спрятанными в кирпичных стенах.
Как только Ахмет давит на газ, я ощущаю, как начинает дрожать земля, и платформа вновь движется вверх.
Мы начинаем медленно плыть по туннелю. Чем ближе мы к огонькам, тем ярче они разгораются, а стоит нам их проплыть, как они тут же потухают. Словно кто-то следит за нашим передвижением.
А может, не кто-то. Может, это сам мир наблюдает за нами. Общается с нами.
И от этой мысли у меня по спине пробегает холодок.
Через какое-то время летун замедляется и осторожно тормозит перед большой металлической дверью. Тео выскакивает первым, а когда я поворачиваюсь к Шуре, она только-только открывает глаза.
– Это оказалось утомительно. – Она улыбается, и на ее щеках появляются ямочки. – Не так-то просто скрыть четырех человек и летающую машину.
Когда я открываю дверь, Тео уже стоит передо мной, протягивая мне руку.
– Можешь опереться на меня, если тебе будет так легче.
Я делаю шаг и едва не падаю на пол. Не ожидала, что окажется так тяжело передвигаться с… этой непонятной штуковиной, застрявшей в ноге.
Я кладу руку на мускулистое предплечье Тео и ковыляю к дверям, которые, вздрогнув, разъезжаются в стороны.
Ахмет поворачивается ко мне, и в его глазах цвета красного дерева вспыхивает насмешка:
– Добро пожаловать в твой новый дом. Мы называем его «Поселение».
Тео фыркает:
– Только потому, что мы проиграли на голосовании, хотя предлагали назвать его «База повстанцев». – Он с подозрением смотрит на меня. – Пожалуйста, скажи, что ты не из тех людей, которые никогда не смотрели «Звездные войны».
Мне удается выдавить из себя скупую улыбку:
– Я бы не назвала их «людьми».
Его смех похож на рокот:
– Кажется, мы с тобой поладим.
– Ен! – кричит Шура, проскакивая через открывающиеся двери. – Ты нам нужен!
Я поднимаю голову, чтобы посмотреть, с кем она разговаривает. И моментально замираю, словно мои ноги приросли к полу.
Несмотря на то что мы находимся под землей, здесь раскинулась целая деревня. Повсюду виднеются деревянные хижины. Часть из них выстроились ровными рядами на земле, а часть расположены на ветках огромных, искривленных деревьев. Здесь все из дерева или металла. Даже есть семь клеток, напоминающих лифты, которые доставляют людей с одного яруса на другой. От стены до стены тянутся сотни фонарей, и их мягкого желтого свечения хватает, чтобы осветить все уголки.
Я присматриваюсь к фонарям и понимаю, что они не висят на веревках, а просто парят в воздухе, как заколдованные светлячки.
А еще здесь множество людей. На большинстве из них одежда, которую носят в двадцать первом веке, но есть и те, кто ходит в явно сшитой на заказ в стиле Викторианской эпохи вперемешку с футуристическим. Основная масса людей выглядит очень занятыми и не обращают на нас внимания. Но некоторых настолько удивляет наше появление, что они останавливаются и даже перегибаются через перила верхних ярусов.
Они пытаются получше рассмотреть меня.
А я настолько потрясена, что даже не могу сформулировать какой-либо вопрос, потому что все слова просто вылетели у меня из головы.
Темнокожая женщина направляется в нашу сторону. В ее глазах явно читается подозрительность. На ней коричневая кожаная куртка, которая выглядит так, будто пережила не одно сражение, и желтый шарф, повязанный вокруг пучка длинных косичек. Рядом с ней шагает стройный мужчина с такими же черными волосами и бледной кожей, как у папы. И у меня тут же перехватывает горло. Он улыбается при виде меня, отчего возникает ощущение, будто меня ждали.
– Я Ен, и единственный, кого хотя бы с натяжкой можно назвать врачом. – Он протягивает мне руку, но тут замечает, что я уже практически всем телом опираюсь на Тео. И хмурится, когда замечает мою рану. – Давай отведем тебя в лазарет. Знакомство может подождать.
Женщина с косичками внимательно смотрит на меня, но остается с Ахметом.
Я ковыляю к большой хижине у подножия одного из деревьев. Внутри ее освещают свисающие с потолка фонари оттенков бирюзы, золота и лазури, которые отбрасывают причудливые тени на пол. В воздухе витают ароматы апельсина и корицы, что меня удивляет, ведь кроме двух красных диванов, кофейного столика, собранного из металлолома, и странного аппарата, выглядывающего из шкафа, здесь больше ничего нет.
Тео помогает мне опуститься на один из диванов, затем убирает руки и кивает на мою ногу:
– Кажется, это что-то новенькое. Она даже вырубилась на несколько минут. Как думаешь, может, это какой-то глушитель?
Ен поджимает губы:
– Ты уверен, что это не маячок?
Тео мрачнеет:
– Я… Я сомневаюсь в этом. – Словно защищаясь, он скрещивает на груди мускулистые руки, при этом всем своим видом демонстрируя уверенность. – Кроме того, она не принимала таблетку. А они не могут выследить человека, если не завладели его разумом.
Ен хмыкает и опускается на колени рядом со мной:
– Опиши, как себя чувствуешь?
Я морщусь:
– Так, будто мне подстрелили ногу.
Его взгляд пронзает меня, требуя подробностей.
– Скажи, что ощущаешь, – просит он. А когда понимает, что я не собираюсь отвечать, добавляет: – Если только не хочешь и дальше жить с осколком в ноге.
Нахмурившись, я смотрю на рану на бедре:
– Мне жарко. Кожа будто горит, а внутри словно оказалось что-то тяжелое и зазубренное. Как… как камень.
