База сильно приросла за год, что миновал с выхода на поверхность. Прирастала, разумеется, надземной своей частью. Первым делом возвели периметр – с запасом огородив приличный кусок территории, чтобы не тесниться, когда позже возникнет надобность в постройке новых зданий и сооружений. Колючка, спирали Бруно, минные поля, системы слежения… на них надежды было больше, чем на огневые точки, поначалу людей для охраны катастрофически не хватало. Для грамотного и профессионального противника такой периметр не стал бы непреодолимой преградой. По счастью, воевать с профи пока не доводилось: осеннее «наступление» мутантов было спланировано курам на смех…
Внутри успели возвести здание штаба и казармы для добровольцев и мобилизованных. Ну и еще кое-что по мелочи: забетонировали плац, воздвигли высоченный флагшток с триколором, а под ним, невзирая на всю нехватку людей, постоянный пост и металлическая табличка со словами: «Отсюда, с этого места, началось возрождение России», – в очередной раз проявилась склонность Полковника к патетике, причем ни в малейшей мере не наигранная, он всерьез рассчитывал угодить в будущие учебники истории. Ковач, неисправимый скептик, подозревал, что таких «возрождателей» сейчас немало в разных отдаленных и не очень уголках рухнувшей страны.
…В новеньком здании штаба (запахи краски и свежераспиленного дерева еще не успели выветриться) проходило совещание. Текучки накопилось изрядно – минувшую неделю Полковник пролежал в медчасти и совещания не проводились, – но обыденные вопросы не стали предметом обсуждения: неординарное событие заставило Полковника собрать самых доверенных.
Обычно в экстренных случаях собирались вшестером, но сегодня за длинным столом сидели пятеро. Отсутствовал Кирилл Званцев, и. о. начальника штаба, он же Малой, сын Полковника.
– Что происходит? – спросила мадам Званцева так, словно и впрямь провела последние пару недель где-нибудь на далеком курорте, отрезанная от информации, и ничего о происходившем не знала, не ведала.
– Что вообще происходит?! – с нажимом повторила она, как будто с первого раза вопрос мог не дойти до присутствовавших на совещании.
Ковач проигнорировал риторический вопрос. Сидел, вертел в пальцах остро заточенный карандаш и представлял, какая станет у мадам рожа, если этот карандаш воткнуть ей в жирную щеку. Филин тоже молчал, но тот молчал всегда, реагировал лишь на прямые вопросы, да и то не на все.
– Успокойся, – негромко попросил супругу Полковник.
– Я не успокоюсь! Где наш сын? Почему эти люди отправили его непонятно куда и непонятно с кем? Что, мать вашу, происходит на Базе?
Мадам уставилась на Ковача и явно ждала ответа. Он и в самом деле отвечал за обеспечение всех выходов за периметр, но не желал отвечать на вопросы, задаваемые таким тоном. Тем более что мадам исполняла должность зампотыла и формально не являлась начальством для Особого отдела.
– В самом деле, Валера, объясни, – поддержал Полковник супругу. – С какого хрена выручать попавшего в плен разведчика отправился мой сын?
– Никто майора Званцева никуда не отправлял, – сухо ответил Ковач. – Он действовал самостоятельно, причем в пределах своих должностных полномочий, установленных приказом сто восемнадцать дробь четырнадцать от седьмого мая прошлого года. Вот копия приказа. Подпункт семь-один перечисляет всех, кому разрешено покидать Базу без моего ведома и согласия. Второй в списке майор Званцев.
– Подготовился… – буквально-таки прошипела мадам.
Разумеется, майором Малой был липовым. В старые добрые времена нигде, ни в одной стране мира командир воинской части не мог присваивать такие звания своим единоличным решением. Но те времена прошли и едва ли вернутся. Так что пусть считается майором, – для большего авторитета у мобилизованных, – свои-то весьма скептично относятся к майорским погонам Малого.
– Но почему он? Почему именно он? – не отставала мадам. – Больше послать некого было?
