Тема «конца света» под влиянием лукаво-умной Антисистемы[55] так часто и некорректно поднималась в человечестве за последние без малого две тысячи лет, что, перестав вызывать к себе серьезное отношение со стороны многих, постепенно превратилась в своеобразную моду по выдвижению «очередного срока» или «очередной причины» этого самого «конца». К сожалению, сегодня значительное количество людей просто не верит, что такое событие может произойти. При этом кто-то пытается по-своему «мотивировать» его невозможность, а кто-то, что называется, просто гонит от себя подобные мысли. Словом, человечество настолько не хочет осознавать пугающую реальность и настолько привыкло к перманентно не осуществляющейся угрозе гибели, что перестало воспринимать её объективную предопределенность. А зря! Это именно тот случай, когда, как говорится, незнание не освобождает… Тем более от тех роковых последствий, эсхатологическое знание о которых дано человечеству Творцом.
Между тем, даже один из ментально восставших против Бога основоположников марксизма Ф. Энгельс в своё время непроизвольно констатировал ошибочный подход человечества к познанию: «мы находим и конструируем бесконечное в конечном, вечное – в преходящем»[56]. То есть, по сути, тщимся вместить большее в меньшем. Чтобы исправить искаженный подход и конструировать именно конечное в бесконечном, непреходящем, нам как представителям вида Человек разумный следует исходить из истинности открытого Абсолютным разумом через Апокалипсис (от греч. apokalypsis – откровение) апостола Иоанна предупреждения о конце земного мира[57]. Тогда логичной становится правота шпенглеровского утверждения о том, что на планете осталась последняя способная к развитию «культура» человечества в лице российской нации. И только тогда в суматохе лихорадочно глобализирующегося мира нам станет проще увидеть, как далеки от истинной реальности те лукаво-умные «гуманисты», которые ведением или неведением создают всевозможные «убаюкивающие» теории «цикличности общественных процессов в рамках бесконечного исторического развития» по принципу припева эстрадной песни: «И глупо поверишь – ничто не кончается в мире, / А сделает паузу и повторяется вновь»[58]. Только в свете апостольского откровения станет по-настоящему ясен смысл провидческого предупреждения: «…надо быть реалистами: большинство красивых лозунгов насчёт глобального решения глобальных проблем, которые мы слышали с конца XX века, никогда не будут реализованы»[59].
Необходимость осознания реальности приближающегося конца человеческой истории становится очевидной с позиции сапиентологического знания, позволяющего получить разумный ответ на сущностный вопрос бытия: «Зачем Всё существует в Мироздании?» Так, в соответствии с концепцией Абсолютного развития, подробно рассмотренной в рамках Разумной теории Всего, это происходит для того, чтобы Всё проявилось из Бытия и стало существовать, т. е. сумело раскрыть свою сущность. Мироздание развивается как Разумная система в направлении осуществления замысла Творца по абсолютизации Вселенной, предусматривающего промыслительное восполнение разумными человеческими душами супертонкоматериального/небесного мира. При этом земной мир, будучи временным «испытательным полигоном» и местом окончательного формирования человеческих душ, прекратит существование по завершении своего предназначения. Он функционирует до тех пор, пока в человечестве ещё остаются люди, потенциально способные ментально/духовно гармонизировать себя с Абсолютным разумом[60]. Другими словами, можно сказать, что мир удерживается от гибели Абсолютом-Творцом ради верных ему людей, верных сознательно или пока что неосознанно, но непременно деятельно верных, то есть ради разумных мирохранителей различных убеждений и верований.
Идея «удержания» впервые была обозначена апостолом Павлом применительно к Абсолютному духу, наличие которого на Земле (в душах конкретных людей) является гарантией отсутствия тотальной власти Вселенского зла в мире, а значит, и обязательным условием бытия последнего. Наставляя в далекие раннехристианские времена своих единомышленников по вере, он писал: «тайна беззакония уже в действии, только не совершится, пока не будет взят от среды удерживающий теперь»[61]. Сегодня мы уже отчетливо наблюдаем реальные результаты этого «действия тайны беззакония» – наглое «миротворение» во всех его проявлениях и во всех областях человеческого бытия. Человечество будучи, по слову мудрых, ослеплено «преуспеянием в вещественном развитии для времени и земли»[62], отвергает истинное развитие для вечности и небесного мира, которое выступает в виде разумного/духовного совершенствования. Люди, как и предупреждал апостол Павел, становятся всё более «самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержанны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, более сластолюбивы, нежели богопюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся»[63]. Всё это в полной мере подтверждает вывод Разумной теории Всего о том, что живем мы в Последнее время[64] человеческой истории, продлить которое можно лишь своим мирохранительным отношением к другим людям и окружающей нас действительности. В комплексном мирохранении – ключ к решению проблем экологии планеты, общества, социальных отношений и личности. Поэтому «мы верим, что стабильное, успешное развитие возможно. Всё в первую очередь зависит от наших собственных усилий»[65].
