Макс равнодушно щелкал кнопками пульта, даже не пытаясь выбрать программу по душе, скорее, сугубо из спортивного интереса. Давно привыкшая к такому обращению с телевизором Полина, полулежа в кровати, читала свежий детектив с грозным названием «Бог наказывает иначе». На что-либо более серьезное в походных гастрольных условиях не было ни сил, ни желания, а детектив, если, конечно, качественный, имел способность отвлечь от лишних мыслей и хлопот. Одна беда – тащить на гастроли полчемодана книг. Потому главным ее правилом было никогда не покупать детективы в твердой обложке. Только в мягкой, наиболее легкий и компактный вариант.
Как обычно, на самом интересном месте, когда только-только начал вырисовываться подозреваемый, еще так невразумительно, понятно лишь самым проникновенным и догадливым читателям, раздался телефонный звонок. Полина была уверена, что это Катерина, но не было сил оторваться от чтения, а потому не отреагировала на звонок, предоставив право поднять трубку Журавлеву.
– Смольный, – несвежо пошутил он недовольным тоном, словно бы его оторвали от невесть какого важного занятия, и буквально через пару секунд протянул трубку Полине: – Тебя. Катька.
К сожалению, Полина не ошиблась. Пришлось отложить книжку в сторону и с обреченным видом изображать радость в голосе:
– Ты уже вернулась? Ну как, сюрприз удался?
– Не то слово! – Катерина была возбуждена сверх меры. – Полинка, быстренько объявляй общий сбор. Всех ко мне. Скажи Вайсу, пусть бутылку прихватит – у него есть, я знаю. Он же в каждой стране первым делом фирменную водку покупает. Все, жду. Только быстро-пребыстро! И смотри – лишнего не сболтни.
– Не вопрос, – не слишком радостно произнесла Полина и положила трубку на телефонный аппарат. А впрочем, подумала она, интересно взглянуть, что там за сюрприз. А детектив до завтра не прокиснет.
Уже через пятнадцать минут компания в полном составе ввалилась в небольшую комнатку Катерины. Хозяйка стояла в дальнем углу, дабы не путаться под ногами у прибывающих гостей, и с восторженно-загадочным видом ожидала, пока народ устроится кто на кровати, кто в единственном кресле, а кто и просто на полу, прислонившись к стене. Едва дождавшись, пока все рассядутся, торжественно объявила:
– Я выхожу замуж! Аркаша, наливай!
Вайс, бережно держащий в руках литровую бутылку фирменной китайской водки «Маотай», не шелохнулся. Остальные тоже молча ждали пояснений. Абсолютное большинство с любопытством, лишь Андрей смотрел на хозяйку с яростью и дикой ненавистью.
– Ну же, – поторопила Катя с бесхитростной улыбкой, – Аркаша, наливай же!
Тот вновь не шевельнулся. Ирочка, по обыкновению прижавшаяся к своему рыжему сокровищу, озвучила общий вопрос:
– Позволь узнать, за кого? За того араба, что ли?
Катерина радостно кивнула:
– Ага. Представляете?! Он, оказывается, какой-то шейх из Эмиратов. Так, ничего особенного, – намеренно-пренебрежительно скривилась она, – парочка нефтяных скважин, а в остальном – простой, в общем-то, парень.
Киреев несмело возразил:
– Нашла парня! Мужику в лучшем случае за полтинник, а может и больше…
– Какой ты, Женька, бестолковый! – Катя засмеялась и принялась вытаскивать походные пластиковые стопочки из упаковки. – Аркаш, ну ты будешь разливать, или как? Какая разница, сколько ему лет? Вы только представьте – две нефтяные скважины! Две!!! Это ж страшное дело! Это ж я за квартиру вмиг расплачусь!
– Насколько я знаю, банки ужасно не любят, когда с ними раньше времени рассчитываются, – поделилась соображениями Ирочка. – Они на этом якобы теряют кучу процентов.
– Мой любит! – хихикнула та, подмигивая Вайсу: дескать, смотри-ка, кто бы мог подумать, что твоя красавица разбирается в таких вещах.
Полина спохватилась:
– Кстати о процентах. Все забываю спросить: а под какой процент ты в ипотеку вляпалась?
Катя на мгновение замешкалась с ответом, припоминая:
– Под десять.
– Под десять? Что, сразу десять, с самого начала? Ни фига себе. Это где ж такие ссуды выдают?