Когда мужчина за сорок берет замуж девушку на двадцать лет себя младше, в общем-то можно ожидать, что та приберет к рукам власть в семье. Даже если мужчина – офицер, привыкший командовать. У офицеров тоже есть свои слабости. Но обычно все семьей и ограничивается. Второй же брак Полковника привел к тому… вот к этому самому и привел: годы спустя в штабе части расцвел матриархат… Ковач не сомневался, что Сергей, старший сын Полковника от первого брака, примкнул к раскольникам во многом из-за властного характера мачехи.
От необходимости отвечать Ковача избавил доктор Рымарь.
– Все очень просто, – сказал он. – Кирилл весьма заинтересовался девушкой.
– Какой еще девушкой?
– Той самой. Приманкой, на которую поймали Самурая. Ты разве не видела запись?
Мадам покачала головой. Смотрела на Рымаря недоуменно и подозрительно. Словно подозревала, что доктор дурит ей голову. ЕЕ СЫН заинтересовался какой-то мутанткой? Что за ерунда…
– Тогда давайте еще раз посмотрим это небольшое эротическое кино. Разрешите, господин полковник?
– Останови и отмотай немного назад, – попросила мадам. Подробности пленения Самурая ее не интересовали, равно как и судьба пленника.
Рымарь выполнил просьбу, и мадам долго разглядывала изображение, застывшее на экране.
– Ты хочешь сказать, что мой сын соблазнился этой вот грязной и подтощалой мартышкой? Даже не встречавшись с нею, словом не перемолвившись, только из-за дурацкого кино?
Судя по интонации, мадам лишь большим усилием воли удавалось не сорваться на крик.
Полковник молчал. Никак не комментировал странные, по мнению мадам, на грани зоофилии, опять же по мнению мадам, вкусы сына. В пепельнице перед ним дымилась сигарета, но командир Базы ее не брал, ко рту не подносил, и сигарета медленно превращалась в столбик пепла, а рядом с ней лежали два сигаретных фильтра, чуть обугленных с одного конца. Именно так теперь Полковник курил, после того как Рымарь ультимативно заявил: известная дилемма «курить или жить» для данного конкретного пациента не метафора и не преувеличение. Не сразу после, если честно, – с год обманывал себя урезанной до предела дневной нормой и сигаретами, укороченными ножницами… Но закончилось этим: ароматный дымок над пепельницей и не более того.
– Почему мартышка? – сказал Рымарь как можно более примирительно. – Для своих лет нормально развита, ни единого внешнего признака мутации… А отмыть и откормить недолго.
Градус недоумения во взгляде мадам Званцевой увеличился, словно Рымарь излагал мысли на непонятном ей языке. На арабском, например.
– К тому же разве у него был выбор? – спросил доктор. – Скажи спасибо, что не приглядел тебе невестку с лишней парой конечностей.
Мадам побагровела, набрала полную грудь воздуха и явно собиралась сказать не «спасибо», а куда более нелицеприятное мнение о гипотетическом пополнении семейства Званцевых невесткой.
– Довольно! – пресек попытку Полковник, хлопнув ладонью по столу. – Что за дичь вы несете? Какие невестки? У нас угодил в плен офицер, знающий ВСЁ о системах безопасности Базы. У нас третий час нет связи с группой Кирилла, а вы…
Звук зуммера прервал его речь, Полковник нажал клавишу селектора.
– Просил не беспокоить! Что еще стряслось?
– Майор Званцев вышел на связь, – прозвучал из динамика искаженный голос дежурного. – Они возвращаются, ориентировочно через полтора часа будут на Базе.
– Похитителей нашли? Самурая освободили?
– Неизвестно, была плохая слышимость, очень высокий уровень помех.
– Как прибудут, немедленно доложить, – приказал Полковник и дал отбой связи.
– По моей информации, капитан Смуров уже в Затопье, – сказал Ковач. – Оттуда майор Званцев его вытащить никак не мог.
– Значит, будете вытаскивать вы, ты и ты, – полковничий палец по очереди указал на Филина и на Ковача. – Три часа вам на предварительную разработку плана. И чтобы без волюнтаризма! Сил для наступления через болота у меня нет.