Если прав Чаадаев, утверждавший, что «Россия призвана к необъятному умственному делу: её задача – дать в своё время разрешение всем вопросам, возбуждающим споры в Европе», ибо, «поставленная вне стремительного движения, которое там (в Европе) уносит умы…, она получила в удел задачу дать в своё время разгадку человеческой загадки»[66]; если правы Леонтьев, Шпенглер и Ильин; если России и в самом деле предназначено быть в окружении «цивилизаций» последней «культурой», способной на базе православия создать «построенную на Евангелии Иоанна третью разновидность христианства» и стать позитивным духовно-нравственным полюсом планеты, то её явление человечеству в качестве оплота комплексного мирохранения есть главный элемент в системе стабилизации процесса глобального развития, объективно ведущего к прекращению существования земного мира. В этой неразумной «гонке к обрыву», говоря уже приведенными словами К. Леонтьева, России дано быть «якорем или тормозом для народов, стремящихся вниз под крутую гору» – разумным тормозом неразумной глобализации.
Академик В. Ключевский, написавший в 1904 году «Курс русской истории», утверждал, что «Россия и Европа – это смежные всемирно-исторические моменты, две преемственные стадии культурного развития человечества. Усеянная монументами… Западная Европа – обширное кладбище, где под нарядными мраморными памятниками спят великие покойники минувшего; лесная и степная Россия – неопрятная деревенская люлька, в которой беспокойно возится и беспомощно кричит мировое будущее. Европа отживает, Россия только начинает жить, и так как ей придется жить после Европы, то ей надо уметь жить без неё, своим умом, своими началами, грядущими на смену отживающим началам европейской жизни, чтобы озарить мир новым светом. Значит, наша историческая молодость обязывает нас не к подражанию, не к заимствованию плодов чужих культурных усилий, а к самостоятельной работе над принципами собственной исторической жизни, сокрытыми в глубине нашего народного духа и ещё не изношенными человечеством»[67]. Согласитесь, эта мысль очень созвучна оценкам П. Чаадаева, К. Леонтьева, О. Шпенглера, Н. Данилевского и И. Ильина, также указавшим на миссионерскую уникальность российской нации. И факт, что истинность этой мысли признавалась многими действительно великими людьми XIX–XX веков, не позволяет никому отмахнуться от идеи особого предназначения России в мире под предлогом, что это, мол, «беспочвенное экзальтированно-патриотическое самомнение одиночки».
Но почему именно «неопрятная деревенская люлька»? Почему Ключевский не использовал по отношению к России, например, образ «прибранной уютной колыбели»? Думается, потому, что речь идет об особой российской нации, сердцевиной которой выступает «крестьянский» по своей ментальности русский народ с его, по словам Шпенглера, «постоянной тоской по земному простору» (по духовному) и «горькой ненавистью к каменному дряхлому миру» (к материальному). Потому что в этой люльке должно вырасти не изнеженное и болезненное нечто, а здоровое, закаленное и жизнеспособное будущее человечества – российская нация с её вселенской русской душой, способной жертвенно вместить в себя всё человечество, подобно тому, как Творец/Дух/Абсолютный разум вместил весь тварный мир.
