Стоило Фрэнку вспотеть, как сердце начинало неистово колотиться, и вскоре он уже бился в агонии панического припадка. Пульс – 150 ударов в минуту или выше. Знание, что ему ничего не грозит и что приступ паники связан с давним событием, не помогало. Не помогало и то, что он теперь жил в Глазго и работал на мясокомбинате, где мог в любое время зайти в холодильную камеру, в которой температура не превышала нескольких градусов выше нуля. Когда начинался приступ, что-то делать было поздно, разум и тело мгновенно захлестывал жуткий ураган биохимических реакций, бьющийся в венах метамфетаминовым параноидным кошмаром.
Такое состояние люди называли посттравматическим стрессовым расстройством. Фрэнк это знал, слышал множество раз. ПТСР – бич нашего времени. Один из терапевтов объяснил, что определяющей характеристикой синдрома является то, что человек, даже понимая, что происходит, все равно не способен остановить приступ. В этом смысле, признал терапевт, название выбрано не очень удачно. Диагноз необходим, но одного диагноза мало. А что нужно еще, никто не знает. Есть разные подходы. Ни одна терапия не зарекомендовала себя полностью эффективной, большинство из них все еще находятся в стадии экспериментов.
Воссоздание события, вызвавшего расстройство? Не сработало.
Фрэнк испробовал этот метод во время поездки в Кению, провел целый день под воздействием температур, которые постепенно подползали близко к уровню, несовместимому с жизнью. В итоге приступы паники стали повторяться каждый день, пришлось прервать поездку и вернуться в Глазго.
Виртуальная среда, в которой можно изучать аспекты события? Не сработало. Он играл в компьютерные игры, заставляющие переживать этапы события, не теряя контроля, однако игры были сделаны так же ублюдочно, как «фильмы для взрослых». Приступы происходили часто, хоть с играми, хоть без.
Мысленная проработка: Фрэнк составлял описание события, накачанный бета-аденоблокаторами. Полусонная из-за блокаторов память снова и снова выдавала: «Я пытался завести людей в дом. У меня был в кладовке бак с водой. Я это скрыл. Дуло пистолета похоже на черный кружок. Никто не выжил».
Не катит. Приступов безотчетной конвульсивной паники и кошмаров стало только больше.
Почти через раз, заснув, Фрэнк просыпался от кошмара в холодном поту. Подчас образы были жестоки до садизма. Очнувшись от подобного сна, он пытался согреться, чтобы снова зашевелились окоченевшие пальцы ног, ворочался с боку на бок, старался позабыть кошмар и вновь заснуть; иногда эти попытки отнимали несколько часов, а иногда не помогали вообще. Следующий день он проводил как заторможенный зомби, тупо выполнял работу или играл в компьютерные игры, в основном такие, где можно перепрыгивать из одной точки в другую в условиях низкой силы притяжения. С астероида на астероид.
Терапевты рассуждали о событиях-триггерах, о том, как их избегать. Этой удобной метафорой прикрывался факт, что вся жизнь есть, по сути, длинная череда событий-триггеров. Что сознание тоже триггер. Стоило проснуться, вспомнить, кто ты, и пожалуйста – приступ паники. Преодолев его, Фрэнк старался кое-как дожить день до конца. Если отдать себе мысленный приказ не думать о чем-то, то заведомо будешь думать именно об этом. Надо вытеснить, забыть; но он так и не научился забывать. Постоянно отвлекать разум невозможно.
Лучшим способом противостоять ПТСР считалась когнитивно-поведенческая терапия. КПТ давалась с трудом. Фрэнк относился к ней как к религиозному откровению, узенькой дорожке над пропастью. Когда он произнес эту фразу, один из психотерапевтов заметил, что по узкой дорожке над пропастью ходят абсолютно все, такова суть жизни. Фрэнк возразил: моя жизнь – натянутый канат, постоянно приходится следить за равновесием. В этом смысле отвлекаться – только себе вредить. Если слишком сильно отвлечься, один неверный шаг – и ты свалишься в пропасть. Нужна постоянная бдительность, а ведь она тоже вредна, это лишь еще один способ помнить о проблеме, уделять ей внимание. Сверхбдительность – часть расстройства. Выхода нет. Кроме сна без сновидений. Или смерти.