Одинокова смутилась:
– Я не люблю говорить вслух о деньгах. Это слишком личное. Не то что замужество! Представляешь, две скважины!
– Нет, Кать, постой. Что-то я не поняла. В самом деле под десять? Класс. Поделись адресом – может, я сумею перебраться к ним? Сейчас такое вроде возможно. Есть сложности, конечно, и все-таки. Я бы попробовала – попытка – не пытка. Как называется? Банк, я имею в виду.
Аркаша заржал:
– Банк спермы!
Одарив Вайса презрительным взглядом, Полина оставила его реплику без ответа и вновь обратилась к подруге:
– Так что за банк?
Одинокова недовольно скривилась:
– Ой, Полинка, я тебя умоляю. У меня сегодня такой замечательный день, я замуж выхожу, а ты пристала с какими-то процентами. Не опошляй. Давай не будем сегодня обсуждать материальные проблемы. Тем более что скоро все они, по крайней мере, мои, будут решены раз и навсегда. Ты хоть представляешь себе, что это такое: две нефтяные скважины?! Ты только вдумайся: звучит, как песня: «Две нефтяные скважины»!
Ирочка восхищенно протянула:
– А-баль-деть! Везет же некоторым!
Вайс ощутимо пихнул ее локтем в бок:
– Можно подумать, тебе повезло меньше.
Та дернулась, не столько, впрочем, от удара, сколько от осознания, что своими бестолковыми словами могла ранить Аркашино самолюбие:
– Ну что ты, Аркашенька, мне повезло, мне с тобой очень повезло! Просто… Катьке ведь не повезет так, как мне, правда? Ты ведь мой, да? Она ведь тебе не нужна? – выкрутилась она. – Что ей остается делать? С Андрюшкой у них все кончилось, тебе не нужна, а жить-то надо. Тогда почему бы не с этим, со скважинами? По-моему, для безрыбья очень даже нехилый вариант.
Полина скривилась от ее слов. Даже не столько от слов, сколько от самого Ирочкиного поведения. Как-то эти ее скромность и самопожертвование в наше время выглядели не только неестественно, а уж совсем глупо, и периодически ужасно раздражали.
– Спасибо, Ирочка, утешила. Конечно, куда моему нехилому арабу до твоего Аркашеньки.
Макс, все это время сидевший молча, подал голос:
– Кать, а ты вообще в курсе, что у арабов многоженство процветает?
– Я, Журавлев, может не доктор наук, но и не идиотка. А еще я знаю, что у них в Эмиратах женского населения примерно наполовину меньше, чем мужского. А если еще учесть многоженство, то получается, что очень многие мужики не могут найти себе пару. Правда, моего Фархадика это не касается – такие мужчины, естественно, без бабс не остаются. Мало того, что две скважины, так ведь еще и не урод. Не сказать, что красавец, но и не кошелек с ушками.
Народ примолк, и только Полина осмелилась озвучить догадку:
– То есть у него уже есть жена, я тебя правильно поняла?
Катя поджала губки, но лгать не осмелилась:
– Три. Но одну он готов выставить вон, она ему давно надоела. Так что я буду третьей, а не четвертой.
Женька присвистнул, Вайс грязно выматерился и заржал. И тут же вспомнил о водке. Подошел к столу, где хозяйка давным-давно расставила стопочки и на пластиковых тарелочках исходили соком нарезанные лайм и ананас, во фруктовой вазе лежала горка апельсинов и крупные аппетитные бананы.
– Если он без вопросов готов выставить одну жену, почему бы ему не выставить остальных? Это во-первых, – не желала угомониться Полина. – И вот тебе во-вторых. Если он с такой легкостью избавляется от жен, ты не боишься, что однажды он с такой же легкостью избавится от тебя?
Катерина дернулась, как от пощечины, одарила Полину укоризненным взглядом: мол, спасибо тебе, подруга, поддержала! Но ответила уверенно, даже задорно, словно перспектива стать не то третьей, не то четвертой женой вовсе ее не пугала, а напротив, только веселила:
– Ну, от меня не так-то легко избавиться, правда, Андрюша?
Семынин не ответил, лишь отвернулся от нее, не в силах вынести торжествующего взгляда бывшей любовницы.
Полина, казалось, даже не расслышала ее слов:
– Говорят, у них там женщина при разводе ничего не получает, уходит из дома в том, в чем была в тот момент, когда ей объявили о разводе, даже тряпки свои забрать не может. Потому они и носят все украшения одновременно, как своеобразную страховку от несчастного случая.