Изобилие и комфорт – серьезные искушения для этой национальной души, призванной не только наслаждаться, но и страдать, сгорая за других, ибо только так она способна обрести должную чистоту и огранку для исполнения объективно заданной ей мирохранительной миссии. Ведь душа, по слову поэта, «ежели обожжена, справедливей, милосерднее и праведней она»[68]. В опасности изобилия и комфорта для русской души – объяснение интуитивно ощущаемого многими безотчетного страха перед верной оценкой реальности, вынуждающей осознать «парадокс великой России»: богатейшая в мире по природному, творческому и культурному потенциалу страна во все эпохи живет относительно бедно. Ей исторически никогда не было дано пребывать в сытом благополучии. Для неё органически чуждо такое понятия, как «кризис перепроизводства», ибо в стране практически всегда чего-то не хватало. Климат вынуждал людей выживать, а значит, трудиться, изобретать и приспосабливаться. Земледелие всегда было рискованным, и земля никогда не баловала несколькими урожаями в сезон.
Для нас, жителей России, ситуация всякий раз складывалась так, что на каждом этапе нашей истории в своём приближении к «материальным благам» мы словно натыкались на воздвигаемую кем-то невидимую стену. Досадуя по этому поводу, мы вновь и вновь упорно искали представлявшийся нам спасительным выход из столь досадного «лабиринта судьбы». От Российской империи к буржуазной республике, от неё – к национализации и военному коммунизму, нэпу и индустриализации с коллективизацией, наконец, к развитому социализму, а затем к либеральным реформам с приватизацией и… И каждый раз в итоге – очередное крушение надежд на достижение материального комфорта и очередная «мобилизация общества на трудовые свершения с целью повышения благосостояния трудящихся».
При этом мы как-то упускали из виду очень важное объективное обстоятельство, точно подмеченное ещё Ильиным: «Из века в век наша забота была не о том, как лучше устроиться или как легче прожить; но лишь о том, чтобы вообще как-нибудь прожить, продержаться, выйти из очередной беды, одолеть очередную опасность: не как справедливость и счастье добыть, а как врага или несчастье избыть; и ещё: как бы в погоне за "облегчением" и "счастьем" не развязать всеобщую губительную смуту»[69]. А зря упускали, ибо сегодня вряд ли найдется кто-то, способный доказательно оспорить сказанное им: «История России есть история муки и борьбы: от печенегов и хазар – до великой войны двадцатого века. Отовсюду доступные, ниоткуда не защищенные – мы веками оставались приманкой для оседлого запада и вожделенной добычей для кочевого востока и юга. Нам как будто на роду было написано – всю жизнь ждать к себе лихих гостей, всю жизнь видеть разгром, горе и разочарование; созидать и лишаться; строить и разоряться; творить в неуверенности; жить в вечной опасности; расти в страданиях и зреть в беде. Века тревоги, века бранного напряжения, века неудачи, ухода, собирания сил, и нового, непрекращающегося ратного напряжения – вот наша история»[70].
Очевидно, что именно во времена смут, опасностей и гибельных угроз просыпалось совестливое и жертвенное сознание России. Под тяжкими обстоятельствами бытия российская нация сплачивалась, формировалась и закалялась, проходя испытание на готовность к миссионерскому служению человечеству. Это, конечно же, не значит, что в радости и удовольствии она не существовала и не развивалась вовсе. Ведь «без удовольствия на земле невозможна никакая органическая жизнь, никакое органическое творчество… Ничто великое на земле не рождалось без радости, страсти и удовольствия, даже если исходным пунктом для того была далеко не радость: лишения, разочарованность, недовольство»[71]. Однако именно в непростом историческом процессе собственного развития выкристаллизовалась та «новая Россия», предстоящее явление которой миру предрекали И. Ильин, К. Леонтьев, О. Шпенглер, Н. Данилевский, В. Ключевский и другие просветленные личности своего времени. На протяжении веков созревала та промыслительно зачатая в лоне человечества будущая Россия, в которой мы, живущие в веке XXI, не можем не видеть свою последнюю надежду. Не можем не видеть уникальную культурную нацию, обладающую потенциалом разумного развития и способную стать оплотом мирохранения на планете, что жизненно необходимо неразумно глобализирующемуся и безотчетно стремящемуся к своему концу миру «цивилизаций».
Говоря об исключительности России и очевидной предопределенности её развития в качестве особой «культуры» человечества, мы должны признать наличие передающейся от поколения к поколению россиян некой неизменяемой духовно-нравственной информации, которую условно можно назвать культурным кодом российской нации («антропологическим кодом русской культуры», «культурным кодом русской идентичности», «сущностным идентификационным кодом русской нации»), обусловливающим не только национальную культурную специфику, но и характерную личностную мироотносительную позицию русского человека.
