Две светящиеся точки, висящие в круге непроницаемой черноты, казались маленькими и беззащитными. Не спасал даже яркий сноп света, бьющий им в спины.
Захар поерзал в кресле, в теплоте и комфорте рубки. Ему было страшно. Стыдно признаться, но он, сидящий внутри прочного корпуса «Зодиака», ощущая хоть и псевдо, но все же гравитацию, боялся до колик в животе. Лоб покрылся ледяными капельками, руки до боли в суставах сжали подлокотники кресла. Вид Лившица и Клюгштайна, беззаботно парящих в нескольких метрах от входа в лабиринт инопланетного Минотавра, внушал кибертехнику панический ужас.
Мощные прожекторы «Тауруса», остановившегося в двух десятках метров от Хозяина Тьмы, были направлены в жерло тоннеля. Но черная бездна безжалостно пожирала выпущенные человеческой техникой фотоны, оставаясь такой же черной.
Захар украдкой посмотрел на Граца и Гертруду. Станислав вглядывался в экран, неистово что-то жуя – не исключено, что собственные губы, – а Герти, как обычно, полулежала на приборной консоли, тоскливо ожидая продолжения.
– Как меня слышите? – перестав жевать, спросил Грац.
Вирт-связь существовала только внутри «Зодиака». Во избежание несанкционированных подключений вирт-сигнал ограничили пространством корпуса корабля. С Лившицем и Клюгштайном связь поддерживалась исключительно с помощью обычного радиосигнала.
– Нормально, – спустя мгновение задержки ответил слегка искаженный помехами голос внеземельца.
Грац удовлетворенно кивнул и напутственно махнул рукой, словно его могли видеть в открытом космосе.
– Вход разрешаю, – сказал он.
– Так точно, – раздался голос Лившица.
Возможно, Захару показалось, но он отчетливо уловил в тоне внеземельца плохо скрываемый сарказм. Нервное напряжение, или там он уже ничего не боится?
Фигурки, облаченные в тяжелые пространственные скафандры, на мгновение вырастили по маленькому, переливающемуся в лучах прожекторов «Тауруса» хвостику быстро замерзающего на космическом холоде газа и плавно скользнули в тоннель.
– Вход прошли успешно, – сообщил Люциан.
– Выглядит как пещера в горах, – раздался восторженный голос Фрица. – Мы будто бы гномы, летящие в подземное царство.
Грац едва заметно улыбнулся, прикрыв рот рукой.
– Давайте без пафоса, – сказал он. – Ваша задача следить друг за другом и за своими ощущениями.
На главном голоэкране люди в скафандрах медленно уменьшались в размере. На корабле видели изображение, транслируемое с внешних камер «Тауруса», висевшего неподвижно. Как только Лившиц с Клюгштайном свернут на первой развилке, они исчезнут из поля зрения десантного корабля. Боковые экраны показывали плоское изображение, что снимали камеры скафандров.
Присутствовала в этой картине какая-то обреченность – две маленькие, кажущиеся такими хрупкими фигурки медленно таяли во враждебном и отталкивающем мраке чужого корабля. Казалось, ничто не сможет вернуть их обратно, и они исчезают там навсегда.
Захар тряхнул головой, отгоняя дурные мысли. Надо чем-нибудь занять себя. Кибертехник запросил у «Зодиака» сводку параметров жизнеобеспечения скафандров биолога и внеземельца. Все показатели в норме, да в этом и не было никаких сомнений – будь что не так, корабль давно забил бы тревогу.
Но что же делать?! Неприятный зуд хаотически перемещался по всему телу, заставляя Захара бессмысленно чесаться и изворачиваться. Неприятное ощущение взгляда, что он нет-нет да и ловил на себе, вдруг сделалось сильней. Чужие глаза будто бы забрались внутрь и своим взором пытались пробуравить путь наружу, к свету, прямо через кожу.
Повернулись к правому экрану, где шла картинка от Лившица. Ту, что транслировала камера Фрица, смотреть было все равно невозможно – неугомонный биолог не переставая крутился, восхищаясь красотами инопланетного технологического тоннеля. Внеземелец давал картинку четкую и правильно выверенную – чувствовалась школа.
