Лиза очень точно описала дорогу. Дом и нужную квартиру я нашла без всякого труда. Звонить в дверь не пришлось, она была раскрыта.
– Можно войти? – крикнула я.
Но ответа не последовало, очевидно, хозяева смотрели телевизор и ничего не слышали за раскатами музыки. «Ну что ж ты страшная такая…» – неслось из комнаты. Пришлось, наплевав на приличия, заглянуть внутрь без приглашения. Там и впрямь обнаружился орущий телевизор, а на диване лежал оглушительно храпящий небритый мужик. Я потрясла хозяина за плечо.
– Эй, проснитесь.
– Отвяжись, – пробормотал тот, не открывая глаз.
– Опять дверь не запер, – донеслось из коридора.
Я выпрямилась. Высокая, очень худая женщина вошла в комнату и вскрикнула:
– Вы кто?
– Виола Тараканова. Простите, я вошла без спроса, но дверь была открыта, а на мой крик никто не отзывался.
– Когда напьется – его не добудиться, – вздохнула женщина. – Вы откуда? С биржи труда? Проверяете, не устроился ли он тайком на работу? Можете не бояться, этот ни за что ломаться не станет, пока пособие идет.
– Нет, я пришла по другому вопросу. Скажите, у вас была дочка Ксюша?
– Кто?
– Девочка Ксюша, Ксения.
– Нет, мою зовут иначе.
– Тетя Зина, – заорал в прихожей голос, – мама спрашивает яйцо в долг!
– Иди сюда, не визжи, – ответила Зина.
В комнату вошла ярко накрашенная девица лет двадцати пяти.
– Здрасте, – сказала она.
– Сейчас, погоди, Люся, – кивнула ей хозяйка, потом повернулась ко мне и отрезала: – Никакой Ксюши у меня нет и не было. Вы ошиблись дверью.
– Но…
– Сказано же: нету здесь таких, ступайте себе, пока милицию не позвала, ходят всякие, выдумывают глупости, – разозлилась Зина, – убирайся, пока цела!
Девчонка, разинув рот, буравила меня взглядом. Видя, что Зина обозлилась до крайности, я выскользнула на лестницу, спустилась на один пролет ниже и села на подоконник. Скорей всего я зашла не в ту квартиру. Может, мне нужна та, что справа?
Послышались шаркающие шаги, по лестнице спускалась Люся, держа в руке яйцо. Увидав меня, она улыбнулась.
– Ксюху ищете?
– В вашем подъезде есть девочка с таким именем? – обрадовалась я.
Люся хитро прищурилась.
– А над нами! Вы же только что в ее квартире были, с тетей Зиной говорили.
Я растерялась.
– Но эта женщина заявила, что никакой Ксюши не знает!
Люся пристроилась около меня на подоконнике, вытащила из кармана кофточки сигареты.
– Она дико на Ксюшу злится, прямо не выносит ее.
– Родную дочь?
– Не, Ксюта ей не родственница.
– А кто?
– Она дочка дяди Вани, ну того пьяного, который на диване спит. – Девушка принялась вводить меня в курс дела: – Ксюхина мама давно умерла, отец ее на тете Зине женился, а у той своя девочка есть, Вера. Вот тетя Зина и принялась Ксюху со свету сживать, все дяде Ване на мозги капала: «Твоя доченька бесстыжая, учиться не хочет, только о шмотках думает, вот моя Верочка…»
Люся остановилась, перевела дух и зачастила дальше:
– Правда, Ксюха и сама хороша. Учиться бросила, с дурной компанией связалась. А потом она тете Зине по полной программе отомстила.
– Каким же образом?
Люся захихикала:
– Тетя Зина дочери на приданое собирала, три тысячи баксов в чулок сложила, а Ксюха их сперла и из дома удрала.
– Когда?
– Да уж больше года прошло.
– И она с тех пор ни разу у отца не появлялась?
– Нет, – покачала ногой Люся, – и не придет. Она мне сказала: «Ну ее, эту Зинку, сама проживу, надоела».
– И отец не искал дочь?
