Прожить в лесу три недели, чтобы в итоге умереть от жажды на дереве. Бывают смерти глупее, но эта наверняка попадет в топ самых идиотских.
А как неплохо начиналось…
Автобус высадил на обочине трассы через пару с хвостом часов после выезда из города. Там деревенька, с трех сторон в тисках леса, а с четвертой уперта в реку асфальта, по которой автобус помчался дальше.
Я спустился в кювет, в траву по пояс, и дошел до одинокой ивовой рощицы, взрослое дерево и много кустиков вокруг. Присел под старшей ивой, и частокол травы меня скрыл.
Первым делом напоил глаза каплями. Боль и жжение слегка отпустили. Поморгав, я надел черные стекла.
В прозрачную сумку из толстого полиэтилена завернул свой ноутбук в Светином чехле, телефон (вынув батарею), документы, кошелек Светы, в котором паспорт, банковская карта и всякое такое. Выкопал ямку, где все это и схоронил. В лесу не нужно, а выкинуть или продать жалко. Осколочек прошлого… Будто надеюсь, что пригодится.
Присыпав могилку прежней жизни веточками и старой листвой, какое-то время медитировал. Слушал тишину и осознавал, что все. Мосты сожжены. Здесь другой мир, с другими законами. Но лучше здесь, чем в тюрьме. Какая-никакая свобода. Даже больше, чем социуме. Тарзан из меня, конечно, никакущий, но попытаться надо. Природа хотя бы дает шанс, и будь что будет…
Я переоделся. Вскоре походный шмот провонял спреем от клещей и комаров, меня вывернул кашель. Пришлось отойти от дерева, продышаться. После чего намазал лицо и руки солнцезащитным кремом, собрал все в рюкзак.
Когда вышел из рощицы в сторону лесной стены, заметил, что позади по обочине трассы идут два мужика с удочками. Разглядеть лица было нельзя, что хорошо: значит, мое лицо тоже вряд ли увидели. Но все-таки в мою сторону головы повернули. По-прежнему шли к деревне, но взгляды долго удерживались на мне…
А потом меня заглотил лес.
Поначалу самое трудное было – первая ночь. В темноте жуткие звуки, кажется, что вся местная нечисть в виде хищников и беглых зеков собралась по мою душу. Но стоит раз переночевать где бы то ни было, и место становится почти своим. Это правило работает, начиная еще с переезда из дома родителей в студенческую общагу.
Также непросто было привыкнуть к чувству жажды и голода. Именно к чувству. Запасы еды и воды были в норме, но пить и есть хотелось всегда. Тело, дитя древней природы, шкурой чует, что оно вне стен родной пещеры, а значит, нужно срочно вылакать и сожрать все, до чего дотянутся руки, мало ли, через минуту уже не будет, враги отберут или потеряешь. А ну быстро впихнул все в себя!..
Но я привык. Даже комары перестали быть чем-то назойливым. Будто там, на границе леса, дежурят боевые комары-пограничники, а здесь гражданское население.
Однако чем дальше в лес я уходил, тем более жгучим для меня становился свет. Я обходил стороной открытые полянки, старался держаться в тени деревьев, но и там сквозные лучики то и дело заставляли морщиться. А ведь когда-то под таким солнцем я мог гулять по городу… Теперь же, несмотря на то что я не пожалел денег на капли, флакончики пустели с устрашающей скоростью.
Но самым суровым испытанием стало не это. Куда более колючей оказалась… память. Чем глубже я погружаюсь в лабиринт деревьев, тем сильнее мучает эта опухоль. То и дело лезут в голову сцены из жизни со Светой.
«Солнце, а что у нас на завтрак?»
«Хороший вопрос, милый… Думаю, следует задать его холодильнику».
«И что говорит холодильник?»
«Хранит ледяное молчание».
«А он хранит что-нибудь более питательное?»
«Вряд ли ты захочешь употребить это прямо сейчас, родной… Вот если это все смешать в кастрюльке и постоять у плиты… час-другой…»
«По-моему, проще спуститься в магазин за пиццей».