Ковач и сам понимал, что сил для войсковой операции против Затопья пока недостаточно… В трех батальонах мобилизованных – в строительном и в двух охранных – личного состава меньше, чем в ротах прежнего времени. Да и вояки из мобилей, как их ни натаскивали, никудышные. Без поддержки бронетехники много не навоюют, а она через трясины не пройдет, завязнет. Отдельная рота добровольцев более боеспособна, и лишь у них имеется что-то посерьезнее карабинов и ручных гранат: автоматы, легкие и станковые пулеметы, гранатометы. Но ротой бойцы числятся лишь по названию, а на деле их чуть больше пяти десятков стволов. О старой гвардии, о недавних подземных сидельцах, и говорить не приходится: все наперечет и каждый на вес золота. Они все на командных должностях либо занимаются тем, что мобилям не доверишь: обеспечивают связь, управляют техникой, причем из-за дикой нехватки кадров совмещают по две-три штатные должности разом.
В общем, при всем подавляющем огневом и техническом преимуществе речь о штурме Затопья нечего и заводить… Конечно, рано или поздно придется разбираться с этим оплотом бандитов, до сих пор изводящих мелкими диверсиями и нападениями. Но не сейчас.
Спасти Самурая можно спецоперацией, послав небольшую группу отборных людей. Либо попробовать выкупить или обменять… Оба варианта представлялись Ковачу крайне сомнительными. Гораздо более вероятно, что скоро у командира разведчиков появится новый заместитель. А о Самурае будут говорить с добавлением эпитета «покойный».
– Совещание закончено, идите и… ох… – Полковник неожиданно скривился, прижал ладонь к солнечному сплетению.
– Что с тобой? – тревожно спросила мадам.
Любила она супруга или нет, вопрос более чем спорный. Но хорошо понимала: если овдовеет именно сейчас, до того, как сын успеет прибрать к рукам реальные рычаги власти, – о прежнем влиянии придется навсегда позабыть.
Полковник не отвечал, тяжело опустился на кресло, массировал грудь через мундир. Ковач знал, что госпитализировали на всю минувшую неделю командира Базы отнюдь не с простудой, как было официально объявлено (хотя и впрямь ОРВИ протекали у всех тяжело, организмы после двадцати лет под землей оказались не готовы к новым штаммам, появившимся на поверхности), – но о точном диагнозе не имел понятия: его информатор, фельдшер из мобилизованных, только начал постигать азы медицинской науки. Но и без того ясно, что Полковника недолечили. Сорвался с больничной койки из-за новостей о Самурае и сыне.
– Сердце? – не отставала госпожа зампотыл.
– От манды дверца! – рявкнул Полковник.
И на мгновение напомнил себя пятнадцатилетней давности – выигравшего жестокую подковерную схватку за власть на подземном объекте, подавившего два бунта. Но тут же сник, сгорбился, еще сильнее скривил лицо в гримасе – и вновь стал выглядеть тем, кем и был: очень немолодым и очень нездоровым человеком.
– Идите, идите, – сказал Рымарь. – Я тут сам разберусь.
Полковник лишь рукой махнул, подтверждая слова доктора.
К дверям пошагали лишь двое из пятерых, Ковач и Филин. Мадам тоже осталась в кабинете мужа – директивно, не спрашивая разрешения.
Филин за все совещание не произнес ни слова. И лишь когда они прошли через приемную, забрали у дежурного оставленные на хранение пистолеты и очутились снаружи, он обратился к Ковачу:
– Потолкуем? – и кивнул на дальний конец коридора, где находился его кабинет.
– Там лучше не надо. Пойдем на улицу.