– Ему наплевать, – пожала плечами девица, – небось и не понял, что Ксюхи рядом нет, бухой всегда!
– И Зина тоже не волновалась?
– Скажете тоже, – фыркнула Люся, – да она полгода ходила по двору и орала: «Не дай бог эта воровка мне на глаза покажется! В милицию сдам, пусть судят за грабеж».
– Неужели никому не интересно, куда подевалась Ксюша? Кстати, ты у нее не видела куртку, вот такую, как на мне сейчас?
– Откуда бы у Ксюхи таким вещам взяться, – протянула Люся, – тетя Зина ей только с Верки шмотки отдавала. Не захочет ее доченька распрекрасная, отличница чертова, чего носить, вот тогда Ксюша это и получала.
– Все-таки странно! Молоденькая девушка убегает из дома, и никто даже ухом не ведет.
– Вадька приходил, – вздохнула Люся, – только тетя Зина его с лестницы спустила. Уж как орала! «Знаю, ты ее подучил, скрипач долбаный».
– Кто такой Вадик?
Люся аккуратно сунула окурок в заботливо поставленную кем-то на подоконник пустую баночку из-под «Нескафе».
– Любовь Ксюхина, не по себе дерево срубить решила.
– Можешь поподробней рассказать?
– Запросто, – усмехнулась Люся, – слушайте.
Ксюша выросла в так называемой неблагополучной семье. Родители тратили все деньги на водку, потом мать умерла, а отец женился на Зинаиде, вполне нормальной по виду женщине, крайне отрицательно относящейся к любому алкоголю. Непонятно, почему Зина решила выйти замуж за Ивана. Их семейная жизнь не заладилась сразу: скандалы, драки. У Зинаиды имелась собственная, горячо любимая дочка, и для падчерицы в ее сердце места не нашлось. Два года назад Ксюша влюбилась, да не в кого-нибудь, а в Вадима Семина, мальчика из благополучной, очень обеспеченной семьи. Вадик учился в консерватории по классу скрипки, носил костюм с галстуком, не ругался матом, не пил в подъезде водку, в общем, был птицей из другой стаи, но по непонятной причине между ним и Ксюшей вспыхнул роман.
– Ксюха по нему умирала, – оживленно сплетничала Люся, – прямо дышать в его присутствии боялась, надеялась, что Вадик на ней женится, только я сразу поняла: ничего хорошего не получится. Впрочем, может, и вышло бы у них чего, не знаю! Ксюха небось, когда деньги стырила, к нему поехала, наверное, родители и дали согласие на брак, когда столько долларов увидели! Они-то Ксюху нищетой считали, а тут три тысячи баксов! С такой суммой и полюбить можно!
– Люся, ты где? – раздался снизу визгливый голос. – За смертью тебя посылать! Сколько можно яйцо ждать!
– Ой, – подхватилась девушка, – пора мне.
– Где Вадик живет, знаешь?
– В новорусском доме, – сообщила она, сбегая по ступенькам вниз, – прямо за метро, в нем супермаркет «Перекресток».
Ее щупленькая фигурка исчезла.
– Эй, постой, – заорала я, – а квартира какая?
– Фиг ее знает, – долетело снизу, потом раздался стук, и на лестничной клетке воцарилась тишина.
Тяжело вздохнув, я пошла к метро. Может, этот Вадим, мальчик из хорошей семьи, сумеет объяснить мне: каким образом на Ксюше оказалась белая куртка и куда подевалась Аня? Наверное, юноша все глаза выплакал, разыскивая любимую, да уж, не слишком хорошую новость я ему сейчас принесу, но, как говорила покойная Елена Тимофеевна, лучше ужасная правда, чем неизвестность.
Номер квартиры, в которой проживал Вадик, я выяснила очень легко. Вошла в подъезд, увидела лифтершу и, притворно вздохнув, спросила:
– Не знаете, где мне найти молодого человека, скрипача, Вадима Семина?
– Зачем он вам? – бдительно поинтересовалась дежурная.
– Я сотрудница консерватории, привезла Вадиму ноты, – лихо соврала я, – дом хорошо помню, бывала у Семиных не раз, а квартиру забыла!