– Нолито, – торжественно провозгласил Вайс. – Налетайте.
Народ потянулся к столу, а Катерина продолжила дискуссию:
– Так с такими украшениями запросто можно прожить без мужа, я тебя умоляю! На кой хрен он мне сдался, если у меня на шее будет болтаться десяток-другой таких камешков?!
И жестом фокусника продемонстрировала друзьям какую-то побрякушку на золотой цепочке, вытянув руку вперед для лучшего обозрения. Заинтересованная компания поставила стопки обратно на стол и внимательно пригляделась.
– Ну-ка, ну-ка, – первым потянулся Аркадий и сгреб чужой подарок в огромную ручищу с редкими рыжеватыми волосиками на тыльной стороне ладони.
Чуть дернул, и цепочка выскользнула из Катиных пальцев. Теперь подарок покоился на его могучей лапище. Все сгрудились над Вайсом, стараясь разглядеть повнимательнее, что же это за штучка такая эксклюзивная, что за подарок из Африки, пардон, с Ближнего Востока.
Никто не ослеп, потому что свет на подарок практически не падал, плотно заслоненный спинами любопытной публики. На мясистой ладони Вайса тускло посверкивал золотом изящный листик.
Катерина силой стала оттаскивать от Вайса любопытных друзей:
– Ну, кышь, кто так смотрит?! Так вы ничего не увидите! Дай сюда!
Стена вокруг Вайса поредела, однако отдавать подарок шейха он не желал, отдернул руку от Кати, задрал ее высоко вверх, и только тогда глазам зрителей кулон предстал во всей красе: на золотом, усыпанном алмазной крошкой листике висела большая росинка, готовая, казалось, в любой момент сорваться вниз. Крупный бриллиант в форме капли, чуть желтоватый, или же просто казавшийся желтоватым в окружении золота, был очень оригинально вмонтирован в лист: верхняя, более узкая его часть словно бы влилась, застыла в металле, нижняя же была свободна от всего на свете и заманчиво сверкала в электрических лучах хрустальной люстры, многократно повторяя радужные зайчики и щедро разбрасывая их повсюду. Вайс удивленно присвистнул:
– Вау, дорогая штучка! Как раз хватит, чтобы…
– Хватит! – грубо оборвала его Катерина. – Хватит, на все хватит! Дай сюда!
– И-ти-ти, – Вайс по-дурацки покачал головой, словно ответственный родитель, не позволяющий неразумному дитяти расшалиться сверх положенного. – Что упало, то пропало.
– Дай сюда! – в Катином голосе засквозили нотки истерики.
Полина удивилась – чего она так разошлась? Ну не заберет же он у нее подвеску, в самом деле. С каких это пор Катька перестала понимать шутки? Подошла к Вайсу, подставила ладонь под его руку:
– Дай-ка, Аркаша.
Тот послушно опустил кулон на ее ладошку. Полина взяла его за цепочку около самого листика, внимательно пригляделась:
– Красивая штучка. Жаль, я в бриллиантах не разбираюсь. Интересно, сколько карат?
– А фиг его знает, – легкомысленно заявила Катерина, явно успокаиваясь. Деликатно забрала подарок из руки подруги, и улыбнулась беззаботно: – Неудобно было спрашивать. Но вообще-то я думаю, что карата четыре будет, или около того. Сложно определить на глазок, да еще и форма неправильная. Да, думаю, минимум четыре карата. Даже с половиной. Но скорее все же пять, если не больше. В Москве схожу в ювелирный, пусть специалисты оценят.
В комнате воцарилась тишина. Кто-то завистливо вздохнул, кто-то посмотрел неодобрительно. Семынин отвернулся к окну, и словно бы любовался залитой разноцветным неоном Темасек-авеню, подковообразным отростком от одной из центральных улиц Сингапура Раффлз-роуд. Отсюда, из номера Катерины, можно было увидеть даже кусочек большого торгового центра «Марина-плейс».
– Так я не поняла – мы будем обмывать мое замужество, или как? – чуть обиженно, но скорее насмешливо произнесла Катерина, старательно надувая губки. – Я думала, вы за меня порадуетесь, а вы… Друзья, называется. Я, между прочим, уже не девочка, пенсия не за горами – чем я буду заниматься, кто скажет?! На Черкизовском тюбетейками торговать? Надо же думать о будущем! Пусть даже разведусь через пару лет, так за это время я себе всю оставшуюся жизнь обеспечу. Да и вообще, если учитывать их женский дефицит, я там одна надолго не останусь. Ну?