Филин смотрел недоуменно, и особист ответил ему без слов, пантомимой: изобразил пальцем вращательное движение возле уха, затем с виноватой улыбкой развел руками. Не объяснять же вслух, что после начала строительства со склада были изъяты семьдесят комплектов подслушивающей аппаратуры (причем без записей в складских документах) и переданы в распоряжение и. о. начальника штаба, проще говоря – Малого. Места установки примерно половины комплектов Ковач отследить так и не сумел, а детектора для обнаружения «жучков» у него не было – ассортимент хранившихся на базе запасов был огромен, но все же не безграничен. В любом случае кабинет Филина едва ли остался безнадзорным. Владелец бывает там редко, но порядок есть порядок, свои «жучки» Ковач в том кабинете тоже держал.
Понял командир разведчиков пантомиму или нет, но направился к выходу из штаба. Вышли на улицу, синхронными движениями нацепили темные очки. Кожа почти у всех после двух десятилетий в штольнях постепенно вновь приспособилась к ультрафиолету, перестала краснеть и воспаляться. С адаптацией зрения дело обстояло хуже. Рымарь уверял, что это временное неудобство, что пройдет. Но месяц тянулся за месяцем – не проходило…
– Вон там давай присядем, – предложил Ковач. – В ногах правды нет.
Неподалеку громоздился штабель сосновых бревен, привозили их издалека, чуть ли не за сотню километров, стволы местных перекрученных деревьев для строительства не годились. Разведчик и особист уселись на бревно, лежавшее наособицу от остальных, закурили.
– Совсем плох Дед, – по привычке забросил удочку Ковач. – Надо что-то решать, Слава.
Разумеется, заброшенная удочка осталась без поклевки. Филин просто промолчал, благо прямого вопроса не прозвучало. Неторопливо затягивался табачным дымом, будто и в самом деле вышел из штаба на обычный перекур и вскоре вернется к служебным обязанностям.
Филин, кстати, – это не прозвище, а фамилия. Хотя и прозвище одновременно тоже, судя по тому, как его склоняют, например, говорят: встретился с Филином, а не с Филиным. А все потому, что Филин отчасти похож на одноименную птицу: лицо овальное, нос крючковатый, глаза, правда, не желтые, но большие, навыкате. И оттого-то все думают при знакомстве, что представился им командир разведчиков прозвищем, которого у него никогда и не было, фамилии хватало…
– От нас ждут план через три часа, – напомнил Ковач. – Имеешь какие-то соображения?
Филин продолжил медитативно курить и лишь после долгой паузы выдал не соображение, а вопрос:
– У тебя есть агенты в Затопье?
Вопрос был по меньшей мере бестактным и отчасти оправдывался лишь экстраординарными обстоятельствами. Тайный агент на то и тайный, чтобы знал о его существовании лишь куратор и больше никто.
– Есть, – коротко ответил Ковач.
– Смогут или сможет скрытно провести ДРГ через топи? Небольшую, пять-шесть бойцов. Возьму с собой лучших. Справимся.
– Исключено, – отрезал Ковач и не стал ничего объяснять, не иначе как подцепив вирус лаконизма от Филина.
Разведчик снова помолчал, поразмыслил… Однако размышляй не размышляй, оба понимали: без проводника рейд диверсионно-разведывательной группы через топи ничем хорошим не обернется.
– Выкуп? – подвел Филин итог раздумий, не тратя слов на констатацию очевидного: не стоит заниматься обсуждением силовой операции, обреченной на провал.
– С этим сложно… Я ночью встречался с агентом. Он там среди мутантов в большом авторитете, но вытащить Самурая не взялся, что я ему ни сулил. Лишь пообещал мне: устроит так, что сразу не убьют, несколько дней отсрочки мы получили… Но на том и все. Говорит, что его самого в Колодец пристроят, если выпустит. Ты ведь знаешь, как они казнят?
– Наслышан. А побег устроить не сможет?
– Не берется…
Ковач врал, не моргнув глазом. На самом деле за побег Самурая он расплатился сегодня ночью. Вот только доверия к получившим оплату нет ни малейшего, и рычагов воздействия на них почти нет. Так что лучше пока помолчать… Сложится все удачно – все лавры за успех ему, Ковачу. Не сложится – так ведь и не было ничего, никакой растраты фондов Особого отдела, о чем вы, право…
Филин переваривал информацию с минуту, не меньше, и выдал вердикт:
– Вертолет. Иначе никак.