Консьержка оглядела меня с головы до ног и, очевидно, осталась довольна, потому что весьма приветливо ответила:
– Он живет на седьмом этаже, поднимайтесь.
Я поехала на лифте вверх, по дороге сообразила, что дежурная не назвала мне номер квартиры, но, когда лифт бесшумно открылся, глаза наткнулись только на одну дверь, самого роскошного вида. В этом доме каждый этаж занимала одна квартира.
Внутрь меня впустила женщина лет сорока, одетая в розовый фартук. Не выказав никакого удивления при моем появлении, она почтительно сказала:
– Ванная вот здесь, полотенчико голубое, абсолютно чистое.
Я молча вымыла руки и спросила:
– Простите, Вадим…
– Он вас ждет, – ответила женщина, – сюда, пожалуйста.
Мы миновали длинный коридор, просторный холл, потом какую-то странную комнату без окон, всю, от потолка до пола, завешанную картинами. В огромных апартаментах стояла музейная чистота и такая же тишина, в воздухе витал легкий запах полироли для мебели. Наконец мы добрались до нужной комнаты. Я слегка удивилась, дверь ее была обита кожей.
Когда-то, до массового появления железных, подобная дверь, обложенная ватой и обитая дерматином, была в нашей с Раисой квартире. У многих в подъезде дерматин был разделен на ровные ромбы «золотой» проволокой. У нас с мачехой денег на эту красотищу не хватило. Но внутри жилого помещения я никогда не встречала такого дизайна. Разве только в НИИ, где работала уборщицей, там такая дверь вела в директорский кабинет, и сделано это было из функциональных соображений. Начальство, обладавшее зычным голосом, не хотело, чтобы сидевшие в приемной слышали его разговоры.
– Пожалуйста, – притормозила домработница и распахнула дверь.
Я шагнула внутрь и не удержала завистливого вздоха. Именно так должна была выглядеть моя комната, имей я в кармане столько денег, сколько их было у родителей Вадима.
Вообще говоря, мне грех жаловаться. Всю жизнь я прожила в отдельной квартире, крохотной «двушке». Большинство ребят из моего класса обитало в таких же, и у них на тридцати квадратных метрах толпилось безумное количество родственников. У Ленки Мамалыгиной, например, в десятиметровке жил старший брат с женой и двумя младенцами, а в «большой» комнате ютились остальные члены семьи. У Мишки Каретникова вообще не было кровати, он спал на кухне, на надувном матрасе. А куда, скажите, ему было деваться, когда отец привез из деревни свою безумную мать? Мишкину софу отдали бабке, а другую кровать в квартиру невозможно было впихнуть. Мы же с Раисой жили вдвоем, но своей комнаты у меня не было. Спали мы в «маленькой», а «залу» мачеха превратила в гостиную, там стоял телевизор. Уроки я делала на кухне. Игрушки мои лежали в ящике под кроватью, а книг в нашем доме не водилось. Попав впервые в гости к Томочке, я обомлела, увидев бесконечные стеллажи с книгами, и спросила:
– Зачем вам столько книжек? Только пыль собирать, лучше в библиотеке взять!
Класса с пятого я стала мечтать о собственной комнате, кстати, мечтаю о ней до сих пор. Мне кажется, что у мужа и жены должны быть разные спальни. Никто не мешает супругам укладываться в одну постель, но должна существовать хоть теоретическая возможность закрыть за собой дверь и остаться в блаженном одиночестве. Не знаю, как у вас дома, а у нас в относительном покое можно оказаться лишь в туалете, да и то очень ненадолго.