Она взяла свою стопку и требовательно протянула ее в пространство. Андрей вновь повернулся к окружающим, по ее примеру схватил стопку и фальшиво-радостно провозгласил:
– Ну что, за молодых?! За султана и его третью – или все-таки четвертую? – жену. Пусть вам сладко естся-спится.
И махом выпил. Взял с тарелки кусочек лайма, втянул носом горьковатый цитрусовый аромат и, на мгновение задержав воздух в легких, с шумом его выдохнул. Обвел злым колючим взглядом компанию:
– Ну, что же вы? За султана! За третью жену!
– Вообще-то он шейх, – поправила Катерина.
– Да какая разница, – Семынин выразительно махнул рукой, в которой до сих пор держал кружочек лайма. – Один черт, лишь бы побольше нефтяных скважин.
– Это точно, – согласился Вайс и выпил, предварительно сделав характерный жест рукой с зажатой в ней стопкой в сторону виновницы торжества: мол, за тебя, за султана. Остальные последовали примеру старшего.
После первой рюмки разговор пошел оживленнее. На Катерину уже никто не накидывался за, мягко говоря, неординарное решение, лишь весело подшучивали по поводу того, каково это быть третьей женой. И упорно именовали шейха султаном.
– Кать, а Кать, – простодушно поинтересовался Женька. – А у них можно гражданство получить, например, по жене? Я вот слышал, там при рождении и женитьбе государство мощную материальную помощь выделяет, правда, это распространяется только на граждан. Давай, когда тебя твой султан бросит, ты за меня замуж выйдешь?
Вайс расхохотался:
– Размечтался. Катька-то себе достойную пенсию обеспечивает, иначе б она в сторону того султана и не глянула. А тебе, Женька, до пенсии еще пахать и пахать. Это ж только балетные на пенсию рано выходят, у них работа вредная – целыми днями ножками всяческие па выделывать. То сдвинут, то опять раздвинут.
Ирочка смутилась, покраснела. Полина рассердилась:
– Ты бы, Аркаша, за словами следил. И за их смыслом тоже.
– А что, скажешь, неправ? – настаивал рыжий. – Покажи мне хоть одну из присутствующих, которая не занимается такими упражнениями. Ты-то, может, и надеешься за Макса замуж выйти, наивная, но это тебя хоть как-то оправдывает. Катьку тоже понять можно – бабе за тридцатник перевалило, тут за козла пойдешь, не то что за султана со скважинами, лишь бы взял кто-нибудь.
Семынин тихо, сквозь зубы оборвал:
– Аркаша, не хами дамам.
Тот словно не расслышал его слов:
– А Ирку чем оправдаешь? Только профессиональной привычкой. Ведь с самого начала знала, что я жену не брошу – между прочим, мы с ней пятнадцать лет душа в душу, да-да, пятнадцать – я из Джакарты как раз к праздничному столу попадаю. Юбилей!
Ирочка скукожилась на кровати, спрятав лицо в ладони, и то ли плакала, то ли просто сидела в прострации. Вайс же и не думал угомоняться:
– Вот моя Лилька – настоящая женщина, я ее только после свадьбы в койку затащил, хоть и обхаживал восемь месяцев. А эту…
Он с откровенным презрением посмотрел на Ирочку и продолжил:
– А эту шалаву разве назовешь женщиной? Вы бы видели, что она мне позволяет, какие па я с ней танцую!
Киреев неуверенно выступил вперед:
– Вайс, ты сволочь!
– Да пошел ты, – отмахнулся тот, словно от назойливого комара. – Тоже мне, защитник нашелся. Ладно, киска, извини, иди к папочке.
Подошел к кровати, подхватил Ирочку на руки и со всего маху уселся на пружинящий матрац. Попрыгал на нем вместе с ношей, криво усмехнулся:
– А у тебя кровать-то получше будет, удобная. Ты ее уже опробовала?
Катерина не ответила. Никто не ответил.