Показательно, что из двух типовых мироотносительных позиций – мирохранительной и «миротворительной», для россиян характерна именно первая позиция, являющаяся сущностью истинной русскости. Таким образом, исторически не утраченным ключом единого культурного кода, присущего всем народам (этносам), добровольно находящимся в составе России и считающим её своей страной, выступает комплексное мирохранение, т. е. стремление хранить мир во всех его проявлениях: как планету Земля, человеческую общность, невоенное состояние человечества и душевный покой человеческой личности.
При этом многие современные нации Запада придерживаются «миротворительной» этической позиции. И, когда мы, в частности, говорим, что в нашей идентичности другой, отличный от них культурный код, то имеем в виду, помимо многочисленных этнокультурных особенностей, ещё и принципиальное сущностное, точнее, нравственное отличие, выражающееся в отношении к миру. Для примера рассмотрим, как одни и те же жизненно важные для человеческой личности понятия по-разному трактуются с позиции западной и русской ментальности.
Патриотизм для западного человека – это в основном та любовь к стране и её ценностям, которая обусловлена личной пользой, возможностью достижения сиюминутного успеха и благополучия, поскольку обеспечивает более высокий по сравнению с другими странами уровень потребления и комфорта. Этим «патриотизмом» обусловлено и стремлении распространить западные ценности по всему миру. При этом в случае, если имеется возможность добиться больших выгод в другой стране, то один «патриотизм» легко меняется на другой вместе с так называемой «любовью к стране».
С позиции же русской ментальности, патриотизм – это любовь к стране, её народу и культурной традиции, не связанная с достижением каких-либо прагматических целей. Так любят мать, которую не выбирают и принимают со всеми её слабостями. Её защищают в любом случае, даже с риском для собственного благополучия и самой жизни, помогают исправить имеющиеся недостатки, никогда не бросают, чтобы найти «мать получше».
Совестливость и порядочность для западного менталитета – принятые в обществе условности поведения, обязательства в рамках своеобразного контракта взаимоотношений, которые вполне могут не исполняться, если это идет вразрез с личными интересами, чревато потерей выгоды или грозит опасностью. В частности, понятие «совесть» в английском языке трактуется как «сознательность». Западная «совесть» – это не «глас Божий в душе», а «способность личности самостоятельно формулировать нравственные обязанности и реализовывать нравственный самоконтроль, требовать от себя их выполнения и производить оценку совершаемых ею поступков; одно из выражений нравственного самосознания личности»[72]. Поэтому чувство вины или раскаяние возникает только тогда, когда человек совершает поступок, противоречащий субъективно понимаемым им моральным ценностям.
Для русского человека совестливость и порядочность – категории безусловные, не зависящие от выгодности и признаваемые обязательными, даже если обстоятельства побуждают от них отступить. Так, совесть – это врожденное свойство. Согласно В. Далю, она есть «нравственное сознание, нравственное чутье или чувство в человеке; внутреннее сознание добра и зла; тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка; способность распознавать качество поступка; чувство, побуждающее к истине и добру, отвращающее ото лжи и зла; невольная любовь к добру и к истине; прирожденная правда, в различной степени развития»[73]. Поэтому только совестливые поступки дают истинный мир человеческой душе.
Семья понимается западным человеком в основном как разновидность сделки – официально оформленные отношения с партнером по интимному сожительству и совладению имуществом, которые влекут массу обязанностей, допустимых лишь не в ущерб личному комфорту и успеху.
Для русского сознания семья – это сакральный союз мужчины и женщины, заключенный для взаимной помощи и продолжения рода, это близкие не только по крови, но и по духу люди, благо которых является одной из главных целей в жизни. Поэтому ради семьи можно и до́лжно пожертвовать деньгами, карьерой, удовольствиями. Обратное же считается недостойным порядочного человека.
Свобода, по западным меркам, это – необремененность какими-либо морально-нравственными ограничениями перед другими людьми и обществом при достижении субъективно понимаемого личного жизненного успеха. Ограничения признаются только внешние: угроза наказания за нарушение закона и потеря выгоды в случае определенных действий.
В сознании русского человека, свобода – это воля/вольность, возможность личного выбора поведения в любой жизненной ситуации, независимо ни от чего, кроме внутренних духовно-нравственных установок. Такая свобода не продается человеком, она теряется лишь вместе с жизнью.