Особист тяжело вздохнул…
Вертолет у них имелся. Единственный.
И его использование было давней мечтой. Не тыкаться вслепую по земле, установить надежный контроль над обширной территорией… Ни во что реальное мечта пока не воплотилась.
Вертолет был не военного образца: ни Ка-52, ни Ми-24 в штольни не затащить, даже разобрав на части. Возможно, многоцелевой Ми-8 поместился бы в том подземном ангаре, где стояла колесная и гусеничная техника, размеры у него поскромнее. Но хранился на складе в одном экземпляре вертолет совсем небольшой, гражданский, к тому же импортный, – «Робинсон». Даже расцветка у него была не камуфляжная, а белая с голубым.
И все равно вертолет – это вертолет. Десант с такой машины не высадишь, но для разведки она куда пригоднее, чем квадрокоптеры с видеокамерами (у тех длительное хранение крайне отрицательно сказалось на надежности, особенно на аккумуляторах, – каждый второй беспилотник вообще не взлетал, остальные слишком часто ломались в полете и падали). А установить крупнокалиберный пулемет – будет отличная огневая поддержка с воздуха, притом что ни у кого из противников нет даже намека на средства ПВО.
«Робинсон» достали из-под земли, расконсервировали. Но на том все и застопорилось.
Во-первых, не было подходящего горючего. Армейскую солярку можно хранить десятилетиями, ничего плохого с ней не случится, сейчас и грузовики, и бронетранспортеры исправно ездили на древнем дизельном топливе. С качественным бензином все печальнее, длительного хранения он не выдерживает, разлагается. Вернее, разлагаются присадки, обеспечивающие высокое октановое число, что сути дела не меняет: после нескольких лет хранения такое топливо годится лишь для разжигания костров или заправки зажигалок.
Составные части для приготовления авиационного бензина в штольнях лежали, хранились по отдельности. Не было специалиста-химика, способного составить правильный коктейль из ингредиентов. Набодяженные на глазок смеси двигатель вертолета вроде бы «кушал», но проверяли на земле, на холостом ходу, а как оно пойдет в воздухе, никто понятия не имел.
Во-вторых и в-главных, не было пилота. А осваивать летное дело самоучкой, без опытного инструктора, чревато… Тем более что никаких учебников по пилотированию в электронной техбиблиотеке не нашлось, была у них лишь бумажная и толстенная, почти на полторы тысячи страниц, эксплуатационная инструкция к «Робинсону», дурно переведенная с английского.
Вопрос отложили до лучших времен. Понадеялись, что рано или поздно повезет, что отыщется в одной из деревень вертолетчик из прежних времен… Или же человек, имевший некогда «Робинсон» в личной собственности, эта вертушка была в свое время очень популярна у пилотов-любителей… Но пока ни профессионалы, ни любители не встречались.
– Вертолет, – сказал Филин. – Иначе никак.
Ковач вздохнул… Командир разведчиков был главным сторонником того, что надо все-таки рискнуть и поднять единственную вертушку в воздух. Вечерами занимался самообразованием, штудировал толстенный талмуд инструкции, заявив, что никого заставлять не будет, что в пробном полете рискнет своей головой.
– Дед не разрешит, – сказал особист и без того обоим известное.
Филин, известный тугодум, опоздал и протупил… А ведь имел сегодня шанс – надо было добиваться согласия Полковника до того, как стало известно: Малой цел и возвращается.
– Тогда обойдусь без разрешений. Кто мне помешает? Ты?
В интонации ясно слышалось: даже не пытайся, целее будешь.
