Герман осторожно постучал в дверь любимого каминного зала Тимофея: в последнее время хозяин очень спешил закончить свою тайную работу и потому очень выматывался. Никогда нельзя было угадать, можно ли его сейчас беспокоить, или он все еще отдыхает после создания какой-нибудь очередной части будущего летательного аппарата.
Однако сейчас была серьезная причина рискнуть и постучать: к Тимофею пришел страшно смущенный дрич Антон, несший явную околесицу. При этом околесица была тревожной, и Герман счел, что хозяину стоит об этом знать.
Некоторое время за дверью было тихо, потом стали слышны тяжелые неуверенные шаги, и дверь распахнулась. За ней стоял растрепанный покачивающийся Тимофей с воспаленными красными глазами. Он раздраженно проскрипел:
– Оглох, что ли? Зову, зову…
Герман предпочел не объясняться и просто глянул на хозяина вопросительно.
– Ну говори уже… – бросил через плечо Тимофей, снова направлявшийся к ближайшему дивану.
– Там к вам Антон пришел. Бормочет какую-то чушь: якобы вы пару часов назад приходили к ним, извинялись за что-то, а его бешеная жена вас из дома выгнала… Я тут посчитал: два часа назад я приносил вам еду, а вы меня обругали и есть не стали. Но он, видите ли, настаивает. Очень уж хочет вас видеть. Что делать будем?
Тимофей удивился так, что даже позабыл отреагировать на скрытую фамильярность эктора, объединившего себя с хозяином в одно крамольное «мы».
– Я к ним приходил?! Он трезвый?
Герман пожал плечами:
– Да вроде трезвый… Выгнать?
Тимофей задумался. Было заметно, что даже это любимое действие сейчас дается ему с большим трудом. Несмотря ни на что он все же додумал свою мысль до конца и отрицательно качнул головой:
– Не надо. Сейчас я приведу себя в порядок и выйду к нему.
Герман едва успел вернуть на место брови, озадаченно поползшие вверх от намерения хозяина привести себя в порядок перед встречей с каким-то суетливым дричем.
– Не твое дело, – слабо огрызнулся Тимофей и захлопнул дверь перед носом эктора.
На всякий случай Герман решил дождаться хозяина перед дверью и проводить его к настырному гостю.
Через две минуты Тимофей появился в коридоре аккуратно причесанный и с подчеркнуто невозмутимым лицом. Герман еще раз усмирил непочтительные брови и двинулся следом, в любую минуту готовый подхватить хозяина под локоть. После закончившегося всего пять-шесть часов назад очередного этапа крамольной созидательной деятельности Тимофей решительно не мог быть в полном порядке: обычно после такой работы он восстанавливался не меньше десяти часов. В последнее время десять часов и вовсе превратились в двенадцать: видимо, Макс разозлил Стаса основательно…
Завидев появившегося в вестибюле Тимофея, Антон вскочил с гостевого диванчика и торопливо пошел ему навстречу.
– Тимофей, дорогой, я даже не знаю, как прощения просить! Ну не сердись ты на нее, ради Бога! Ты же знаешь, она у меня просто жуть какая темпераментная…
Говоря это, он искательно заглядывал Тимофею в глаза, поглаживал его руки, краснел, потел и заикался.
Герман исподтишка гордился хозяином: тот вел себя с невероятным достоинством – даром что тоже ничего не понимал.
Дав Антону раз двадцать повторить одно и то же, Тимофей наконец дружелюбно промолвил:
– Антон, друг мой, ты ошибаешься. Два часа назад я спокойно спал, а то, знаешь ли, ночь была бессонная…
Антон изумился еще больше, чем Тимофей давеча:
– Да как же так, дорогой мой?! Ты говорил, что не хочешь, чтобы мы считали тебя трусом и предателем, а Улька брякнула, что мы все равно… В общем, неважно, что она сказала, она все равно не права! Но я же не мог тебя с кем-то спутать, сам посуди!
Он еще что-то бормотал, виновато глядя на Тимофея, но тот его уже не слушал. Его глаза пару раз настороженно метнулись в сторону Германа, который с безразлично-глухим видом стоял неподалеку, потом уползли куда-то к потолку. Он пробормотал:
– Ничего, Антон, все хорошо, я уже все забыл, – и стремительно зашагал прочь.
Антон растерянно умолк на полуслове, глядя вслед удаляющемуся пророку.
Герман постоял еще немного, всем своим видом намекая смущенному дричу, что аудиенция закончена. Наконец Антон потрясенным шепотом сказал – то ли Герману, то ли самому себе:
– Он нас никогда не простит.
Герман сделал еще пару шагов в его сторону, чтобы усилить намек, и дрич спохватился:
– Да-да, я ухожу. Никогда не простит… Точно, никогда… – и, горестно вздыхая, ушел.
Герман торопливо пустился догонять хозяина в надежде обсудить подробности загадочного визита. Он еле успел окликнуть Тимофея, яростно распахнувшего дверь в каминный зал:
– Хозяин, что это было, вы поняли?
Тимофей оглянулся и досадливо поморщился:
– Ладно, заходи уж…
Герман прикрыл за собой дверь и уставился на хозяина в ожидании ответа.
– К нему приходил не я, – отрывисто произнес Тимофей, внимательно разглядывая эктора – будто бы решая, стоит ли говорить ему что-то еще.
– А кто тогда?
Тимофей открыл было рот, чтобы ответить, потом задумался, продолжая сверлить Германа недоверчивым взглядом.
Герман ждал, старательно скрывая нетерпение – а то вдруг хозяин рассвирепеет и прогонит, так ничего и не объяснив…
– Потом поговорим, – в конце концов сказал Тимофей, обмякнув до состояния своей прежней разбитости.
– Вы уверены, что не хотите… – осторожно начал Герман, но Тимофей сердито рявкнул:
– Уверен! Вали отсюда! Совсем обнаглел…
Разочарованный Герман поспешно исчез.
Черт возьми, удалось. Все удалось.
И как всегда – бойтесь ваших желаний, ибо они исполнимы… Как он мог не подумать о том, что теперь любой сможет понять?!. Ничего не скажешь, кретин – ничем не лучше Стаса.
Да нет, получается, Стас умнее: тот всего лишь добровольно расстался со своим преимуществом. А тут куда хуже получается… Будто по собственной воле встал голым на площади, и теперь все окрестные придурки могут ходить, рассматривать, делать выводы и злорадно ухмыляться.
Хотя… Может, все не так и плохо? Придурки-то тоже ведь не одетыми ходить будут. А главное – Стас. Стас и его прихвостни – члены Совета. В конце-то концов, именно это было главной целью…