«На ком ты женился!»
«Ну, ты же знаешь, при свете дня слепой как крот, не разглядел малость. А когда протер глаза, было уже поздно, на пальце откуда-то взялось кольцо».
«Бедный ты, бедный. А вот не фиг было вчера мне эту игру показывать. До сих пор пальцы от клавы болят. А у меня вчера, если помнишь, были наполеоновские планы по приготовлению плова».
«В мультиварке».
«Все равно! Мясо и овощи сами себя не порежут и в мультиварку не прыгнут, между прочим. А ты тут со своей игрой, файерболом тебе в дышло!»
«Ну да, опять я виноват!»
«Конечно! Что ж, завтрака нет, будешь вместо него. Раздевайся и ложись на стол!»
«Ого! Знаешь, солнце, я вообще-то тоже голоден…»
Вспышки памяти ловили меня, когда я натыкался на свет глазами без очков или когда лучей попадало на кожу слишком много. Воспоминания причиняли такую боль, приходилось нырять в тень, сползать по ребристой коре дерева на землю и ждать, когда отпустит.
Иногда на привалах и ночлегах охватывал страх, что начинаю забывать черты ее лица, и пальцы спешно разгребали под ногами сухую листву, я смачивал почву водой и лепил портрет. А затем долго разглядывал земляной барельеф… Разговаривал с ним, теребя на шее амулет.
Да, я ведь сделал амулет. Еще там, в городе, когда сидел в сервисном центре. Пока парни возились с ноутом Светы, я устроился в кресле со своим и скинул на новую флешку все-все наши с ней фотки, всю нашу музыку, видео, где вместе дурачимся, ее школьные стихи… В общем, все. Потом купил цепочку и брелок в виде бычьей головы. На его кольцо прицепил обручальное Светы, рука не поднялась продать, ну и эту флешку.
Понятия не имею, что делать с ней в лесу. Но бороться с иррациональным порывом было невозможно. Хочется, чтобы цифровая душа Светы всегда была рядом.
Однажды проснулся со слезами. Снилось, что Света жива, вместо того чтобы ударить ножом, я уговорил ее сорваться в путешествие, мы в тот же день взяли билеты на поезд и умчались подальше от всех этих Лексов и прочей суеты. Я целовал ее под стук колес, и в этом поцелуе столько горечи и сладости, так не хотелось просыпаться…
Прошло три недели, и вот я сижу на дереве.
Яркие лучики солнца, пробиваясь сквозь листья, жгут кожу как лазеры. Спина вжата в ствол, между ног толстый сук, левая рука держится за сучок поменьше. Удовольствие то еще, все затекает, ребра коры больно давят сквозь одежду, а высота внушает, что шелохнешься – свалишься. А падать не хочется.
Особенно когда под деревом дежурит волк.
В пути я придерживался стратегии. Идти, сверяясь с компасом и картой, в самую глухую глушь, где на сотни квадратных километров ни единой живой души. Поход, привал, поход, ночлег… И не важно, сколько проходить за раз, но если идти каждый день и каждую ночь (ночью даже лучше – можно без очков, а ночи тут, как оказалось, довольно светлые), рано или поздно углубишься в таежные джунгли, куда не ступала нога человека. Разве что снежного.
И я добился-таки своего. Забрел в глушь. Конечно, предполагал, что глушь – это не только отсутствие потенциально опасных людей, но и наличие не менее опасного дикого зверья… Что ж, молодец, верно предполагал. Полегчало?
Мое верное предположение, тем временем, лежит прямо подо мной и вылизывает переднюю лапу.
– Эй, Шарик… Долго будешь караулить? Я не спущусь, не надейся.
Серый прародитель всех Шариков, Бобиков и Тузиков перестал лизать, задрал голову вверх. Глядит спокойно. Наконец, морда опустилась, челюсти выпустили язык, волк шумно попыхтел, и голова улеглась на лапы.
– Даже так?