Как и в прошлые разы, стены оставались гладкими и однородными. Признаться, Захар все ждал, что вот-вот огромная перистальтическая волна пройдется по безжизненной поверхности тоннеля, превратив его в отверстый люк, призывно манящий космонавтов неземным светом. Наверное, Грац думал о чем-то похожем.
Исследователи миновали первую развилку. Лившиц докладывал о полном отсутствии особенных ощущений (только сетовал, что скафандр трет шею), а Клюгштайн продолжал восторгаться местным ландшафтом. Несколько раз Люциан ловил биолога, в порыве эстетического блаженства пытавшегося приложиться ладонями к поверхности космического артефакта. У внеземельца был просто какой-то пунктик относительно недопустимости тактильного контакта с объектом. В конце концов, возможно, он прав – первый ремонтник прекратил свое существование именно после того, как по вине Захара прикоснулся к стене тоннеля.
Грац монотонно командовал, Лившиц столь же монотонно отчитывался о своих действиях. Клюгштайн совершенно выбивался из строго-занудной официозно-исследовательской атмосферы своими вздохами и ахами. На него перестали обращать всякое внимание и, как выяснилось, зря.
– Что ощущаете, Люциан? – в сто двадцать пятый раз вопросил Станислав, и Лившиц тут же отрапортовал, что ничего он не чувствует.
Захара так и подмывало сказать: мол, как же так, неужели ничего не чувствует? Вот он, Орешкин, сидит здесь, в рубке, в полутора тысячах километров от Хозяина Тьмы и очень даже чувствует. А они там…
Но вот насчет них и вышла загвоздка. В поле зрения камеры Лившица биолога не наблюдалось. Захар перевел взгляд на левый экран. Там резво плясали гладкости и шероховатости стены тоннеля, освещенного неверным светом прожектора. Что-то во всей этой картине было не так…
– А где Фриц? – спросил Захар. Собственно, он не собирался спрашивать, вопрос вырвался сам собой.
Грац наклонил вперед голову, всматриваясь в картинку, а на экране, вызывая тошноту, заплясали быстро перемещающиеся окружности свода тоннеля и чернота, уходящая в глубь Хозяина Тьмы. Внеземелец вертелся, пытаясь найти Клюгштайна. Биолога нигде не было.
И тут Захара осенило, что было в левой картинке несуразного. Вместе с тем чувство чужого взгляда стало столь нестерпимым, что кибертехник начал скрести ногтями грудь, не замечая, что рвет пуговицы на рубашке и оставляет на коже глубокие, быстро набухающие красным, царапины.
– Нет, Фриц, не делайте этого! – закричал он.
На левом экране плавные линии стены, будто вылепленные чьей-то исполинской рукой, были слишком близко. Непозволительно близко. Клюгштайн сместился из центра тоннеля. От соприкосновения с инопланетным артефактом его отделяло всего несколько десятков сантиметров. Расстояние вытянутой руки.
И его рука вытягивалась. Неизвестно, услышал ли биолог вопль Захара, но буквально в паре сантиметров от белесого, какого-то шершавого, словно пемза, материала неземного происхождения пальцы биолога остановились.
Из динамиков лился поток отчаянной брани: Лившиц крыл Клюгштайна на чем свет стоит.
– Ну, рано или поздно это все равно пришлось бы сделать, – обреченным голосом пробормотал Грац и сел.
Захар вздохнул и, оторвав ладонь от разодранной груди, с изумлением уставился на свежие царапины. Он не помнил, зачем сделал это с собой.
И в этот момент отчаянный крик: «Нет!» – поднял на ноги всех, кто находился в рубке.
Орал Лившиц. А Клюгштайн, стащив с ладони тяжелую и неповоротливую перчатку скафандра, вытянул вперед скорченный и облупившийся от адской сухости и замогильного холода космического вакуума палец, на глазах покрывающийся темными пятнами петехий[12], намереваясь прикоснуться к неведомому.