Как же все запущено… Пять лет назад, да что там пять, даже год назад такого разговора даже представить было нельзя. До сих пор, образно говоря, постепенно ослабевали вожжи, управлявшие их повозкой… А теперь разом выпали из рук занедужившего Полковника. Малой самочинно отправляется на захват приглянувшейся девицы, Филин единоличным решением собрался учредить ВВС под своим командованием. Какие еще мысли и намерения зреют у других начальников служб и у комбатов? Поди знай…
Возможно, Ковачу стоило бы сейчас плюнуть на все внешние проблемы и сосредоточиться на том, что назревало внутри периметра. Однако нельзя… Мутанты оправились после осеннего разгрома, активизировались, используют новую тактику. Захват Самурая и половины его группы – самая настоящая спецоперация. Спланированная, скорее всего, дилетантом, но талантливым. Теперь уже ясно, что слух о Чистых был сфабрикован и вброшен сразу через несколько источников. А это значит, что некоторые агенты Ковача расшифрованы и используются как источники дезинформации (а ведь раньше разоблаченного шпиона без затей зарезали бы или швырнули в Колодец). Либо часть агентуры изначально двойные агенты, что ничем не лучше. В любом случае группу Самурая целенаправленно вывели туда, где все было готово к встрече. Не вмешайся случайность в лице какого-то левого агрессивного мутанта с арбалетом, захватили бы всех.
И если проигнорировать все новые тенденции в противостоянии с мутантами, то Базу прикончит внешняя атака вместо внутренней смуты, а хрен редьки не слаще. Хоть ты разорвись, хоть сдохни от недосыпа, но надо успевать все, отслеживать все угрозы и оперативно на них реагировать.
Он играл одновременно несколько партий на нескольких досках. Везде черными, такие уж правила. Ставка везде одинаковая: своя голова, и головы тех, за кого он в ответе, и судьба дела, в которое верил и которому отдал двадцать с лишним лет. Дебют на всех досках тоже один и тот же: защита Ковача, очень жесткий дебют, белые рвутся вкатить быстрый мат…
Он не жаловался. Ни вслух, ни сам себе в одиночестве. Он привык к таким играм и будет играть, пока жив… А проигрышей у него не было, раз пока жив. Пока не было…
Он привык выигрывать, надеялся выиграть и сейчас… Только вот спать очень хотелось. Организм ненавязчиво намекал, что пятьдесят пять – это пятьдесят пять.
«Сдохну, – подумал Ковач, так и не ложившийся после ночной поездки на конспиративную встречу. – От недосыпа».
Филин, не дождавшись от особиста возражений касательно вертолета, добавил жару. Подкинул дровишек в костер. Произнес:
– А если они все-таки Самурая того… я расконсервирую «Ураганы». И сожгу Затопье. Со всеми, кто там живет. Буду лупить по площадям. На три метра вглубь перепахаю. Лунный пейзаж останется.
После такого пассажа заводить речь о согласии или несогласии Полковника смысла уже не было… Да и вообще разговор пришлось закруглить: подтянулись с обеда мобили из стройбата, трудившиеся на распилке бревен.
Пилили, кстати, самым примитивным способом, дедовским: помост, под ним двое, наверху еще двое, – и тягают в четыре руки вверх-вниз здоровенную ручную пилу. А что делать? Доски для строительства нужны, а деревообрабатывающих станков в штольнях не нашлось, ладно хоть эту пилу выменяли у мутантов на консервы…
Разведчик с особистом отошли в сторонку. Ковач произнес под аккомпанемент визга пилы:
– Я поддержу твою идею с вертолетом. Других вариантов и вправду нет.
На том и распрощались. Ковач вернулся в штаб, Филин пошагал в сторону казармы, где квартировали его разведчики.
Визг пилы смолк, на помост подавали новое бревно. Один из пары мобилей, трудившихся наверху, проводил взглядом уходивших офицеров и негромко произнес словно бы в пустоту, будто обращался вовсе не к стоявшему рядом напарнику:
– Начинаем сегодня ночью. Передашь своему.
Напарник тоже не повернул головы и сказал, адресуясь к пиле:
– Сделаю.
Больше всего хотелось поспать, прикорнуть прямо здесь, в кабинете, на диванчике. Но Ковач упрямо возился с документами. И с электронными, и с рукописными, последние были нацарапаны на помятой бумаге, зачастую трудно читаемым почерком, – донесения от внешних агентов, извлеченные из закладок.