Держась левой рукой за сук, правой я достал из жилетки фляжку с водой. Зубами открутил крышку и сделал пару жадных глотков. Немного подумав, сделал третий. Вообще-то надо экономить – куковать на ветке еще ой как долго! Но, как назло, именно сейчас, в этой заднице, пить хочется как никогда.
Рюкзак валяется метрах в десяти от дерева, рядом с глубоким узким оврагом, заросшим травой.
А мне остается только ждать. Ждать, когда волку надоест ждать. Когда он захочет пить и уйдет искать ручей. Только бы не пошел дождь… У меня преимущество – фляжка с водой. Но дикий зверь приучен терпеть жажду. А вот я могу поменять мнение о дожде довольно скоро.
Испытание на терпение. Три недели назад отправил ни в чем не повинного парня ждать, когда его повяжут за убийство. Ждать сутками, если придется! А теперь сам попал в похожий квест.
И уже задолбался. А времени прошло всего ничего. Полчаса? Час? Причем не с момента, когда залез на дерево, а с той роковой секунды, когда впервые заметил волка далеко в зарослях папоротника. Я сразу понял, что волк, но самое жуткое, поведением он не отличался от собаки. Ну рыскает такая мохнатая зверушка, нюхает все, хвостиком повиливает, как на выгуле в городском парке, ищет, где бы сделать кучку…
Вот только когда зверушка заметила меня – окаменела. Как и я. Мы играли в гляделки вечность.
«Не бежать, не бежать», – повторял я в мыслях.
Медленно пятился, натыкаясь рюкзаком на деревья, и при этом не отводил взгляд от двух черных точек, глядевших на меня. Пока, наконец, фигура волка не скрылась за стволами.
Лишь тогда я позволил себе развернуться и пойти прочь в нормальном темпе. Очень хотелось побежать, но я сдерживался. Правда, то и дело оглядывался. В руках был посох, когда-то бывший стволом юного деревца, им я обычно тыкал траву впереди, проверяя, нет ли змей, капканов и прочих подлостей. Но когда уходил от волка, спешил, и посох только мешал, цеплялся за все.
А позже меня догнал хлесткий шелест папоротника, пыхтение и рык.
Адреналиновая бомба рванула, я мгновенно понял, что сейчас произойдет, выпустил посох, сбросил со спины рюкзак и дал деру к дереву впереди. Десять метров показались вечностью. А как залез, вообще не помню. Тут и подошву-то упереть некуда.
Едва оседлал сук, а милая мохнатая зверушка уже вовсю драла когтями кору дерева, щепки летели в стороны, лай бил по ушам, а в лицо и стекла очков прилетало теплое вонючее дыхание вместе с брызгами слюны. Черные губы вздыбились, оскал челюстей поражал белизной, костяная стена истекала пеной, на меня зырили уже не черные бусинки, а налитые кровью и яростью глазищи…
А сейчас это снова обычная дворовая псина – мирная, сонная, только будки рядом не хватает. Интересно, этот товарищ наткнулся на меня случайно или почуял мой след уже давно?
Размышления прервал хруст веток вдалеке. Я насторожился, вглядываюсь в траву за стеной деревьев. Показалось?… Нет, опять хруст! Трава шелестит.
Далеко за стволами мелькнуло серое.
– О нет…
Мелькнуло снова, но чуть ближе. И не в одном месте. Я насчитал три.
Стая!
Сердце застучало бешено. Волки приближаются без спешки, нюхая землю, оглядываясь, как хозяева леса.
Это конец! Без вариантов! Одного серого еще был шанс переиграть, но четверых… Умру на дереве от жажды. Или свалюсь, и меня порвут. В любом случае – смерть будет долгой и мучительной.
Волк подо мной приподнял голову, уши навострились, он вглядывается в ту сторону, откуда приближается его племя…
Идея.
Безумная! Но это единственный шанс, надо сейчас, иначе момент будет упущен.
Я перекинул ногу через сук, уселся как на скамейке, левая рука по-прежнему держится за дерево, а правая достала из кармана нож. Я нажал на рукоятке кнопку.
Щелк!