Равенство на Западе понимается как необходимое для заключения сделки тождество прав сторон, при котором никто никому ничего не должен.
В русском мире равенство имеет смысл, прежде всего, как равнообязанность для разных людей, при которой нормы поведения справедливы и едины для всех, вне зависимости от положения в обществе и финансовой обеспеченности.
Братство для «западной» ментальности есть форма общности-сделки в виде неких «горизонтальных отношений», используемых в прагматических целях достижения личного успеха.
Для русского же человека братство – это духовное единство, предполагающее жертвенное отношение к другим членам данной общности.
Отношение к богатству и бедности также разнится с точки зрения Запада и России. По западным меркам, наличие богатства есть признак ума, предприимчивости, высокого профессионализма и даже «праведности».
В русской традиции – никогда не делать из богатства предмета поклонения/культа. В России традиционно почитался бескорыстный человек – бессребреник, а нищий всегда считался убогим, то есть обиженным обществом, но приближенным к Богу. Нищий, постучавшийся в дом, признавался Божьим посланцем. Подать милостыню нуждающемуся исстари было для русских людей праведным делом. И добрым героем русских сказок, как правило, выступает именно бедняк, который в западной традиции зачастую является антигероем, ибо он для Запада по определению – плохой человек, коварный обманщик и плут, заинтересованный завладеть чужим богатством.
Обобщенные мечты, выражающие устремленность жизненных целей западного и русского человека, также принципиально отличаются.
«Западная мечта» заключается в том, чтобы добиться максимального личного успеха, понимаемого как неограниченная возможность удовлетворить свои потребности, и любым с нравственной точки зрения способом карьерно реализовать собственное эго, пробиваясь сквозь толпу окружающих людей, рассматриваемых в качестве личных конкурентов.
«Русская мечта» – самореализоваться, не изменяя своим принципам, основанным на совестливости/позитивной нравственности. При этом можно добиться положения, денег и славы, но не в ущерб другим, а лишь тогда, когда это являются следствием общественной полезности человека и признания его заслуг другими людьми.
«Западная мечта» всегда индивидуальна и эгоистична: иметь ложку побольше и возможности «покруче», чтобы сподручнее было, растолкав себе подобных, оторвать кусок полакомее от общего пирога. «Русская мечта», напротив, коллективна и жертвенна: пирог надо делить справедливо и честно, то есть так, чтобы хватило всем, и относится к пирогу желательно экономно: если требуется, сообща уменьшить свои аппетиты.
Увы, сегодня в мире доминирует модель развития, обусловленная культурным кодом западной цивилизации, ключом которой выступает «миротворение». Данная модель, навязанная Вселенским злом/ неразумом, может быть определена как примитивная эгоистично-рационалистическая. Это означает, что основной мотивацией при принятии любых решений и осуществлении любых действиях на любом уровне является лукаво-умный эгоизм (личностный, групповой, национальный, цивилизационный), исключающий учет интересов других претендентов на «долю от мирового пирога», в том числе тех «либеральных», о которых Тютчев в свое время писал: «Цивилизация для них фетиш, / Но недоступна им её идея»[74]. А идея в том, что конкуренты Западу не нужны: для них всё и все – лишь средство удовлетворения исключительно своих потребностей и амбиций. Поэтому прав поэт, обращаясь к отечественным либералам: «Как перед ней ни гнитесь, господа, / Вам не снискать признанья от Европы: / В её глазах вы будете всегда, / Не слуги просвещенья, а холопы»[75]. Разумность и позитивная нравственность для западной цивилизации представляются вредными ограничителями свободы «рациональных» решений, они осмеиваются как «непрактичность», «прекраснодушие», как нечто «не от мира сего».
В этих условиях именно благодаря особому культурному коду русской идентичности и существует Россия как уникальная русская «культура», которую на протяжении всей её истории тщетно пытается уничтожить неразумная Антисистема, повсеместно насаждающая «миротворительный» подход к действительности. Представители Антисистемы многократно рушили Россию извне и раскалывали её единство изнутри, стравливая российские народы и россиян под различными предлогами, включая искаженный по своей сути «национальный вопрос» с одновременной инициацией подрывных процессов в рамках пресловутой и не менее искаженной темы «о праве наций на самоопределение».