Очередная экспедиция вышла на исследование элитных жилых кварталов в районе Мосфильмовской улицы. Марина Алексеева, шедшая впереди всей группы, просматривала дома в прибор ночного видения. Все ребята держали автоматы в боевой готовности, выцеливая возможную опасность.
– Стоп! – шепнула женщина, подняв руку.
Впереди замерцал фонарь. Три круга по часовой стрелке.
Разведчики быстро отошли с широкого проспекта к домам.
Сигнал повторился. Марина по-прежнему не включала фонарь, надеясь, что люди, показавшиеся впереди, не захотят связываться с сомнительными личностями, разгуливающими по ночному городу и не откликающимися на условные знаки.
– Там кто-то есть! Точно! – донес ветер приглушенный голос, искаженный фильтром противогаза. В тишине замершего мегаполиса даже этот еле слышный шепот был услышан. К тому же противогазы бункера, совсем старые, больше похожие на резиновые маски[1], не закрывали ушей, а резиновый капюшон плаща химзащиты не мешал слуху.
– Пригнитесь! – тихо скомандовала Марина, оборачиваясь к группе.
– Руки вверх! Не двигаться! – потребовал мужчина, держащий в руках фонарь. – Вы на прицеле!
«Не получилось. Свалились на мою голову!» – раздраженно подумала Марина, включая фонарь. Три круга по часовой стрелке.
– Мы не сделаем вам ничего дурного! Дайте пройти! – ответила она.
Группа вооруженных людей осторожно приблизилась на расстояние трех шагов.
– Руки!
Алексеева послушно вытянула руки вверх, держа автомат за приклад. Ее разведчики последовали ее примеру.
– Кто такие? – спросил мужчина с фонарем.
– Разведчики станции метро Калужская! – соврала Марина. Она играла наугад и очень рисковала, понадеявшись лишь на неосведомленность собеседника.
– Почему не откликнулись на сигнал? – Кажется, поверили.
– Не хотели столкновения. Пожалуйста, дайте моей группе уйти, у нас слабые костюмы защиты. Я останусь и отвечу на все вопросы!
– Пусть идут медленно, не опуская рук! Ты отправляешься с нами! – приказал разведчик.
Марина обернулась к своим, кивнула:
– Идите. Вернусь, как смогу.
Медленно-медленно разведчики бункера отступали назад. Через минуту они обернулись и бросились бежать.
Марина стояла перед разведчиками, не опуская рук. Мышцы наливались тяжестью – автомат вот-вот грозил выскользнуть из пальцев.
– Тут высотки неподалеку, пойдем туда, поговорим, – подал голос один из мужчин, стоявших позади. – Все равно день пережидать.
– Руки опустить. Иди вперед, – приказал командир, толкнув Марину прикладом.
Группа обосновалась в небольшой квартире в одном из старых домов, двое мужчин встали у дверей с автоматами наизготовку.
– Кто такая? – спросил старший разведчик, усаживаясь на прогнивший диван.
– Меня зовут Марина Алексеева. Я со станции Калужская. Отпустите меня, пожалуйста. У меня плохой костюм, могу дозу радиации схватить, – жалобно заморгала она, прижав руки к груди.
– Почему станция не вышла на контакт? – Невозможно было определить, принадлежит ли голос взрослому мужчине или юнцу.
– Мы там одни остались, у нас связи нет, туннели к центру обрушились, – самозабвенно врала Марина. Она пошла ва-банк и выиграла. Ее собеседники не знали, что происходило на юге Калужско-Рижской линии.
Алексеева осматривалась, чуть поворачивая голову. Мутный плексиглас существенно затруднял обзор.
– Чем живете?
– Продуктовые магазины рядом… А нас там мало совсем, человек двадцать. Страшно. Отпустите меня, ну пожалуйста, если я еду не принесу, у нас детки умрут. – Марина всхлипнула, изображая из себя перепуганную девчонку.
Она судорожно соображала, как свалить от настойчивых разведчиков. Если допрос затянется до восхода, ей придется задержаться еще часов на двенадцать, а это в ее планы никак не входило. У нее не было сменного фильтра, а дышать радиоактивной пылью совсем не хотелось.
– Ребят, чего делать будем? Оставим помирать или пойдем с ней? – спросил товарищей разведчик. – Может, хоть детей вытащим.
– Да пойдем, чего уж. День пересидим – и выдвинемся, – откликнулся один из его спутников.
– А как же мы тут пересидим? Тут же монстры! – изображая крайнее недоумение, выговорила Алексеева.
– Не боись. Если днем молчать, они и не полезут. Только шевелиться нельзя особо, болтать тоже. Они ночью с охоты вернутся и в соседних квартирах залягут. Только вот балконы тут недалеко друг от друга, могут пролезть. Ну да авось пронесет, отстреляемся, – усмехнулся мужчина.
– Отпустите меня, пожалуйста! Мне домой надо! – заныла Марина.
– Нет, одну не отпустим. Раз ты нам попалась – надо контакт с выжившими налаживать. Что вы тут забыли-то, на Мосфильмовской? Тут же такая гадость ползает! Что, еды поблизости нет уже? – поинтересовался разведчик, протирая извлеченной из прорезиненной сумки тряпочкой стекла противогаза.
– Надо разведывать, что и как. Мы хотели до Парка Победы дойти и заблудились, – не моргнув глазом, соврала Алексеева.