Лезвие выскочило. Волк подо мной задрал голову, уставился на меня. Кулак перехватил рукоятку так, что лезвие направлено вниз. Меня трясет, а волк все смотрит на меня. Нет, нет, опусти голову! Пожалуйста… Опусти!
Впереди кто-то тявкнул. Это отвлекло моего сторожа, морда вновь уставилась туда, откуда идут его братья и сестры.
Я поцеловал обручальное кольцо на шее.
– Солнце, помоги…
Спрыгнул на волка. Подо мной тут же забилась буря мышц, но я успел левой рукой обхватить волка за горло, оплести его тушу ногами как обезьяна, а правая с ножом начала истерично и слепо наносить удары.
Подо мной извивается, меня подбрасывает, бьет о землю, о дерево, рычание и лай смешались в такую дичь, будто я свалился в ад, к демонам. С глаз слетели очки, я окончательно ослеп, как и мой гнев. Тоже рычу. Нож колет и колет. На, сволочь! На! За Свету! Я любил ее! Жизнь хотел с ней прожить, а ты, мразь, ей голову запудрил! Ради забавы! Сдохни, тварь! Сдохни!..
Не помню, в какой момент осознал, что волк уже не сопротивляется, я весь в крови, а вокруг рычат и лают такие же мохнатые, клыкастые. Я в кипящем котле звуков, рычу в ответ, размахивая ножом, словно пытаюсь сказать на их языке:
«Я убил такого, как вы! Я опасен! Прочь!»
Меня взяли в кольцо. Держусь спиной к дереву, понимая, что оно – щит моего тыла, оттуда не зайдут. Волки гавкают, сверкают капканами челюстей и мясом языков, порываются ко мне, но не нападают, рыскают вокруг.
Кисть нашарила на земле увесистую корягу, и с этой дубиной и ножом я начал отступать за дерево.
Голодные машины смерти стали преследовать, но две из них, прошедшие близко от туши мертвого сородича, засомневались, а затем вернулись к трупу и начали пиршество, теперь уже рычали и кидались друг на друга. Третий, самый крупный, со шрамом на морде, оглядывается то на пирующих, то на меня, возбужденно кружит на месте, я продолжаю пятиться и угрожать.
Наконец, отстал и он, а я смог отойти далеко за деревья. Отсюда волков почти не видно, зато их звериная ругань и чавканье гуляют эхом по всему лесу.
Адреналин начал отпускать, и в левую руку хлынула жгучая боль. Кулак против воли разжался, палка исчезла в траве.
Я сел, воткнул нож в землю и, щурясь, осмотрел предплечье. Рукав энцефалитки пропитан темным, а еще на нем разрез. Я закатал.
– Чщщерт!
Похоже, когда бил волка ножом, лезвие задело руку, ей приходилось держать зверя за шею. Предплечье красное, бордовая гусеница пореза продолжает сочиться.
Здоровая лапа начала судорожно хлопать по жилетке. Наконец, я вспомнил, расстегнул нужный карман, вытащил упаковку с бинтом. Закусил ее как собака косточку, затем достал и открыл фляжку. На вдохе задержал дыхание, и на рану полилась вода. Глухое нытье вздуло щеки, пыхчу как лось, насквозь мокрый…
Выплюнул пачку бинтов, несколько жадных глотков из фляжки. Потряс ею, внутри плескались жалкие остатки.
Я помусолил язык во рту, наполняя слюной, а затем, морщась и подрагивая от боли, начал лизать порез. Не даром же пошло выражение «зализывать раны».
Гадкий вкус теплого металла…
Далее зубы порвали пачку бинтов, и я намотал толстый белый кокон. Кое-как сделав что-то похожее на узел, осмотрел повязку. По сухой белой ткани расползается красное, и это пугает, кажется, что сейчас промокнет все до последней ниточки, потечет через край, но пятно все же остановилось, края повязки остаются белыми.
Фух!
Если выживу, устрою себе пир. Двойной паек. И плевать, что запасы надо экономить. После такого заслужил. Кроме того, нужно восстанавливать потерянную кровь…
И тут до меня дошло.