Промолчала и Полина. Больше всего на свете в эту минуту ей хотелось, чтобы кто-нибудь, наконец, заткнул Аркашин поганый рот. Но понимала, что сия мечта так и останется мечтой, несбыточной, а потому заветной. Никто не осмелится пойти против Вайса. Ни в их маленькой компании, ни в труппе «Калинушки» не сыскать такого смельчака. Даже нет, не смельчака, а откровенного безумца. Заиметь себе врага в лице Аркаши нормальный человек не захочет ни при каких условиях. Вот если бы Вайс вдруг разлюбил их скромный коллектив, а еще лучше и вовсе уволился из ансамбля… Ох, с каким облегчением вздохнули бы все вокруг! Кроме разве что Ирочки Бекетовой – та, пожалуй, сошла бы с ума от горя. Ну и пусть себе. Зато остальным какое облегчение. Эх, и чего бы Аркаше, скажем, не вернуться в свой «Ромэн»? Перекрасился бы снова в радикально-черный цвет, да и косил бы себе «под цыгана».
Обиды на ребят не было. Вайс был старшим в компании. Но не это останавливало Журавлева с Семыниным. Киреев не в счет – слишком мягок и нерешителен. Аркаша был здоров, как матерый бык-производитель, и казалось просто нереальным причинить ему какую-то боль. Он словно был защищен панцирем от всех бед, и сквозь этот непробиваемый кокон не смогли бы проникнуть ни физические уколы, ни моральные. В силу абсолютного цинизма Вайс был совершенно неуязвим. И при этом маниакально мстителен. Именно поэтому, что бы ни сказал, чтобы ни вытворил этот рыжий гигант, ему все всегда сходило с рук: нельзя было предугадать, чем он накажет обидчика, пусть даже тот действовал максимально справедливо с точки зрения здравого смысла. И с этой позиции Аркашу можно было рассматривать, как крест, тяжкую обузу, которую по какой-то слишком веской причине не удавалось бросить по дороге.
Нельзя сказать, чтобы друзья не пытались с ним бороться. Да только попытки выходили совершенно бесплодными, пустыми. Как было сказано выше, бить Аркаше морду или строить ему козни никто не собирался – слава Богу, люди подобрались сплошь здравомыслящие. Если уж бороться, так всем вместе. Объявляли бойкоты, не приглашали в компании, не делились новостями. Однако Вайса не нужно было приглашать – он приходил сам. Неизбежно, как вслед за теплой солнечной осенью наступает зима: холодная, бесснежная, мрачная. Так и Аркаша – зови, не зови, а никуда от него не денешься. Он сам придет, сам наговорит гадостей, сам рассмеется, пытаясь превратить свои едкие замечания в шутку. И сам же противным рыжим взглядом даст понять, что в каждой шутке, как известно, лишь доля шутки…
Ирочка попыталась вырваться из железных объятий Вайса, да тот тихонько прикрикнул:
– Сидеть! – и для острастки ощутимо шлепнул ее по костлявому боку.
Бекетовой ничего не оставалось делать, как смирно покоиться на его коленях.
– А то смотри, я свое внимание на другую переключу. На Катьку. Нет, Катька мне больше не подходит, она скоро в Эмираты линяет, а я не люблю силы по пустякам разбазаривать. Полинка, во, точно. А что, Полинка, может, станцуем танец страсти, а? Я на тебя давно глаз положил. Вот только ты не такая послушная, как Ирка, так оно только интереснее. Я тебе гонору-то быстро поубавлю.
– Вайс, ты сегодня заткнешься, наконец? – психанул Макс. – Тебя не волнует, что я тут стою? Я тебе, случайно, не мешаю?
– Не мешаешь, – благодушно улыбнулся тот. – Ты сегодня с Полинкой, завтра еще с кем-нибудь, мало ли желающих тебя ублажить? А я вот возьму да Полинку осчастливлю, пока под тебя другая будет подкладываться.
– Аркаша, не сходил бы ты, дорогой, туда, куда обычно посылают в подобных ситуациях? – почти ласково поинтересовалась Полина, медленно закипая. Только-только выяснили с Максом отношения, только-только все начало образовываться.
Вайс посмотрел на нее с хитрой усмешкой:
– Что, рожей не вышел? Не любишь рыжих? Тебе больше блондины по душе?
Блондинов мужского пола в их небольшой компании отродясь не водилось. Если и можно было кого-то хотя бы условно отнести к этой категории, то Женьку Киреева. Но вовсе не из-за откровенно светлых волос: Женька был средне-русым, как и положено природой русскому человеку – не от этого ли слова произошло само название России? А вот кожа его и в самом деле была излишне светлой – иной раз при особо-ярком электрическом освещении он казался как будто прозрачным.