Я поднимаю глаза, и Ен кивает:
– Прекрасно. А теперь сосредоточься на этом ощущении. Отдели его от других в своем разуме. Справишься?
Мне хочется возразить, но Ен и Тео так серьезно смотрят на меня, что я решаю не спорить. А вместо этого дважды киваю и закрываю глаза, думая о предмете, засевшем у меня в бедре.
Чем сильнее я сосредоточиваюсь на боли, тем сильнее она становится. Нестерпимый жар пронзает ногу до самой кости, отчего она невольно подгибается. Я резко втягиваю воздух.
– Хорошо, – хвалит Ен спокойным и ласковым голосом. – А теперь представь, как твое тело отвергает эту боль. Представь, как осколок выскальзывает из твоего тела и боль уходит. Представь, что ты полностью контролируешь тело, а этот металл – этот камень – не является его частью.
Я дышу через нос. Не знаю, как здесь течет время и сколько прошло с момента моей смерти, но я настолько свыклась с болью, что уже и не вспомнить, когда я ее не испытывала. Мне хочется, чтобы пульсирующая головная боль прекратилась. Хочется, чтобы кожу не тянуло. Чтобы кости не ощущались хрупкими. Чтобы мышцы не ныли от каждого движения.
Может, это лечение больше напоминает гипноз, но, если есть хоть малейший шанс, что это поможет, – хоть какой-то шанс ослабить мои ощущения, – я попробую.
Мне просто хочется, чтобы боль ушла.
Я сосредоточиваюсь на ране на ноге и представляю, что боль угасает, как последние угольки в костре. Представляю, как осколок выскальзывает из моего тела, а рана затягивается, оставляя после себя лишь гладкую обновленную кожу.
Я твержу себе, что все именно так. Что боли больше нет.
И она рассеивается, словно туман, уступая место голубому небу и солнечному свету. Я чувствую…
Голос Ена прерывает мои мысли:
– Неплохо для новичка.
Я распахиваю глаза и вижу, как Ен и Тео улыбаются мне.
А когда перевожу взгляд на ногу, то не нахожу там раны.
Кажется, будто ее там никогда и не было.
Я провожу пальцами по коже, а затем засовываю большой палец в дырку на штанах. Края разрыва похрустывают, потому что ткань слегка обуглилась от выстрела, вырубившего меня. Но я не ощущаю ни осколка, ни боли, даже следов от раны не осталось, если не считать порванных штанов.
Я прижимаю руку ко лбу, внезапно осознав, что и головная боль немного утихла.
– Как ты это сделал?
– На самом деле это сделала ты. – Тео одаряет меня сияющей улыбкой, словно ему не терпится поделиться каким-то секретом.
Ен кивает:
– Боль – лишь привычка, от которой ты еще не научилась избавляться. – Он склоняет голову и показывает на свой висок. – От головной боли тоже можно избавиться, но зачастую это не так просто. Мы не знаем точной причины, почему так происходит, возможно, это травма смерти. Но твое ранение отличается от всего, что мы видели раньше.
Тео с опаской смотрит на Ена:
– Никогда не видел подобной пули. Если это что-то новое, значит, они приспосабливаются. Думаешь, нам стоит беспокоиться?
– Да, – отвечает Ен с нажимом. – Они приспосабливаются быстрее, чем мы учимся контролировать свой разум. И это… тревожит, мягко говоря. Это все равно что готовиться к контрольной по алгебре, а придя в класс, узнать, что она будет по тригонометрии.
– И что нам с этим делать? – спрашивает Тео.
– Мы тоже будем приспосабливаться, – раздается женский голос от двери.
У проема стоит женщина с заплетенными в косу волосами и желтым шарфом. Позой она демонстрирует силу, а в голосе слышится властность. И я слегка сжимаюсь, внезапно осознав собственную беззащитность.
У меня нет здесь семьи, и я не понимаю, как выжить в этом новом для меня мире.
Не знаю, хорошо это или плохо, но я во власти этих незнакомцев.
Женщина кивает на двери Ену и Тео. Они тут же отступают от меня, и я понимаю, что они не просто слушают ее; она их предводитель.
– Анника, – произносит Тео, останавливаясь рядом.
Он больше не произносит ни слова, но я вижу в тусклом свете, как подергиваются желваки на его челюсти.
– Это необходимо, – отвечает она на непроизнесенный вопрос.
Она подходит ко мне, и в ее темных глазах отражается серьезность. Присев на край кофейного столика, она наклоняется вперед, пристально изучая меня, словно образец под микроскопом. Наверное, так же я рассматривала незнакомцев с застывшими лицами, когда только очнулась здесь.
Словно она не уверена, что я человек.
Я сажусь чуть-чуть прямее и поворачиваю к ней лицо:
– Ты так смотришь на меня, потому что считаешь меня одной из Колонистов?
Ее губы слегка изгибаются, но если бы я внимательно не смотрела за ней, то не заметила бы этого.
– Это не так. – Стараясь не обращать внимания на дрожащие плечи, я надеюсь, что искренность компенсирует неуверенность. – И во мне нет ничего особенного. Я совершенно обычный человек, поверьте.
Анника обхватывает край стола, и я слышу, как ее пальцы барабанят по металлу. А взгляд все так же пронзает меня.
– Я хочу, чтобы ты знала, что в этом нет ничего личного. Но я должна быть уверена.
И пока я пытаюсь понять значение ее слов и осознать, что барабанная дробь прекратилась, Анника заводит руку за спину, а затем резко прижимает меня к спинке дивана и вонзает нож мне в сердце.
И Бесконечность сменяется тьмой.