– Твою мать!
Рюкзак.
Не могу уйти без рюкзака. Иначе не то что пир не устрою, но даже ночь не переживу. А рюкзак там, где сейчас эти трое рвут на клочья четвертого. До сих пор слышу грызню, хотя та уже ленивая. Наедаются. Может, и меня теперь не тронут?
Хорошо, что хватило ума сунуть в жилетку запасные очки. Первые я, кажется, раздавил, когда дрался.
Спрятав глаза во тьме стекол, я вернул бинты и фляжку в жилетку, раскатал рукав. Нож вернулся в правую руку. Левая попыталась поднять дубину, но внутри обожгло. Гребаное все! Придется волочить.
Я обошел стаю по широкой дуге, осторожно приближаюсь.
Вижу овраг… Вон посох торчит из-за дерева. А вот и рюкзак! В десятке метров от меня волки терзают добычу… Стоп. А почему их двое?
За спиной рыкнуло!
Меня как током шарахнуло, я прыгнул к рюкзаку и одновременно повернулся боком туда, откуда пришло рычание. Волчара, самый крупный, скалится на меня. А я не сразу сообразил, что между ним и мной зависла в воздухе коряга, которую до этого я мог лишь волочить. Воистину, страх чудеса творит!
С другого бока один из двух отвлекся от поедания мяса, рысцой подбежал ко мне, но не ближе, чем может достать стальной клюв ножа.
Оглядываюсь на два фронта, помахиваю то ножом, то палкой, иногда рычу, волки тоже огрызаются, но уже не так агрессивно. Сытые. А значит – более осторожные. Теперь я уже не добыча, а просто чужак на их территории.
Присел, быстро поменял дубину на посох, он легче и длиннее, удобно тыкать. Тем временем, подоспел третий волк – встал напротив меня. Мохнатое кольцо начало потихоньку сжиматься. Черт, так я не уйду, даже рюкзак надеть не дадут! А если даже надену, с грузом буду как черепаха, меня быстро опрокинут.
Кулак с ножом разогнул два пальца, зацепил ручку рюкзака, и я попятился, держа перед собой посох, в овраг.
Тут все в траве по пояс, земли не видно, а спуск крутой. Рюкзак скатился по склону на дно, как бы не повторить его судьбу, переломаю кости, к чертовой бабушке… Спускаюсь боком, широко расставив ноги.
Овраг глубокий и узкий, словно бог вонзил сюда гигантский топор. Стены давят холодом, проход только на одного. Зато с боков никто не зайдет. Буду как триста спартанцев в ущелье, враг теряет численное превосходство. А еще тут темнее.
Волки стали спускаться следом, выстроились в очередь, и задним никак не обойти переднего. В итоге, двое ушли, остался только вожак. Судя по размерам, это именно он.
Я чуть не упал. Волчара принял это как сигнал к атаке, но я успел вернуть равновесие, ткнул в морду посохом. Он рыкнул, отмахнулся лапой, но сам чуть не скатился, неуклюже попятился вверх, развернулся, содрав со стен мох, и выбежал, скрылся из поля зрения.
А я спустился на дно.
Здесь, как ни странно, просторнее, чем на спуске, а трава гораздо ниже. Я задрал голову. Высоко… Будто и впрямь в каньоне.
Я сел, навалился спиной на тупик, ноги растянулись на траве. Можно даже снять очки – сумрак здесь хороший.
Страху на смену приходит усталость. Трудно удержаться от желания вздремнуть. И все же нельзя. Волки еще здесь, слышу возню, иногда наверху кто-то мелькает.
Они не уйдут. Пока не обглодают кости павшему соплеменнику, уж точно. Но и меня не оставят. Эти хищники не дожили бы до таких размеров, если бы брезговали пищей. Это только в компьютерных играх через каждые сто метров по бегемоту, собери двадцать бегемотьих ушей для квеста… А здесь я, скорее всего, одно такое крупное ходячее мясо на километры и километры вокруг. Никто меня просто так не отпустит. Даже если смогу уйти сейчас – догонят. Может, не сегодня, но обязательно. С моей-то ношей.