Годам к двадцати пяти, уже живя в одной квартире с Томочкой, я очень хорошо представляла, чего хочу[2]: большую, тридцатиметровую комнату. Стены светлые, занавески и ковер нежно-зеленого цвета. Такого же оттенка и накидка на огромной кровати. Никаких раскладных диванов, на которых я сплю всю жизнь, только «стационарная» кровать, с горой подушек и теплых пледов. А около нее должна стоять большая тумбочка с уютной настольной лампой. На одной стене – книжные полки, на другой – картины… Парочка кресел, торшер… Мечтать не вредно, никогда у меня не будет подобной комнаты. Но сейчас я воочию увидела ее, только принадлежит она Вадиму. Впрочем, было тут то, что ни при каких обстоятельствах не оказалось бы в моей спальне. В правом углу громоздился черный концертный рояль, около него стоял пюпитр с нотами, рядом, на специальной подставке, лежала скрипка.
– Когда я вам понадоблюсь, позовете, – шепнула домработница и исчезла.
– Вы ко мне? – раздался с кровати тихий голос.
Я подошла ближе. В горе подушек, укрытый светло-зеленым пушистым, даже на взгляд мягким пледом, полулежал юноша. В руках у него был толстый том.
– Вы ко мне? – повторил он и отложил книгу.
Мой взгляд на секунду упал на обложку: «История взлета и падения Римской империи».
– Меня зовут Виола Тараканова.
– Вадим, – представился молодой человек.
– Ваша домработница, очевидно, приняла меня за врача. Сначала отправила мыть руки, а потом привела сюда.
– У меня бронхит, – пояснил Вадим, – поэтому ходят медсестры делать уколы, каждый раз появляются новые женщины, вот Лариса Михайловна и перепутала. Слушаю вас.
– Я из милиции.
– Откуда? – удивился Вадик.
– Из уголовного розыска.
Парень сел, нашарил тапки, надел их, потом встал и, указав рукой на два кресла, между которыми стояли маленький столик и торшер, церемонно сказал:
– Прошу, присаживайтесь. Никогда не имел дела с правоохранительными органами.
– Вы не получали паспорт? – улыбнулась я.
– Только за документами приходил, – улыбнулся он в ответ, – а в уголовный розыск никогда не обращался! Знаете, я даже детективы не читаю, на мой взгляд, отвратительная литература. Вот уж кого следует привлекать к ответственности, так это их авторов. Вместо того чтобы образовывать русский народ, они потрафляют дурным вкусам, создавая низменные произведения, не имеющие ничего общего с настоящей литературой.
– Я пришла не для того, чтобы беседовать о книгах!
– Да, конечно, внимательно слушаю.
– Вы были знакомы с девушкой по имени Ксюша?
Вадим слегка порозовел.
– Ксенией Савченко?
Я не знала фамилии несчастной, поэтому сказала:
– Девушкой, влюбленной в вас до такой степени, что она даже решила запечатлеть имя «Вадим» на своем плече. Неужели Ксюша никогда не показывала вам тату?
Вадим покраснел.
– Я не просил ее делать эту глупость! Честно говоря, я обозлился, когда увидел татуировку. На мой взгляд, это отвратительно, но у Ксюши имелось собственное мнение по этому поводу.
– Вы любили ее?
Вадим сжал губы.
– А в чем, собственно говоря, дело?
– Она знакомила вас со своими подругами? Знали вы Аню Кузовкину?
– Нет.
– А если подумать?
– Нет.
– Ксения никогда не водила вас в свои компании?
– Нет!
– Ни разу?
– Нет!
Вадим произносил короткое восклицание с самым сердитым видом. Олег называет такое поведение подследственного «уход в глухую несознанку». Я обозлилась: ну, Вадик, погоди!
– Гражданин Семин, ваш гражданский долг дать показания!
– Так рассказывать не о чем, – поморщился Вадим.
– Хорошо, – кивнула я, – можете сейчас молчать. Уйду несолоно хлебавши, но потом возьму у прокурора санкцию на ваше задержание, пришлю сюда патруль, и вас под конвоем доставят в СИЗО, там и побеседуем, правда, не в такой милой и уютной обстановке. Вас, естественно, потом отпустят, но, во-первых, о задержании сообщат в консерваторию, а во-вторых, соседи по дому получат обильную пищу для пересудов. Не удивлюсь, если с вами перестанут здороваться. Объясняй потом, что ни при чем. Как говорят, «то ли он украл, то ли у него украли, но была там какая-то неприятная история».