От привлеченных к нему Аркашиными словами недоуменных взглядов Женька немедленно покраснел, аки красна девица. Полина тоже почувствовала, как к лицу приливает кровь. Вот ведь гад, всегда все вывернет наизнанку, и самые безобидные вещи начинают казаться преступлением против человечества. Самое интересное, что, выплыви правда наружу, куда больше от нее пострадал бы сам Вайс. Однако его это совершенно не смущало. Еще бы – он, пожалуй, единственный человек из Полининого ближнего и дальнего окружения, которого нисколько не интересовало чье-либо мнение о собственной персоне.
– Заткнись, Вайс! – уже совсем не дружелюбно произнесла она. – Ой, Аркаша, договоришься ты когда-нибудь. Смотри, найдется на твою голову народный мститель. Ирочка, забирай своего придурка домой, надоел – сил нет.
Бекетова сидела на руках Аркадия безответным изваянием, с каждым словом сжимаясь все сильнее.
– Расслабься, курица, – в очередной раз хлопнул ее по тощенькому бедру Вайс. – Это они все шутят. Ты же знаешь, я – душа компании, без меня веселье не состоится. Ладно, Киреев, смелый ты мой, наливай. Надо наших молодых обмыть.
Женька послушно разлил водку по стопкам и даже подал две из них Ирочке и тирану Вайсу. Под предлогом, что нужно взять кусочек ананаса, та, наконец, смогла вырваться из тисков «хозяина», и скромненько встала в уголочке между стеной и подоконником.
– Ну, за молодых! Чтоб у твоего султана нефть в скважинах не переводилась, – провозгласил Аркадий и махом опрокинул в себя водку. Скривился, но за закуской вставать не стал. – А ты, Макс, последний козел, если думаешь, что ты у Полинки единственный. Сам подумай – разве такая баба может быть одна? Точно тебе говорю – ты у нее всего лишь запасной аэродром, я даже знаю, кто твой соперник. А может, наоборот он запасной, а ты основной игрок? А что, вполне возможно, и даже где-то логично. Да и цена твоя, пожалуй, повыше будет. Во-первых, ты на четыре года ее моложе. Или на пять?
Он вопросительно обвел глазами аудиторию, но ответа не услышал, махнул рукой и продолжил:
– Неважно. А бабы, они молоденьких мужичков ох как любят! Им старые пеньки на хрен не нужны, разве что ради скважин.
Полина перебила со стервозной улыбкой:
– У тебя-то, Аркаша, ни скважин, ни Максовых достоинств. И для Ирочки ты, можно сказать, пенек. Пенек и есть. Тебе ж вроде уже на пятый десяток перевалило, да? Или я ошибаюсь?
Тот не обиделся, только усмехнулся довольно:
– Глупая ты, Полинка. Я вот тебе в ближайшее время продемонстрирую, какой я пенек, гарантирую. Никуда не денешься, вопрос времени. Видела, как Ирка рыпалась? И чего добилась? Так же будет и с тобой. А пока поверь на слово. Ирка, скажи ей, как у меня аппарат работает?
Ирочка вновь покраснела, словно ей было не двадцать девять, а лет двенадцать. Смутилась, в глазах сверкнули слезы, только кивнула вместо ответа, подтверждая сексуальные способности «хозяина», и отвернулась к стене, вжав голову в плечи.
– Дурак ты, Аркаша, и шутки у тебя дурацкие, – Полина демонстративно отвернулась от Вайса и почти вплотную подошла к Ирочке. – Вот ты мне скажи, ты мазохистка, да? Ради чего ты все это терпишь?
Ирочка промолчала. Полина облокотилась на подоконник, и стала безучастно разглядывать чужой город за окном. За ее спиной кто-то что-то говорил, Вайс по обыкновению разливался соловьем. Краем уха она улавливала его грязные намеки в свою сторону, но даже не пыталась его остановить. По опыту знала – чем больше ему сопротивляешься, тем хуже делаешь сама себе. Конечно, ужасно не хотелось, чтобы Аркаша разболтал всем и каждому свои соображения по поводу мнимой Полининой легкодоступности, особенно ее, конечно же, волновало мнение Макса. Хуже нет ничего, чем оправдываться. Промолчи – решат, что виновата, начни оправдываться – тем больше окажется подозрений, чем достовернее доводы в пользу собственной невиновности. А потому она не стала влезать разговор, но дабы ни у кого не возникло на ее счет подозрений, предпочла изобразить, что попросту не слышит нападок по причине беседы с Ирочкой. Да вот беда – та молчала, и Полине ничего не оставалось делать, как наслаждаться красотами ночного Сингапура, открывающимися из окна отеля.