Я хлопнул лежащий рядом рюкзак… Извлек спертую из дома Анжелы бутылку коньяка и сделал глоток. Поморщился. Запил из фляги.
Меня снова проведал волк. Подался было к спуску, но я тут же поднял посох, оскалился и тихо зарычал. Волк замер на какое-то время, словно думая… Затем ушел.
Я опять навалился на стену.
Сейчас особо не лезут, сытые. Но проголодаются – вряд ли тупая палка их остановит. А бить ножом – придется подпустить слишком близко, сам тоже огребу.
Я достал моток веревки. Сделал продольный разрез на конце посоха. Всадил в него рукоятку ножа, перевязал все это художество веревкой. Получилось копье. Хочется, чтобы от него был прок, но совсем нет желания испытывать в деле. Лучше бы испытание не наступило никогда. Кто в это верит?
Изучаю овражью растительность. Мох и трава. Ни единого кустика.
Пришлось выползти наверх, за корягой, которую оставил вместо посоха. К счастью, волки почти не рыпались. У зверей послеобеденная сиеста. Мне бы так.
Вернувшись в овраг, я извлек из рюкзака топорик и раскурочил корягу на дрова. Вскоре чиркнул кремень зажигалки, запахло дымом, язычки пламени протрещали, что «все не так уж плохо на сегодняшний день»…
Я вернул зад в насиженное место – у высокой торцевой стенки, прислонившись спиной.
С костром, хоть и пришлось надеть очки, я ощутил себя под защитой, как кроманьонец в пещере. Все живое боится огня, это только человек такой псих, а значит, ни один нормальный волк не сунется, пока жив огонь. Можно даже вздремнуть. Только будильник бы завести… К сожалению, из будильников лишь волчьи челюсти. Нет, спать нельзя… Ни в коем случае… конечно…
А потом я проснулся.
Первое, что увидел, – волк. Стоит напротив, в паре метров, над давно остывшими угольками. Смотрит со злым спокойствием, будто исподлобья.
А я, что странно, тоже спокоен. То ли не совсем проснулся, то ли думаю, что это – все еще сон. Спина вжата в стену тупика, как лист железа в магнит. Левая кисть вгрызлась ногтями в землю стены, пальцы уперлись во что-то твердое и ровное. А топорик и копье, как назло, дальше, чем смогу дотянуться! Рядом только бутылка коньяка. Напиться перед смертью…
Я медленно потянулся к бутылке, и волк шагнул ко мне.
Еще шаг. Между нами – метр. Черные мохнатые губы задергались, обнажая белое и острое, низкое рычание проникает под кожу, как инфразвук. Я наполнил рот щедрой порцией коньяка, но глотать не спешу. Поставил бутылку. Щеки вздулись, по подбородку течет капля, а я гляжу на скалящуюся смерть как зачарованный… Света, ты видела меня таким же, когда я шел на тебя с ножом?.. Света!
Ответь! Ты есть хоть в одном из миров?..
Перед лицом чиркнула зажигалка, и я со всей силы выплюнул на огонек. Облако пламени взревело, я зажмурился от боли в глазах, услышал пронзительный скулеж. Смог увидеть одним глазом, как волк диким клубком выкатился из оврага вверх по склону, на бегу терся мордой о траву, стены, о себя самого.
Я потрогал лицо. Вроде даже не опалил, но кожа горячая и сухая – пот испарился мгновенно. Хорошо, очки не расплавились.
Пришлось снова закапать в глаза.
Коньяка осталось на донышке. Расточительство! Я спрятал в рюкзак. Топорик пристегнул к ремню на карабин. Копье к стене, а сам развернулся к тупику. Вглядываюсь в подножие. Туда, где совсем недавно пальцы нащупали за слоем земли нечто твердое и ровное.
Рюкзак одолжил мне лопатку, я сел на колени, и острый стальной совок начал соскабливать со стены замшелую почву.
Через пару минут я отказался верить глазам.
Дверь?