Позвонить Даниилу я решаюсь только на следующий день, после, все-таки, бессонной ночи и прилежно выполненных утренних процедур.
Волнуюсь так, что дрожат пальцы, нервно занесенные над вчерашним входящим вызовом.
Его звонок понятен и объясним. А вот что я скажу, когда услышу ответ на том конце провода?
Изведя себя окончательно, решаю поступать по ситуации и все-таки нажимаю на злополучную кнопку вызова.
– Здравствуйте, Ольга. – Говорит мужчина без всяких там «алло» или «слушаю», сбивая меня с толку.
Я напряженно выдыхаю и отвечаю не сразу:
– Доброе утро, Даниил Сергеевич.
Между нами на какое-то мгновение вновь повисает тишина.
Да что ж такое…
Соберись, Оля.
– Мне очень жаль, что я не оправдала вашего доверия… – Решаю я начать свой монолог с извинения, но меня резко прерывают.
– В какой ты больнице?
– В первой… городской… – Лепечу ошарашено.
– Я приеду часа через два, и мы обо всем поговорим.
– Может лучше…
– До встречи, Ольга.
Он отключается, а я долго смотрю в экран невидящим взглядом.
Какого черта?
Я не готова к встрече с ним.
То, что он ответил и не послал куда подальше, меня конечно очень радует. Возможно, еще не все потеряно, и мне удастся уговорить его не разрывать нашу договоренность.
Это сейчас главное. Деньги нужны срочно.
Я и так уже несколько дней потеряла.
Только женщина глубоко внутри меня возмущается, абсолютно не желая видеться с будущим начальником в таком неподобающем виде.
Может это потому, что он молодой, симпатичный и успешный.
А я сейчас, как разбитое корыто без денег, работы и жилья.
Да еще и «красивая», как бомж на вокзале.
Трудно сказать, как мне удалось пережить эти два часа ожидания, потому как я извела не только себя, но и медсестру, озадачив её необходимостью срочного принятия душа.
Не знаю, какие мои доводы убедили её, но, несмотря на запрет врача, она, все же, разрешила мне сделать это под контролем пожилой санитарки.
Наверное, сработала пресловутая женская солидарность.
Или моя «вонючесть» уже зашкаливала.
Кое-как справившись с нелегкой задачей омовения в больничном душе, я почувствовала невероятное облегчение, будто смыла с себя тонну грязи. Благо, муж мой позаботился о наличии сменного белья, которое я отыскала в своей тумбочке.
Стоя перед небольшим зеркалом над умывальником, рассмотрела, наконец, свое лицо.
Два дня усиленной терапии, в виде капельницы, смазывания синяков и прикладывания холода на гематомы сделали свое дело – губа уже не такая распухшая, а синяк на щеке принял желто-зеленый оттенок. Только круги под глазами не уменьшились и сияют, как два ночных фонаря.
Вид из зеркала не расстроил меня. Скорее почему-то разозлил. Но я, стараясь не поддаваться этому мерзкому чувству, взяла расческу, вернулась на кровать и стала размеренно проводить ей по запутанным прядям, стараясь привести их в порядок.
За этим занятием и застал меня вошедший вслед за тихим стуком Удальцов.
Уставившись на него во все глаза, я отложила расческу и судорожно потянула рукава халата, пытаясь скрыть от его цепкого взгляда синие руки.
Слава богу, что основная часть гематом на теле скрыта под одеждой.
– Здравствуй, Оля.
Он обращается ко мне на «ты», и меня это немного смущает.
– Здравствуйте.
Даниил ставит огромный пакет на стол и указывает на него рукой:
– Я не знал, что тебе можно, и что ты любишь… Поэтому взял всего понемногу…
Я оцениваю содержимое пакета быстрым взглядом. Тем количеством фруктов, что внутри, можно накормить все отделение.
– Не стоило беспокоиться.
– Перестань. Это от чистого сердца. Не мог же я с пустыми руками прийти.
Он улыбается, мягко, обворожительно, так, что хочется вернуть ему ответную улыбку, что я и делаю, немного смущаясь.
Как девочка, ей богу…
Удальцов берет стул и садиться, на довольно большом расстоянии от меня, чем вызывает вздох облегчения. Мне и так тяжело сейчас, пусть хотя бы не приближается.
– Расскажешь мне, что случилось?
– Это уже не важно.
– Была авария? – Игнорирует мое утверждение.
– Не совсем.
Он прищуривается, задумчиво проводя пальцами по подбородку.
– Я сама виновата. – Поправляюсь я.
Господи… остановись. Наговоришь сейчас лишнего.
Почему-то под стальным взглядом совсем атрофируется способность врать.
– Даниил… Сергеевич… – Набираю воздух в легкие. – Мне действительно жаль, что так получилось. Я не хотела подрывать наши договоренности, это нелепая случайность… и я прошу прощения…
– Невероятно… – Обрывает мою речь. – Просто очаровательно.
Закидывает ногу на ногу.
Я таращусь на него, открыв рот.
