В вагон зашли молодые люди. Он и она. Рожи счастливые, над чем-то смеются. Присели. Ручки сложили клином на коленках, губки куриной жопкой. Переглянулись шальными глазами и опять давай ржать.
Парень страшненький такой, но с искоркой. Волосы кудрявые, глаза собачьи, нос мясистый, зубы кривые. Он смеялся, раскрыв рот до предела. Казалось, что еще немного – и челюсть выскочит. Но смех его был не совсем искренен. Когда девушка жмурилась от удовольствия, он за ней подсматривал, а хохотал скорее по инерции.
Она же была по-настоящему привлекательна, еще больше от того, что не стеснялась компании неказистого парня, а очевидно ею, этой компанией, наслаждалась.
Я сидел напротив. Мне стало интересно, над чем они смеются. На то было две причины. Во-первых, красивая девушка. Во-вторых, мне отчего-то всегда надо знать, над чем смеются другие. Вдруг надо мной? Но они, черти, не произнесли и слова, а только смеялись и смеялись. Умолкали, переглядывались – и по новой. Точнее, по старой.
Сидели тесно, народу много. Я стал воображать.
Брат и сестра, двоюродные. Или нет, старые приятели? Бывшие одноклассники? Члены книжного клуба? Будь между ними что-то большее, парень наверняка бы это продемонстрировал. В неравных парах так всегда: менее выигрышный партнер постоянно цепляется за предмет своего обожания. То руку положит на колено, то обнимет, то чмокнет невзначай, как бы говоря окружающим: да, в это сложно поверить, но сокровище мое, не тронь! Правда, в глазах парня не было никакой опаски или агрессии.
Они повторяли какой-то свой жест. Стоило парню пальчиком потрясти, как их тела завоевывал приступ мелкой дрожи перед очередным взрывом смеха. Так проехали одну остановку, и не успел я придумать, сколько лет они знакомы, когда поженятся и каких детей нарожают, как мне пришлось остановиться.
Девушка встала.
– Мне выходить.
Парень расстроился:
– Скажи хоть, как тебя зовут?
Девушка глянула куда-то мимо. Парень повторил их таинственный жест, видимо, в надежде напомнить ей о тех славных минутах смеха, которые – вот же, только что – они пережили. Но жест вышел жалким. Девушка улыбнулась в последний раз и вышла из вагона.
А я вспомнил, как много лет назад почти так же, случайно, познакомился с женой на улице. Я поскользнулся на льду, упал и скатился с горки пузом кверху. Еще незнакомая мне «уже двадцать лет как Таня» бесстыже рассмеялась. Пораженный ее наглостью и очарованием, я вновь и вновь падал, скользил с пригорка и на боку, и задом, и сложив руки крестом на груди, и вытянув их вдоль туловища, и на корточках, и коленях, и четвереньках, и еще бог знает как. Конечно, в какой-то момент аттракцион ей наскучил, и она удалилась вот так же гордо, не назвав имени.
Правда я, презрев собственное уродство, все же пошел за ней и настоял на том, что провожу до дома.
– Растяпа, – шепнул я про себя, хотя хотелось в оттопыренное ухо парня.
Я вышел на той же остановке в приподнятом духе. Позвонила Таня:
– На этих выходных дети у тебя или у меня?
– У меня. Но ты, если хочешь, присоединяйся.
– Нет, я на свидание, Сереж. Сережа!
– Что?
– И спасибо, что поменял колеса. Как хорошо, что ты остался навсегда мой лучший друг.