Он просеивал груды информационной руды, пытаясь найти ответ на вопросы: что за новый сильный игрок объявился у мутантов? Кто планировал последние операции?
Ждать, что еще придумает этот «икс», нельзя. Вычислить – и уничтожить, либо перетянуть на свою сторону. Второе предпочтительнее.
Ковач продолжал насиловать свои слипавшиеся глаза, вчитывался в буквы на экране и буквы на бумаге. Но ответов пока не видел… Или видел, но уставший мозг не понимал увиденного, не находил имевшуюся связь между вроде бы разрозненными фактами.
Некоторые сообщения представляли интерес, и немалый. Сразу несколько источников доносили, что у мутантов начали появляться новенькие, в консервационной смазке, патроны калибра 7,62. Разумеется, новенькими они не были, – старенькие, но хранившиеся в правильных условиях, на Базе. Кто-то из своих ударился в крысятничество и наладил нелегальный канал поставок.
По-хорошему надо было немедленно начинать расследование и вычислять крысу, пока та не вошла во вкус и не переправила мутантам кое-что посерьезнее… Например, минометы с боекомплектами.
Однако Ковач лишь переложил сообщения в отдельную папку, – в картонную с тесемками-завязками. Займется, но чуть позже.
Рапорт разведчика с позывным Гном он просмотрел на экране. Разведгруппа Гнома пыталась нащупать и оттрассировать безопасный для техники путь через Большое Болото, образовавшееся на дне бывшего Нарвского водохранилища, – вода оттуда ушла, но во всех локальных понижениях дна сохранились непролазные скопища ила, не позволявшие ни идти, ни плыть, ни ехать на любом виде транспорта… Разведчики нащупывали путь по возвышенностям и преодолели две трети расстояния до западного берега, когда натолкнулись на кое-что интересное… На следы колес. Судя по сделанным снимкам, оставил их БТР-80 или другая машина того же семейства, на такой же колесной базе.
Событие не самое ординарное… Впервые за год активной разведки на все более расширяющейся территории они натолкнулись на следы людей, не впавших в дикость, не вернувшихся к самым примитивным формам хозяйства (хотелось надеяться, что все же людей, а не мутантов, сумевших каким-то чудом сохранить технику и горючее для нее). Возможно, следы оставили заболотники, о которых у местных ходит множество легенд-страшилок.
Поразмышляв над рапортом несколько секунд, Ковач отправил его в папку, на сей раз компьютерную, озаглавленную «Позже». И продолжил свой заплыв в информационном море.
Наконец удалось зацепить кое-что интересное, имевшее отношение к тем проблемам, что заботили сейчас особиста больше всего.
Небольшой, в половину ладони размером, бумажный листок постоянно норовил свернуться в трубочку, вернуться в ту форму, в какой лежал в тайнике. Обе стороны были густо исписаны, почерк мелкий, но четкий, хорошо читаемый. Большая часть содержания интереса не представляла: выжимки из болтовни, звучащей в местном аналоге трактира, в одной из замиренных деревень.
Какого только пьяного бреда там не несли. Например, дикая история об организме, бродящем по окрестным деревням и выдающем себя за святую Троицу. Один. За Троицу. И якобы кто-то даже уверовал…
Тем не менее информатор имел задание все прилежно фиксировать. Ценную информацию по синьке тоже выбалтывают.
В разговоре, сжато пересказанном в донесении, зашла речь о ценах на базаре, организованном рядом с Базой, с внешней стороны периметра. И мутант по прозвищу Сыч после нескольких кружек свекольной сивухи заявил: ездить на базар без острой нужды незачем, а уж делать накопления в платежных бонах, выпускаемых Базой, так и вовсе глупо. Потому как «кровососам скоро кранты». Появились, дескать, люди, поклявшиеся всех кровососов под корень извести. Их немного, но ребята боевые и под пулеметы дуриком не попрут. А командир их «здорово умеет шарить в чужих мозгах».