Медикаменты. Транквилизаторы не то же самое, что антидепрессанты. Первые предназначены для того, чтобы нарушить восприятие мозгом стимулов типа «бей или беги», дать сознанию чуть больше времени, чтобы сделать вывод об отсутствии реальной угрозы и успокоить организм. Разумеется, у этих медикаментов есть побочные эффекты. Например, эмоциональное безразличие. Такой эффект даже где-то полезен. Если задушить все эмоции, то вместе с положительными неизбежно уйдут и негативные и потом уже вряд ли возникнут, даже если сначала подавляли все остальные. Допустим, эмоционального безразличия удалось достичь. Что дальше? Идти по жизни как бездушный робот, вот что. Принимать пищу словно заправляешь старое авто. Морить себя физическими упражнениями в надежде, что усталость поможет безмятежно проспать всю ночь. Стараться ни о чем не думать, ничего не чувствовать.
Прожив в таком режиме несколько месяцев и лет, Фрэнк вернулся в Индию.
Он жаждал увидеть, поможет ли возвращение. Не попробовав, не узнаешь. Такая поездка – разновидность терапии, использующей негативные раздражители или, скорее, эффект личного присутствия. Пациент возвращается на место преступления. Помимо этого он одержим идеей. У него есть план.
Фрэнк самолетом прилетел в Дели, поездом доехал до Лакхнау, вышел на вокзале и сел в переполненный загородный автобус. Зрительные образы, запахи, жара, влажность – все это триггеры. Но так как реальным триггером было сознание, он собрался с духом и стал смотреть в пыльное автобусное окно, ощущая, как из пор выступает пот, как ходит в легких воздух, как, словно пытающийся вырваться из неволи ребенок, бьется сердце. Прими! Не сдавайся!
Фрэнк сошел с автобуса на центральной площади. Постоял, осмотрелся. Люди были повсюду, всех возрастов, индусы и мусульмане, все как прежде, одни от других мало чем отличались, а иногда не отличались совсем, однако привычный глаз выхватывал всякие мелочи – тилак, круглую шапочку особого покроя. Обычная пестрота, характерная для этого города со времен Акбара, если не раньше. Как будто за четыре года ничего не изменилось. Никаких следов былой трагедии.
Несомненно, где-то должен быть хотя бы мемориал. Фрэнк спустился к реке с бешено стучащим сердцем, пылающей кожей. Одежда пропиталась потом, он пил воду из бутылки, которую принес с собой в рюкзаке, медленно, один маленький глоток за другим, и все равно бутылка быстро опустела. В нем все пульсировало, глаза ел пот, из-под спортивных солнечных очков неудержимо текли слезы. Поляризация стекол мало сдерживала врезающиеся в сетчатку сполохи яркого света. Куда ни глянь, в глазные яблоки иглами втыкались знакомые виды.
Озеро не изменилось. Как оно могло оставаться прежним, почему его не осушили, не построили на его месте какой-нибудь мавзолей или храм, на худой конец – многоэтажный жилой дом или базар?
С другой стороны, кто из очевидцев выжил и мог вспомнить, что происходило в ту неделю? Здесь уцелевших просто нет. А что касается тех, кто приехал очистить город от трупов, то для них озеро было одним из многих мест, похожих друг на друга как две капли воды. Что толку зацикливаться на каком-то одном? Нет, Фрэнк был единственным оставшимся в живых. Никто из свидетелей не уцелел, чтобы сохранить память. В глазах прохожих, толпой идущих по узкой дорожке, жалкому подобию тропинки над обрывом, она всегда выглядела как сегодня. О прошлом не напоминает даже табличка, не говоря уже о памятнике, сравнимом с отданием воинских почестей.