– Так, Алексеева Ольга Андреевна. – Он наклоняется немного, опираясь рукой на колено. – Ты в штате. Правда, сейчас на больничном. Как только сможешь приступить к работе, милости прошу.
– Но как…
– Не беспокойся. Я дольше ждал. Еще неделю как-нибудь справлюсь.
– Боже… мне так неловко…
– Оля, давай договоримся. Ты больше не извиняешься за это, хорошо?
Взгляд серых глаз устремлен прямо в мои, и почему-то вызывает дрожь у меня в коленках.
– Хорошо. – Сглатываю, прежде чем задать основной волнующий меня вопрос. – Я хотела… еще узнать… что насчет той суммы…
Даниил расправляет плечи и наклоняет голову:
– Я могу перевести деньги хоть сейчас. Но теперь у меня есть условие.
– Какое? – Блею я подобно щуплому ягненку.
– Ты расскажешь, для чего они тебе нужны.
Я перевожу взгляд на свои руки. Они дрожат. Неловкость и нервозность зашкаливает, кусаю губы, будто это как-то поможет. Снова поднимаю глаза на Даниила.
Он все так же смотрит на меня и молчит. Ждет моего ответа.
– Я… – Голова начинает нещадно гудеть. Взвешиваю моментально все «за» и «против» и почему-то решаю сказать правду. – Деньги нужны для моего брата. У него большие проблемы.
– Почему ты решаешь их?
Простой вопрос.
– Больше некому.
Вымученно улыбаюсь, но головная боль видимо отражается на моем лице, потому что Удальцов резко встает и, тревожно глядя на меня, произносит:
– Наш разговор утомил тебя. Отдыхай и поправляйся. Вопрос о деньгах я решу с твоим братом.
Я даже не успеваю ничего возразить.
Он подходит к двери и оборачивается:
– До свидания, Оля.
Произносит мое имя без отчества и фамилии, просто и бесхитростно. От этого мне почему-то становится тепло.
– До свидания, Даниил Сергеевич. Спасибо вам.
После его ухода я долго не могу собрать мысли в кучу. Думаю обо всем, что случилось со мной за эту неделю, и какой теперь будет моя жизнь из-за всего того, что произошло. То проваливаюсь в сон, то подскакиваю, словно ошпаренная, схожу с ума от головной боли, и к вечеру просто обессилено жду появления Алексея.
Мама звонит сообщить, что они с братом не придут, потому что Сашка сорвался на какую-то срочную встречу, а я вновь молчу, догадываясь, куда он так вдруг резко упылил.
И вот уже вечер, за окном темно, а мужа всё ещё нет, хотя он обещал приходить каждый день.
Не то, чтобы меня это огорчало, скорее наоборот. Видеть его каждый раз несусветная пытка. Этот извиняющийся взгляд с примесью жалости и превосходства. Фирменный, когда-то родной и любимый.
Боже, я ведь любила его.
Несмотря на вспыльчивый характер.
Все делала для того, чтобы ему было комфортно со мной. Чтобы не подводить, быть опорой и надежным тылом.
Как так получилось, что за этими стараниями напрочь потеряла себя?
Внезапно в сознание врывается звук телефонного звонка. Снова американская певица надрывно сообщает о входящем вызове.
– Да. Алло.
– Оля! Оленька! Привет, родная! – Пьяный заплетающийся голос мужа выбивает меня из колеи.
– Лёша, ты что пил?
В трубке слышится смех.
– Совсем чуть-чуть, родная… не переживай. Только вот… прийти наверно не смогу… простишь меня?
– Ты где сейчас?
– Ооо… Это секрет. У нас же… друг от друга теперь секреты.
– Лёша, иди домой. Тебе надо проспаться.
Я слышу на заднем плане музыку и женский смех. К слову, меня это совсем не задевает.
– Милая… Я же люблю тебя… Все для тебя делаю… Зачем ты так со мной…
Понимаю, что вопрос скорее риторический, не требующий ответа.
Он резко чертыхается, что-то бубнит, а потом выдает так четко, что у меня кровь в жилах стынет:
– Сука… Ты мне за все ответишь. И никакой рыцарь-начальник тебя не спасет. Веришь мне, милая?
Его слова отдаются глухим эхом в ушах, и я просто отвечаю:
– Да, Лёш. Я верю тебе.
– Я знал, что у нас взамино… взаимо…понимание. Я люблю тебя, дорогая. Сладких сноов!
Честно говоря, первое, что мне хочется сделать – разбить телефон об стену. Но, вместо этого, просто отключаюсь и кладу аппарат на тумбочку.
На меня неожиданно наваливается понимание: муж ни за что не отпустит меня. Я могу хоть сколько брыкаться и строить броню. Он сломает её и раздавит меня, как клопа. Потому что некому защитить, заступиться. От безысходности и тяжелого груза осознания я просто срываюсь.
Реву.
Как животное.
В подушку, чтобы не слышали медсестры.
Долго, мучительно и беспросветно.
Моя жизнь обречена.