Однако Ирочка внезапно отозвалась, когда Полина уже забыла о собственном вопросе, повисшем в воздухе.
– Я его люблю, – прошептала Бекетова.
– Что? – от неожиданности Полина даже не расслышала ее слов.
– Я его люблю, – чуть громче повторила та, по-прежнему избегая взгляда собеседницы.
– Ирочка, да ты что?! – громко воскликнула Полина, но под укоризненным взглядом подруги тоже перешла на шепот. – Ирочка, милая, ты в своем уме? Разве можно любить это чудовище? Я понимаю, он может быть хорошим любовником…
Бекетова вздрогнула, словно само это слово оскорбляло ее до глубины души. Полина поразилась: ну прямо дитя малое, десять лет ходит в любовницах, а все никак не может привыкнуть к собственному статусу.
– Я имею в виду, он, может быть, удовлетворяет тебя, как мужчина, – неловко поправилась она.
– Я его люблю, – упрямо прошептала Ирочка, намекая, что одной только физической удовлетворенностью ее чувства к Вайсу не обходятся.
Полина критически покачала головой.
– Ну, не знаю. По-моему, его можно убить, это как раз запросто, никто бы не удивился, а многие бы даже обрадовались, но любить?! Он тебя унижает, как хочет, и с каждым разом все грубее и пошлее, а ты все терпишь. Дура ты, Ирочка. Я бы на твоем месте его убила, честное слово! Мне даже на своем месте частенько хочется его прибить, а ты все терпишь. Нет, ты и впрямь мазохистка, только сама об этом не догадываешься.
– Какая, к черту, мазохистка?! Если б ты знала, как мне тяжело это выдерживать! Мне ведь тоже порой хочется его прибить, но как представлю, что без него останусь – хоть вешайся. Нет, Полин, я не мазохистка. Те удовольствие получают от унижений и физических страданий, а я просто страдаю.
– Вот-вот. А от страданий своих тащишься. Это и есть мазохизм. Как минимум моральный, а о физическом тебе самой лучше знать. Козел он, твой Аркаша. И большущая сволочь.
Ирочка грустно кивнула:
– Я знаю. А что делать? Сердцу ведь не прикажешь.
– Дура ты. «Не прикажешь»! – передразнила ее Полина. – Женька вон с тебя глаз сколько лет не сводит, а ты со своим Аркашей ничего вокруг не замечаешь. Он тебя носом в дерьмо при всех окунает, а ты молчишь, как тварь бессловесная. Чем тебе Женька плох?
Бекетова покраснела и замкнулась, ни словом больше не обмолвилась. Полина повернулась к остальным, и обалдела: в тесном предбаннике перед входной дверью, не стесняясь посторонних, жарко целовались Катерина и Андрей.
– Ну вы даете! – восхитилась Полина, радуясь за подругу. Вот молодец, это ж как точно нужно было все просчитать. План сработал, как часы, и даже гораздо скорее ожидаемого. – Кать, а как же султан?
Семынин не без труда оторвался от сладких губ возлюбленной и радостно провозгласил:
– А султан напрасно надеялся. И нефтяные скважины ему не помогут, правда, Катька? Жених нашелся. У нас свои есть. Я, может, сам женюсь.
– «Может»? – удивилась Катерина, с претензией взглянув в его глаза.
– Расслабься, не может. Женюсь, так и быть, уговорила. Ладно, братва, у нас тут медовый месяц начинается, не могли бы вы свалить потихоньку?
Вайс подхватился с кровати, налил водки в рюмки:
– Султан умер, да здравствует султан!
Больше тостов не было. Кто-то выпил, а кто и просто так ушел по-английски, прекрасно понимая, что молодым нынче не до гостей.
Закусив лаймом и скривившись от его кислоты, Вайс по-хозяйски обхватил Ирочку, сказал почти добродушно:
– Пошли, курица. Я тебе сейчас тоже медовый месяц устрою.
В комнате остались только Катя и Андрей.