Фрэнк вернулся на автобусную остановку. Немного подумав и купив пару новых бутылок воды с прилавка под открытым небом, он решил посетить свой бывший офис. Здание никуда не делось. Помещения занимали адвокаты, бухгалтеры и стоматолог. По соседству открылся непальский ресторан. Здание как здание. Но то, что происходило в его стенах…
Фрэнк почувствовал резкий приступ слабости и опустился на бордюр. Его прошибала дрожь, он обхватил голову руками. Прошлое по-прежнему сидело в голове – каждый час, каждая минута. Водяной бак в кладовке.
Он поднялся и пошел обратно к автовокзалу, сел в первый же автобус до Лакхнау. Оттуда позвонил по номеру, который ему дали. Ответил мужской голос на хинди. На ломаном хинди Фрэнк спросил, нельзя ли перейти на английский. Мужчина ответил: «Да. Что надо?»
– Я был там, – ответил Фрэнк. – Я был там во время великой жары. Я американец. Работал с гуманитарной группой, мы занимались проектами развития. Я видел, что здесь было. Теперь вот вернулся.
– Зачем?
– У меня есть друг. Он рассказал мне о вашей группе.
– Какой группе?
– Мне говорили, что она называется «Хватит» и практикует «прямые акции».
На том конце воцарилось молчание.
– Я хочу помочь. Я должен что-то делать.
Снова молчание. Наконец человек спросил: «Где ты сейчас находишься?»
Мучаясь от жары, Фрэнк просидел возле железнодорожного вокзала целый час. Когда уже казалось, что организм высохнет и рассыплется, у бордюра остановилась машина, из которой выскочили двое молодых парней.
– Ты тот фиранги, что звонил нам?
– Да.
Один из парней поводил вокруг Фрэнка продолговатым устройством, второй быстро его обыскал.
– Хорошо, садись.
Как только Фрэнк опустился на переднее пассажирское сиденье, машина, взвизгнув покрышками, рванула с места. Парни на заднем сиденье завязали ему глаза.
– Мы не хотим, чтобы ты знал, куда мы тебя везем. Тебя не тронут, если ты тот, за кого себя выдаешь.
– Тот, тот, – заверил Фрэнк, не возражая против повязки. – Хотел бы я, чтобы это было не так, но я тот самый.
Парни промолчали. Автомобиль сделал несколько резких поворотов, Фрэнк то упирался плечом в дверь, то кренился набок, удерживаемый ремнем безопасности. Небольшой автомобиль с электроприводом производил совсем мало шума, однако ускорялся и тормозил очень сноровисто.
Наконец машина остановилась, Фрэнка куда-то повели по ступеням. В какое-то здание. Повязку сняли. Он очутился в комнате, заполненной молодыми людьми. Среди дюжины мужчин он заметил одну женщину. Все смотрели на гостя с любопытством.
Фрэнк рассказал свою историю. Собравшиеся время от времени угрюмо кивали, сверля рассказчика сверкающими глазами. Ему ни разу в жизни не приходилось выдерживать столь пристальных взглядов.
Когда он закончил свой рассказ, собравшиеся переглянулись. Наконец слово взяла женщина:
– И чего ты хочешь теперь?
– Присоединиться к вам. Заняться чем-то полезным.
Группа начала переговариваться на хинди – слишком быстро, чтобы он мог уследить. А может, на другом языке – бенгали или маратхи. Фрэнк не разобрал ни единого слова.
– Ты не можешь к нам присоединиться, – заявила женщина, когда группа закончила совещаться. – Ты нам не нужен. Знай ты все, чем мы занимаемся, возможно, и сам бы передумал. Мы дети Кали, так что ты не можешь стать одним из нас, хотя и находился здесь во время катастрофы. Но кое-какую помощь ты способен оказать: передай наше послание миру. Кто знает, вдруг это принесет пользу. По крайней мере, хотя бы попробуешь. Скажи им: пусть изменят свои привычки. Если они этого не сделают, мы будем их убивать.
– Сделаю, – пообещал Фрэнк. – Но я хочу большего.
– На здоровье. Мы тебе не запрещаем. Только не с нами.
Фрэнк кивнул, уставившись в пол. Этим людям не объяснишь. Никому не объяснишь.
– Хорошо. Я сделаю все, что могу.