– Так правильно, вам надо было вниз, в туннель, а он завален. Только если дворами к «Парку» пробиваться, а меж домов всякая гадость гуляет. Да и нечего вам там делать, там синяя ветка, она вся на поверхности, оттуда в туннели мутанты и лезут, – хмыкнул мужчина.
– А вы-то сами откуда? – осторожно спросила Марина.
– А мы с Киевской. Если по этой улице до конца идти, – неопределенно махнул рукой разведчик, – то можно на набережную выйти, а там дворами, чтобы речным тварям не попасться, прямо к Киевской и выйдешь. А там переход на станции Ганзы.
– А чего это – Ганза?
Разумеется, она прекрасно знала это средневековое понятие, и не трудно было догадаться, что так назвали Киевскую-кольцевую, а может, и всю линию.
Разведчик у двери поднял палец к губам:
– Тихо!
Краем глаза Марина видела, как за окнами алела полоска зари. Это могло означать только одно – мутанты возвращаются с ночной охоты.
«Твою мать! – мысленно выругалась она. – Теперь ждать вечера. Или валить сейчас. Не хочется подставлять ребят. Они неплохие, в общем-то. Только слишком настойчивые…»
На лестничной площадке кто-то завозился. Судя по звукам, тварь была немаленькая. Послышался скрежет соседней двери, задетой могучей конечностью. Мутант заворчал, зашлепали вверх по лестнице несколько пар лап.
В голове у Марины созрел план. Она схватила свой автомат, метнулась к выходу, оттолкнув растерявшегося разведчика, ударила по металлической двери и оказалась на лестнице.
Незаметно проскочить не удалось. Мутант повернул уродливую голову, покрытую отвратительными наростами, разинул пасть и взревел. Алексеева с трудом удержалась на ногах и поняла, что не успевает убежать. Нужно было отвлечь внимание твари. Но как? Выход только один – натравить ее на разведчиков с Киевской.
«Хана экспедиции, – мелькнуло в голове Марины. – Сунули нос, куда не следует».
Пуля ударилась о дверной косяк, грохот выстрела заметался между стенами. Алексеева бросилась бежать. Проскочив несколько пролетов, она прижалась спиной к двери одной из квартир и прислушалась.
У нее получилось. Мутант отвлекся на звук выстрела и пополз к квартире, где укрылись разведчики. Теперь девушка поняла, что пара сантиметров металла для его зубов не помеха. Раздался клацающий звук, скрежет железа, а следом за ним – душераздирающий вопль, который не заглушили даже фильтры противогаза. Пару раз громыхнули выстрелы – и потонули в отчаянных криках. Тварь добралась до своей добычи.
Марина перекинула автомат за спину и побежала, желая успеть до полного восхода солнца. Она мчалась по Мичуринскому проспекту, задыхаясь и оскальзываясь на искореженном асфальте.
Ей снова, снова неслыханно повезло. Теперь – ценой четырех жизней. Разведчики с Киевской проявили ненужное любопытство и должны были умереть. Бункер Гуманитарного института в лице Алексеевой трепетно оберегал свои тайны.
В страшном, исковерканном мире переступать через человеческую жизнь стало обыденным и простым. Когда счет жертв шел на миллионы, один, пять, десять погибших уже не считались трагедией.
И Марина вновь перешагнула через человеческую жизнь. Перешагнула безвозвратно. Она спасла своих товарищей – жителей бункера, – когда отвлекла четверых «философов», но своими собственными руками убила четверых разведчиков.
Алексеева лежала на узкой койке в своем кабинете, тщетно ища себе оправдание. Ей было противно и тошно от самой себя. Нужно было выговориться, кому-нибудь рассказать все то, что ее тревожило, но она не могла. Не имела права. Объяснить смерть разведчиков Ганзы кому-нибудь из своих означало рассказать и о радиации, и о вынужденной и постоянной изоляции бункера. Пошатнуть более-менее благоустроенный быт и веру в светлое будущее. В возрождение цивилизации. Нет. Она не имела права отнимать последнюю надежду у вверенных ей людей.
«Зато имела право отнять жизнь!» – ехидно шептал внутренний голос.
– Нет. Замолчи. Я их не убивала! – выговорила Марина, зажимая уши ладонями. Но разве можно сбежать от самой себя?
«Ты лицемерная, двуличная дрянь, – издевалось подсознание. – Ты говоришь о том, как ценен каждый человек, готова умереть за этот бункер… Но обрекла незнакомых тебе людей на страшную смерть!»
– Я должна была вернуться. Бункер должен жить! Контакты с внешним миром означают смерть! Эпидемию, мор! Мутации! Разведчики влезли не в свое дело. Если бы они отпустили меня, я бы не стала так поступать! – всхлипывала Алексеева, ворочаясь на кровати.
«Оправдывайся-оправдывайся, – шипел голосок в голове. – Ты их убила, позвала монстра, спасая свою шкуру! Они будут являться тебе во сне!»
Марина резко села на кровати, включила свет. И вдруг отчетливо поняла: нет, погубленные разведчики не придут.
В душе будто заскрежетали какие-то невидимые стальные запоры. И словно прочной гермодверью отсекли служебные дела от сентиментальности и сострадания.
– Так должно было быть. Они поставили под угрозу жизнь моего бункера. Я натравила на них тварь. Потому что они представляли опасность для нас всех. Я выбрала единственно возможный вариант! – отчеканила Марина.
И на нее вдруг накатилась страшная усталость, смешанная с безразличием. Алексеева рухнула на кровать и провалилась в сон…