Больше ничего интересного Сыч не сказал, разговор ушел в сторону. Однако его слова «умеет шарить в чужих мозгах» привлекли внимание Ковача. Поведение Самурая перед захватом, зафиксированное объективом камеры, попадало именно под такое определение. Как будто в голове у разведчика пошарили, и не слабо, аннулировав не только все навыки бойца, поднаторевшего в беспощадной партизанской войне, но и банальный инстинкт самосохранения. Одно только выражение лица, на пару секунд угодившее в кадр, чего стоило… Ковач не мог припомнить, чтобы видел такую блаженную физиономию у разведчика за долгие годы знакомства. Точно, в мозгах пошарили.
Он написал крупными буквами на чистом листе: СЫЧ. Обвел овальной рамкой, затем медленно скомкал лист, кинул в мусорную корзину.
Взять Сыча и вывернуть наизнанку не проблема. Скорее всего, он по пьяни лишь пересказывал от кого-то слышанное, но ниточка потянется… Надо проверить, нет ли в неводе еще золотых рыбок, среди тины и травы морской. Ковач потянулся к пока еще не разобранным сообщениям, но проверить ничего не успел.
Ожил селектор: вернулась группа Кирилла Званцева, только что пересекла периметр.
БТР подкатил к штабу.
Левое крыло здания занимала медчасть (Ковач подозревал, что медицинские проблемы Полковника сыграли не последнюю роль в принятии решения о такой не совсем обычной планировке).
Не сбавляя скорость, бронированная машина миновала главный вход и проехала прямиком к владениям Рымаря. Значит, не все прошло гладко, есть раненые… Мадам Званцева картинно всплеснула руками и посеменила за БТР. Форма вольнонаемной – тот же камуфляж, но без погон и знаков различия – смотрелась на ее дородной фигуре, как седло на корове. Следом за мадам потянулись и остальные немногочисленные встречающие.
Малой первым выпрыгнул из распахнувшегося бортового люка. Г-жа зампотыл облегченно выдохнула и потеряла интерес к тому, как выгружаются остальные, – сыночек цел, а прочее не так уж важно.
Ковач, наоборот, напряженно всматривался, гадая: кого зацепило? С Малым отправились семеро, и все из старой гвардии, потеря любого станет незаменимой.
Нет, все вроде на ногах, перевязанных тоже не видно… Для чего тогда БТР так эффектно подкатил к медчасти? Вскоре особист понял, для чего. Вернее, для кого… Понял, когда из недр бронемашины показались носилки.
Она, «подтощалая мартышка», узнал Ковач, хотя видел привезенную девушку лишь на кадрах не самого лучшего качества. Молодец пацан, добился-таки своего, – рисковал, конечно, и людьми рисковал, и техникой, но добился. Это лучше, чем осторожность его папаши, к старости усилившаяся сверх всякой меры. Игры пошли такие, что, не рискуя по высоким ставкам, можно в итоге проиграть все…
Признаков жизни пленница не проявляла, но ее запястья и лодыжки стягивали ремни.
– Займись ей срочно, дядь Сережа, – сказал Рымарю Малой, в общении со старой гвардией демонстративно игнорировавший уставные обращения. – Кишки мне выпустить пыталась и по голове получила не слабо. Череп вроде цел, но в себя не приходит.
– Голову сейчас посмотрю, – пообещал Рымарь. – Но потом ее вниз надо, поближе к лаборатории и всему прочему. Нету здесь условий ей всерьез заниматься.
Он был прав. Та медчасть, что наверху, – по большому счету фельдшерский пункт для мобилей, которых без особой нужды старались под землю не допускать. А мутантам вниз вообще дороги не было. Лишь изредка делались исключения для клиентов Рымаря, и для каждого случая требовалось специальное разрешение Особого отдела.
– Вы ведь не против, господин майор? – официальным тоном уточнил доктор у Ковача, хотя были они, разумеется, на «ты».
– Не против, не против… Распоряжусь.
Позже он не раз пожалел об этом своем решении.